Текст книги "Два ее единственных платья"

«Ну чо ты там чо, как дела?..»

 
«Ну чо ты там чо, как дела?
Выходи к проходной, чо, я тебя, чо, встречу,
А чувствуешь себя, чо, сейчас как?» —
Мужика рядом было не остановить,
Слушали всей маршруткой, сопереживали ему, чо,
                                                  понимая,
Как оно надо бывает просто поговорить,
Когда тебе кто-то действительно нужен.
 
 
Было над чем подумать, пока ехали долго
                                                  в ноябрьской тьме
Мимо кулинарного училища с дешёвой столовкой,
Мимо цыганского посёлка с будто бы самопально
подведенным электричеством,
Мимо полностью выгоревшего лет пять назад мебельного,
Мимо продажи надувных насосов за 5800,
Мимо оврага, за которым минут через 10 ходьбы
                                                  инфекционка,
Мимо заброшенных садов, где когда-то
Цветы оттягивали к земле ветви кривой яблони и рядом
                                                  паслись две козочки,
Мимо КРЗ, где работает стерженшицей подруга
                                                  Шнуркова,
Мимо той самой проходной, где мужик, чо, всё-таки
                                                  вышел,
Мимо кулинарии «Сказка», где я в 6 лет взяла пирожное
                                                  «Пенёк»
И нашла на пеньке живого таракана,
Мимо бани и остановки, на которой продают веники
                                                  из пыльной берёзы и пихты,
Мимо детского дома в бывшем детском саду или наоборот,
Мимо огородов, которые весной
Заливает с кладбища рядом,
Мимо квартала, где жила детская поэтесса
                                                  в страусином боа,
Мимо санатория с кислородными коктейлями в 1981 году,
Мимо лыжной базы, где была сауна, а в сауне
Расстреляли целую группировку и проституток, только
                                                  одна спаслась,
Мимо недостроенного дома престарелых,
Где тоже случилось что-то очень плохое, не знаю чо,
Прямо до родительского дома.
 
 
Открыла двери, сняла пуховик, шапку, прошла
                                                  на кухню, спросила:
«Ну чо вы, как, чо? Чо, как здоровье? Я чо?
Я ничо, я вот печенья к чаю купила».
Потом зашла вконтакт, спросила:
«Ну чо у тебя там сегодня на ужин – драники
                                                  или жареная капуста?
Чо ты как чо? Чо будешь вечером делать?
Я уже завтра обратно буду».
 
 
Иногда этого «чо ты как чо» и достаточно.
Остальное не важно.
 

«Город оказался таким, какие мы любим…»

 
Город оказался таким, какие мы любим:
Разбегающиеся наивные улочки, кусты с бесконечными
                                                  цветами,
Перевешивающимися, переливающимися через ограду,
Маленькие окна, открытые, с надутыми белыми
                                                  занавесками,
Маленькая площадь с невысоким высохшим фонтаном,
Маленькие магазинчики, забитые вещами и сладостями.
Когда устали, сели в маленьком кафе, вкусно поели,
Порции оказались неожиданно большими, однако
Мы были так голодны, что они показались маленькими,
Выпили пива – не чтобы выпить, а так, немного,
Просто чтобы почувствовать вкус, становилось жарко,
Нашли маленькую бордовую церковь
С крошечным садиком, в садике почему-то
Была похоронена красивая русская женщина,
Мы никогда не узнаем, кто она, но это неважно,
Сели на скамью, разделили на двоих одну марципанку,
Было тихо, только чуть слышно
Маленький ветер и маленьких птичек в листве над нами,
Мы поглядели друг на друга, обменялись
Маленькими улыбками, маленьким пожатием рук,
Закрыли глаза, рядом, как всегда, рядом,
Я хотела сказать, но было так тихо и лень, и я не сказала:
 
 
Всё-таки нет ничего важнее маленькой жизни, поскольку
Сохранять её на самом деле гораздо труднее, чем терять
                                                  и гореть,
Искать, взлетать, падать, снова надеяться, эти большие люди
Живут и умирают, так и не поняв самое важное:
Без наших маленьких жизней не было бы их большой,
Той самой, о которой мы читали, о которой слышали
                                                  от других,
Которую видели в интернете,
О которой иногда тайком мечтали, но которой
Никогда по-настоящему не хотели.
 

