Текст книги "Волшебный пояс Жанны д’Арк"

– Этот наряд вам не идет, – сказала та, поравнявшись с Матильдой Евгеньевной. – И уж простите за откровенность, милочка, но в вашем возрасте стоит больше внимания уделять себе.

– Ах, если бы было на то время.

Директор улыбалась.

Она всегда улыбалась гостям, будь то потенциальные родители, внеочередная комиссия или проверка из санэпидстанции. И сейчас полное лицо ее исказила гримаса дружелюбия, которая, впрочем, даму в шляпке не обманула.

– Не думаю, что вы настолько здесь заняты.

Развивать тему директор не стала, но кивнула коротко и, открыв перед дамой дверь, сказала:

– Алиция Виссарионовна, прошу вас…

Тогда-то Кирилл осознал, что гостья эта – совсем непростая, если уж Матильда Евгеньевна самолично водит ее по приюту, показывая все, начиная с кухни и заканчивая чердаком, на котором оборудовали домашний театр.

Кирилл шел следом.

Он уже научился держаться в отдалении и делать вид, будто взрослые проблемы нисколько ему не интересны, при желании он умел становиться вовсе невидимым. Да и в тот день Матильде было явно не до него.

Она жаловалась.

Вдохновенно, со знанием дела, умудряясь не терять собственного достоинства. Дама внимала стенаниям Матильды со сдержанным вниманием.

– Я вам помогу, – сказала она, оказавшись в спортивном зале, который не ремонтировали уже лет десять. В зале сквозило особенно сильно, и старые гардины шевелились от сквозняков. – А вы поможете мне.

– Конечно.

– Я хочу взять воспитанника. Нужен мальчик, не старше двенадцати, но не моложе девяти. – Дама ступала медленно, и трость ее касалась пола со звонким резким звуком. – Из приличной семьи. Мне не нужны особи с порченой генетикой.

Матильда Евгеньевна слушала, склонившись к гостье. Она семенила за ней, мелко кивая, и вид имела весьма жалкий.

– Он должен быть неглупым, способным к обучению… желательно дисциплинированным, но при том инициативным…

Дама в шляпке все говорила и говорила, но Кирилл не слышал слов, он, точно зачарованный, разглядывал ее лицо – немолодой женщины, которая не стремилась спрятать прожитые годы.

Лицо было красивым и вместе с тем внушающим отвращение.

Хищным.

– Вы дадите мне личные дела. А дальше…

Кирилл ушел.

Он точно знал, что его не выберут.

Слух о том, что богатая дамочка ищет воспитанника, лесным пожаром разнесся по приюту. Затихли все в предчувствии чуда. И это затишье пугало Кирилла.

Ждали.

Воспитательницы, шептавшиеся, что неспроста дамочка заявилась именно сюда, что три приюта уже облагодетельствовала и в каждом кого-то да брала, чтобы спустя полгода вернуть…

– Стерва она, – сказала Галочка, которая в приюте была недавно и еще не успела задеревенеть душой. Воспитанникам Галочка искренне сочувствовала, чем те беззастенчиво пользовались.

– Зато богатая. – Трижды разведенная Маринка была настроена куда более прагматично. – У нее одна шляпка стоит больше, чем ты за год зарабатываешь…

– И что? Не в деньгах счастье!

– Дура. – Маринка была незлой, но строгой и с воспитанниками управлялась с легкостью. – Не в деньгах счастье, а без денег несчастье. Вот когда их хватает, тогда и о другом подумать можно…

Воспитательницы курили на старом крыльце, говорили громко, и подслушивать их было легко.

Кирилл подслушивал.

Нет, в отличие от прочих, он не испытывал ни страха, ни восторга, здраво полагая, что у него-то шансов никаких. Но наблюдать за метаниями остальных ему было интересно.

Повторный визит Алиции Виссарионовны – а имя благодетельницы было на слуху – состоялся через две недели после приснопамятного разговора в спортивном зале. Все было, как в прошлый раз: автомобиль, с рычанием ползший по дорожке. И сама эта дорожка, блестящая от дождя. Ее вымели, избавив от старых листьев, а бордюр наспех побелили.

Была делегация в лице Матильды Евгеньевны и двоих воспитательниц из числа облеченных доверием.

Алиция Виссарионовна в темном строгом наряде.

