Текст книги "Ловец теней"

Екатерина Александровна Неволина
Ловец теней

Ночь спускалась на усадьбу, на господский дом, каменный, в европейском стиле, с причудливыми масками на стенах, на крытые тесом крыши хозяйственных построек, на небольшие уютные флигели… Случайный путник, окажись он в усадьбе, несомненно, удивился бы царящей вокруг тишине. Не доносилось голосов из людской, не ворочалась в хлеву скотина, не брехали собаки. Лишь робкий огонек свечи мелькнул за большими окнами господского дома, да не по-апрельски холодный ветер шуршал листвою в саду.

Старик, спускавшийся по лестнице со свечой в руке, выглядел неплохо для своих лет. Длинные седые волосы падали на плечи, суровое морщинистое лицо оживляли умные, внимательные глаза.

– Михаил, Михаил, – окликнул он кого-то хрипловатым, но еще сильным голосом.

Вскоре на зов появился мужчина средних лет, с окладистой черной бородой, он поклонился старику в пояс.

– Ваша светлость, граф Яков Вилимович, чего изволите?

– Михаил, где все? Отчего так пусто? – спросил старик.

– Так это, ваша светлость, уехали все.

– Уехали? Куда?!

– Никиту, конюха, да Ваську с Афанасием, да ключницу вы сами изволили отпустить к родне.

– Не припоминаю такого, – сухо сказал старик.

– Так как же, едва голову от реторты [1]1
  Круглая стеклянная колба с длинным носиком, применяется для химических (и алхимических) опытов.


[Закрыть] подняв, сказать изволили: «Пусть едут куда хотят, не мешай мне. И не беспокой больше по пустякам».

– А прочая прислуга? Или ты их сам отпустил?! – В голосе старика зазвучали стальные нотки.

– Как можно, ваша светлость? Они… – бородач замялся.

– Сбежали?! – закричал граф. – Немедля пошли к Никите Андреевичу [2]2
  Оболдуев Никита Андреевич – в то время глава московской полиции.


[Закрыть], пусть отправит драгун и сыщет беглых! Да что за блажь такая на них нашла?!

– От страха, ваша светлость, пока вы в ла-лабора-тотории, – мужик тщательно выговорил непривычное слово, – опыты производили, великий страх на людей напал. Грохотало там у вас, и серой пахло, и мерещилось всякое. Вот людишки и побежали. Только я да Мария ваша остались. Позвать ее?

– Позови да принеси что-нибудь поесть. А потом мне понадобится твоя помощь.

Сдавленный крик слуги заставил графа круто развернуться. На лестнице, откуда он спустился, виднелась чья-то черная фигура. Тонкая, несуразная, какая-то нечеловеческая. Вместо половины лица у пришельца была тьма.

– С нами крестная сила, с нами крестная сила, – забормотал Михаил, неистово крестясь.

Старик поднял руку и быстро произнес непонятную фразу. Слуга разобрал только: Vade retro, creatura [3]3
  Изыди, создание (лат.).


[Закрыть].

По комнате прошелся леденящий порыв ветра, и непонятный пришелец исчез.

– Это ничего, – сказал граф, – тебе не следует беспокоиться об этом.

Откуда-то из бокового коридора послышался громкий стук и цоканье, в круг света выбежала маленькая пушистая собачка. Трудно было поверить, что такое небольшое создание может производить столько шума. Старик ласково взял собачку на руки и направился к глубокому парадному креслу.

– Ну иди же, позови Марию, – произнес он утомленным голосом, адресуясь к еще стоящему в дверях слуге.

– Да, господин граф…

Граф прикрыл глаза, но уже через минуту в комнате послышались легкие шаги.

Вбежавшая девушка казалась лучиком света – тоненькая, удивительно юная и прекрасная, она так же нелепо смотрелась в этой мрачной, заставленной тяжелой старомодной мебелью комнате, как легкая яркая бабочка, пришпиленная к черной бархатной подушке.

– Подойди ко мне, дитя мое, – проговорил старик, не открывая глаз.

Девушка скользнула к креслу и опустилась перед ним на колени, обнимая ноги графа. Он ласково потрепал ее по волосам.

