Текст книги "Криминальные кланы"

Но несчастную женщину, потерявшую почти одновременно мужа и сына, служители порядка не пожелали слушать. Джузеппе Инцерилло навсегда соединился со своим отцом, так и оставшись в списках сотен пропавших без вести людей.

Что же касается Башмачка, то для него случай с Джузеппе Инцерилло явился одним из наиболее незначительных эпизодов его кровавой деятельности. И уж конечно, он не считал себя подонком, скорее – праведным судьей революционного трибунала, который ни для кого не находит оправданий. Уж коли дело доходило до уничтожения врагов, то ни одна мера, предпринимаемая в отношении их самих и их близких друзей, не была запрещенной. Во всяком случае, чтобы узнать место, где скрывался от него тот или иной человек, он шел на все: убивал, мучил и терзал всеми способами. Теперь у него остался один-единственный враг – человек по прозвищу Лесной Кориолан.

Охота на фаталиста. Сальваторе Конторно

Сальваторе Конторно слышал, с какой пугающей методичностью корлеонцы уничтожают его друзей и родственников, однако всем окружающим представлялся совершенно невозмутимым; во всяком случае, в отличие от многих бывших соратников, напуганных кровавыми событиями и поспешивших найти укрытие на более гостеприимных греческих островах, он не изменил ни одной своей привычки. По-прежнему Кориолана можно было видеть спокойно разгуливающим по улицам Палермо, так что многие расценивали его поведение как недалекость или же фатализм.

За Кориоланом, помимо обезумевших убийц, охотилась еще и полиция, а он продолжал спокойно проводить время в кругу семьи, несмотря на то что его имя постоянно фигурировало в списках наиболее опасных преступников, объявленных полицией в розыск.

Сальваторе казался неуязвимым, ибо обладал исключительным чутьем, которому могли бы позавидовать даже дикие звери. Он чувствовал, в какие именно часы можно без опаски пройти по улицам родного города и не быть схваченным полицией; знал наверняка, когда посреди ночи может нагрянуть облава, и в это время он отправлялся ночевать в более укромное место, а таких мест у Кориолана было множество.

Кроме того, у него еще оставалось достаточно много родственников и друзей, глубоко уважающих его за прошлые боевые заслуги и готовых в любой момент предоставить убежище. Конечно, в последнее время Сальваторе взял за правило никогда не покидать дом в одиночестве и ни с кем не встречаться. Не то чтобы он совсем перестал доверять близким друзьям, но подозревал, что и они могут оказаться под прицелом корлеонцев.

И все же, видимо, и его показному или настоящему хладнокровию наступил предел, и это произошло после того, как были убиты Терези и трое сопровождающих его членов клана Бонтате. Сальваторе почувствовал, что на этот раз в воздухе всерьез запахло жареным, и решил: настало время отправить хотя бы свою семью в более безопасное место. Однажды вечером он взял жену Кармелу и сына-подростка Антонио, посадил их в скромный «фиат», принадлежавший теще Кармелы. Эта машина, простенькая и небольшая, ни за что не сумела бы защитить их от очередей «калашников»а, однако Сальваторе знал, что делает.

Он направился прямо во вражеское логово, в самую волчью пасть, в Чакулли, где царствовал ненавистный Папа, Микеле Греко. Всю дорогу он был необычно молчалив, а жена, изредка поглядывая на его сумрачное лицо, предпочитала не беспокоить мужа никчемной болтовней.

Сейчас ему не нужны были никакие слова. Кориолан вспоминал, как еще недавно по этой же дороге проезжал его любимый шеф Стефано Бонтате, и его сердце сжималось от боли, хотя он и не показывал виду. Именно Сокол привел молодого Кориолана в ряды мафии. С первого взгляда он почувствовал такое необычайное расположение к юному бойцу, стройному, черноволосому, с веселыми искрящимися глазами, с неотразимой открытой улыбкой, что предпочитал его общество любому другому и постоянно обращался к нему, невзирая на принятую в рядах «людей чести» иерархию.

