Текст книги "Нет ни рая, ни ада"

Глава 4

Пока я курила на балконе, Сергей исчез, попрощавшись со всеми, кроме меня. Мне больше незачем было оставаться. Всё вокруг – лица, голоса, запахи – слилось в одно тёмное бесцветное пятно. Вдруг захотелось оказаться дома, свернуться калачиком под одеялом и спрятаться от всего мира. Я извинилась перед подругой, ещё раз поздравила её с днём рождения и отправилась в июньскую ночь.

Опустошённая, неудовлетворённая, почти злая, не понимающая своих чувств, я вышла из подъезда. Меня раздирало на части: хотелось заставить этого мужчину страдать, выбить из колеи, стереть с его лица улыбку и в то же время хотелось целовать, не помня себя. Ни за что! Я лучше спрыгну с крыши, чем снова влюблюсь в кого-то.

– Лиля! – От звука этого голоса я шарахнулась, как от огня.

Сергей вышел из машины и приблизился ко мне. Что он здесь делает? Почему не уехал?

– Давай я подвезу тебя до дома.

– Я дойду сама. Езжай, тебе же завтра на работу.

– Садись, не дури. Не стоит в таком состоянии разгуливать по ночным дворам.

– В каком состоянии? Что, думаешь, я слишком пьяная? Дойду сама! Слышишь?

Стараясь из последних сил сохранить ровную походку, я развернулась и зашагала прочь.

Его шаги шелестели сзади, ровно на расстоянии нескольких метров. Ни разу не обернувшись, я дошла до своего подъезда и остановилась.

– Ну. Проводил даму, рыцарь. Иди домой.

Руки в карманах джинсов, рубашка белеет в темноте – чистая, выглаженная, вкусно пахнущая. Размахнуться и ударить по лицу. Сбить очки. Посмотреть, что он сделает. Закричать. Убежать. Заплакать.

Сергей медленно подошёл ко мне, нежно поправил упавшую на глаза чёлку.

– Ты мне нравишься, Лиля. Но не нужно со мной играть, как с маленькой собачкой. Спокойной ночи. – Его дыхание коснулось моих губ, и я чуть не рухнула на покрытый трещинами асфальт.

Когда он развернулся, чтобы уйти, я не выдержала.

– Стой.

Подбежала, схватила его за плечи и поцеловала. Один раз, второй, третий. Времени не существовало. Я провалилась в чёрную дыру, не понимая, что делаю, чего хочу и что будет дальше.

На нас смотрела только полная луна. Ярким холодным фонарём освещала она замусоренный козырёк подъезда, старую выщербленную лавочку, проржавевшую урну и этим же лучом-прожектором выхватывала из темноты два шатающихся тела, которые неловко, но жадно сплелись в объятиях друг друга.

– В среду в семь вечера – в кофейне на углу. Встретимся?

Я кивнула и бросилась в безопасность подъезда. Дома упала в постель и благословила выпитый ром за то, что позволил мне сразу же провалиться в сон без размышлений и переживаний.

* * *

Я ненавидела первые свидания. Обычно всё начиналось с лёгкого волнения, предвкушения чего-то важного, но быстро накатывала скука. Я видела, как мой визави, как правило, какой-нибудь надутый от собственной важности мужичок в своём лучшем спортивном костюме или блестящей фиолетовой рубашке, пытается произвести впечатление рассказами о работе, машине, отпуске, даже бывших подружках или жёнах. Меня угощали мороженым, пивом или шампанским, катали по городу, нарушая правила дорожного движения, а потом неизменно приглашали в сауну или напрашивались в гости на «чашку чая». А я раскладывала каждого на детальки: запах, глаза, руки, улыбка, голос. Если хотя бы что-то из этого мне нравилось, я могла согласиться на быстрый одноразовый секс. Изредка знакомство продолжалось, но ещё никто не зацепил меня настолько, чтобы я могла назвать это хотя бы подобием влюблённости.