– Любишь ли ты меня? – спросил старец.

– Больше света люблю! – откликнулась девушка. В ее огромных распахнутых глазах и вправду сияла любовь.

Яков Вилимович наконец взглянул на нее, приподнял подбородок девушки. На фоне ее юной кожи его рука казалась рукой мумии – мертвенная желтизна с коричневыми старческими пятнами казалась еще неестественней, еще отвратительнее. Однако девушка, видимо, не замечала всего этого и по-прежнему смотрела на старика с неприкрытым обожанием, однако сам он, заметив этот контраст, чуть заметно поморщился.

– Это тело уже никуда не годится, – пробормотал он, – но ничего, скоро, уже совсем скоро я сменю его… Будешь ли ты верна мне по-прежнему?

– Буду, мой господин! – Девушка поднесла к губам его руку и принялась покрывать ее поцелуями. – Я не оставлю вас, даже если вы сами будете гнать меня прочь! Что бы ни случилось!

Собачка, по-прежнему сидящая на коленях у графа, тявкнула, словно подтверждая своим свидетельством горячую клятву.

– Я знаю, Мария! Ты славная девушка. Ну, поцелуй меня и ступай!

Нежные девичьи губы коснулись стариковского рта. В этот миг по комнате прошелся легкий ветерок, и даже старые тяжелые портьеры дрогнули, словно от отвращения.

– Уже скоро… – прошептал граф вслед уходящей девушке и снова закрыл глаза. Нужный час еще не пробил, значит, можно немного подремать.

Ночь окончательно вступила в свои права, когда граф спустился в подвал усадьбы. За ним Михаил, пыхтя и обливаясь потом, вез на тачке большой, размером с человека, дощатый ящик. Старик подошел к сырой, холодной кирпичной стене и, мурлыкая себе под нос что-то, напоминавшее детскую считалочку, нажал не несколько кирпичей в определенном порядке. Кусок стены бесшумно отошел в сторону. Пройдя через потайной проход, слуга и граф оказались в небольшом сводчатом помещении. Зажженный Михаилом факел осветил реторты и перегонные кубы, загадочные знаки на стенах и на полу, корешки многочисленных книг, стоявших на полках. Взгляд слуги случайно упал на одну из них. «Лемегетон Клавикула Соломонис» [4]4
  Lemegeton Clavicula Salomonis – «Малый Ключ Соломона», магический трактат по демонологии.


[Закрыть], – прочитал он. Хозяин научил его разбирать латинские буквы, но не понимать смысл написанного. И то хорошо, душа целее будет.

– Поставь ящик туда, за круг, да осторожнее, не задень линий, – приказал граф.

В ящике лежала металлическая, в рост человека фигура. Руки и ноги оказались снабжены искусно сделанными шарнирами, позволявшими им сгибаться, лицо заменяла тонкой работы расписанная фаянсовая маска.

– Батюшки, ваша светлость, так это же вы, – ахнул Михаил, переводя взгляд с маски на оригинал.

Старик довольно усмехнулся.

– Ты долго и верно служил мне и заслуживаешь награды, но сейчас должен помочь в очень важном, возможно, самом важном из моих опытов. Я стар, и тело мое одряхлело, – граф резко взмахнул рукой, прервав заверения Михаила, что господину еще сто лет жить, и продолжил: – Мне нужно новое, более совершенное тело, и вот, посмотри, оно совершенно, оно не боится ни огня, ни железа, ни старости. Дело за малым, перенести туда мой разум, мой дух, душу, если угодно.

– Батюшка граф, Яков Вилимович, – ноги у слуги подкосились, – да разве можно такое?! Только в Господней воле вложить душу в тело! А тут – болван железный!

– Пустое, Господь здесь ни при чем, и думаю, он не станет возражать, а я не буду беспокоить его понапрасну, – уверенно возразил граф. – Без сомнения, сей опыт окажется успешен.

Старик поднял массивную стальную пластину, закрывавшую грудь статуи. Под ней обнаружилась скважина с небольшим ключом в ней.

– Поутру ты должен прийти сюда и повернуть этот ключ семь раз вправо, – продолжил граф. – Даже когда мой дух окажется в сем теле, необходим, так сказать, первичный толчок, чтобы оно ожило. Ты ведь и вправду хочешь, чтобы я здравствовал сто лет? – И он испытующе посмотрел на слугу.

