Текст книги "Цель"

Я знаю, что у Сабрины есть общие курсы с Дином, но ему не очень-то можно доверять, когда дело касается девушек, так что я выбираю другого знакомого политолога, Шину Дрейк. Она хоть и бывшая, но моя хорошая подруга. На самом деле не могу припомнить ни одной бывшей, которая не осталась бы мне подругой.

Я: Что ты знаешь о Сабрине Джеймс?

Шина отвечает сразу, а это значит, что она либо не очень хорошо погуляла на вчерашней вечеринке, либо погуляла так, что еще не ложилась в постель.

Она: Фу. Ненавижу ее.

Я хмурюсь, глядя в экран.

Я: Почему?

Она: Она круче меня. Сучка.

Мое громкое фырканье привлекает внимание троих студентов, сидящих за соседним столиком. Приходит еще одно сообщение от Шины.

Она: Но она круче ВСЕХ. Так что, полагаю, мне не на что жаловаться. Почему спрашиваешь?

Я: Столкнулся с ней вчера. Выглядит симпатично.

Она: Не знаю. Была с ней на двух уроках, она не так уж разговорчива. Хотя очень умная. Говорят, она встречается только со спортсменами.

Я потягиваю кофе, обдумывая это. Полагаю, это имеет смысл, учитывая, что она переспала со мной прошлой ночью. Телефон вибрирует – еще одно сообщение от Шины.

Запал на нее?

Если брать в расчет, что вчера я имел ее языком, губами, пальцами и членом, думаю, это уже пройденный этап. Но я просто пишу: Может быть.

Она: Ух ты! Расскажи мне все!

Я: Нечего рассказывать. Будешь завтра на экономике?

Она: Ага.

Я: Целую. Спасибо, детка.

Она: <3

Прокручиваю свой список контактов в поисках кого-либо еще, кто может знать Сабрину, но нахожу лишь одного человека. Дьявол, наверное, это тот, с кем стоило поговорить первым.

Проглатываю остаток кофе и иду к двери, набирая короткое сообщение. Ответа нет, но, вместо того чтобы ждать, посылаю еще одно сообщение, на этот раз Элли Джанковитцу, соседу по комнате того парня, которого я пытаюсь найти.

Я: Ты с Бо?

Он: Нет.

Я: Знаешь, где он?

Он: В спортзале.

Ну, это было просто.

Я оставляю машину на студенческой парковке и решаю пройтись пешком, поскольку футбольный стадион лишь в паре шагов от кофейни. Моя карта хоккеиста Брайара не дает пропуска в тренировочный комплекс, но, к счастью, я подхожу к двери одновременно с второкурсником-форвардом, который пропускает меня вперед.

Я нахожу Бо Максвелла в качалке работающим над руками и грудными мышцами. Бо – любимый защитник Брайара и, насколько мне известно, последний парень, который хоть на какое-то время заполучил внимание Сабрины.

Он мой друг и ближе к Дину, чем любой из нас, и все же пусть лучше он узнает, что я увиваюсь за Сабриной, от меня, чем от каких-нибудь сплетников. Спортсмены так же, как и все остальные, проводят время, болтая о подружках, свиданиях и о том, кто с кем спит.

– Максвелл, – зову я, пересекая комнату, пропахшую запахом пота и хлорки, – есть минута?

Бо не отворачивается от зеркала.

– Конечно. Буду делать жимы через секунду, можешь меня поддержать.

– План? – Я сажусь на скамейку рядом и мысленно считаю его жимы. На десятом он бросает пятидесятифунтовую штангу и поворачивается ко мне.

– Занимаюсь с легким весом, делаю двойной подход, – говорит он, видимо, чувствуя необходимость объяснить, почему взял не самую тяжелую штангу.

– А тебе вообще нужно качаться? – Я не знаю ничего о позиции защитника, но мне кажется, что лишние мышцы могут повлиять на бросок.

– Только легкий вес, – повторяет он.

Когда он ложится и тянется к штанге, я перемещаюсь к верхней части скамейки. С таким весом он вряд ли может травмироваться, так что моя поддержка едва ли требуется. Зато будет чем заняться, пока мы разговариваем.

– Я слышал, ты встречался с Сабриной Джеймс этой осенью, – неловко начинаю я. – Все еще вздыхаешь по ней?

Бо запрокидывает голову, чтобы видеть меня. В этих живых голубых глазах, уверен, потерялась или мечтала потеряться половина девиц в Брайаре.

