Текст книги "Телец"

Телец
Екатерина Ведеева

© Екатерина Ведеева, 2024

ISBN 978-5-0062-5508-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ТЕЛЕЦ

Перед началом Земля была закрытой и приспосабливающейся. От сухого (Телец) мы направлялись к югу (Дева), а затем к холодному (Козерог). Пропащий и пропащая! – вот что нам кричали вслед, но разве это должно тебя волновать, дорогая? Меня вот это не волнует, тем более нам уготовлены религиозные явства. Правда, на скатерти с дарами коровы вдруг почему-то оказались грибы, причём шампиньоны. Тебе, любимая, это не понравилось, и ты захотела позвать ламедвовника их выкинуть, однако побоялась. Вместо этого ты пригласила в храм знойную персидскую певицу-танцовщи́цу. Как молодая девушка, певица непредвзято воспринимала всё новœ, и как Симон Пётр, который трижды отрекался от свœго учителя, танцовщи́ца всё познавала через игру. Перед ней прямо в храм залетел петух, из рода тех, что кричат о предательстве, и уселся на скрещённые семь мечей, служившие храму чем-то вроде иконы. Я, как одержимый любовник со знаком плюс, отрубил петуху голову и вручил её воину на страже. Тушку петуха я ощипал и спрятал на время под скатерть с дарами коровы, ибо ничто постороннее не должно мешать оформлению храма и экстатическому созиданию в нём. Певица-танцовщи́ца забрала грибы, отнесла их свœй большой семье, пропела гимны и проводила хороводы вместе с младшими сибсами на утреннем пастбище, а затем вернулась обратно в наш храм. Как Мать-Земля, она оставила звёздное облако божественных дев, вернулась всё же не в храм, увы, но в царство лесных божеств, что хорошо для неё, стала называться Цетерой, родила детей, превосходящих её размером, и объявила небу войну. Её сонный и хромой на нóгу Телец стал плести сеть обмана, и когда шар Феба особенно ярко сиял на его рогах, то его хитрости цвета ландыша, которые и снится не могли обычному пахарю Стéфану, предопределии ход деяний людских, исход сражений небесных, зависть к превосходству небесному post factum и снисхождение к грехам человеческим post mortem. На дворе стояли ияр, вторая вайшакха и одиннадцатый таргелион. В противостоянии пятницы находились Марс и Меркурий. Телец смотрел на месяц жатвы. Гео против Гелио: 21 апреля – 21 мая. Исход в Иерусалим, долгая дорога, поворотов нет.

На лице молодого пахаря Стефáна ещё не взошла борода, которая могла бы прикрыть ландыши его незадавленных прыщей, но oн уже стал седьмым из семидесяти апостолов Христовых, быстро умер первомучеником от копыт языческого Тельца, увидел Эль-Гибора, Госпóда Бога Крепкого, и услышал петуха, кричавшего перед тройным отречением Петра от Иисуса, и понял, что же именно тогда петух кричал. Мне же, человеку, не знающему даже турецкий, стало интересно, что имел в виду петух, и честный Стéфан не замедлил с объяснением. Сбивчивый поток боли и песен Стефáна дал мне понять, что из клюва вырывалось взывание к стихии Земли, мол, пусть у Учительницы будет каменное платье (крепче, чем железо), тело как нержавеющий булат, юбка как юла, как гироскоп совсем неграндиозной жизни, в котором крутится природа Нальчика и мысли первомученика о небе. Итак, моя любимая, мы разобрались с мœй природой. Скажу даже больше – я не только бог, что вынужден скрываться под личиной уборщика, но я ещё и главный ересиарх в христианском мире, которого тут называют Симоном Магом. Что ещё входит в мои цели, кроме уничтожения «странного зла» и распития боярышника? В мои цели входит уничтожение всех последствий вашей поганой культуры земледелия. И самый главный удар я смогу нанести, если избавлю вас от вашего времени. И как я могу это сделать? Не так уж и сложно, как может показаться. Я уничтожу ваши дни недели. Да, любимая, не смотри на меня так, ибо главнœ откровение для тебя ещё впереди. Итак, нам нужно разрушить неделю. Идею недели разрушить нам нужно. Понедельник – это Луна. Это Рак. Мы побережём его для логики льда и логики воды. Вторник – это Марс. Это Овен и Скорпион. Мы утопим Овна во Христе и сожжём Скорпиона через ислам. Среда – Меркурий. Близнецы и Дева. Мы заставим их спать друг с другом, и они утратят себя во славу дьявола, которого мы тоже убьём и съедим, ибо он христианский выродок. Четверг – это Юпитер. На правах сына Юпитера я вознесу ему молитвословие через Ангела Исраэля, который держит тень Геракла в Аидовом царстве, и Юпитер, дабы сœдинить тень и плоть, согласится уничтожить Стрельца и Рыб. Пятница – это Венера. Телец и Весы. И как же интересно вышло, любимая моя! Болезни Венеры уже разносит белый визирь, а я, на правах короля мечей, любовью вселил в Катю своё божье нетерпение к Весам, а Тане Т. я ненавистью вселил своё божье нетерпение к Тельцу. И когда они обе окажутся в объятиях белого визиря, который пока тратит себя на Германию, то обеим наступит конец, и соответственно разрушатся Весы, Телец и пятница!