Сокол сам проводил церемонию посвящения, после которой уже на полных правах считал Кориолана своим родственником, «крестником». По утрам князь Виллаграция часто наведывался к Сальваторе, приглашая его на прогулку в окрестные поля и зеленые рощи в самой глубине острова. «Пойдем постреляем птиц, Сальваторе», – каждый раз говорил он. Правда, у Сальваторе никогда не создавалось впечатления, будто Сокол является ярым поклонником охоты на птиц. Но, сидя в засаде, Кориолан не раз затылком чувствовал мягкий взгляд своего «крестного отца».

В первый раз ощутив, что Сокол наблюдает за ним, Сальваторе обернулся со своей обычной, по-детски открытой улыбкой и спросил: «Что?» – «Ты должен быть предельно осторожным, Сальваторе, – грустно произнес князь Виллаграция. – Я знаю слишком много и могу сказать тебе: на таких, как ты и я, уже объявлена охота». – «Корлеонцы?» – спросил Сальваторе. Сокол кивнул. «И Папа с ними заодно. Я знаю, что буду убит, я ничего не боюсь, потому что всегда был честным перед самим собой и, кроме того, у всех нас один путь – путь смерти и крови. Мне жалко тебя, мой мальчик, когда ты останешься совсем один». – «Меня взять не так просто, – ответил Кориолан, и в его глазах блеснули зеленые озорные искры. – Я чувствую, как в воздухе вокруг меня начинает сгущаться ненависть… Или любовь… Потому я и обернулся на ваш взгляд. У меня инстинкт хищного зверя. Но это только одно. Сказать по правде, я фаталист и верю, что высшие силы сберегут меня, если я буду поступать по совести. В противном же случае меня ничто не спасет. Но умирать в молодости не так страшно, как в старости, правда? По крайней мере, я так считаю».

«Верно, – устало подтвердил Сокол. – Пойдем, Сальваторе, пообедаем где-нибудь». – «Здесь нет ничего, кроме захудалых придорожных кафе, – удивился Кориолан. – Они вам не подходят». – «Ерунда, – поморщился Бонтате. – Захудалое кафе – это как раз то, чего мне больше всего хочется в данный момент. Чашка отвратительного кофе в твоей компании, – что может быть лучше?» И он улыбнулся так искренне, что Сальваторе почувствовал, как его сердце захлестывает горячая волна. Ведь он был простым парнем из Чакулли, где знал все улочки, представлявшиеся для посторонних каким-то безумным лабиринтом, переплетением ходов, многие из которых вели в никуда. Ему нравилось толкаться в пестрой нищей толпе, среди пропахших морем торговцев рыбой и морскими ежами.

«Вы встречались с такими высокопоставленными людьми, – прямо сказал он шефу. – Почему я? Вам же приходилось обедать с теми, кому меня в жизни не представят». – «Просто устал, – коротко ответил Сокол. – А что до представления, то будь уверен, со всеми ними ты непременно познакомишься поближе, дай только срок. Что же касается этих многочисленных пирушек… Иногда у меня в один день происходило по три застолья с отвратительными руладами специально нанятых певцов, исполнявших бог знает что во славу очередного „крестного отца“.

А как-то раз меня познакомили даже с князем, аристократом Алессандро Ванни Кальвелло Мантенья де Сан-Винченцо. Этот человек принимал у себя даже английских королей и саму королеву». – «Знаю, – сказал Сальваторе. – Это он предоставил свой дворец Лукино Висконти. – Его взгляд сделался почти мечтательным. – Это именно там, несравненная и такая легкая, кружилась в долгом вальсе Клаудия Кардинале». – «Да, – кивнул Сокол. – Действительно неплохой фильм. И если мне ближе главный герой по прозвищу Леопард, то ты просто вылитый Танкреди».

Чтобы скрыть смущение, наверное оттого, что взгляд хозяина снова сделался необычно мягким, Сальваторе произнес: «Я слышал, что князь де Сан-Винченцо тоже имеет связи с „людьми чести“». – «Да», – подтвердил Стефано Бонтате. «Между прочим, он действительно оказался прав, – думал Сальваторе, неторопливо ведя машину по пыльной автостраде. – Князя мне действительно представили, и скорее, чем я мог предполагать, причем с формулой совершенно убийственной. Подведя аристократа ко мне, „человек чести“ небрежно произнес: “Это то же самое”».