– Не, никаких чувств, – наконец отвечает он. – А что, хочешь ей присунуть?

Уже присунул, приятель. Но я повторяю то, что сказал Шине:

– Может быть.

– Понял. Ну, если тебе нужно что-то больше, чем просто переспать, то она не та девушка.

– Да?

– О да. Серьезно, Так, она закрыта крепче, чем моллюск. У нее нет времени. – Бо морщит лоб. – То ли четыре, то ли пять работ, и ты должен втиснуться в это расписание. Как врач по вызову.

– Звучит интересно.

Он заканчивает подход молча. Когда завершает, распрямляется и садится, а я протягиваю ему бутылку воды, которую нашел рядом со скамьей.

– Еще помощь нужна?

– Не, я закончил.

– Тогда увидимся. – Я делаю шаг, затем снова оглядываюсь на него. – Сделай одолжение, сохрани этот разговор между нами, окей?

Он кивает.

– Понял.

Уже у выхода Бо окликает меня.

– Эй, а что если бы я сказал, что все еще заинтересован?

Я разворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Это было бы печально.

Он смеется.

– Так и думал. Что ж, тем лучше для тебя, чувак, но предупреждаю… есть и более доступные женщины, чем Сабрина.

– Зачем мне доступная? – улыбаюсь я. – Это так скучно.

5

Сабрина

У меня один из тех самых дней. Дней, когда жизнь похожа на мультфильм, где я – Скороход, ускоряющийся от одного места к другому без единого шанса сесть и передохнуть.

Технически я много сижу на утренних уроках, но это совсем не расслабляет, потому что мы готовимся к экзамену по конституционному праву, который завершает весь мой курс, а я по глупости выбрала одну из самых сложных тем: различия правовых норм, применяемых для изучения конституционного права.

Завтрак состоит из сырного круассана, который я ем по дороге от «Передовых политических теорий» к «СМИ в правительстве». Но мне даже не удается доесть его, потому что в спешке я забредаю на мощеную булыжником дорожку, петляющую по территории кампуса, и в конечном итоге роняю круассан в лужу.

На лекции о СМИ мой желудок сердито урчит, и звук становится все громче и злее, когда я встречаюсь со своим куратором, чтобы обсудить финансы. Этим утром в моей почте не было никаких писем о приеме, но я должна верить, что попала как минимум в одну из программ, куда подавала заявление. Даже школа второго уровня влетит в копеечку, а это значит, что мне нужна стипендия. Если я не попаду в лучшую юридическую школу, не будет предложения о работе в ведущей юридической фирме и соответствующей зарплаты, а это провал, бесконечные долги и полнейшая деморализация.

После встречи у меня еще один урок в классе «Теории игры». Его ведет ассистент преподавателя, тощий парень с прической а-ля Альберт Эйнштейн и раздражающей, пафосной привычкой включать ОЧЕНЬ ВАЖНЫЕ СЛОВА в каждое предложение, которое он произносит.

Я – эрудированный человек, но каждый раз, слушая этого парня, тайно, под столом подсматриваю значения слов в словаре на телефоне. Людям нет никакой необходимости говорить «рачительный», когда они могут просто сказать «бережливый»… если, конечно, они не полные придурки. Стив считает себя большой шишкой. Хотя, говорят, он все еще ассистент преподавателя, потому что дважды не сумел защитить свою диссертацию и теперь нигде не может получить место доцента.

Как только собрание заканчивается, я сую свой ноут и записную книжку в сумку и направляюсь к двери.

Я так голодна, что кружится голова. К счастью, в холле можно купить сэндвич. Я вылетаю из двери, но замираю, когда меня приветствует знакомое лицо.

Сердце подскакивает, и я вдруг начинаю краснеть. Последнюю пару дней я провела, заставляя себя не думать об этом парне, и вот он стоит тут.

Я жадно пожираю его взглядом. Он снова в черной хоккейной куртке. Каштановые волосы растрепаны от ветра, щеки красные, словно он только что с холода. Вылинявшие синие джинсы скрывают невероятно длинные ноги, а руки спрятаны в карманы.

– Такер, – пищу я.

Его губы изгибаются.

– Сабрина.

– Ч-что ты тут делаешь? – О боже, я заикаюсь. Да что со мной не так?

Кто-то толкает меня в спину, и я спешно делаю шаг в сторону от дверей, чтобы выпустить других студентов. Не могу найти слов, но точно знаю, что хочу сделать: броситься на этого парня, обхватить руками за шею, ногами – за талию и впиться в него своими губами.