«На перекрёстке Белинского-Щорса отличный овощной киоск…»

Моим

 
На перекрёстке Белинского-Щорса отличный
                                                  овощной киоск:
всё немножко подешевле, и персики не такие дубовые,
как в «Пятёрочке» рядом.
 
 
На ужин хотели салат. Поэтому нужны овощи. Решаю:
взять помидоры по 99 или по 85? По 99, конечно, лучше,
а вот по 85 придётся выбирать. Через дорогу
можно найти, конечно, и по 67,
но они мелкие и с подозрительной желтизной. Тяжело
                                                  задумываюсь.
Поднимаю глаза, понимаю – в витрине отражаюсь не я,
а мамино платье с прилипшей тополиной пушинкой,
                                                  её руки, внимательно,
чуть неуверенно перебирающие овощи,
и отцовская ранняя седина, его недовольное
                                                  выражение рта:
– Оля, какая-то фигня, а не помидоры, ну их к чёрту,
                                                  пойдём отсюда.
– Витя, да что ты всё время всем недоволен.
                                                  Не переживай,
сейчас разберёмся.
И я терпеливо выбираю. Набрала мешок. По 85.
 
 
Потом покупаю ещё огурцов (по 62 – это хорошо,
в «Верном» они по 68), пучок зелёного лука,
                                                  лук репчатый —
этот в доме всегда пригодится, какой дом без лука
                                                  репчатого,
пучок укропа, салат в горшочке – по 35 (совсем отлично,
на соседней улице он по 52), перцы – свежий урожай, по 90,
на удивление уже покраснели, кончики чуть смяты, сочатся,
но ничего, обрежу.
 
 
Хочется, конечно, пахлавы – тут свойскую продают.
Делаю шаг к прилавку, но на плечо кладет упреждающе
                                                  руку деда Афоня:
«Бог с ними, с печеньками – эт всё баловство, сейчас же
                                                  лето,
возьми лучше фруктов.
Да и ты ж пироги на днях пекла – дома ещё стоят
                                                  не доедены».
Прав деда Афоня, что тут скажешь – покупаю ему черешни.
 
 
Залихватски тут же хлопает рукой по ближайшему ящику
баба Таня: «И арбуз возьмём! Самый большой!»
 
 
«А почему бы и нет?» – думаю я, иду к арбузам.
 
 
Баба Люда останавливает, укоряет: «Катя, да какие арбузы
                                                  в июле?
Непонятно ещё, из чего их там сейчас рóстят,
какие фосфаты в них, химикаты. Дождись августа.
Да и вообще: до конца недели ещё полнедели.
Нужно уложиться в бюджет. Лучше бы тебе поэкономить.
Купи в «Пятёрочке» редиску.
У них сегодня акция – пакет полкило по 39,90».
Виновато оглядываюсь на Бабу Таню, пожимаю плечами,
иду в «Пятёрочку» за редиской. Потом всё же возвращаюсь,
прикупаю несколько нектаринов для бабы Тани.
Они тоже сладкие.
 
 
Иду домой с тяжёлой сумкой, краешек пакета от черешни
Высунул нос из сумки, полощется на ветру.
 
 
У самого подъезда слышу тихое покашливание,
                                                  оборачиваюсь:
о, сам дед Семён Аристархович, пузико вперёд,
кепочка на затылочке! Ходит вокруг маленьким гогольком,
а глядит виновато: «Кать, может, того? По пивку?
Жарко же, лето, сама понимаешь».
 
 
Останавливаюсь. Вздыхаю. Думаю: нельзя обидеть
                                                  деду Сеню —
он же умер раньше других дедушек-бабушек,
я же его почти и не помню. Вот лис деда Сеня!
 
 
Достаю телефон, пишу смс:
«По дороге с работы купи два «Жигулевских», пжалста.
Совсем про него забыла».
 