Сальваторе сделался частым гостем в Чакулли. Вернее, он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Здесь можно было надежно укрыться от «сбиров». Те отчего-то не жаловали этот богом забытый уголок. Если же происходила облава, то она напоминала некую кинопостановку. Полицейские вели себя так демонстративно, а их вертолеты гремели так, словно уже началась очередная мировая война и некое государство готово стереть с лица земли своих врагов. Они как будто нарочно давали беглецам возможность надежно спрятаться, пока они шумят и заранее извещают о задании, исполнять которое им вовсе не хотелось бы.

Во владениях Микеле Греко Кориолан появлялся с явной неохотой, однако ему частенько приходилось сопровождать туда своего хозяина. Его всегда поражал размах, с которым Папа каждый раз устраивал свои бесконечные банкеты и пикники. Он оборудовал со знанием дела полигон, где «люди чести» в специальных наушниках постоянно соревновались в меткости. «Папа – сторонник стрельбы на поражение», – объяснил Сальваторе Сокол. «Здесь все предусмотрено, – тихо отозвался Кориолан. – Единственное, чего я не вижу, это денежно-вещевой лотереи. Только этого не хватает, чтобы Фаварелла стала настоящим аукционом». Сокол тогда только усмехнулся. «Если бы только лотереи… – произнес он. – Здесь еще кое-что имеется…»

Что же еще имеется в царстве Папы, Сальваторе узнал очень скоро, когда однажды хозяин поручил ему подарить охотничью собаку главе Капитула. Псарни располагались вдалеке от жилых строений, а потому, миновав плантации лимонных и апельсиновых деревьев, Кориолан увидел ряд необычных бараков непонятного назначения. Он не удержался, чтобы заглянуть в окно одного из них. Там группа людей в респираторах колдовала над булькающими ретортами и колбами, какими-то дистилляторами. Налетевший ветер донес до Сальваторе поистине тошнотворный запах. Кориолан отшатнулся. «Героин», – понял он.

Это действительно была одна из лабораторий по производству героина. В тот раз Папа нисколько не насторожился, что Сальваторе Конторно невольно узнал его секрет. В конце концов, он был «человеком чести», а значит, имел право знать многое. Во всяком случае, лаборатории уже не являлись секретом. А вот привлечь новичка к общему делу казалось весьма соблазнительным.

Немного поразмыслив, Папа пришел к выводу, что неразумно оставлять лабораторию в Фаварелле, и перевел ее во владения семьи Престифилиппо, тем более что его владельцы, братья Рокко, Сальваторе и Джузеппе Престифилиппо являлись непревзойденными специалистами в этой криминальной области. Однажды Рокко признался Сальваторе, что его семья сколотила огромное состояние на производстве героина. «Я – специалист высшего класса, и меня за это ценят», – не без гордости заявил он Сальваторе.

С той поры, куда бы ни направлялся Кориолан, героин преследовал его едва ли не на каждом шагу; кажется, подпольное производство наркотика захлестнуло весь остров. Однажды Д’Агостино провел Кориолана в ангар на территории, принадлежащей семье Багерия. Здесь Сальваторе увидел уже знакомую картину: «химиков» в респираторах и булькающие колбы. Рядом с неизвестными людьми в темном, разговаривающими с сильным иностранным акцентом, лежали аккуратно упакованные пакетики с белым порошком. Один из «химиков» опустил небольшое количество порошка в пробирку и с удовлетворением продемонстрировал людям в темном. Те одобрительно закивали головами. «Это американцы, – негромко сказал Д’Агостино, – Они довольны качеством нашего товара». От удушливого запаха Сальваторе начинало мутить. «Прости, я выйду на воздух», – быстро произнес он и вышел, не глядя на Д’Агостино.