В этот раз всё было по-другому. Мне хотелось знакомой, проторенной дорожки, я была готова к скуке, мимолётной похоти и быстрому расставанию, но Сергей вызывал во мне слишком противоречивые чувства. Я обещала: «Пересплю и брошу», но тут же ловила дрожь в руках и жуткое волнение, от которого скручивало внутренности. Перед назначенной встречей в кофейне я десять раз переодевалась и в итоге остановилась на просторном умеренно коротком платье. Надела белые босоножки на высокой платформе – в них ноги выглядели длиннее и стройнее, но не вызывающе. Взбила нежелающие ровно лежать волосы, заправила за уши самые непокорные пряди и, решив, что большего от себя добиться не смогу, шагнула навстречу неизбежному.

Маленькая кофейня встретила меня ароматами эспрессо, ванили и жареного сыра. Внутри было прохладно и пусто, большинство посетителей расположились на летней веранде, мне же хотелось скрыться от уличного зноя и посторонних глаз. Сергей уже ждал за столиком у окна. Улыбнулся, привстал, отодвинул для меня стул. Я спрятала руки между колен и задрала подбородок, оглядывая интерьер, чтобы скрыть неуверенность.

– Никогда бы не подумала, что всё ещё способна волноваться на первом свидании, как школьница. Я дрожу, как берёзовый лист.

Сергей состроил гримасу сомнения, а потом расхохотался в голос.

– Берёзовый лист? Значит, нам обоим нужно добавить в кофе по капельке коньяку. Хотя можем просто подрожать вместе.

Через пятнадцать минут я забыла о том, где нахожусь, и любовалась тем, как ласковое вечернее солнце освещает его фигуру. Глаза и волосы казались темнее, но в них вспыхивали золотистые искорки, а кожа отливала лёгким коричневым загаром.

Мелодия телефонного звонка изменила выражение лица Серёжи, а голос, которым он ответил звонящему, стал твёрдым и сухим.

– Да? А что Волков? Понял. Через полчаса буду.

Посмотрел на меня.

– Мне нужно ехать в больницу. Заменить коллегу. Срочная операция. Тебя довести до дома или…

Я кивнула и, бросив прощальный взгляд на тающее в белом блюдце шоколадное мороженое, вышла из-за столика.

Сергей проводил меня до дома, по-дружески чмокнул в щёку и спешно попрощался. Но в этот раз я не могла отпустить его так просто.

– Эй, а ты не хочешь записать мой номер телефона? В конце-то концов…

Он обернулся и серьёзно ответил:

– Да он давно уже у меня записан. Неужели ты думаешь, что я не воспользовался родственными связями?

Я помахала рукой. Поднявшись в квартиру, увидела своё отражение в большом зеркале, висящем напротив двери, и застыла. Оттуда на меня смотрела женщина с обескураженно счастливыми глазами. Но мозг отказывался это принять. «Он бросил меня в середине первого свидания. Умчался на работу. Я никогда не смогу этого изменить. – Мысли, как гладкие камешки, стучали в голове. – Да пошёл он! Больше никаких свиданий. Если позвонит, скажу, что он не в моём вкусе».

Сергей позвонил. И я ничего такого не сказала.

* * *

Я долго не могла понять, что изменилось, и списывала всё на июль – раскинувшийся во всю ширь, яркий, жаркий, вкусно пахнущий солнцем, горячим асфальтом, жареными пирожками, бархатцами. Под безоблачно-синим небом дни не кончались, а когда, всё-таки устав, нежно гасли в голубом сумраке, начинались пьянящие, как медленный глоток коньяка, ночи. И всё вокруг торопилось жить и жадно впитывало в себя роскошь короткого сибирского лета.

Странно, но впервые у меня не было ощущения, что время летит слишком быстро, ускользает, не даёт насладиться теплом и светом, а там, не успеешь оглянуться, зарядят дожди, придут пронизывающие ветра, слякоть, шапки – и привет, осень. Напротив, я вся была в настоящем, и оно замерло вокруг, не спеша переплавляясь из утра в день, из дня в вечер, из вечера в ночь.