И розовощекая женщина, которая не без труда выбралась из машины. Следом за ней показалась хмурая девочка в белом платьице. Девочка смотрела исподлобья и губы поджимала.

– Моя дочь Ольга, – представила Алиция Виссарионовна женщину. – И моя внучка Алла. Они раздадут детям подарки.

Она отмахнулась от приветствия Матильды Евгеньевны, бросив:

– Стихи, концерты и прочие глупости пусть адресуют Ольге. У нее времени много, и она с удовольствием оценит таланты ваших воспитанников.

Кирилл заметил, как при этих словах Ольгу перекосило.

– Мы же займемся делом. Я дам вам список. Пусть дети, которые в этом списке указаны, соберутся в классе.

Как ни странно, включили и Кирилла.

– Веди себя прилично, – велела Маринка, сопроводив слова крепким подзатыльником. – Матильда тебя живьем сожрет, если ты старуху обидишь.

– Она не старая. – Кирилл подзатыльник воспринял с должным смирением, на Маринку он не обижался.

– Старая. Ты в глаза посмотри. – Маринка вдруг вздохнула: – Кирюха, женщина может скрывать возраст, но глаза выдадут. Не руки, не шея, а именно глаза… по ним все видно…

У Алиции Виссарионовны были глаза уставшего питона.

Кирилл нарочно сел за первую парту, чтобы проверить Маринкину теорию. И заглянул, и взгляд ее, в котором мелькнула искра интереса, выдержал. Алиция Виссарионовна усмехнулась. Она не спешила заговаривать, но обошла класс, останавливаясь перед каждым из избранных, коих набралось почти два десятка. И парни, до того преисполненные уверенности, что сейчас им повезет всенепременно, терялись. Смущались. Отворачивались.

Зря это они. Нельзя отворачиваться, когда на тебя так смотрят, – сожрут.

– Сейчас вам раздадут тесты. Вы их решаете. – Голос у нее оказался громкий, грудной и красивый, пожалуй. – А затем пишете сочинение… скажем, на тему, чего вы хотите добиться в жизни.

Тесты были не сложными, но странными. Кружки, квадраты… лишние фигуры, пропущенные слова… цифры, которые должны продолжить ряд. Кирилл справился быстро. А вот сочинение… нет, его подмывало встать и уйти, но ведь права Маринка: директриса такого точно не спустит.

Чего он хочет?

Вопрос вдруг заинтересовал Кирилла. А и вправду, чего он хочет?

Вырваться, наверное. Вернуться в ту жизнь, которая за оградой, и чтобы родители были живы, только это ведь невозможно, а писать надо о реальных вещах. Старуха со змеиными глазами иных не примет. Она, пожалуй, мечтать вовсе не умеет.

И Кирилл разучился.

Так чего он хочет все-таки?

Жизни другой.

Денег.

Почему? Потому что деньги – это свобода, так Маринка говорит, а она в жизни понимает куда больше сердобольной Галины. Да, денег Кирилл определенно хочет. И чтобы им никто не командовал, наверное, так тоже невозможно, но пускай. Он сам когда-нибудь станет начальником.

Он писал, не особо задумываясь, что именно пишет, но ручкой по бумаге выводил новую свою жизнь, которая была бы не похожа ни на одну из предыдущих.

– Нам ничего не сказали, собрали сочинения, тесты и выставили из класса. – Кирилл лег, несмотря на то что мхи на крыше были влажными. Он сунул руки за голову и смотрел, казалось, исключительно на небо, на звезды.

Жанна тоже смотрела.

И думала, что ей повезло: мама умерла, когда Жанна стала взрослой.

– Ждали две недели… Знаешь, эти две недели многим нервы истрепали. Я не то чтобы дружил с кем-то, напротив, всегда особняком… но тут уже… знаешь, они возненавидели друг друга. Все, кто в классе был. Понимали, что возьмут лишь одного, и каждый хотел к ней. Не столько к ней, сколько вырваться. Да и к ней тоже, воплощенная мечта ведь… богатая тетка… Представляли, как она приедет, возьмет кого-то… сочинили целую историю, что, дескать, у нее сын был, но погиб, вот она и горюет, ищет кого-то похожего. Идиоты.

– Почему?