– Ты же хотел узнать о сговоре Учительницы и Тани Т., – напомнила мне ты. – Как же ты узнæшь, если Таня Т. умрёт?

– Не волнуйся, любимая, я дождусь свœй прослушки, и тогда узнаю, что мне нужно. Меня только смущæт татарсколицый незнакомец, сказавший, что мы с моим братом сгорим в школе, но не думаю, что его слова стоят внимания.

Итого, у нас остаётся суббота. И воскресенье. Ты знæшь, любимая, что в некотором смысле нам было бы выгоднее находиться на окружности, так как взгляд наш неизменно устремлен в одну сторону? А? Только после этого, любимая, многие безымянные вещи наконец обретут имена. Вот, например, если катастрофу с появлением недели переложить на катастрофу России, то получится, что воскресенью будет соответствовать солнечный Ленин, понедельнику лунный Сталин, вторнику красный Хрущёв, среде синий Брежнев, четвергу жёлтый Андропов, пятнице баба Черненко, а субботе чёрный Горбачёв. И так можно проделывать с любой из историй после появления земледелия, ибо пусть неделя лишь очередной порок земледельца, но, тем не менее, она идеальна, неделима, как атом, она не что инœ, как замкнутый кусок индивидуальной вечности вайшьи, и именно поэтому, Елена, мы должны её уничтожить…

– Как ты меня назвал? – прервала ты меня в ужасе.

– Я Симон Маг, а ты моя Елена. Это и есть то «главнœ откровение для тебя», о котором я говорил выше, жаль только, что вышло оно ненароком. Но пока ты в шоке, я продолжу. Понедельник омывæтся четырьмя водами, вторник освящæтся одним огнём и омывæтся восемью водами, среда одевæтся тремя ветрами и спит шесть раз в году, четверг освящæтся девятью огнями и омывæтся двенадцатью водами, какой прекрасный день! А пятница спит два раза в году и одевæтся семью ветрами…

Да, любимая, не думал я, что шок твой будет так силён, поэтому я постараюсь никогда не упоминать тебя по имени или в крайнем случæ буду называть тебя другими именами, вроде Geliebte и прочих приятных… Да, любимая, мы ещё не обсудили, как будут уничтожены суббота и воскресенье. Итак, суббота у нас – это Сатурн, то бишь значит Козерог с Водолеем, прямо подряд. Суббота у нас спит десять раз в году и одевæтся одиннадцатью ветрами. Её мы разложим на цифры и обессмыслим, и для этого мы прочитæм оду Пифагору. Остаётся у нас воскресенье, освящæмœ пятью огнями Солнца. Это Лев. Меня не зря, любимая, называют магом – у меня есть связи с зороастризмом! Я его возобновлю в полной мере, но пока – пока я тебе лично, на правах мœй невесты, предлагаю уничтожить Льва и воскресенье…

– Нет, подожди ещё немного…

– У нас нет времени, вот, держи, это философский камень. Повесь его себе на шею. Да, вот так. Видишь, как поднялся северный ветер? Это летят верховная троица ангелов, Михаил, Дардиэль и Ураптал. Они отвечают за воскресенье. Вместо благовоний из сандалового дерева я использую философский камень для их призыва. Поскольку я уже создал некоторых ангелов, вроде Исраэля, то у меня нет возможности убивать других ангелов, так как созданные мною ангелы слепы к природе других ангелов, и они могут решить, что я могу и их самих убить, раз убиваю прочих, и они могут отвернуться от меня, а этого я не могу допустить, потому что как минимум Ангел Исраэль держит тень Геракла в Аидовом царстве.