Я стала просыпаться без будильника, и у меня всегда оставалось в запасе блаженных пятнадцать минут, чтобы потянуться, как кошка, под тонким одеялом, посмотреть в приоткрытое окно, послушать звуки бодро встречающего новый день города. Простые вещи начали приносить радость: горячий кофе из любимой кружки, неторопливый душ, новое платье. И коротенькое сообщение в телефоне: «Привет, сегодня задерживаюсь, но приеду. В 20 у фонтана?»

Я начала смотреть на свой город глазами туриста: выискивать самые тенистые аллейки в парке, любоваться жёлтым светом пушкинских фонарей, зажигающихся в вечернем полумраке, разглядывать иллюминацию вывесок на главной улице, наслаждаться посиделками у реки и заворожённо наблюдать, как мерцают огоньки на противоположном берегу. Мне всё хотелось показать Сергею – и тёмный нестрашный лес с соснами, врастающими в небо, и кованую скамейку на площади, на которой так уютно сидеть и смотреть на разлетающихся от детской беготни голубей.

Мы встречались один или два раза в неделю, гуляли по частному сектору, разглядывали дома – старые деревянные, почти вросшие в землю, высокие кирпичные, с коваными заборами вокруг, причудливые и не похожие на другие, с разноцветными крышами и уютными палисадниками – и придумывали истории про людей, которые там живут.

Вот здесь обитает древняя старушка, которая переехала вместе со своим домом, разобранным по брёвнышку, из старого города, когда тот затапливали при строительстве ГЭС. Она любит печь блины и скучает по внукам, у неё три кота и ласковая рыжая дворняжка, которая лает только от радости. А тут живёт семья с пятью детьми. Отец со старшими сыновьями начал возводить пристройку из сибита, потому что скоро в доме появится шестой малыш, да и дедов нужно перевозить поближе. По вечерам все собираются на первом этаже в большой гостиной, едят жёлтый ароматный жирный плов, запивают горячим сладким чаем и вспоминают, какие жаркие ветра дуют в это время года в казахстанской степи.

Мы гуляли и разговаривали. О том, как хорошо иметь свой дом и большую семью, где все ладят и любят друг друга, не круглосуточно, конечно, потому что побухтеть о пересоленном супе и разбросанных носках – это святое дело, но всё-таки понимая, что вместе – хорошо, уютно и радостно. О том, как можно жить, не загоняя себя в душную клетку, не впадая в осеннюю депрессию, не общаясь с чужими людьми. О том, как здорово заниматься любимым делом, от которого покалывает кончики пальцев, и всё вокруг приобретает смысл, вкус, вес.

Сергей часто рассказывал о работе, я сама его просила. О пациентах, операциях, лечении, реабилитации. Истории были разными: и грустные, и страшные, и оптимистичные, и забавные. Но в каждой из них я видела его – сосредоточенного, внимательного, доброго, из последних сил вежливого, уставшего. Он только начинал свой профессиональный путь и буквально горел энтузиазмом. Казалось, мог не спать, не есть и ни о чём не думать, кроме своих пациентов. Это было поле битвы – за других и за себя. Нужно не только помочь, спасти чью-то жизнь, поставить на ноги, нужно доказать, что ты можешь, и можешь с каждым разом лучше. Он гнался вперёд упрямо и яростно, пытаясь приблизиться к совершенству. Это и завораживало, и пугало меня. А ещё я ему завидовала.

Мне хотелось так же страстно любить то, чем я занимаюсь, уходить с головой в работу, гордиться достигнутыми результатами, чувствовать себя нужной и полезной.

– Ты не хочешь вернуться в аспирантуру? – спросил Сергей однажды.

– Я не смогу.

– Сможешь.

– Я всё забыла!

– Кто и когда открыл вирусы?