«Рядом с моим бывшим домом по Коминтерна…»

 
Рядом с моим бывшим домом по Коминтерна
Была спортивная школа. Рядом с ней – спортивное
                                                  школьное поле.
Над полем висели на проводах кроссовки.
Люди говорили, такое – знак того, что здесь кто-то умер.
Люди говорили, такое – знак того, что здесь продают
                                                  наркоту.
 
 
Люди вообще у нас говорили много.
Соседка из квартиры над нами,
Разгоревшись праведным алкогольным гневом,
Выходила на лестничную площадку
Между своим третьим и нашим вторым, кричала:
«Эти бл.ди со второго опять ремонт делают, шуму
                                                  на весь подъезд.
Так нынче бл.довать каждый может.
Может, и мне в какую-то бабу подвлюбиться?»
И уходила поливать цветы.
 
 
Ночью к ней являлся пьяный сын.
Она его тоже посылала к бл.дям (не к нам, а в соседний
                                                  подъезд),
Сын начинал её бить, она – голосить, что убивают.
Весь подъезд просыпался, матерился сквозь зубы,
Переворачивался на другой бок, вновь засыпал.
Волноваться было не о чем. Вы бы тоже так делали.
 
 
В доме напротив, на втором этаже, окна в окна c нашей
                                                  гостиной
Квартиру снимали студентки торгово-экономического
Или кулинарного. Летом на открытое окно
Выставляли раздолбанный магнитофон, вся улица
Смиренно слушала Диму Билана и «Руки вверх».
                                                  Студентки
Заигрывали с пацаками из квартиры на первом этаже
В доме через дорогу.
 
 
Пацаки в квартире на первом этаже ходили домой
                                                  через окно.
Друзья к ним в гости ходили тоже через окно.
До сих пор мне почему-то кажется,
Что кто-то из друзей именно этих пацаков
Обчистил нашу квартиру —
Залезли по строительной лестнице на балкон,
Вынесли из дома всё ненужное,
Топором пытались в отопительный сезон
Перерубить трубы, снять батареи.
Как и все в этом городе, мы надеялись, что воров
                                                  не найдут —
Иначе не выплатят деньги по страховке от кражи.
Их не нашли. Люди говорили, нам повезло.
 
 
Больше всего я в той квартире любила зимние
                                                  воскресные утра,
Когда мы втроём – две хозяйки и кошка —
Завтракали на крохотной хрущовочной кухне.
Закипал голубой чайник, настенный кафель
Цвета чайных роз цвёл пышными розами. За окном
Падал медленный снег, тоже похожий
На опадающие мокрые розы,
Жизнь была безмятежна, медленна и проста,
Как бывает жизнь в каждом маленьком городе.
 
 
Люди говорят, после нас в нашей бывшей квартире
Никто надолго не задерживался:
Новая хозяйка умерла через полгода,
Со следующими хозяевами тоже что-то не то.
Люди не знали, что и говорить.
 
 
Раз в пару лет я прохожу мимо того дома на Коминтерна.
На нашем бывшем балконе до сих пор
Висит наш китайский белый фонарь —
Шесть лет назад, уезжая, забыли снять.
 
 
Я прислушиваюсь к проходящим мимо, поскольку
Изредка люди, знаете ли, оказываются правы:
 
 
Иногда от сожалений по месту и времени
Невозможно избавиться, как невозможно избавиться
От памяти безответной – невысказанной – любви.
 

II. Литература и люди

«В секонде вышла на новый уровень пользователя…»

 
В секонде вышла на новый уровень пользователя:
научилась подбирать вещи на Елену Фёдоровну
без Елены Фёдоровны.
Секрет прост – просто нужно надеть рубашку на себя:
если мне тесновата, то ей как раз в самый раз.
 
 
Так были куплены, к примеру,
розовая футболка с бледным геометрическим принтом,
напечатанным с изнаночной стороны,
и португальский пиджак из искусственной овчинки,
выкрашенной в синий цвет.
Хоть на поминки, хоть в театр.
 