– Потому что очевидно было, что искала она вовсе не того, кого можно любить. – Кирилл повернулся на бок и, смерив Жанну насмешливым взглядом, пояснил: – Любят просто так. Без условий. Без отбора. А она устроила конкурс… и даже наши воспитательницы шептались, что это неправильно. Только старуха приюту денег дала столько, что… В общем, ненавидели. Каждый смотрел на другого и думал, что этот, другой, конкурент, что взять могут его, увезти на замечательной машине в новую чудесную жизнь.

– А ты?

– А я не думал. Я забыл про нее. Но спустя две недели она вновь объявилась. И устроила собеседование. Из двадцати остались трое. И я в их числе.

Кирилл помнил свое удивление.

Его приглашают на собеседование?

– Не теряйся, – сказала Маринка и, наклонившись, сама поправила воротничок серой рубашки. – Главное, не бойся. Такие, как она, страх чуют. И тех, кто боится, на дух не переносят.

– А ты откуда знаешь?

Он всегда и всем тыкал, сначала в знак протеста, не желая признавать себя частью системы, принимать правила ее, после – по привычке. И Маринка не стала огрызаться:

– Да уж знаю… Кирюха, смотри, твой шанс… вроде как шанс, но золотую рыбку мало поймать, ее еще удержать надобно, а это не так просто, как многие думают. У золотых рыбок характер паскудный. И зубы акульи. Ты ей палец дашь, а она тебе руку по локоть оттяпает. Но коли удержишь, будет у тебя все и даже больше…

Тогда он ничего не понял, кроме того, что старухи нельзя бояться. Кирилл и не боялся. Он вошел в комнату спокойно и снова заглянул в глаза, пустые, что то зеркало, которое висело в холле, огромное, темное и пыльное.

– Садись, – велела старуха, указав на стул. – Значит, ты Кирилл… Ко мне обращайся Алиция Виссарионовна. Запомнишь?

– Запомню.

– Вот и хорошо. – Она откинулась на кресле, которое притащили из директорского кабинета, но все равно кресло это выглядело бедным, убогим, не подходящим для гостьи.

– Она спрашивала обо всем. О родителях. Кем они были. Чем занимались. Где работали… что делали дома… ходили ли мы в походы и как часто… нравилось ли мне учиться… что больше, литература или математика… Потом выяснилось, что мы проговорили два часа.

Кирилл замолчал, сунул в рот былинку и лежал с закрытыми глазами, точно притворялся спящим.

– Потом она сказала, что готова предоставить мне шанс. Если я окажусь сообразительным… усидчивым… способным, то использую этот самый шанс… Знаешь, что меня поразило?

– Что?

– Она не лгала.

– У меня уже были воспитанники, – сказала старуха, оглаживая трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. – Трое. Но ни один не оправдал возложенных на него надежд. Надеюсь, меня не постигнет очередное разочарование?

Кирилл промолчал.

– Если ты не будешь стараться, – меж тем продолжила Алиция Виссарионовна, глядя, впрочем, не на Кирилла, а в окно, – то вернешься сюда. И остаток своей жизни будешь кусать себе локти, что упустил возможность.

Она уставилась на него, и во взгляде Кирилл увидел насмешку.

Золотая рыбка? И вправду из тех, которые способны руку по локоть откусить.

– Я справлюсь, – ответил Кирилл.

Он представил просто, что вот она, старуха, которая сидит, слегка морщится, потому что класс расположен над кухней и с кухни тянет характерными кухонными ароматами, уйдет. Сядет в роскошный автомобиль и навсегда уберется из Кирилловой жизни. О самом Кирилле она и не вспомнит, а вот он… Что останется?

Приют?

Чужой распорядок, который уже в горле застрял? От подъема до отбоя. Столовая. Классы. Мерный Маринкин бубнеж или восторженное щебетание Галочки, влюбленной в свой Серебряный век… Точнее, он не ее, не Галочкин, и всем плевать и на нее, и на поэтов.

Пожрать бы.

Или сигарет стырить. Выбраться за ограду…

…Найти нужного человека, которому надо подсобить… и имя его, вернее кликуху, передают своим, проверенным.

…Вернуться, не попавшись.

…И, пристроившись за старым сараем, в котором хранили всякую дребедень, курить краденые сигареты, рассказывая о своей крутизне.

– Я, – Кирилл повторил чуть уверенней, – справлюсь.

Он не хотел оставаться здесь.