– В 1892 году Дмитрий Ивановский опубликовал статью о небактериальном патогене табака, а в 1898-м Мартин Бейеринк открыл вирус табачной мозаики.

– Вот видишь!

– Ты издеваешься?

– Немного, но, когда твой зуд станет нестерпимым, ты сможешь. Даже если придётся начать всё с нуля.

* * *

Он любил готовить, на кухне – моей или своей – совершенно преображался. Шутил, жонглировал яблоками, с ловкостью профессионального повара строгал овощи и рубил мясо, мог за полчаса приготовить ужин из трёх блюд. В это время я сидела на стуле, поджав под себя босые ноги, потягивая красное вино из похожего на стеклянный шар бокала, и не могла оторвать взгляда от его фигуры. Потом мы ели, не спеша, продолжая болтать ни о чём, мыли посуду, наводили порядок.

А ещё меня поражало, как он общается с незнакомцами. Как там это называется, смол-ток? Никогда не понимала, о чём можно десять минут болтать с продавцом фруктов из солнечного Узбекистана или молодой мамашкой, у которой коляска с дитём застряла в глубокой луже. Он не мог проехать мимо сломавшейся на дороге машины и подробно объяснял каждому заплутавшему путнику дорогу, а то и сам вызывался проводить. Я же думала только о том, что это погубит его, когда-нибудь обязательно погубит. Вот и вся разница: я кругом видела опасность и подвох, он – добрых людей. Любое поведение мотивировано позитивным намерением, это ж ещё Ричард Бендлер сказал, отец НЛП, говорил Серёжа, и я начинала спорить до хрипоты и с Серёжей, и с этим «отцом», но пыл моего оппонента всегда утихал первым, и он заключал: «Да ладно, НЛП – это вообще псевдонаучная теория».

Мне нравились наши встречи-прогулки-разговоры, но они совершенно сбивали с толку, не укладываясь в привычную систему координат. Мы не устраивали романтических свиданий со стихами, свечами и лепестками роз, не напивались и ни разу не занимались любовью. Это было немыслимо и ни на что не похоже. Я не узнавала себя, так легко сбрасывающую одежду, смелую, наглую, безразличную. Каждое прикосновение Сергея, будь то заботливые объятия, лёгкое касание губами, поглаживание по щеке или голове, отзывалось во мне волнами разной интенсивности: от приятного тепла до настоящего пожара в теле. Но стоило только дойти до заветной черты, как я отпрыгивала на безопасное расстояние, боясь непонятно чего. Торопилась домой, придумывала срочные дела, меняла тему. Я думала, что, оказавшись голой, уже не смогу защитить себя: ни промолчать, ни солгать, ни отшутиться. Все мои монстры вырвутся наружу и сожрут нас обоих заживо.

Ночные кошмары остались со мной. Всё тот же сюжет: я за рулём мотоцикла, Гриша сзади. Я не вижу его, не чувствую, но знаю, что он там, летит вместе со мной в пропасть. И каждый раз восторг моментально превращается в ужас – этот контраст убийственнее всего.

Я просыпалась в страхе, не важно, темно за окном или светает, сгибалась пополам, подтягивала колени к груди, пыталась унять бешеный стук сердца, включить мозг, но беспомощность не отступала. Встать, умыть лицо ледяной водой, пройти в пустую кухню, нашарить пачку сигарет, затянуться, пообещать себе не курить по ночам и вернуться в постель, вдыхая запах табака, пропитавший наволочку. Уснуть не скоро, а утром чувствовать себя как зомби.

Что означает этот сон и не безумие ли искать смысл в сновидениях?