 
Поэтому пошли в театр.
Представление давали швейцарцы —
из испанской жизни
с французским акцентом.
 
 
Молодые актёры играли старых актёров,
старые актёры играли тоже старых актёров,
все вместе играли то ли Тристана и Изольду,
то ли Сальвадора и Гала,
были обещаны и представлены акробатические
                                                  и иные этюды,
барабанная дробь, бесшабашная буффонада,
деревянные куклы, задыхающийся скафандр,
сольное и хоровое пение.
 
 
«Смотри, – сказал в антракте зритель позади меня, —
они же все в морских пляжных полосатых костюмах,
настоящее ретро,
я прямо так и вижу пустынный Кадакес,
сухую траву, море до горизонта, свежая рыба на ужин,
любовь, воздух,
как много воздуха!»
 
 
«Смотри, – сказал зритель впереди меня, —
ведь эти костюмы – точно отсылка к тюремным робам:
их слишком много, есть только сожаления о прошлом,
они никому не нужны, они в клетке,
ничего больше не будет, только одиночество
среди таких же, как ты».
 
 
«Правда – подумала я, —
это всего лишь то, что ты называешь правдой».
 

Литература и люди

 
Моя мама не помнит, что читала из Пушкина.
Моя мама не помнит, что читала из Тургенева.
Моя мама не помнит, что читала из Достоевского.
Моя мама не помнит, что читала из Толстого.
Да и читала ли вообще что-то, став взрослой.
Моя мама не читала стихов.
 
 
Чем могли помочь в девяностые годы
Размышления русской интеллигенции
О судьбах русской интеллигенции,
О природе любви,
О возможности выбора и человеческом достоинстве
Матери двух детей из провинциального городка,
Где не было даже троллейбусов?
 
 
Мама ездила в Москву челночницей:
Туда – не читая ничего, отсыпаясь
От отсутствия еды, денег, заводского района,
                                                  где на стрелку
Приезжали на танках,
Обратно – не читая ничего, совсем без сна,
Дав взятку проводнице, охраняя сумки
С дешёвыми китайскими шмотками.
 
 
Первый раз привезла мне из столицы
Шоколадку «Вдохновение», где каждая долька
Была завёрнута в отдельную серебряную бумажку.
Помнится, это меня поразило больше всего.
 
 
Во второй раз привезла туфли-лодочки из натуральной
                                                  кожи.
Их положили на кровати, посередине, чтобы
Каждый их мог взять и потрогать. Пошли пить чай.
Кошка, родившаяся в девяностом,
Как все дети девяностых, не видевшая настоящей,
хорошей вещи,
Сошла с ума от радости, изодрала туфли в хлам.
Помню, как я плакала,
Заклеивая клеем «Момент» вырванные с мясом лохмотья,
Закрашивая чёрными чернилами.
Носила до конца института.
 
 
Моя школьная подруга не читает Достоевского.
Про Толстого, сами понимаете, можно не упоминать.
Из стихов она читает только мои,
Потому что мы знакомы.
Зарплата – 30 тысяч в месяц.
15 уходят на ипотеку.
На оставшиеся 15 живёт с дочкой.
 
 
Иногда она спрашивает с тоской,
Как жить. Не знаю, что ей ответить.
 
 
Иногда я спрашиваю себя:
Как может изменить её жизнь чтение
Размышлений современной русской интеллигенции
О судьбах современной русской интеллигенции,
О природе любви,
О выборе и человеческом достоинстве
 
 
И понимаю,
Что ответ может быть только один:
 
 
Лишь в том случае, если
Она будет читать всё то,
Что было написано только для того,
Чтобы написать то,
Что кому-то хотелось просто написать,
 
 
Русская интеллигенция
Может назвать её человеком,
Действительно достойным уважения.
 

 
Когда в одиннадцатом классе мы проходили
«Мастера и Маргариту», на вопрос учительницы:
«В чём трагедия Маргариты?», я, тихая троечница
                                                  по физике и математике,
Скучная отличница по литературе и истории искусств,
Честно ответила: «Она бесится с жиру».
 