«Тебе пора к нам присоединяться», – сказал Д’Агостино, когда автомобиль уносил их в Палермо. В тот раз Сальваторе ничего не ответил. Через несколько дней из газет он узнал, что та партия товара – 40 килограммов чистого героина, что он видел в ангаре, была арестована сотрудниками таможенной полиции Америки. «Ты не чувствуешь себя в убытке?» – поинтересовался он у Д’Агостино. – «Ничуть, – отвечал тот, – на самом деле это всего двухдневная работа наших лабораторий. Там не только мой товар находился, но принадлежащий едва ли не всем семьям острова». – «Как же вы различаете ваш товар?» – «Очень просто, по наклейкам, – снисходительно улыбнулся Эмануэле. – Например, моего героина там находилось всего полкило». – «А кто же отвечает в том случае, если груз утерян или арестован?» – продолжал расспрашивать Кориолан. «Тот, кто непосредственно сопровождает груз, – охотно разъяснил Эмануэле. – Только он может провести дознание, ну и, конечно, наказать виноватых, а потом отчитаться перед виноватыми».

Помимо своей воли, Сальваторе чувствовал, что втягивается в эту сомнительную авантюру. Казалось, Эмануэле предложил ему решить шараду, а Кориолан попался на крючок. «Так объясни мне, как у вас принято переправлять героин в Америку?» – спросил он. «Чаще всего морем, – сказал Эмануэле. – На корабли мы переправляем товар на рыболовных лодках, а дальше все относительно просто: главное – благополучно добраться до берегов Ливии. Иногда удается переправить груз и по суше, поскольку большинство железных дорог находятся под нашим контролем. Вот только через Болгарию очень трудно пробраться: их таможенников неизвестно почему очень интересуют наркотики».

«У меня есть идеи получше, – почти неожиданно для самого себя заявил Сальваторе. – Почему-то никому не пришло в голову, что есть еще один путь – воздушный. Я даже могу испробовать его первым. Есть у меня один знакомый летчик-француз; он сделает для меня все, что угодно. И просто, и дешево, и не надо прятать товар среди мебели или граммофонных пластинок», – он даже засмеялся, так понравилась ему самому эта идея с самолетами. «А почему бы и нет? – заметно оживился Эмануэле. – На ближайшем же заседании я переговорю с шефом о тебе».

Затея Кориолана действительно имела огромный успех. После того как с помощью летчика Сальваторе в Америку были переправлены солидные партии героина, «крестные отцы», занимавшиеся производством наркотиков, связались с американской семьей Гамбино, под контролем которой находился аэропорт имени Кеннеди, и благодаря подсказке Сальваторе, предложившего подкупленным таможенникам вынимать заветные пакетики до того, как произойдет осмотр, торговля пошла поистине стремительными темпами. Известно, что всего за два года в Америку с Сицилии было переправлено, как минимум, десяток тонн чистого героина.

«Теперь и Эмануэле больше нет в живых, – мрачно размышлял Кориолан. – Так что же так сильно удерживает меня в этом грязном квартале? Большинство из осторожных людей уже греются под ласковым солнцем Бразилии. А я… Как признаться, что я люблю этот ужасный квартал Бранкаччи, где ко мне относятся как к королю, что мне нравятся пестрые толпы и даже вонь из помоек не так страшна, как запах опостылевшего героина. Многие говорят: жить здесь невозможно, потому что даже море отравлено отходами промышленности, а уличная еда готовится на неизвестно каком масле. Но где еще я смогу ходить так же свободно, всегда чувствуя себя молодым, смотреть на птиц, которыми торгуют на каждом углу. А эти скромные с виду домишки, где, ты знаешь, за плотно занавешенными шторами постоянно ждет тебя любящая жена?».

Он на самом деле испытывал некое подобие нежности к тем отверженным, которые по вечерам сидели по своим конурам без света и воды. Надо сказать, что отверженные платили Кориолану ответной любовью: никто во всем квартале ни за какие блага мира не согласился бы выдать его полиции. Однажды городские власти хотели было рядом с этим подобием домишек возвести в общем-то ни на что не годный комиссариат полиции. Что тут началось! Толпы бедняков высыпали на демонстрацию, протестуя против произвола властей. В результате от строительства комиссариата отказались и общественный порядок был восстановлен.

«Да, хорошие были времена, – прошептал тихий внутренний голос Кориолану. – То был мир, но теперь все иначе. Идет война, если ты не забыл. Будь осторожен, или даже твой любимый Бранкаччи не спасет тебя».