* * *

Раньше я могла молчать неделями. Обмен короткими фразами с напарницей и покупателями, дежурные телефонные разговоры с родителями – не в счёт. Только с Машей мы могли болтать по пять-шесть часов подряд, особенно если на столе оказывалась пара бутылок вина. Превращаясь в двух шаманов, мы погружались в транс и по очереди выплёскивали из себя потоки мыслей, чувств, впечатлений: описывали самые незначительные события дня, по-бабски жаловались на всё подряд, без стыда ныли, делились восторгами от очередной покупки. Очерёдность никогда не нарушалась, не сбивалась и не была подвластна логике. Каждый говорил столько, сколько хотел, другой же вникал и откликался, только когда поток слов прерывался сам по себе. Иногда это был лишь кивок или улыбка, иногда – эмоциональная отповедь, прагматичный совет или просто молчаливые слёзы. После этих разговоров я чувствовала себя исчерпанной и лёгкой, как пустое цинковое ведро. Мне хватало пары-тройки недель, чтобы снова наполниться до краёв и ждать новых посиделок.

Я рассказывала ей обо всём, кроме одного: даже моя лучшая подруга не знала, что случилось со мной семь лет назад, какой я была раньше, что потеряла и почему превратилась в ту, кто я есть сейчас.

Перевалило за полночь. В кухне горели свечи, которые я всегда зажигала, устав от электрического света. Маша снова плеснула в два больших круглых бокала на длинной ножке тёмное терпкое вино и произнесла, кажется, в третий раз за вечер:

– За вас с Серёжкой.

Голова была тяжёлой, и радостное оживление, бурлившее внутри, сначала утихло, сменилось сытой, пьяной сонливостью.

– Маш, перестань так говорить. Кто тебе сказал, что мы с ним… Что есть вообще какое-то «мы с ним»? Какая из нас пара? Он красивый, успешный. На кой чёрт ему такая, как я? Полное ничтожество. Чего я в жизни добилась? Ни кола ни двора, ни кожи ни рожи…

– Лиль, ты дура, что ли? Нет, я знаю, что ты немного того, но не настолько же! Когда мы в «Жираф» приходим, все мужики на тебя голову сворачивают. Ты же яркая, необычная, просто дура и цены себе не знаешь.

– Какой «Жираф» вообще? Ты не равняй Сергея с этими мужиками пьяными, которым только потрахаться надо.

– Хорошо. Хочешь доказательств? Вот тебе два: он бабу свою бросил, хотя они жили вместе несколько лет. И ездит к тебе после работы, хотя семья родная его годами не видит. У братца моего одна страсть – медицина, и, если ты сумела его от этого дела оторвать, можешь быть уверена…

– Маш, ты не понимаешь. Вся ваша семья – как с открытки, как из кино, я не знаю, как из мечты заветной. Красивый дом, любящие родители, которые всю жизнь в науке, в преподавании, двое замечательных талантливых детей… А я? Полжизни прожила в деревне, коров доила, навоз таскала, от бати ремнём по голой заднице исправно получала. Да, я окончила универ, мечтала о науке, но ведь сама-то за прилавком стою.

– Открытка, говоришь? Ага. Когда я в шестнадцать лет забеременела от мальчика, которого любила больше жизни, мне мать сказала: или делаешь аборт и расстаёшься с ним навсегда, или из дома выгоню. Я поревела-поревела и послушалась. Испугалась. Жизнь себе похерила. Они хотели из меня сделать умную, страшную, интеллигентную сучку, чтобы волосы в пучок, очки на лице и юбка в пол. Чтобы гордиться можно было мной, какой-нибудь докторшей наук. А я, видишь, какая – оторви и выбрось. При первой же возможности из дома сбежала, замуж выскочила, потом развелась с позором, занимаюсь не пойми чем. Фрилансерша хренова! Мне же всегда хотелось свободы. Один раз мать меня сломала, и я пообещала себе, что больше никто и никогда не будет навязывать мне свои правила. А ещё мечтала и мечтаю до сих пор сделать мир чуточку лучше. Ну что ты смеёшься? Да, моё развитие остановилось на уровне подросткового максимализма. Не самое страшное в жизни, кстати.

Маша улыбнулась, а я подумала, что мне сложно представить её неуверенной в себе шестнадцатилетней девочкой, заплаканной, страдающей, униженной. Казалось, она всегда была такой, как сейчас: решительной, храброй, весёлой. Но у неё всё получилось. И это главное.