– Не оправдывайся! – вскрикнула ты, и слюна с твоих губ попала мне на шею. – Скажи проще, просто прикажи мне их убить!

– Да, любимая, я приказываю тебе их убить! – весело подхватил я.

– Я пока не могу этого сделать…

Ты уронила камень, и он раскололся на тридцать шесть камней, которые мне теперь предстоит собирать в разных местах. Как только я их найду, то заставлю тебя уничтожить Льва и воскресенье. А пока, любимая, сделай так, чтобы золотой телёнок, стоящий в красном углу твœй комнаты вместо иконостаса, не смотрел на меня столь красными глазами… Вот так… Хорошо. Пусть будут чёрными, как у вепря… А теперь, любимая, процитирую тебе фразу из многочисленных плакатов в Сингапуре: «Остерегайтесь дружелюбного незнакомца!» Да, любимая, ни с кем, кроме меня, не заговаривай. Я ухожу на временный отдых. Прощай!

ЦИФРА 2

По Пифагору синий апокалипсис в эоне становился обыкновенной диадой, двойственностью, двойкой, двумя ногами земного существа, можно сказать, андрогина, к Симону Магу отношения не имеющего, разделяющегося по причине неблагоприятного начала на мудрого слепого мужчину со вторым ножом изо льда и хромую женщину в цветах папоротника, не способной своим женским земным самосознанием и помыслить никакого другого пути, кроме как китайским методом, медленно и жестоко, объединять и дальше две природы, свою «инь» и слепоту мужчины, несмотря на всё нарастающее меж ними различие, несмотря на то, что «видеть путь» и «идти по нему» – это разные вещи, она и сама это понимала и игнорировала мудрость Каббалы, первые жёлуди, протесты еврейской традиции, первые ростки, жизненную стойкость Христа-человека, тонкий ствол, супругу Шивы Шакти, дух ислама, толстый ствол, весь индуизм и всего Христа-Бога, когда продолжала настаивать на своём и не замечать, что прошло уже три недели четвёртого месяца, что перед ней, т.е., будем честны, перед нами, уже поднялся во всю свою мощь раскидистый дуб. Со дня нашего пути прошло аж тридцать два дня. Как быстро время летит, да? И кончилось дыхание (в воздухе). Настала пора «действовать на бегу», ибо рогатый Телец уже восходил задом наперёд, навстречу прекрасной Венере. Он двигался на юго-восток, покровительствовал при этом пастельно-розовым и разноцветным пятницам… Телец был полон любви и сострадания, его желудок жаждал пищи, а шея требовала топора. Между семью и девятью утра Земля под копытами Тельца задрожала, а всё потому, что прекрасноокая Венера держала в своих ладонях восемь мечей с медными рукоятями. Восемь? Мечей? Почему же я отнял себе язык? Я же на шаг стал ближе к обладанию тобой, но ты не можешь об этом узнать! Над плечами Венеры сияли медью еврейские буквы «пэй» и «вав». Телец поднёс Венере зеркальце, в которœ она собою любовалась. Телец мог бы лишить Венеру формы, разорвать её ткани, выпить её жир, если бы только он был столь же хищным, сколь бы я был разговорчивым. Матерь Всего живого, Венера более всего ценила народную музыку. Вечерами, когда она была холодной и влажной, к ней заходил апостол Филипп, держа в зубах корзинку с хлебами, и наигрывал ей на баяне вульгарные переделки священных мотивов, играл с постоянством собаки в глазах и разумом светоча в бледных пальцах. Его приходы, как и восторги плодовитого быка, отличались периодичностью и грозными репликами ангела любви. Как и бык, как и ангел, Филипп двигался задом наперёд во времени, с воскресенья по субботе и по пятнице, и по так далее, собственно, этим движением и был обусловлен великий индиктион.