– Что ж, – старуха встала, – посмотрим. Сколько тебе нужно на сборы?

– Минут пять.

– Хорошо. Иди.

Собирать Кириллу было нечего.

Приютская одежда? Старуха купит новую. Он был уверен, что в своем доме, не менее роскошном, чем автомобиль, не потерпят этих чистых, но простых вещей. А из собственных Кирилла… Мамино кольцо, которое он носил на веревочке, на шее, чтоб не сперли. Пара цветных фотографий.

Отцовские часы с разбитым стеклом.

Он спускался спеша, боясь, что старуха не дождется, передумает, возьмет кого-то другого или вовсе решит, что никакие воспитанники ей больше не нужны. И потому услышал разговор, который для Кирилла не предназначался:

– Вы уверены? – В голосе Матильды Евгеньевны слышалось явное удивление. – Кирилл – проблемный мальчик. Совершенно неуправляемый…

– Вы просто управлять не умеете.

– Вадичек куда более спокоен… и умен, очень талантливый ребенок.

– И абсолютно бесхарактерный.

– Но…

– Матильда Евгеньевна, – старуха явно была раздражена, – я точно знаю, чего хочу. Ваш Вадичек, уж простите, нуждается не в опекунше, а в нянечке, которая будет всю оставшуюся жизнь указывать ему, что и как делать. Кирилл подходит. Что до характера, то характер – это даже хорошо… нет ничего более унылого, чем безвольный мужчина.

Наверное, это можно было счесть комплиментом, вот только Кирилл насторожился.

– Вот увидите, мы с ним поладим. А если нет, то… я компенсирую вам неудобства.

В машине старуха спросила:

– Подслушал?

– Не все. – Кирилл, подумав, решил, что врать ей не стоит. – Вадик и вправду умный.

– Ум сам по себе ничего не значит. Им еще надо научиться пользоваться. – Старуха вытащила из сумочки портсигар и закурила. – Надеюсь, ты все понял правильно?

– Если я не справлюсь, вы меня вернете.

– Именно. – Она нехорошо усмехнулась. – Но надеюсь, что ты справишься.

– Знаешь, – Кирилл потянулся, – а ведь я никому об этом не рассказывал…

– Значит, я особенная?

– Нет, наверное, ситуация располагает к откровенности. А быть может, просто пришло время выговориться. Мне как-то один знакомый, психолог, втолковывал, что нельзя бесконечно запирать в себе эмоции, что рано или поздно, но внутренний резерв закончится, и тогда от этих самых запертых эмоций начнет крышу рвать. Так что, считай, исполняешь функции психотерапевта.

– Лишь бы не психиатра.

– Ну, – он усмехнулся, – в этом доме он многим нужен.

– Ты об Игоре…

– Не только. Как ты думаешь, насколько нормален человек, который решился на убийство? Причем не одно… Он знал, что убрать понадобится минимум двоих, а то и больше. – Кирилл сел и сунул руки в рукава свитера. – Ты еще не замерзла?

– Нет.

– И слушать не надоело?

– Тоже нет. Тебе здесь… было сложно?

– Сложно? Пожалуй… Знаешь, до этого я думал, что в приюте плохо. Там меня никто не любит. Но я не понимал, что между не любить и ненавидеть – огромная разница.

– А здесь тебя…

– Ненавидели. Откровенно. И не пытаясь этой ненависти скрыть.

…Встретила его та самая женщина, которая приезжала в приют с подарками.

– Мама, вы опять за свое! – воскликнула она, окинув Кирилла таким взглядом, что у него появилось преогромное желание забраться обратно в машину. – По-моему, мы уже говорили, что ваша затея… обречена на провал.

– Говорили, – согласилась старуха.

И Кирилл заставил себя стоять спокойно.

Он не будет прятаться. Он ведь сказал, что справится, а значит, так оно и будет.

– Мама, вам следует…

– Оленька, я сама решу, что мне следует делать, а что нет. Слава богу, пока не в маразме. А вот тебе не мешало бы быть немного добрей. Кирилл, знакомься, это – Ольга, моя дочь… и мое разочарование. Она будет тебе говорить гадости…

– Мама, да…

– Будет, всенепременно. Но ты ее не слушай. В этом доме я главная. И поэтому именно мои приказы тебе придется исполнять. Ясно?

– Да.