– Братец мой – другое дело, – продолжила подруга. – Серёженька, свет в оконце. Он оправдал все родительские надежды. Нет, я его люблю очень, он добрый и хороший. Знаешь, самое главное, что добрый. В детстве не мог пройти мимо тощего котёнка или сбитой собаки, уговаривал родителей, плакал, домой притаскивал, выхаживал животинок. Странно, что ветеринаром не стал! Мы почти перестали общаться, когда я покинула родные пенаты, но и у него наверняка завалялась пара скелетов в шкафу. Потому что не бывает идеальных людей.

– Да бросит он меня через месяц. Или я его – из вредности или от страха. Любовь – это не для меня.

– Чего ты боишься, я не понимаю? Счастья, что ли? Так оно тебя спрашивать не будет – стукнет по голове, и пиши пропало. Только ты дров не наломай. Не обижай его. И себя тоже хватит мучить. Расслабься, давай лучше напьёмся, а завтра посмотрим, кто чего стоит на самом деле, ну, когда похмелье пройдёт, конечно.

Бокалы снова звякнули, и нам показалось, что жизнь и правда можно принять такой, какая она есть, не жалуясь, не стесняясь, ничего не боясь.

На следующий день я проспала до полудня и проснулась жутко голодной. Не успев даже умыться, я бросилась к холодильнику и, пока варился кофе, соорудила огромный бутерброд из чёрного хлеба, копчёной колбасы, маасдама и свежих помидоров. Засомневавшись, добавила на тарелку несколько оставшихся с вечера оливок, две шоколадные конфеты и пару долек сочной груши. После завтрака вышла на лоджию и замерла, словно ящерица, греясь на солнце. За стеклянными перегородками висел пыльный горячий свет. По углам валялись ненужные вещи: зелёные резиновые сапоги, огромный старый туристический рюкзак, который я зачем-то привезла от родителей, хотя в настоящий поход так ни разу и не сходила, стопка ветхих газет, сломанная табуретка. Убраться тут, что ли. Выкинуть хлам, до блеска отдраить палубу. Да, обязательно. Но не сегодня. Сегодня вечером мне нужно хорошо себя чувствовать и хорошо выглядеть – мы встречаемся с Сергеем. Я растянулась в блаженной улыбке и ничего, кроме солнца и предвкушения встречи, не было прекраснее в этот момент.

Ласковый сумрак, рука в руке. Тёплый ветер в лицо, вот-вот зажгутся фонари. Не видно ни моих, ни его глаз, только если приблизиться на расстояние поцелуя. Запах, его запах, который я так и не почувствовала ни разу на своей коже. Как же хочется позволить себе это. Стать проще, лучше, нормальнее.

Мы хотели сходить в кино на последний сеанс, но там показывали какую-то ерунду, которую не спасло бы даже огромное ведро свежего попкорна, поэтому нас приютила скамейка у фонтана, с которой можно было наблюдать, как люди стоят у афиш, заходят внутрь кинотеатра и выходят, ждут друзей. Я положила голову на плечо Серёже и вдруг почувствовала его напряжение. Безо всяких предисловий, как будто это совсем не важно и ничего не меняет, он сказал:

– Во вторник я улетаю в Москву на стажировку. Меня не будет три недели.

«Вот и всё», – произнёс чей-то чужой, но чёткий голос в моей голове. Я с самого начала знала, что так будет, и ждала, когда же всё закончится – вот так резко, обыденно, одной фразой. Тепло обернулось холодом. Я посмотрела на Серёжу в отчаянной надежде, что он развеет мои страхи, обманет, успокоит. Но он молчал.

Не вернётся. Ему предложат там работу – интереснее, престижнее, денежнее, чем здесь, и он останется в Москве. Я увидела это наяву, как будто оказалась там, в будущем, в далёкой столице, в незнакомой клинике. Яркий свет, белые стены, пожилой врач в белом халате, серьёзные глаза. «Ну что, Сергей? Согласен?»