ו‏.

И сказал ангел любви Анаэль: «ЧТО-ТО нашло на тебя, и ты убил мужа в гневе своём, и да будет после такого проклят гнев твой, ибо жесток он…", и Симон Маг, испугавшись, решил, что речь идёт о нём самом, впрочем, ангел Анаэль говорил о его тёзке Симеоне, однако я, любимая моя, Geliebte, замечу, на правах читателя, что Анаэлем могли иметься в виду и некие другие шесть сыновей некой другой Лии, чьи деяния в Иерусалиме вдавили в пустыню безызвестности всё теперь решающие Колена Израилевы. Ну и что с моих прав? Мысли читателя пыль! Всё когда-то было не так, но теперь оно только так! И Сара была неплодна, и в Левите не было стиха 8 в главе 20, и настоящее представляло из себя кражу из Китая шелковичного червя, дабы византийские хитрецы могли создать и себе монополию на роскошь, и

второй сын Иакова и Лии носил имя не Симеон, но Шимон, и был известен своим заветом о зависти, который его колено, Колено Симеоново, чтило только в пятницу, в день размножения твари и сотворения человека, и который до наших дней дошёл сохранённым в неизменном виде только в молодой голове Никанора, брата Хьюгова и восьмого из семидесяти апостолов Христовых. Кончик его едва показавшейся бороды упирался в ТОПАЗ, в который были всечены буквы:

Ⱈ, Ⱉ, Ⱊ (хер, от, пѣ)

Любимая моя! Geliebte! Ты как-то исхитрилась получить семь поэм кентавра и приятеля Геракла Хирона, в которых он предсказывает, помимо чумы, ещё и войну, и голод, и смерть! К примеру, глава пятнадцатая в его первой поэме начинается со слов:

И смерти он бубен

В месяце грудень.

Глава шестнадцатая состояла из предварений, в самых скромных из которых дети железных дорог, Воскресение Христово видевшие во Владимирской области 1900-х годов, были усыновлены дамой просто приятной и дамой приятной во всех отношениях, но их новые дома стали для них единым островом, похожим на морское чудовище в плену у демонов возмездия, ибо после явления Мекаддишхема, Иегова и Яхве, освящающего вас, им нужна была солнечная пряжа девушки с красной лентой и загадочный дар Земле от девушки-гвоздики, но обе эти девушки, увы, были заколдованы и обращены темником-архизлодеем Меском в коренастые пальмы, которыми евнухи-рабы в качестве вееров – по-французски название у этих пальм «chamérops», по-русски, подозреваю, также – этими вечнозелёными веерами евнухи и евнухеи обмахивали нашу с тобою, любимая, злую богиню Венеру, Киприду и Афродиту, любимицу троян и критян. Одной её пылинки, попавшей затем на шею Елене, жене Менелая и будущей жене Фауста, оказалось достаточно, чтобы прозвище «Прекрасная» закрепилось за ней навсегда и по кругу за ней следовало очередной остаток вечности.

– Что такœ вечность? – спросила ты.

– О, моя вечно чистая, Елена-Киприда, жемчужина в раковине, полк со знамёнами любви! Вечность – это море Понт. По нашу сторону моря мы сражæмся со всем тем, что мешæт нам осуществлять даже жестокую нашу волю, борьба ли это лисы и змеи, единоборство ли Гектора с Аяксом, всё неважно, нам главнœ победа. А по ту сторону моря – лишь неизвестность. Там распятый Прометей, там царь Колхиды с именем Ээт растворяется в народах, чьи имена содержат буквы ანი, ბანი, განი, დონი, там лишённый разума Аякс, упомянутый ранее, бросæтся грудью на меч, там царство Тартария, там девушкам калечат ступни и молятся камушкам, намоченным дождями – как пространство не имеет конца, так и время не имеет начала!