Несколько дней он напряженно размышлял, поскольку каждое утро ощущал: волна ненависти приближается; она становится все ближе, и вот уже дышит в лицо. Скоро она встанет перед ним, как цунами, и Кориолан не сможет ни сам спастись, ни уберечь семью от репрессий корлеонцев, которые шли по его следу, как хорошие гончие.

В то жаркое и влажное утро он отправил жену в никому не известное жилье в Бранкаччи, а сам вышел вместе с сыном из дома тестя, где до сих пор скрывался, только под вечер. На улице ничего необычного Кориолан не заметил; разве что его внутренний голос срывался на крик: «Опасность! Рядом опасность!». Стараясь не выдать сыну собственное волнение, Кориолан вел машину по дороге к Бранкаччи, повернул направо от заводика одного из своих знакомых, когда его автомобиль обогнал неприметный «фиат». Одного взгляда на водителя для Сальваторе было достаточно, чтобы он понял: за рулем находится такой же «человек чести», как и он сам.

Сальваторе слегка наклонил голову в знак приветствия, и водитель ответил ему тем же. На всякий случай Кориолан внимательно посмотрел в зеркальце заднего обзора: «фиат» «человека чести» по-прежнему едва тащился по дороге, однако совершенно из виду не пропадал. Проезжая мимо одного из зданий, Сальваторе обратил внимание на человека, стоящего со скучающим видом около открытого окна. «На уровне моего автомобиля, – привычно отметил про себя Кориолан. – И, кажется, его я тоже знаю…» Не прошло и нескольких секунд, как в поле зрения Сальваторе оказался еще один человек из клана Чакулли. Он принадлежал к семейству Микеле Греко, а завидев машину, сделал вид, что наслаждается душным вечерним воздухом в тени стены сада, что надежно защищала от посторонних глаз сад его отца. Сальваторе даже вспомнил имя этого человека – Марио Престифилиппо.

Как известно, трижды простых совпадений в жизни не бывает, а потому Кориолан окончательно понял: сейчас ему будет очень жарко, если, конечно, исключить то обстоятельство, что все бойцы Чакулли решили устроить совместную прогулку в надежде как следует подышать свежим воздухом. Конечно, улица в этот час была весьма оживленной. Прохожие отдыхали после трудового дня, а самые смелые отваживались даже купаться в отравленных химическими отходами водах залива. «И сколько же здесь их? – невольно подумал Сальваторе. – Пятеро? Десять? Они обложили меня, как дикого зверя».

Сзади взревел мотороллер, и Сальваторе весь собрался, как в ожидании прыжка. Этот мотороллер, неожиданно выскочивший из неприметного тупичка, на бешеной скорости приближался к его машине. Вот Кориолан уже мог ясно различить лица убийц (а в том, что это убийцы, у него не осталось и тени сомнений). За спиной водителя сидел сам Башмачок, и его вид не сулил Конторно ничего хорошего.

А затем произошло нечто странное. Для Кориолана время словно остановилось. Он видел, как постепенно сближается с его автомобилем мотороллер, как Башмачок, как будто при замедленной съемке, достает из-за спины «калашников» – излюбленное оружие, прицеливается в головы своих жертв.

Сальваторе Конторно мгновенно снизил скорость автомобиля и, оставив руль, упал всем телом на ничего не подозревавшего мальчика, стараясь закрыть его собой от града пуль, которые через доли секунды обрушились на машину. Казалось, крыша автомобиля взорвется от грохота обрушившихся на нее очередей. Вокруг посыпались разбитые вдребезги стекла; пули падали сквозь пробитый кузов.

И вдруг наступила оглушающая тишина. Сальваторе чувствовал, как непроизвольно дрожит всем телом мальчик, которого он продолжал прикрывать. Конторно быстро поднялся и осмотрелся вокруг. Мотороллер находился приблизительно в 20 метрах от его машины. Он замолчал только для того, чтобы пойти на второй круг и добить чудом уцелевших жертв, хотя весь их автомобиль был насквозь прошит пулями, так что невозможно было отыскать на нем живого места.