Но я не делаю этого.

– Ты игноришь мои эсэмэски, – прямо говорит он.

Чувство вины комом встает в горле. Я не игнорирую его сообщения: просто не получаю их, потому что заблокировала его номер.

И все же мое сердце делает еще один глупый кульбит, когда я понимаю, что он писал. Внезапно мне хочется узнать, что было в тех эсэмэсках, но я подавляю это желание. Так можно нарваться на неприятности. И вдруг по какой-то неведомой причине сознаюсь:

– Я тебя заблокировала.

Он не выглядит обиженным, только смеется.

– Так и подумал, поэтому выследил тебя.

Я щурюсь.

– И как именно ты это сделал? Как узнал, что я буду тут?

– Спросил своего куратора о твоем расписании.

Моя челюсть едва не падает на пол.

– И она дала его тебе?

– Он. Да, и был счастлив сделать это.

Я чувствую недоверие и возмущение. Что за черт? Факультет просто не может раздавать расписание студентов всем, кто попросит, разве нет? Это нарушение неприкосновенности, частной жизни. Я стискиваю зубы и решаю, что, как только сдам экзамены, моим первым делом будет иск к этому дурацкому колледжу.

– Может, он тебе и мой табель успеваемости дал? – ворчу я.

– Нет. И не беспокойся, я уверен, твое расписание не разлетелось по всему кампусу. Он дал его мне, потому что я играю в хоккей.

– Мне что, от этого должно стать легче? Напоминание о том, что ты – привилегированный придурок, пользующийся особым отношением лишь потому, что катаешься на коньках и выигрываешь кубки?

Я направляюсь прочь бодрым темпом, но он быстро сокращает дистанцию и тут же оказывается рядом.

– Прости. – В его голосе звучит искреннее сожаление. – Если тебе станет легче, я обычно не использую свой статус спортсмена, чтобы получать преимущество. Черт, я мог бы спросить Дина о твоем расписании, но пришел к выводу, что тебе это понравится еще меньше.

Тут он прав. При одной мысли о том, что Такер мог обсуждать меня с Дином Ди Лаурентисом, по коже бегут мурашки.

– Ладно. Ну, ты меня выследил. Чего ты хочешь, Такер? – Я ускоряю шаг.

– Куда спешим, дорогая?

– Жить, – бормочу я.

– Что?

– Я всегда спешу, – поясняю. – У меня двадцать минут на то, чтобы поесть перед следующим уроком.

Мы выходим в холл, где я становлюсь в очередь за сэндвичами, просматривая меню на стене. Прежде чем Такер успевает сказать хоть слово, студент перед нами отходит от прилавка, и я спешно шагаю вперед, чтобы сделать заказ. Когда тянусь в сумку за кошельком, на мою руку опускается рука Такера.

– Я заплачу, – говорит он, доставая двадцатидолларовую купюру из коричневого кожаного бумажника.

Не знаю, почему, но это раздражает меня еще сильнее.

– Сначала выпивка в «Мэлоуне», теперь ланч. Хочешь выпендриться, чтобы я наверняка знала, что у тебя есть лишние деньги?

В его глубоких карих глазах мелькает обида.

Твою ж мать, я сама не знаю, почему отталкиваю его. Он стоит тут, признаваясь, что просил об одолжении, чтобы найти меня, и желая оплатить мой обед…

Это должно было стать встречей на одну ночь, а теперь он передо мной, и мне это не нравится.

Нет, неправда. Мне очень нравится видеть его перед собой. Он так сексуален и так хорошо пахнет, сандаловым деревом и цитрусом, что мне хочется зарыться лицом в его сильную шею и вдыхать его запах, пока не опьянею.

Но для этого нет времени. Время – несуществующий концепт в моей жизни, а Джон Такер – очень большой отвлекающий фактор.

– Я плачу за твой обед, потому что так меня воспитала мама, – спокойно говорит он. – Называй меня старомодным, если хочешь, но это моя привычка.

Я снова испытываю чувство вины.

– Извини, – мой голос слегка дрожит. – Спасибо за ланч. Я очень признательна.

Мы двигаемся в другой конец прилавка, молча ожидая, пока кудрявая девушка приготовит мой сэндвич с ветчиной и швейцарским сыром. Она заворачивает его, и я сую его в подмышку, одновременно открывая диетическую колу, которую заказала. Затем мы снова идем. Такер следует за мной до двери, с любопытством наблюдая, как я пытаюсь одновременно открыть колу, поправить сумку и развернуть свой бутерброд.