Nν

Золотая свадьба печали пусть остаётся позади, всё равно она вернётся, ввиду вечности времён, лучше я продолжу историю мœй борьбы. Нестор, влюблённый в риторику и колесницы, рос на острове Парос, пока я лежал под оливой в окружении микенских гетер и готовил Геркулесу очередные мифы. Выбирая между конями Диомеда и критским быком, я остановился на последнем. Я был «погружённый в самоё себя zu Grunde», гетерам же я выколол глаза, и потому никто не видел, как библейский шипящий змей прополз мимо загорелых женских ножек, дабы укусить меня в шею. По счастью, одна из гетер успела сослепу высосать весь яд; я приказал не сплёвывать его, а посредством поцелуя передать его мне. Я прополаскал райским ядом свой бронзовый язык, дабы сделать из этого пёрышка куда более смертоноснœ оружие, чем оно было до того. Возникла неурядица – мне теперь придётся ничего не есть, я могу лишь уповать на то, что убью Геркулеса раньше, чем умру от голода. Ну да ладно. Бык так бык. Сомнения как-то резко отпали. Геркулес, как новоиспечённый обладатель быков, с энтузиазмом кивнул, услышав приказ. Захотел, видать, пятьсот четырнадцатого. Бык куда бoлее был особенным, чем авгиевы – он в итоге родит Минотавра, если забегать вперёд. Изначально его вообще должны были принести в жертву Посейдону, но критскому царю Миносу захотелось сохранить себе столь сильнорогœ создание, и он заколол заурядного быка взамен, что не устроило бога морей, который в отместку запринудил критского быка сеять страх и разрушения по всему Миносу. Собственно, в укрощении этого быка моё задание и заключалось. Геркулес легко с быком уделался и перескочил на его спине аж несколько архипелагов прямиком в «моё», хотя нет, прям в моё царство. Я же быка отпустил, ожидая, что Геркулес приберёт его к себе. Так и вышло – он прибрал, а критский бык перебил всех авгиевых его цветобыков и вырвался наружу. К мœму неудовольствию, Геркулес не особенно расстроился, но это не важно, главнœ, я всю эту бычью кровь приказал своим рабам собрать в большой чан, затем рабам со слепыми гетерами приказал там утопиться, что они и сделали, стал варить всё это на медленном огне и заметил, как паром к небу поднимаются солнечные духи. Итак, из слепой красоты гетер, безволия рабов и насильственно убитых солнечных быков, я сóздал свœго рода глину для первых настоящих ангелов. Дальнейшие ингредиенты будут позже. Изготовление оружия – это не выплавка меди и олова. Это, прежде всего, религиознœ варево, мечи которому не более как ложки.

(-)

Орудием восприятия второй светло-фиолетовой и младшей из благодатей была речь. Она обращала имя в огонь, а формирующие карму факторы, или самскару, в беседу с богом странствий о прошлых, золотых и куда более радостных жизнях, которую бог странствий особенно охотно вёл с наивными и чистыми душами, одной из которых обладала по пятницам у Ганга (когда была особенно хороша собой в лучах деревенской зари) главная героиня индийского фильма по имени Тримидж. Босая, в традиционном костюме, Тримидж кормила оленя цветами магнолий и искоса поглядывала на гончара за работой, в которого была тайно влюблена. Тримидж была шудрой из четвёртой и низшей из каст и поэтому не могла приблизиться к гончару даже для покупки горшка (если допустить, что у неё были деньги для подобного рода покупок). Установление гражданского порядка номер 12 лишь поддерживало это индуистское неравенство, которым не преминул воспользоваться архизлодей Меск. Второго мая сего года он раскрыл пятизубую пасть и вдохнул своё порождение, своего Вайнда, в чрево подглядывающей за гончаром Тримидж. Её матка мигом стала адом волдырей, каковой бывал когда-то у старой слепой женщины, помирающей в вишнях на бýковом диване, но в теле женщины молодой этот ад был ещё холоднее, и потому волдыри разбухали, иногда лопаясь, и при этих маленьких хлопках в животе, слышимых только микробам, вытекал гной через пупок и чёрными линиями проходил вдоль тела несчастной Тримидж, отчего ей становилось очень жарко, несмотря на холод, и жизнь её наряду с влюблённостью обращалась в гудящий мýками ад чёрных сечений. Как от него избавиться? Если смотреть на этот вопрос биологически, то необходимо было найти точку с названием «хиазма 5.0», ибо в неё для обмена генами юношеского и старческого áдов сходились две несестринские хроматиды в процессе кроссинговера. Найти бы эту точку и убрать с помощью современных лазеров, и всё, никакого ужаса не было бы, однако её никто не убрал, и Вайнд заставлял беременную собою Тримидж постоянно терять сознание и падать лицом вниз в равнодушную траву желтушника, которую не ел даже тощий олень, но поколениями ела её бедная семья.