– С Ольгой будь вежлив. Или не будь. Как сам решишь…

– Мама, это непедагогично!

– Зато действенно, – отрезала старуха. И Кирилл готов был поклясться, что ситуация ее забавляет. А он отчетливо понял, что эта женщина в синем воздушном платье его возненавидит.

Позже Кирилл убедился, что предположения его были верны.

Ненавидела его не только Ольга…

– Ты новенький, да? – сказала девочка в синем платьице, тоже воздушном и похожем на Ольгин наряд. Эта девочка вошла без стука в комнату, в которой Кирилла поселили. – Новенький.

Девочка ответила сама себе.

Кириллу она не понравилась.

Он вообще к девчонкам относился с немалым подозрением, поскольку весь опыт предыдущей жизни утверждал, что от этих существ ничего хорошего ждать не приходится.

– Думаешь, будешь тут жить? – Девчонка без спроса села на его, Кирилла, кровать.

Огляделась.

Скривилась брезгливо, сделавшись донельзя похожей на Ольгу.

– Тебя выставят, – сказала она, поднимая Кириллово полотенце двумя пальчиками, будто полотенце это было грязным.

Чистое.

Кирилл проверил. Махровое и мягкое.

И ковер такой же, махровый, мягкий и чистый. И вообще вся эта комната, кажущаяся огромной, после той, приютской, которую Кирилл вынужден был делить с тремя парнями, была просто чудом.

Полотенце девчонка бросила на пол и велела:

– Подними.

– Обойдешься.

– Подними, – повторила она, склонив голову набок. – Если не будешь меня слушаться, я бабушке пожалуюсь. И бабушка тебя выгонит. Будешь четвертым…

У Кирилла появилось огромное желание отвесить девчонке подзатыльник, остановило понимание, что этого Алиция Виссарионовна точно не простит.

– Бабушка меня любит. – Девчонка забыла о полотенце. Она встала, прошлась по комнате, остановилась у письменного стола и, открыв ящик, принялась перебирать содержимое. – Я умная. И учусь хорошо. А ты – никто…

Она бросила на пол карандаш.

И ручку.

Тетрадь достала, перелистнула и выдрала страницу…

– Тебя взяли, потому что бабуля так захотела. А она перехочет, и тебя вернут…

– Прекрати.

– Что ты сказал? – Девчонка отбросила тетрадь и потянулась к полке с книгами.

– Прекрати, – повторил Кирилл, пытаясь понять, как ему быть. Позвать на помощь? Вряд ли это поможет. Да и кто бы ни пришел, поверит он девчонке, а не Кириллу.

Она раскрыла книгу. Пальчики вцепились в лист… и Кирилл решился.

Он перехватил ее руки, тоненькие, беленькие.

Аккуратненькие.

И браслетик на левой болтается, с камушками разноцветными.

– Отпусти! – потребовала девчонка, ножкой притопнув.

– Вали отсюда! – Кирилл отпускать не собирался. И дернул ее на себя, заставив сделать шаг. И потянул к двери. Девчонка явно не собиралась уступать, она вдруг обмякла, упав на пол, и заголосила.

Кричала громко, надрывно.

Естественно, на крик отозвались… Кирилл ничего сделать не успел, как дверь распахнулась.

– Отпусти ее! – взвизгнула Ольга, отвесив затрещину. – Отпусти немедленно!

Он и не держал.

– Мама! Он на меня напа-а-ал! – Девчонка лежала на полу, выла и плакала, размазывая кулачками слезы по щекам, и выглядела до того жалкой, несчастной, что Кириллу на мгновенье стало стыдно.

– Алла, деточка моя…

Ольга подняла ее, обняла, и Алла вцепилась в Ольгино платье обеими руками, прижалась…

Выгонят. Точно выгонят, потому как поверят этой, в платьице, в слезах и соплях… Она напридумывает небылиц…

– Он на меня… я только познакомиться хотела… а он меня…

– Что здесь происходит? – Алиция Виссарионовна тростью толкнула дверь.

– Мама! – Ольга взвилась. – Это… отродье на Аллу напало!

– Я пришла… – Алла заговорила сдавленным голосом, всхлипывая, но уже без слез. – Я хотела познакомиться… а он на меня…

– Видишь, к чему приводят твои эксперименты?!

Алиция Виссарионовна подняла трость и указала на Кирилла:

– А ты что скажешь?