– Давай подержу, – он забирает из моей руки бутылку, с нежностью глядя, как я впиваюсь в поджаренный ржаной хлеб.

Не успеваю я прожевать один кусок, как откусываю снова, и это заставляет его рассмеяться.

– Голодная? – поддразнивает он.

– Умираю от голода, – признаюсь я, не заботясь о том, что говорить с набитым ртом – невежливо.

Я быстро спускаюсь по широким ступеням, но Такер не отстает.

– Не стоит есть на ходу, – советует он.

– Нет времени. Следующий урок аж в другой стороне кампуса, так что… Эй! – вскрикиваю я, когда он берет меня за руку и стягивает с дорожки. – Что ты делаешь?

Игнорируя мои протесты, он ведет меня к одной из кованых скамеек на лужайке. Снег этой зимой еще не шел, но трава покрыта серебристым слоем инея. Такер заставляет меня сесть, затем садится рядом и кладет одну руку мне на колено, будто боится, что я могу сорваться с места. О чем я действительно подумывала до того, как ко мне прикоснулась эта большая рука? Ее жар опалил меня сквозь колготки и согрел сердце.

– Ешь, – говорит он мягко. – Ты позволила себе две минуты на дозаправку, дорогая.

Я понимаю, что подчиняюсь тем же непостижимым образом, что подчинялась вчера, когда он велел мне оседлать его лицо или когда приказал кончить. Дрожь пробегает по спине вдоль позвоночника. Боже, почему я не могу выбросить этого парня из головы?

– Что ты мне писал? – выпаливаю я.

Он загадочно улыбается.

– Полагаю, ты никогда не узнаешь.

Я невольно улыбаюсь в ответ.

– Это было что-то сексуальное?

Он невинно посвистывает.

– Было! – восклицаю я и начинаю казнить себя, потому что, черт возьми, он наверняка писал что-то грязное, соблазнительное и чудесное.

– Слушай, я не займу много твоего времени, – говорит он. – Знаю, что ты занята, что каждый день ездишь сюда из Бостона, что у тебя несколько работ…

– Две, – поправляю я и вызывающе вскидываю голову. – Откуда ты это знаешь?

Он пожимает плечами.

– Наводил справки.

Наводил справки? Дерьмо. Как бы это ни льстило, мне страшно представить, кого он спрашивал и что ему говорили. Если не считать Хоуп и Карин, я не так уж много времени провожу с однокурсниками и знаю, что временами выгляжу замкнутой…

Ладно, стервой. «Замкнутая» – приличный синоним для слова «стерва». И хотя я не в восторге от того, что мои сокурсники считают меня стервой, я ничего не могу с этим поделать. У меня нет ни времени, ни сил на любезности, а также на кофе после занятий и на то, чтобы притворяться, будто у меня есть что-то общее с богатыми, привилегированными детьми, которых в этом колледже большинство.

– Суть в том, – заканчивает он, – что я все это понял, ладно? Ты завалена работой, и я не прошу тебя носить мою университетскую куртку или мое кольцо или быть моей постоянной девушкой.

Я смеюсь над нарисованной им идеальной картинкой.

– Тогда о чем ты просишь?

– О свидании, – просто отвечает он. – Об одном свидании. Может, все кончится тем, что мы опять переспим… – Мое тело поет от восторга. – А может, и нет. Как бы там ни было, я хочу увидеться с тобой еще раз.

Я смотрю, как он проводит рукой по своим рыжеватым волосам. Проклятье, кто бы мог подумать, что эти узловатые пальцы могут быть такими жаркими?

– Мне неважно, когда. Захочешь перекусить поздно ночью – хорошо. Рано утром – отлично, только если у меня нет тренировки. Я хочу играть по твоим правилам, подстроиться под твое расписание.

Какое-то время во мне борются желание получить удовольствие и недоверие, но последнее одерживает победу.

– Почему? Знаю, вчера мы удивили друг друга, но почему ты так нацелен снова со мной увидеться?

Я нервно сглатываю, когда он пригвождает меня к месту спокойным, внимательным взглядом. А потом он пугает меня еще сильнее, спрашивая:

– Ты веришь в любовь с первого взгляда?

О боже.

Я вскакиваю на ноги.

С глубоким смешком он сажает меня обратно на скамейку.

– Остынь, Сабрина. Я не говорю, что влюбился в тебя.