(3) Allegro

Danza pastorale11
  деревенский танец


[Закрыть] столь неактуален в наше городскœ время, что одно только погружение по шею в сумеречную воду под созвездием Плеяд уже может считаться полноценным танцем, способным вызвать немного-немало, но напористую похоть быка рядом с целым бараном, чей отдельный от быка союз сможет произвести на свет девочку. Но моё молитвословие, ô стройный ангел Исраэль, не будет касаться увядания деревни, как и не будет касаться золотого Тельца, разбитого картавым Моисеем. Нет, моё молитвословие я посвящу богине частей тела женщины, отвечающей за каталог женщин, и по пятницам вплетающей себе в волосы цветы эспарцета. Она, чьё имя я не знаю, куда благочестивее Кати или Тани Т., ходит она нагой, одевæтся в стороны света, и ждёт, когда в её лоно войдёт белый слон, ибо если слон окажется чёрным, то наступит катастрофа в лице IIх призраков, которыми окажутся опустившиеся на землю звёзды из созвездия Весов, чьи чаши разные, с ярко выраженным перекосом в численности меж глупцами и живыми покойниками в сторону первых. «Живые глупцы, не просветлённые смертью», если цитировать эфиопа Асхаму, никогда не смогут понять величия и благородства звездной смерти, зороастрийского растворения в этих самых звёздах взамен червей, порождающих червей, и Катя или Таня Т., как бы я к ним не относился, наблюдая за ними на их переменах при смачивании флага вместо тряпки, кроме червей ничего не родят и кроме комфорта ничего не смогут понять, ибо тень Геракла, тобою, ангел Исраэль, охраняемая, всё-таки встретила ад с кровью из члена, а не из вульвы.

Так на чём же плыла Дева Мария навстречу элевсинским мистериям? Украшенная радугами гиацинтов, она смешала красный и зелёный, чтобы получившийся коричневый цвет уподобить матери-Земле. Выходит так, что первый из потоков был коричневым, нечистоцветным. Земля являлась воплощением преграды для первого Огня, огонь ею «обрастал», а сама Земля, под пристальным взглядом ещё не успевшей погрузиться в мистерии Девы Марии, всё сгущалась и сгущалась, и так продолжалось до тех пор, пока её материя не стала достаточно зрелой и творческой для апофеоза жизни, для появления на ней аж самого Тельца, готового с искусным умением радоваться бытию и развивать своё высокое познание жизни, когда-то начатое Овном, дабы взять на себя, под глазами букв «бэт» и «гимэль», ответственность за вторую приятно-жёлтую точку, из которых сотворено наше мироздание. На этом жизнерадостном Тельце высились две колонны – белая с буквой «бэт», обозначающая Солнце, и чёрная с буквой «йуд», обозначающая Луну, а на троне меж этих колонн восседала верховная жрица, читающая свиток под течение вод, точнее, под течение гранатового сока, ибо свободной от свитка рукой вторая верховная жрица без конца рассекала лунным серпом плоды граната, приносимые ей из сада при Втором Храме лично третьей императрицей, которая заботливо укладывала украденные фрукты в украшенную Быком, Змеёй и Петухом соломонскую тиару. На голове у императрицы та же корона, которая вместо купола украшает башню, только в отличие от последней, на короне императрицы чётко различаются двенадцать звёзд Зодиака, а особенно из них ярко блестят четыре, образующие крест – Телец, Скорпион, Лев и Водолей.

– В моём саду, – покорно шепчет императрица своей верховной жрице, – течёт ручей и бежит ручей, который кормит пять цветов и пять пшениц, посаженных вдоль него.