– Она пришла. Начала вещи портить. Я хотел вывести ее из комнаты, а она на пол и орать.

Не поверят.

– Он лжет! – взвизгнули одновременно и Алла, и Ольга. Алиция же Виссарионовна лишь бровь подняла, бросив:

– Неужели?

– Мама, ты кому веришь, Аллочке или вот этому…

– Я верю видеокамерам, – спокойно ответила Алиция Виссарионовна. – Думаю, Ольга, тебе тоже будет интересно просмотреть запись…

– Запись? – Ольга нахмурилась: – Какую запись?

– Обыкновенную. С камер наблюдения.

– И с каких это пор здесь камеры стоят?

Старуха нехорошо усмехнулась:

– А кто сказал, что только здесь…

– И в доме? – В голосе Ольги прозвучал непритворный ужас.

– И в доме, – с величайшим удовлетворением подтвердила старуха. Алла же перестала тереть лицо кулаками и насупилась. Она стояла, вцепившись в синие юбки матери, и смотрела на Кирилла с такой ненавистью, что ему стало не по себе.

Если камеры, то тогда старуха увидит, как оно на самом деле было… и поверит… и, наверное, это шанс, вот только девчонка все равно постарается его выжить.

– Мама! Ты… ты не имела права!

– По-моему, в моем доме я имею полное право делать все, что мне заблагорассудится… и если ты волнуешься о своем романчике, то успокойся. Я давно о нем знаю.

Ольга вспыхнула. Она покраснела сразу и как-то равномерно, сделавшись еще более некрасивой, чем была прежде.

– Ты… ты… ты вмешиваешься в частную жизнь!

– Успокойся, – отмахнулась Алиция Виссарионовна. – Я как раз не вмешиваюсь, хотя могла бы выставить этого шоферишку без рекомендаций. Но я терплю ваши… нелепые отношения, если их вообще можно назвать отношениями…

– Мама! – Это было не криком, это было сдавленным писком, от которого Алиция Виссарионовна просто-напросто отмахнулась.

– Сама посуди, дорогая. Ты старше его на десять лет. Не отличаешься особой красотой. Но состоятельна…

– Он меня любит!

Кирилл перестал что-либо понимать, но стоял тихо, решив, что, пока эти двое выясняют отношения, лучше о своем существовании не напоминать.

– Любит? Конечно, любит, но твои деньги, вернее, не твои, а мои… – Алиция Виссарионовна говорила спокойно, равнодушно даже, но от каждого ее слова Ольга дергалась, точно от пощечины. – И если говорить о высокой любви, то у твоего… обожэ, назовем его так, имеется сердечная подружка восемнадцати лет от роду. Студенка первого курса… Ничего примечательного, кроме смазливой мордашки.

– Ты… ты лжешь!

– Дорогая, аккуратней, я, в отличие от тебя, лгать не имею привычки.

– Ты… ты его… – Ольга прижала ладони к щекам.

– Проверила. А то вдруг тебе придет в голову странная мысль выйти замуж.

Алиция Виссарионовна поморщилась:

– Видишь ли, дорогая, в обществе к твоему роману с шофером отнесутся с пониманием, мальчик хорошенький, чего уж тут… но вот твой брак будет откровенным мезальянсом.

– Мама, ты… ты не имеешь права решать за меня! – Ольга стиснула кулаки. Следовало сказать, что выглядела она при том совершенно нелепо. – Хватит! Ты устроила один мой брак, и что? Думаешь, я была счастлива? Да меня мутило от одного его вида! Для меня жизнь с ним была не жизнью, а пыткой! И да, я счастлива была, когда он умер, и хочу, наконец, пожить нормально! Для себя, понимаешь?

– Понимаю. – Алиция Виссарионовна была спокойна. – И что тебе мешает?

– Ты, мама!

– Я? – Удивленно приподнятая бровь. – Как же я тебе мешаю? Помнится, твой супруг, которого ты так незаслуженно не любила, оставил тебе квартиру. И содержание назначил неплохое. Бери детей и отправляйся…

– На квартиру? – Ольга разом растеряла свой гнев.

– Там, помнится, пять комнат. Вам хватит. Правда, прислуги нет, но ее всегда нанять можно… Или еще проще: сама возьмись за хозяйство. Обычные женщины так и поступают…

– Уехать?