Жизнь снова обманула меня, впрыснула в кровь наркотик, поманила яркими ощущениями, а потом забрала шприц и бросила подыхать от ломки.

– Я так долго этого ждал, а теперь, представляешь, не хочу ехать. Не хочу расставаться с тобой…

– Пойдём ко мне. – Я взяла его за руку и очень быстро потянула в сторону дома.

Через десять минут мы были в квартире. Меня трясло. В голове – ни одной мысли. Не задёрнув штор и ничего не сказав, я начала раздеваться. Сергей молчал и смотрел на меня – застывший, ошарашенный, но его сердце под рубашкой билось всё сильнее, и тело было напряжено, будто перед прыжком в бездну. Я бережно сняла с него очки, положила их на стол, на секунду замерла, вглядываясь. Незнакомый, родной. Потом стянула с него одежду, обняла, прикоснувшись обнажённой грудью к его груди, и растаяла в волне жара, исходящего от его кожи.

Я забыла, как это бывает. Когда тебя любят. Не на словах, не в порыве похоти или дурацкой бравады. По-настоящему. Ты чувствуешь этот поток, перетекающий из одного сердца в другое, понимаешь язык, на котором говорит чужое тело. Однажды познав это, уже не забудешь и ни с чем не спутаешь. На короткое время мне показалось, что я нашла то, что искала последние семь лет, то, что поможет мне вернуться к себе.

Он был идеальным: красивым, нежным, тёплым, живым, словно его и вправду создал Бог, а не миллионы лет эволюции, и он был полностью моим. Не случайным мужиком, после секса с которым хочется завернуться в простыню, испытывая неловкость и желание поскорее остаться наедине с собой, а человеком, который является продолжением тебя без узнавания, притирок и компромиссов.

Сергей нежно перебирал мои пальцы и целовал запястье, пока я лежала на его груди и слушала, как бьётся сердце.

– Мне кажется, что я тебя знаю. Не могу ничего вспомнить, но это не даёт мне покоя с того самого вечера, когда я, поддавшись уговорам Антохи, завалился в ваш «Жираф» и напился, как студент. Я увидел тебя, и что-то промелькнуло перед глазами, а сердце сжалось, как будто от боли или от страха. Странно как-то.

– Мне тоже так показалось, утром, когда я пришла в себя и как следует тебя разглядела. Всё очень просто: я видела тебя на фотографиях у Маши. Скорее всего, и ты меня там же видел.

Сергей поцеловал меня и начал собираться домой. Наступало утро, а мне хотелось зажмуриться так сильно, чтобы ни один лучик света не проник сквозь веки и не добрался до глубины моей души. Вот и всё. Пазл рассыпался, потому что во мне не хватает какой-то детали, одного-единственного проклятого кусочка картона.

Он писал каждый вечер. Сообщения приходили поздно – после полуночи, но я всё равно не спала, ждала. «Здесь ужасная погода, холодно, льёт дождь, и небо такое серое и низкое, что скрывает крыши высоток. Не Москва, а Питер какой-то. Скучаю по тебе». «Устал, сил нет. Сегодня была сложная операция, мы все буквально валимся с ног. Ювелирная работа. Я доволен. Целую тебя». «Ты мне снилась сегодня. Угадай, чем мы занимались?)) Повторим, когда я вернусь. Осталось уже немного. Как ты?»

Я орала на светящийся в темноте экран телефона: «Не пиши мне! Не пиши мне больше! Не мучай меня!», а потом отвечала коротко и скупо: «У меня все хорошо, работаю. Тоже скучаю. Спокойной ночи». Ложилась в постель и ещё долго, иногда до самого рассвета, не могла уснуть.

Я не выдержала через две недели. На очередное сообщение, которое заставило моё сердце сначала ухнуть в пол, а потом подлететь до потолка, ответила: «Серёж, я начала встречаться кое с кем. Прости».