– Если сад принадлежит тебе, то почему ты называешь поднесённые мне гранаты украденными?

– Не знаю, – покорно шепчет жрице в ответ. – Что-то заставляет меня стыдится. Моя созидающая роль чувств, наверное. В моём саду – расцвет природы, а на душе – чудовище с лицом человека и лицом льва с правой стороны и лицом тельца и лицом орла с левой. Это чудовище сидит в моём водительском седле и горящими углями глаз пожирает мой щит в виде сердца, украшенный лампадой Венеры. Два его крыла соприкасаются одно к другому, а два покрывают подножие кресла моего, откуда начинается река. Когда в реку опадают украденные мной и поднесённые тебе гранаты, то в моём саду загорается огонь, от которого исходит молния, от которой исходит сияние, от которого любовь и завоевание мои сверкают, как эти же самые, дающие сияние, молнии! Но когда начинается моя душа… Ô, моя душа становится колесом перед четырьмя лицами этого чудовища, и я хожу по этому колесу, и тень этого чудовища тоже ходит, но во время шествия своего не оборачивается, но самое страшное, это когда оборачиваюсь я – а я рано или поздно не смогу не обернуться – ибо тогда я вижу, что каждое лицо чудовища идёт туда и сюда в разные стороны, север, юг, восток, но при этом всегда как молния навстречу моему лицу, ибо это круг и колесо, и я, я, я, моя вторая жрица, хожу между чудовищем одна! На запад!

Готовился приход Антихриста, которого искала заражённая венерой христианства Шторм и которого, как ей казалось, Учительница нашла. Карандашами для губ она била в барабан из священного кедра, мычала в губы персидскую молитву, ножками играла дивертисмент и ожидала наконец, когда Антихрист распахнёт занавески. И он распахнул. Учительница вскрикнула. Вместо Нарайи, которому она придумала сто-двести оправданий пœданию пупков, сквозь шёлк прошёл заразитель дев, белый визирь, который обрёл пиджак и имя Y. Карандаши перестали стучать.

– Держи машину в движении, – приказал Y, и Шторм пришлось отбивать ритм дальше. Напрасная растрата кедров, ибо без Нарайи барабан бесполезен. Пусть лучше бы дети из сада росли бы в кедровом саду и нежно друг с другом играли б, но ты…

– Зачем ты здесь? – спросила Шторм.

– Ты жнёшь, что посеешь, как и все, ты получæшь то, чего заслуживæшь. Я – твоя судьба. Здесь твой дом мечты.

– Нет!

– Да, Иштар, не прекословь. Пагубная страсть к азартным играм кончæтся долгами. Ты свой долг заплатишь. Да, наши отношения могут не сложиться, но это не столь важно. Ты, может, вместо Брянска хотела оказаться в Нью-Йорке, но твоё желание… правильно, оно не важно, ибо ты оказалась здесь, а занавески из шёлка что тут, что в Нью-Йорке одинаковы.

– Нет.

– Да, Иштар, и слушай дальше. Мы вдвоём вышли из одной картины, которую похитили британские археологи. Это значит, что нам с тобою суждено быть вместе. Я твой муж, ты моя жена. Я несу половые болезни, ты несёшь шар Грации в себе, свет Красоты из сада гесперид. В подлунном мире нам друг без друга никуда.

– Не.

– Я продолжу работу чиновником, а ты продолжишь преподавать в школе. Перед самóй Землёй мы обязаны опóшлиться до уровня смертных. Я заберу из шахматного плена свœго идиота-брата, родного князя, дабы он был неприкаянным свидетелем нашего слияния, превращения в одномерную глину Прометея.

– Н.

– Ты теряешь буквы, и скоро потеряешь память. Ты в моём плену, ô Красота! Я твой белый визирь, а ты мой чёрный квадрат на доске, да будет свидетелем тому мой брат X! Ты ожидала кого-то другого, да? Обломка гиганта ты ждала? Для этого ты съела все его трофеи? Для его прихода? А не для умножения свœй природной Грации? Ну и ну? Хахаха! Пути Антихриста неисповедимей будут! Я твой муж! Держи кольцо. Любовника убью, не сомневайся. Как минимум, побью, поэтому не думай. Мы простые смертные. Ты. Да я.