Под пристальным, внимательным взглядом не по-старчески ярких глаз высокий бородач как будто даже уменьшился ростом.

– Ваша светлость, не губите душу свою, – начал он жалобно, но осекся, видя, как глаза господина наливаются гневом. – Все сделаю, все исполню. – Он истово перекрестился.

– Знай, – спокойно продолжал граф, – я делаю не для себя, но для державы Российской, она нуждается в моих знаниях, в моем опыте. Чтобы не погибло дело великого государя нашего Петра, ведь немало таких, кто спит и видит, чтобы вернуть все, как было. Отменить его порядки, закрыть школы, вернуть Россию на старый путь. Поклянись, что сделаешь, как я велю.

После клятвы граф улыбнулся.

– Я намерен войти в новую жизнь в надлежащем виде, а ну-ка неси мой лучший камзол и парадную шпагу.

Когда истукан был соответствующим образом наряжен, граф придирчиво его осмотрел.

– Вот погляди, достойный образ мой! На шее – орден апостола Андрея Первозванного за заслуги перед отечеством, Петром Великим мне дарованный, шпага на боку, ведь я немало воевал за него, да! Фигура сия – искуснейший плод научных знаний и умений, ведь я весьма учен.

Он еще раз оглядел истукана и, взяв с одного из столов толстую тетрадь, вложил ее в металлическую руку, словно добавил последний штрих.

– А вот величайшее творение мое! Календарь, вместилище знаний тайных, что несведущие люди колдовством называют.

Михаил знал, что хозяин иной раз любит поговорить, и ему нравилось слушать его ученые речи, стараясь почерпнуть из них капельку мудрости и для себя, но сейчас его прошибал холодный пот при мысли о том, что граф собирается сделать. «Великий грех! Как быть, погубить душу свою или предать графа?» Он сиротой был взят в дом его светлости и не видел от хозяина ничего, кроме добра. Старался верно служить ему, экономно управлял поместьем, но способен ли он на такое неслыханное дело, попирающее не только человеческие, но и божеские законы?

Занятый каждый своими мыслями, ни граф, ни слуга не заметили, как почти невидимая в темноте женская фигура остановилась у входа в лабораторию, внимательно прислушиваясь к словам графа.

Оставшись один, старик достал из шкафчика исчерченные непонятными узорами свечи, зажег их и установил по углам причудливой звезды, начерченной на полу. Воздев руки вверх, он начал читать заклинание, медленно и тщательно выговаривая слова.

При первых звуках заклинания дом застонал, заворочался, маски на стенах изменили свое выражение – грусть сменилась яростью, радость – издевательским хохотом. Воздух вокруг дома сгустился, как будто отгораживая его от остального мира, изо всех углов, из темных коридоров послышались странные голоса, пугающие и притягательные одновременно. Под странными углами изогнулись лестницы, ведущие, казалось, в никуда. А в центре звезды оказалась странная фигура. Она напоминала сгусток мрака, клубок непроглядно темного дыма.

Граф близоруко прищурился, и ему показалось, что в глубине странного создания он видит всполохи яростного пламени, слышит истошный вой тысяч сгорающих заживо людей. От фигуры отделились дымные щупальца, потянулись к краям звезды и отдернулись, как будто обожженные. Наваждение пропало.

– Нечистый дух! – сказал граф твердо. – Я призвал тебя сюда, чтобы ты исполнил мое желание. Иначе ты навсегда останешься здесь и будешь жестоко страдать.

Откуда-то из бесконечного далека до него донесся шипящий, полный ненависти голос:

– Я слуш-ш-шаю твою волю.

– Я желаю, – начал граф. Он тщательно и подробно изложил, чего хочет, оговорил условия, чтобы разгневанный демон не смог, освободившись, напакостить ему или его близким. – А теперь, – закончил он, – перенеси мою душу в сие прекрасное вместилище, и он простер руку в направлении истукана.