 
Я плохо помню, что потом было, однако
Так я впервые поняла, что жизнь и литература —
Это разные вещи.
 
 
В жизни: моим родителям тогда повезло достать
Куриные шеи, много куриных шей.
Ими была забита морозилка,
Несколько пакетов куриных шей хранилось на балконе.
Была зима. Мы ели только куриные шеи:
С картошкой, в супе, просто тушёные куриные шеи
(Никак не могу перестать произносить это слово,
Потому что в доме были только одни куриные шеи).
Кошка от голодной жадности
Глотала их, почти не пережёвывая. Потом её рвало.
Потом она до конца своей жизни куриных шей не ела.
Люди оказались выносливее. До сих пор
Иногда с сентиментальной нежностью вспоминаю вкус
Редких мясных волокон, высасываемых из шейных
                                                  позвонков,
Вкус сытости.
 
 
В литературе: несчастным может быть только тот,
У которого есть всё.
 
 
С тех пор я научилась лгать.
Я поняла: никогда нельзя говорить о том,
Чему тебя научила реальная жизнь.
 
 
И всё же:
Иногда я ехидно думаю о том, что случилось потом, после
Счастливого финала —
В реальной жизни:
 
 
Маргарита, подсчитывающая, сколько
Они должны мяснику, молочнику, булочнику,
                                                  в особенности —
Продавцу чернил.
Мастер – бесконечно говорящий о том,
Что он не может найти своего читателя,
Переписывающий из года в год второй роман,
Который никогда не закончит,
Бесконечно пережёвывающий одни и те же слова:
О важности чтения нескольких
(Лично им выбранных) книг
Для нравственного и интеллектуального развития молодежи,
О вечной любви,
О соловье-творце, поющем в кустах шиповника,
Как ребёнок, беспомощно держащий за руку Маргариту,
                                                  уставшую
От вечной готовки,
От штопки чулок, от слишком большого количества
                                                  пустых слов,
Неожиданно понимающую:
 
 
Сделка с Воландом действительно была сделкой с Дьяволом.
 
 
И даже не умереть в этом раю.
 

 
В институте мне было не до любви
И не до стихов о любви.
Пока остальные влюблялись, я и мама
Везли на рынок к универсаму тележку
С саженцами огурцов, чтобы на вырученные деньги
Купить ткань на выпускной катин наряд.
Так у меня появилось очень сексуальное платье,
Которое я надела трижды в жизни,
Так жизнь меня научила тому,
Что бытие определяет сознание.
С тех пор я поняла, что хорошо, когда у тебя есть деньги.
Когда есть деньги – можно подумать и о душе.
 
 
Кстати, если кто не знает, то диплом в институте я писала
По глобальной теме бытия и поэзии —
«Тема смерти, бессмертия и сущности бытия
                                                  в творчестве А. А. Фета».
По итогам изучения сказать могу одно:
Фет – прикольный поэт.
 
 
Фет однозначно опередил своё время:
Он был деловит и был при этом поэт.
У Фета было большое имение.
Фет женился по расчёту, причём очень выгодно.
Фет заигрывал с идеями Шопенгауэра,
Заигрывание с идеями немецких философов
Всегда было в моде у русских поэтов.
У Фета была помещицкая борода, по которой
Его можно спутать с Толстым.
Если бы у Фета был фейсбук – он бы имел успех.
Многие поэты Фета бы ненавидели.
 
 
Фет был продуманно несчастен:
Мария, прекрасная бедная Мария,
На которой он не женился по причине её бедности,
Сгорела заживо (прим.: возможное самоубийство,
Причина – роковая страсть к А. А. Фету).
 
 
Помню, что горящая следующие сорок лет в его памяти
                                                  Мария —
Это второе, что поразило меня в Фете
После его толстовской бороды,
Так не согласовывавшейся
С шёпотом и робким дыханием его лирики
(Боже, кажется, я с института не употребляла это
                                                  ужасное слово – лирика).
 