– .

– Готовь мне рябчика, жена!

Тишина Шторм сменяется вечером в лесу, вечер в лесу сменяется ночью гор, а ночи гор сменяются утром казахской степи, где буйность цветения так и останется навсегда посреди кермéков Гмелина, пока не вытоптанных одичавшими конями. Научные случайности или, скорее, шутки Бога-отца, то есть Зевса, с репликаторами породят очередного Минотавра, и вместо тесного лабиринта Крита ему будет уготована новая обитель в лице руин Покровской казачьей церкви и прочих руин, отвлекающих от степи. Именно здесь проявится выносливость Джошуа и зазвучит его красивый голос (пока у него будет бронзовый язык). Влиятельные женщины старого рода захотят его послушать, но перед этим направят к нему для разведки сломленного пажа монет, слегка трясущегося от укуса паука-осы недельной давности. Бедный паж, как простодушный Бальзак, придёт к пророку и с гениальностью реалиста начнёт фотографировать глазами, пока буйные чёрные кони Бога-сына, то есть Аида, не затопчут его насмерть. Джошуа на это мог лишь посмотреть немного скучно. Да и чего вдруг раскочевряживаться сыну девяти матерей, умиравшему так много раз? Женщины старого рода, папесса с хазарской «бэт» и императрица с хазарской «гимэль» на халатах, не дождутся обратно слуги и сами выйдут в поле к пению пророка, но не увидев певца, ударят друг по другу двести двадцать пять, а то и больше раз, и упадут, ибо они сами себе враги, почти как Иванóв Ивáнову в России, они не могут так же, как они, иметь друзей среди семьи. Джошуа на это посмотрел ещё скучнее, чем бывало, и положил трём трупам на лицо трефовые карты, шестёрку, девятку и даму ♧. Дама досталась пажёнку, а цифры дамам, по закону узора Вселенной. После этого Джошуа легко и непринуждённо, подобно Святому Духу, то есть Посейдону, спустился в метро искать врага, которого он нашёл, но далеко не сразу – его отвлекали милые студентки в куртках, чьи ногти с пальцев ножек он бы закурил, набив бы ими вместо табака октябрьские сигареты.

Ура!

Ура! Ура!! Ура!!!

Сегодня немецко-фашистские захватчики капитулировали! Великая Отечественная Война завершилась! Пора возвращаться в скучный дом, брать ручной полольник и идти на огород, хотя ещё немного рановато, надо пождать конца мая. В Квебеке люди тоже праздновали падение Рейха, правда, днём раньше, 8-го числа, и одним из таких празднующих был странствующий Улисс по имени Мартин Молтри, прибывший в Канаду из Вирджинии (да, Вирджинии, я теперь знаю) навестить своего давнего приятеля Джона Гласберга, банковского служащего, плохо говорящего по-английски и переживавшего за Францию все дни её оккупации. Джон, как и Мартин, тоже ходил по судам, но был очень доброжелательным для присяжного заседателя, пунктуально приходил самым вторым в комнату для совещаний и максимум пятым признавал невиновным даже самого отпетого негодяя, даже Салина с Ниреевым он бы оправдал, доведись им попасть с их нарколабораторией в монреальский суд.

– Bonjour, der Mond! – вежливо поздоровался Джон. – Я рад, что le soleil затмило die Sonne, и l’Allemagne проиграла!

– Я тоже, – поспешил заметить странствующий Мартин. – Я видел Тимона Афинского в Южной Каролине и Нестора-историка в Северной, и даже они очень рады не меньше нас с тобой. Но пришёл я к тебе не столько отпраздновать Победу, сколько поделиться с тобой одним знанием.

Мартин взял паузу и не увидел, как Скорпион с клешнями за спиной поглощал быков солнца и даже не плакал, когда быки возвращались.

– Я увидел во сне то самое Слово, что повелевает миром, и только тебе, ô Джон, готов его назвать.

Джон заёрзал на стуле.

– Может, не надо? Может, выпьем за флот и за удачную операцию на шее?