Беззвучный удар сотряс комнату. Со звоном лопнули реторты. Ветер, неизвестно откуда взявшийся под землей, рванул пламя свечей, сбросил со стола бумаги. Граф, покачнувшись, упал навзничь, а тетрадь выпала из металлической руки истукана и зашелестела страницами.

– Ты! Обманул! Меня! – разнесся по комнате полный отчаянья голос. – Я велел тебе переместить меня в статую.

– Отнюдь! – второй собеседник хихикнул. – Недавно, когда я совершенно случайно пробегал мимо, я слышал, как ты назвал эту тетрадь вместилищем. Так что de jure [5]5
  De jure – по закону, употребляется также в значении буквально, дословно (лат.).


[Закрыть] я выполнил твою волю и теперь свободен. Наслаждайся своей вечностью. – И темная фигура исчезла из центра звезды.

Наутро Михаил, бледный как смерть, прокрался в лабораторию. Вздрогнул, увидев лежащее тело, но все же подошел к статуе, быстро перекрестился, семь раз повернул ключ и выжидательно уставился на ее расписное лицо.

Прошел час и другой. Луч солнца проскользнул через потайное отверстие и осветил лежащую на полу тетрадь, чьи страницы покрывали причудливые фигуры.

– Ах ваша светлость, да смилуется Господь над вашей душой, – вздохнул слуга и, подойдя к лежащему на полу телу, закрыл мертвецу глаза.

Поздно ночью он вывез железную статую за пределы усадьбы и похоронил ее на кладбище церкви села Пречистое. Предстояли важные дела, следовало немедленно известить власти о кончине его светлости, графа и генерал-фельдмаршала, ученейшего Якова Вилимовича Брюса.

Глава 1
Господа игроки

В маленькой церквушке было темно и пусто. Одетая в черное старуха дремала над свечным ящиком и даже тихонько всхрапывала при этом, не потревоженная единственной в этот час посетительницей храма.

Молодая девушка с забранными под тонкий шарф темными волосами стояла у иконы, держа толстую свечу, и шептала что-то – может, молилась, может, исповедовалась.

Ян наблюдал за ней, укрывшись в полумраке притвора [6]6
  Притвор – помещение, через которое осуществляется вход в церковь.


[Закрыть]. Он видел, как девушка приблизилась к распятию, под которым располагалось место для возжигания поминальных свечей, поставила свою свечу и перекрестилась. Ян не слышал ее слов, но точно знал, о ком молится темноволосая. Девушка склонила голову и повернулась к выходу, а Ян поспешно выскользнул в полуоткрытую дверь. Еще не хватало, чтобы Александра заметила, что он за ней следит.

Его щеки мягко, словно девичья ладонь, коснулся ветер.

Ян поднял голову к бледно-серому небу, расчерченному еще голыми, не оправившимися после зимы, ветвями деревьев, и подумал о той, за кого молилась Александра.

Он не мог молиться, у него были свои, особые, методы, а потому Ян зажмурился, раскинул руки, приноравливаясь к ветру и чувствуя, как и сам какой-то частью сознания становится одной из ветреных тугих струй – свободным, не знающим препятствий.

«Лиза», – позвал он и снова почувствовал ласковое прикосновение к щеке.

Лиза уже не стояла за спиной сестры мрачной тенью и не была в том мире, где палит солнце и вечный штиль, откуда, казалось бы, нет выхода, но где ему, Яну, довелось побывать однажды… Лиза простила свою сестру. Это было настоящим чудом, и взамен она получила великий дар – свободу. Ян необычайно остро ощущал, что это именно так. «Забавно, – подумал он, – прощая, мы больше делаем для себя, чем для кого бы то ни было…»

Ян медленно опустил руки и открыл глаза.

Прямо перед ним стояла Саша.

Ее красивое, немного бледное лицо, как всегда, казалось застывшим, а ведь что Ян только не делал, чтобы хоть немного расшевелить ее, чтобы растопить этот арктический вечный лед. Неужели тщетно? Неужели Александра так и не изменилась?

– Ты следил за мной? – спросила она, глядя в лицо парню.

Он едва заметно вздохнул.

– Присматривал. Назовем это «присматривал». Легче вовремя приглядеть за тобой, чем потом извлекать из какого-нибудь особенно неприятного места, – сказал Ян. Он мгновенно взял себя в руки и, как и прежде, казался насмешливым.