 
Иногда невозможно не видеть её против
                                                  собственной воли:
Мария, перечитывающая в последний раз письма А. А.,
Зажигающая сигарету, роняющая спичку на край белого
                                                  подола,
Бегущий по ночному саду живой костёр,
Кричащий «Спасите, спасите письма»,
Четыре дня умирания —
Жизнь срезанной розы.
 
 
По мнению современников и литературоведов,
Лучшие тексты Фета обращены именно к Марии,
Брошенной им, сгоревшей из‐за него.
 
 
Вина живых перед мёртвыми – это всегда так
                                                  пронзительно.
 
 
Именно Фетом мне был дан лучший поэтический урок
                                                  в жизни:
 
 
Твои болевые точки и чужая смерть —
Залог литературного успеха,
Основа нематериального капитала.
 

«Сволочью был М. А. Булгаков…»

 
Сволочью был М. А. Булгаков:
Бросил одну жену, затем другую, третью увёл из семьи.
Сволочью был Н. А. Заболоцкий:
Тиранил кроткую жену, на новые простыни выдавал
                                                  деньги,
Отсчитывая мелочь до копейки, укажет, какого цвета
                                                  купить, сколько штук.
Сволочью был А. А. Блок:
Просто не хотел заниматься с женой сексом, потому
                                                  что любовь выше этого.
Сволочью был Д. И. Хармс:
Изменял с каждой первой —
Жена, приходя домой, прежде, чем зайти в комнату,
                                                  стучала в дверь.
Сволочью был И. А. Бунин:
Привёл любовницу в дом, сказал жене: «Моя ученица,
                                                  будет жить с нами».
 
 
Несчастным человеком был М. А. Булгаков,
                                                  трагической – его жизнь:
Был гоним властями, умирал тяжело и долго,
                                                  не отпускал от себя
Елену Сергеевну, держал её за руку, но помогал только
                                                  морфий.
Несчастным человеком был Н. А. Заболоцкий,
                                                  трагической – его жизнь:
Был репрессирован, отсидел восемь лет, стал бояться
Писать так, как стоило, жена ушла к другому,
                                                  вернулась, но было поздно.
Несчастным человеком был А. А. Блок,
                                                  трагической – его жизнь:
Мучали его сомнения, бессонницы и кошмары,
Тяжёлая семейная жизнь, рухнувший привычный мир.
Несчастным человеком был Д. И. Хармс,
                                                  трагической – его жизнь:
Был арестован раз, потом второй,
Умер от голода во время блокады в отделении
                                                  психиатрии тюремной больницы.
Несчастным человеком был И. А. Бунин,
                                                  трагической – его жизнь:
Ученица-любовница променяла его на женщину, он сам
Так больше и не вернулся на родину,
В деревню, к бабам, борзым, яблокам, московским
                                                  колоколам.
 
 
Дед одной моей знакомой
В 41‐м ушел на фронт, в 42‐м попал в плен.
Был отправлен в Бухенвальд. Выжил.
                                                  В 45‐м дружественными войсками
Был освобождён, вернулся на родину. Тут же – сослан
                                                  на Урал как враг народа.
Когда вышел, к первой жене не вернулся, бросил
                                                  за ненадобностью.
Остался в Тагиле, пошел в печники.
Взял себе молоденькую – она боялась его называть
                                                  по имени.
Идти замуж не хотела, но мать заставила, сказала:
«Иначе ты никому не нужным сухоцветом останешься,
                                                  иначе ты мне не дочь».
Работа была хорошая и важная, часто ездил
                                                  в командировки.
В каждом городе у него было по женщине.
В те годы была острая нехватка в мужском поле.
Женщины знали друг о друге, о семье.
Спрашивали, как у них дела, как дочки учатся,
Как у жены здоровье, передавали им гостинцы,
Благодарили жену за то, что делится необходимым
                                                  с другими.
Умер в сорок три от пневмонии, когда младшей дочке
                                                  исполнилось пять.
Младшую он, кстати, назвал именем одной из любовниц.
Сказал об этом жене.
 
 
Сволочью или несчастным человеком он был?
Мы так и не узнали.
Его жена не рассказала об этом
Ни одной из своих трёх дочерей.