– Уехать, – подтвердила Алиция Виссарионовна. – Ты же хочешь жить сама? Вот и попробуй. А заодно уж…

– Что?

– Убедишься, чего стоит твой любовник. И да, если он вдруг захочет на тебе жениться… скажем, по очень большой любви, то предложи ему подписать контракт.

– К-какой?

– Брачный. Оленька, мне кажется, что ты совершенно не готова жить одна, если такие простые вещи не понимаешь… просто предложи…

– Она уехала. – Кирилл подобрался к самому краю крыши и сел, свесив ноги в пустоту. Теперь Жанна видела его спину, и спина эта была широкой, потому, наверное, и хотелось ее потрогать. – На следующий же день отбыла вместе с Аллой, Николаем и Валентиной… а еще через полгода вернулась.

– Почему?

Если бы Жанну выпустили из этой клетки, она точно не вернулась бы.

– Ну… потому что самостоятельная жизнь вовсе не такой радужной оказалась, как Ольга думала. Она ведь на самом деле никогда не жила своим умом. Избалованная, но… с детства за нее решали, что ей носить, что читать, с кем играть… замуж выдали по расчету. Мне и теперь это не совсем понятно…

– Ты же сам собирался по расчету.

– Собирался. И собираюсь. Если думаешь, что я от своего отступлю, то не надейся. Но мужчине с этим проще. Всегда можно завести любовницу.

– Спасибо за откровенность.

Кирилл пожал плечами, кажется, ничего ужасного он не видел:

– Пожалуйста. Да и тебя я ограничивать не стану, если будешь соблюдать внешние приличия.

На это Жанна не нашла что ответить.

– Ольга, может, и не особо любила мужа, но слушалась, надеялась после его смерти получить свободу. Вот только супруг хорошо женушку знал, понимал, что мозгов у нее не больше, чем у курицы, а потому основал пару трастовых фондов и назначил Алицию опекуном. Вот и получалось, что деньги у Ольги вроде как были, но не столько, сколько ей хотелось. Да, ей выделили содержание… что-то около пяти тысяч в месяц… и еще на детей, кажется, по тысяче…

– Пяти тысяч…

– Не рублей. – Кирилл бросил камушек в темноту. – Ей не хватило.

Жанна вновь промолчала. Она попыталась представить, что кто-то оставил ей, Жанне, такое содержание. Пять тысяч в месяц… да за эти деньги… Как их может не хватить?

– Ольга привыкла к иному уровню жизни. Посчитай сама. Содержание квартиры. Прислуга, без которой она физически не в состоянии справиться… фитнес-центр, салоны красоты… прогулки по магазинам, посиделки с подругами… плюс школа… Хотя нет, школу оплачивали отдельно, но все равно запросы Ольги явно превышали ее возможности. Добавь завышенные ожидания.

Он вздохнул и потер переносицу.

– Она рассчитывала на неземную любовь. На то, что избранник ее, получив свободный доступ к телу, немедленно этим воспользуется. Стихи. Цветы. Милые сюрпризы. А у того работа, и он не способен сорваться по первому зову Ольги. Ее это злило. Она действительно считала, что он ею пренебрегает, иначе плюнул бы на свою работу… и денег не дает. Ольга привыкла, что за все ее прихоти кто-то да платит. А мальчишка сам рассчитывал попасть на содержание… У него нервы сдали раньше. Представь, пашешь целый день, а потом приезжаешь, и какая-то тетка престарелая тебе мозг капризами своими выносит: тут ты на звонок не ответил, там не соизволил объявиться… и так далее и тому подобное. И надо эту тетку успокоить, убедить в неземной своей любви. Каторга!

Жанна представила и от души посочувствовала неизвестному парню. Впрочем, у Кирилла насчет него имелось собственное мнение:

– Сам виноват. Хотел заработать одним местом… но я не о нем, я об Алиции тебе рассказываю, чтобы ты поняла. Она всегда получает то, чего хочет. И прекрасно в людях разбирается. Ей не нравилась эта связь, вот она и нашла способ ее разорвать и при этом чистой остаться. Представь, что она просто запретила бы Ольге встречаться с этим парнем. Или его уволила.

– Ольга не послушалась бы?