Саша рассеянно заправила за ухо потревоженную ветром прядку волос.

– Я… – она замялась.

При ее многолетней привычке молчать, не рассказывать о своих проблемах, а лучше и вовсе не думать о них, говорить откровенно было очень тяжело, почти неподъемно. Ян прекрасно это понимал. Понимал, потому что и сам был в точности таким. Вот ведь встретились два одиночества – дурацкая присказка, хуже и не придумаешь.

– Я знаю. Она теперь свободна, – сказал он, отводя взгляд от лица девушки.

Саша кивнула, и они медленно двинулись по колдобистой улице по направлению к парковке, где остались ее мотоцикл и его скутер.

Дорога была безлюдна. Этот маленький городок неподалеку от школы, в которой они учились, казался застывшим и пустым. Как и единственная на всю округу церквушка.

– Ян, – сказала Александра тихо, – как ты думаешь, почему она… почему она меня все-таки простила?

Девушка замолчала, закусив губу, словно сказала слишком много, непозволительно много.

– Потому что ты ее сестра, потому что она все-таки, несмотря ни на что, тебя любила, – ответил Ян. Чтобы не смущать свою собеседницу, он больше не смотрел на нее, уставившись на весеннюю черную грязь под ногами. – Она натворила много глупостей, но не со зла, а из желания жить. Знаешь, когда мы пытались тебя вернуть, она сопротивлялась до последнего и пыталась бежать, а потом вдруг поняла что-то и смирилась. Я боялся, что обмен может пойти не так, но Лиза сама пошла тебе навстречу.

– Я очень перед ней виновата, – произнесла Саша глухо.

– Это так, – подтвердил Ян, – но пусть это осознание вины не будет негативным тяжелым чувством, которое не поможет ни ей, уже совершенно свободной, ни тебе. Теперь ты должна жить – и за себя, и за нее. То, что выжила именно ты, означает, что ты нужна в этом мире, что твоя задача еще не выполнена. Понимаешь?

– Понимаю…

Они дошли до парковки.

– Ну что, по коням? – предложил Ян уже совершенно другим тоном. – Вперед, нас ждут великие открытия!..

– Спасибо тебе. – Прохладная девичья рука опустилась на его руку, лежащую на руле черно-желтого скутера, и Ян едва заметно вздрогнул, словно его пронзил разряд тока.

Парень хотел что-то сказать, но Александра уже отдернула пальцы и шла теперь к своему мотоциклу, припаркованному чуть дальше.

Ян проводил ее задумчивым взглядом и включил зажигание. И вправду, пора ехать, пока в школе не забеспокоились из-за их отсутствия.

* * *

Евгений Михайлович, директор школы и куратор небольшой группы подростков, занимающихся поисками артефактов, при формулировании нового задания был строг.

«Надеюсь, в этот раз вы справитесь», – сказал он, намекая на прошлую неудачу.

Ян, слушая его, лишь усмехнулся. Сам он вовсе не считал неудачей то, что они не притащили из Китежа чудесную икону святой Софии. Парень достаточно насмотрелся на святыню и хорошо помнил, что она сделала с его друзьями, чтобы понимать: выносить этот артефакт в наш мир нельзя. Ни в коем случае. Некоторые артефакты лучше не брать – и точка. Магия – не игра, особенно такая, действующая на подсознание. Да, вокруг иконы формируется некий идеальный мир, мир добра и справедливости – так, как понимает это странная сущность, именуемая святой Софией, но похожая на представителя языческих, очень древних сил. Солнце бывает согревающим, а бывает – сжигающим. Так вот, святая София как раз из этого разряда. Из разряда такого добра, которое, если побеждает, оказывается гораздо хуже любого зла. Александра оказалась права.

Он покосился в сторону сидевшей в кресле девушки. Она казалась холодной и, как всегда, отстраненной. Очень красивая, с четким профилем, какие выбивали на античных камеях. Почувствовав взгляд, Александра оглянулась на Яна, и на ее губах промелькнула теплая улыбка.

В последнее время между ними установились гораздо более теплые отношения, чем в начале знакомства. Впрочем, если сравнивать с периодом начала знакомства, и антарктический лед показался бы теплее.