Вновь взревел мотор, и прохожие бросились с улицы врассыпную, не желая стать случайной жертвой чужих разборок. Кориолан завел машину и бросил быстрый взгляд на сына, смертельно бледного, но живого. Правда, его сильно оцарапал осколок стекла, и теперь кровь лилась по его щеке буквально ручьем. Сальваторе не задавался вопросом, ранен ли он сам; ему было вообще не до этого. Главное, он не чувствовал боли – вот и хорошо. Надо было срочно спасать сына.

Он проехал всего сто метров, именно столько было необходимо, чтобы успеть выйти из машины, вот-вот грозившей похоронить его навсегда под своими жалкими обломками. Открыв дверцу, он вытолкнул сына из автомобиля. «Уматывай! – заорал он. – Чтобы через секунду и духу твоего здесь не было!». Он посмотрел, как скрылся в проулке его сын, а сам прижался спиной к жалким остаткам своего «фиата». Положение казалось совершенно безнадежным. Но в конце концов сына он спас, а это уже немало.

Достав из кармана пистолет, Кориолан спокойно ждал приближающихся к нему преследователей. Он даже успел заметить, как внимательно наблюдает за происходящим водитель БМВ, специально остановившегося для того, чтобы в деталях рассмотреть разыгравшуюся как бы лично для него сцену. Одного взгляда на этого человека Сальваторе хватило, чтобы он сразу узнал его: глава Корсо дей Милле, Филиппо Маркезе по прозвищу Баклажан, чья патологическая жестокость не уступала маниакальному рвению Башмачка.

Тем временем мотороллер все ближе надвигался на Кориолана. Мало того, у него, кажется, появилась группа огневой поддержки в виде зеленого «гольфа», внутри которого без сомнения, находилось еще несколько бойцов Маркезе. «Сколько же людей и машин он бросил на то, чтобы уничтожить меня одного?» – невольно усмехнулся Кориолан.

Он видел, как усилившийся ветер дует прямо в открытый в яростном вопле рот Башмачка. Он дал очередь, практически не делая труда даже прицелиться как следует: он был уверен, что верный «калашников» не подведет его и на этот раз. Он даже не заметил, что Конторно поднял свой пятизарядный пистолет почти одновременно с ним, спокойно прицелился в грудь Башмачка и выстрелил. Он понимал, что второго раза у него может просто не быть. Кориолан допустил только одну ошибку, как он понял чуть позже, но все же его выстрел достиг цели.

Башмачок упал на спину, продолжая бешено давить на гашетку «калашников»а. Пули сыпались градом вокруг Конторно. Отрикошетив от железной вывески, пуля взвизгнула рядом с его головой. Рухнула разбитая витрина магазина. Острые, как бритва, осколки посыпались прямо на Сальваторе. Один из таких осколков полоснул его по лицу. Хлынула кровь, и только сейчас Кориолан понял, что действительно ранен. В тот момент его утешало только одно: его злейший враг, маньяк Башмачок, убит. Он сам четко видел, как пуля попала ему в грудь. Противники смешались, а Конторно юркнул в проулок, где недавно исчез его сын, и побежал. За ним не гнались.

К сожалению, на следующий день Сальваторе понял, что ненавистный упырь Башмачок остался жив. Как бы желая продемонстрировать всем, что он жив, Пино Греко лежал на пляже с местными красотками, причем на его теле не было заметно ни царапины. Только сейчас Кориолан понял, в чем состояла его ошибка: ему не следовало стрелять Башмачку в грудь – ведь было же совершенно ясно, что, собираясь убрать такого опасного противника, как Кориолан, он надел под рубашку пуленепробиваемый жилет.

Эта ошибка дорого обошлась Кориолану. Он знал, что Башмачок, если пользоваться военными терминами, предпочитает тактику «выжженной земли», а это значило: тот не успокоится, пока не убьет Конторно, а заодно всех его родственников, друзей и случайных людей просто потому, что ему покажется, будто те могут что-то знать о местонахождении Кориолана. Предположения Конторно оправдались: не прошло и двух недель, как были убиты его племянник, дядя и даже сводный брат тещи и муж двоюродной сестры. Был уничтожен даже врач госпиталя Чивико, который, по слухам, оказал Сальваторе первую помощь. В этой игре Башмачок проиграл, а потому шел на все…