– Не послушалась, – согласился Кирилл. – И сугубо из чувства противоречия натворила бы глупостей. Например, замуж выскочила бы за этого идиота. Алиция нашла бы способ развод устроить, но он обошелся бы дороже. Ко всему, потом Ольга долго бы припоминала матушке и порушенный роман, и жизнь свою несчастную. А так… Алиция ведь прекрасно знала, что Ольга попробует самостоятельной жизни, подавится и приползет обратно к маменьке, под теплое крылышко. И сидеть под этим крылышком будет тихо-тихо, бояться, что вновь выставят из дому…

Кирилл вздохнул:

– К тому времени, как она вернулась, я обжился. Свыкся как-то. И с жизнью, и с Алицией.

– Ты ее любишь?

– Не знаю. Иногда – ненавижу. Она ведь переделывала меня под себя. И ладно бы учеба, я был готов учиться, но ей мало… она заставляла меняться. Учила врать, не говоря ни слова неправды. Умалчивать. Манипулировать. Приспосабливаться. В этом доме я был никем и понимал, что я – никто. Слуги меня просто не замечали. Им тоже казалось, что Алиция сделала ошибку, что надо воспитывать своих детей. Они ведь знали ту же Ольгу с детства… и Николашу с Аллочкой. Валентину. А я был кем-то, кто собирается отобрать у бедняжек наследство… Ты не представляешь, сколько всего способны сделать слуги…

– Ты справился.

– Да… справился… Что мне еще было делать? Нет, со временем отправка в приют перестала казаться таким уж ужасным исходом. Я порой мечтал вернуться. Там ведь все просто. Понятно. Но… не мог. Вот не мог взять и отступить. Признать себя слабым. Перед ней. Перед Аллочкой, которая задалась целью меня извести. Перед Ольгой, что считала меня виноватым.

– В чем?

– Во всем. В том числе в крушении великой ее любви…

– Но ты…

– Ей просто было нужно найти виновного, а я был удобной кандидатурой. Пожалуй, единственной, кто нормально ко мне относился, была Валентина…

– Ты ее любил?

Кирилл обернулся:

– Любил? Не знаю… как сестру, пожалуй, хотя Алиция и намекала, что была бы очень даже рада, если бы мы… и я подумывал… и Валентине нравился, я знал… а потом эта история…

Он замолчал, позволяя Жанне самой додумать. Только вот с фантазией у нее не очень.

И наверное, пришло время платить.

Откровенностью за откровенность.

– О чем ты хочешь узнать? – Жанна знала ответ, но все же надеялась, что Кирилла заинтересует какая-либо другая веха в ее, Жанны, нехитрой биографии.

Скажем, детство.

Или школьные годы… Школьные годы были вполне счастливыми. Жанне повезло с классом: дружный и веселый. И с одноклассниками она до сих пор переписывается, пусть и разлетелись они по всему миру… а еще университет был…

– О том, как ты в кредит вляпалась.

Хорошее слово, именно вляпалась, и теперь, рассуждая здраво, Жанна готова признать, что без Кирилловой помощи она бы из долговой ямы не выбралась. Она и не выбралась. Просто должна уже не банку, а человеку, который сидит на краю крыши и звезды разглядывает.

– Вляпалась, – повторила Жанна понравившееся ей слово. – В кредит… но сначала я вляпалась в любовь. В такое, знаешь, искреннее и горячее чувство, которое одно и на всю жизнь. Ты когда-нибудь влюблялся?

– Нет.

– Врешь. Не бывает такого, чтобы человек до твоих лет дожил, ни разу ни в кого не влюбившись.

– Не вру, – возразил Кирилл. – Мне было некогда. Я… я, можно сказать, влюблялся в работу.

– С работой легче…

– Ну, тут я могу поспорить. – Кирилл усмехнулся: – Так, значит, ты влюбилась? Как вы познакомились?

– В Сети…

Нет, Жанна вовсе не собиралась искать свою половинку на форумах для знакомств, она на эти форумы и не заглядывала.

Просто бродила.

Читала.

Заполняла душевную пустоту строками чужих обид. И эти форумные дискуссии казались чем-то неимоверно важным, настоящим.

Ложь.

И в иное время Жанна не попалась бы вот так. Но тогда… родители умерли. И горе отгорело, то самое, первое и яркое, которое не оставляет места для иных эмоций. А с пепелищем надо было что-то делать, и Жанна не представляла, что именно.