– Ян, что ты думаешь об этом? – спросил тем временем Евгений Михайлович, адресуясь непосредственно к нему.

Неудивительно. Именно Ян отвечал в их патриотической группе, носящей название «Русичи», за ту мистическую область, что получила название магии.

Ян молчал. Он запустил пятерню в длинную асимметричную челку, закрывавшую добрую половину его лица, оглядел своих новых друзей: серьезного аккуратиста Глеба, влюбленного в рыжую романтичную художницу Ольгу; уже прыгающую от нетерпения и желания бежать куда-то Динку, самую младшую из группы, сдержанного до поры до времени Северина с пронзительно-яркими синими глазами, спокойствие которого было обманчиво. Парень снова взглянул на Сашу и наконец перевел взгляд на Евгения Михайловича – подтянутого мужчину уже в возрасте, казавшегося отставным полковником спецслужб (впрочем, Ян знал, что так оно и было).

– О Якове Брюсе ходит множество слухов, – наконец заговорил парень. – Конечно, я слышал об этой грандиозной личности. Но мне кажется, он не был магом или алхимиком в чистом виде. Скорее гениальный механик, ученый, исследователь. То, что в его библиотеке содержались тома, посвященные оккультным знаниям, еще ничего не значит. В те времена это было обычным явлением для любого книжного коллекционера, и тем более ученого. Тогда еще не представлялось возможным разграничить медицину, химию, биологию и магию. Любой успех казался чудом, а люди верили в первоэлементы…

– В общем, ты не веришь в то, что так называемый Брюсов календарь обладает силой и является артефактом? – перебил его директор, чуть заметно сдвинув брови.

– А вот этого я не говорил! – живо откликнулся Ян. – Артефактом может стать что угодно.

– К чему же тогда…

– Ну вы спросили мое мнение, я не знал, что сказать, поэтому и стал болтать первое, что придет в голову. Сами подумайте, если бы я молчал, то показался бы дураком и мог бы опозориться перед девушками!

Даже Александра едва заметно улыбнулась, а Динка и вовсе захихикала.

– Горбатого только могила исправит, – пробормотал Глеб, не удостоив Яна взглядом.

– А вот это антинаучно! Искривление позвоночника вовсе не исправляется могилой, – подлил масла в огонь Ян. – Хотя ты, конечно, о другом… Но и в этом случае не все плохие черты изживаются могилой. То есть не во всех случаях. Ты, конечно, слышал о тех, кому не помеха и смерть, – сказал он зловещим хриплым голосом. – О тех, кто встает из своих могил, причем становясь еще более ужасным, еще более мерзким, чем при жизни…

Динка снова захихикала.

– Тебе это не угрожает, – сухо заметил Глеб. – В данном случае совершенство уже достигнуто, хуже быть и не может.

– Если у человека не развито воображение, он ставит себе пределы и не способен на открытия, – сказал Ян, словно бы никуда не обращаясь, в пространство.

– Довольно. – Евгений Михайлович, молча наблюдавший за учениками некоторое время, покачал головой.

Лицо директора оставалось спокойным, но по стальному блеску серых внимательных глаз и чуть сдвинутым бровям становилось понятно, что шутить он вовсе не намерен и его терпению, кажется, пришел конец.

Спорщики замолкли.

Отношения между Глебом и Яном изначально сложились довольно напряженными, но за последние месяцы они даже ухудшились. Дело было в Ольге. Той самой рыжей художнице, в которую влюбился Глеб. Яну удалось спасти ее, и теперь девушка питала к нему искреннюю привязанность. Впрочем, Ян не сомневался, что Глеб ополчился на него вовсе не из-за этого. Глеб, такой идеальный, такой правильный, не терпит иронии и несерьезного отношения к святому делу. О, ему бы флаг в руки, и можно было бы еще поспорить, кто выстоит: Глеб или прущий ему навстречу поезд. Во всяком случае, Ян бы на это посмотрел. Со стороны. Но, самое главное, Ян точно знал, что Глеб считает предателем именно его.

С некоторых пор стало очевидно, что некто из числа близких к группе людей, а скорее всего, даже из числа самих «русичей» сливает информацию соперникам, ведущим безжалостную войну за артефакты. И, конечно, первым претендентом на титул предателя становился он, чужак. Ян даже в чем-то понимал Глеба. Гораздо проще подозревать во всех грехах новичка, к тому же крайне несимпатичного тебе лично, чем одного из товарищей, ставших для не знающего родителей Глеба единственной настоящей семьей. Это было бы так приятно и складно, если бы негодяем и предателем оказался именно Ян. Имелась только одна заковырочка: Ян точно знал, что это не так.

– Простите, – Глеб обращался к директору, а не к Яну. – Больше такого не повторится.

– Я надеюсь, – ответил Евгений Михайлович. И вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

– Может, вам подраться? – предложила Динка, переводя взгляд с Яна на Глеба.

Предложение было не лишено смысла: нет лучшего способа выпустить пар, чем хорошая драка, но в данном случае это просто не работало.

Глеб даже едва заметно поморщился, всем видом демонстрируя, что не станет марать руки о такого слабого и недостойного противника, как Ян. Они действительно были в разных весовых категориях. Глеб – хоть и очень стройный, поджарый, зато натренированный, состоящий из одних мускулов, Ян – астенического типа [7]7
  Астенический тип – физически слабый (греч.).


[Закрыть], очень худой и беспросветно отстающий на обязательных в школе спортивных тренировках. В общем, уж никак не ровня.

Александра поднялась со своего кресла и, подойдя к Глебу, едва заметно качнула головой. Ей не требовались слова, чтобы выразить осуждение и вместе с тем напомнить, что связывает их общее дело, а значит, подобные разборки не только бесполезны, но и вредны.

– Пойду полистаю материалы. – Глеб тоже поднялся. – И надо будет на днях съездить в бывшую усадьбу Якова Брюса, в Глинки. Кажется, сейчас там какой-то санаторий. Я забронирую комнаты?

Никто не возразил.

Александра нашла его в библиотеке, где Ян копался на полке со старинными фолиантами, пахнущими пылью и кожей. В их школьной библиотеке порой можно было найти удивительные тома, сделавшие бы честь любому среднему, а то и крупному музею. Редкие, в том числе уникальные издания, собранные со всех концов света, стояли плотными рядами, напоминающими воинские шеренги, на высоких дубовых стеллажах.

В библиотеке всегда царил полумрак, и, забравшись в массивное кресло с деревянными ручками в виде львиных морд и высокой прямой спинкой, можно было ощутить себя в прошлом, отгороженным ото всего мира. Неудивительно, что библиотека полюбилась Яну с первого же взгляда.

Правда, остаться одному ему удавалось здесь редко: это было царство Александры. Вначале девушку злило, что в ее исконные владения вторгся чужак, тем более чужак неприятный, раздражающий… Но затем, после того как они вместе побывали за гранью смерти, отношения коренным образом изменились. Нет, нежной дружбы, конечно, не получилось. До этого было, пожалуй, еще дальше, чем до Солнца, однако, кажется, Саша стала понемногу его понимать, вслушиваться не в слова, а в то, что стояло за ними. По крайней мере, Яну было приятно так думать. Там, у церкви, когда она положила свою руку поверх его, вдруг показалось, что у них действительно может что-то получиться…

– Ян, – окликнула его девушка.

Он оглянулся. Между ними в столбе неяркого света плясали миллиарды пылинок. Ян вдруг подумал, что это танцуют крохотные феи, живущие в пожелтевших старых фолиантах.

Саша стояла, облокотившись о стеллаж, и на фоне темного дерева ее рука казалась особенно белой и беззащитно-тонкой.

– Да, – Ян прикрыл книгу и выжидающе посмотрел на девушку.

– Разве обязательно постоянно провоцировать Глеба? – спросила она тихо. – Вы же оба…

– Что? Мы оба – хорошие люди? О нет! – Ян рассмеялся. – Я вовсе не хороший, не обольщайся.

Александра покачала головой.

– Так и знал, что добро наказуемо! – Ян хмыкнул. – Ведь знал же, что репутация – вещь хрупкая и не нужно никого никогда спасать, чтобы, не дай бог, не прослыть хорошим человеком! Быть хорошим человеком – это кошмар! Сразу появляется столько проблем. Столько обязанностей, столько не нужных никому условностей! «Ты же хороший мальчик, а поэтому ты должен… одно, второе, пятое, десятое!..»

Девушка молчала.

– Ну что ты молчишь? Почему не пытаешься переубедить, перевоспитать меня? – не выдержал Ян.

– Я жду. – Александра развела руками. – Жду, когда тебе надоест носить эту маску. И все-таки постарайся не конфликтовать с Глебом. Вы нужны нам оба. Пожалуйста!

Она подчеркнула последнее слово и ушла.

Ян отложил книгу, чувствуя что-то наподобие досады – как будто в грудь напихали колючего чертополоха. Этот умница Глеб для него – как для быка красная тряпка. Лидер, спец в области истории, большой аккуратист, фактически готовый мистер Совершенство. До чего же противно – аж скулы сводит.

Ян подошел к окну, выглянув из-за тяжелых темно-вишневых бархатных портьер на улицу.

За окном лежал школьный сад, еще едва подернутый зыбкой майской зеленью. Небо было сумрачным, того унылого серого оттенка, который способен повергнуть в меланхолию даже закоренелого оптимиста. Хорошо хоть дождя пока нет. Скучно, серо, пусто…

– Что бы такого сделать плохого… – пробормотал Ян, постукивая пальцами по стеклу. И вдруг застыл, пораженный простой и очевидной мыслью, отчего-то не приходившей ему в голову до этого.

Парень вытащил из кармана неизменных черных джинсов черный смартфон, украшенный паутиной и маленькими черными паучками, и нажал вызов.

– Ян! – тут же радостно откликнулся мелодичный девичий голос. – Давно не было тебя слышно!

– Взаимно, – парень не собирался разводить сантиментов и сразу перешел к делу: – Мне нужно, чтобы ты приехала в санаторий «Монино». Это недалеко от Москвы, спросишь у «Яндекса».

– Нужно?… – В голосе его собеседницы послышалась растерянность. – Ну хорошо, я приеду, только я сейчас не в Москве, ты знаешь…

– Бери билет и приезжай. Приедешь?

– Да, конечно…

– Тогда до встречи, красотка!

– До встречи, – послушно откликнулась девушка.

Ян нажал на отбой. Настроение его значительно улучшилось, он даже принялся насвистывать какой-то веселый мотивчик. Если все получится по плану, результаты могут быть самыми интересными. На это стоит посмотреть. В любом случае стоит!

* * *

На подготовку к путешествию ушло еще несколько дней. Были забронированы номера в старой усадьбе Якова Брюса. К сожалению, основное здание – то, где жил легендарный ученый и чернокнижник, – оказалось закрыто, однако возможность поселиться всего в двух шагах от него уже дорогого стоила.

Ян собирался в дорогу основательно. Он сделал массу выписок из драгоценных томов библиотеки, сожалея, что не может взять с собой все книги (Евгений Михайлович вообще почему-то был против, чтобы они покидали пределы школы), заготовил расходники на все возможные случаи, кажется, включая даже нашествие зомби, еще раз проглядел материалы, связанные с личностью петровского сподвижника, но не слишком закапывался в историю – все необходимые сведения легче получить у Глеба или у Александры. Кстати, когда доходило до дела, на Глеба можно было положиться – он как раз из тех самых хороших парней, что умеют ставить общее над личным. Яну нравилась эта черта, особенно в других. Сам парень жертвовать собственными интересами ради кого-либо не собирался.

Отбыли, как всегда, на собственных транспортных средствах. Ребята – на мотоциклах, каждый на своем, кроме Динки, традиционно пристраивавшейся за спиной Глеба, но теперь неожиданно попросившейся к Северину. Ян мотоциклы презирал. У него самого имелась его Ласточка – черно-желтый скутер, повидавший уже немало дорог и сроднившийся с хозяином. Тем более Ян немного поработал над усовершенствованием Ласточки, добавив ей мощности как техническими, так и нетехническими средствами.

– Да здравствует мракобесие и джаз, – пробормотал парень, занимая свое место в колонне.