Лучше бы ему не делать этого! Вздохнув для успокоения, я кладу недоеденный сэндвич на колени и пытаюсь спросить тоном, который не выдал бы до ужаса пугающее чувство, переполняющее меня:

– Тогда что ты хочешь сказать?

– Я видел тебя в кампусе до той ночи в «Мэлоуне» – признается он. – И да, я решил, что ты клевая, но не настолько, чтобы отчаянно пытаться выяснить, кто ты.

– Ну спасибо.

– Ты уж определись, дорогая. Или ты хочешь, чтоб я был влюблен в тебя, или тебе насрать.

Я хочу и то и другое, и в этом, черт возьми, проблема.

– Как бы там ни было, я видел тебя раньше. Но ночью в баре, когда посмотрел тебе в глаза, сидя в другом конце бара, произошло что-то волшебное, – сказал он. – Знаю, ты тоже это почувствовала.

Я поднимаю сэндвич, откусываю маленький кусочек и жую очень медленно, чтобы оттянуть ответ. Он снова пугает меня своим уверенным взглядом и не терпящим возражений тоном. Никогда не встречала парня, который может бросаться фразами вроде «любовь с первого взгляда» или «произошло что-то волшебное», не покраснев или хотя бы не засмущавшись.

Наконец я заставляю себя ответить ему.

– Единственное волшебство, которое случилось, состоит в том, что нам понравилось увиденное. Феромоны, Такер. Ничего больше.

– Только отчасти, – соглашается он, – в этом было что-то большее, чем просто феромоны, ты это знаешь. Была связь в тот момент, когда мы взглянули друг на друга.

Я поднимаю к губам свою диетическую колу и выпиваю почти половину.

– Хочу убедиться в этом. Думаю, было бы глупо этого не сделать.

– А я думаю… – ищу слова, – думаю…

Думаю, ты самый очаровательный парень, которого я встречала.

Ты потрясающий в постели, и я хочу заняться с тобой сексом снова.

И еще думаю, если бы мне можно было разбить сердце, ты мог бы это сделать.

– Я вчера ясно выразилась, – наконец говорю я, – что не заинтересована в отношениях и даже в приятеле для траха. Мне нужен был секс. Ты мне его дал. Это все.

От меня не ускользает разочарование, промелькнувшее в его взгляде. С ним приходит боль сожаления, отчего мой живот болезненно скручивает, но я уже выбрала свой путь, и мне нужно смотреть дальше. А я очень хороша, когда дело доходит до того, чтобы придерживаться взятого курса.

– Знаю, что вы, спортсмены, чертовски упрямы и не сдаетесь, если хотите чего-то, и все же… – я перевожу дух, – прошу тебя сдаться.

Он сжимает зубы.

– Сабрина…

– Прошу. – Я добавляю голосу нотку отчаяния. – Просто сдайся, ладно? Я не хочу ничего начинать и идти на свидание. Хочу просто… – Я поднимаюсь, но ноги не держат меня. – Просто пойти на урок, и все.

После бесконечно долгого молчания он тоже встает.

– Конечно, дорогая. Если ты этого хочешь.

Это не насмешка, тут нет даже намека на обещание вроде: Конечно, дорогая, я сдамся… сейчас. Но буду преследовать тебя до тех пор, пока не измотаю.

Нет, в его словах звучит твердость, от которой мне становится грустно. Джон Такер – очевидно, человек слова, и хотя стоило бы восхищаться этим, я вдруг понимаю, что лгу себе, потому что это я чувствую разочарование.

– Увидимся, – говорит он хрипло.

А потом без лишних слов уходит, оставив меня в ужасе смотреть ему вслед.

Я знаю, что поступила правильно. Даже если бы у меня была куча свободного времени, чтобы проводить его с Такером, в моей жизни нет места таким как он. Он милый и искренний, и, очевидно, у него есть деньги, тогда как я стервозна, измучена и живу в канаве. Он может все что угодно говорить о связи с первого взгляда, но это не изменит реальности.

Я неподходящая девушка для Джона Такера и никогда ею не буду.

6

Такер

Тренировка – дерьмо. Команда просто не сработалась в этом сезоне, и тренер Дженсон безжалостно наседает на нас из-за того, что у нас есть несколько проигрышей, портящих нашу статистику. Вчерашнее поражение тяжело сказалось на нас: команда второго дивизиона не должна была размазывать по льду наши задницы, но тем не менее сделала это.

Из-за нового тренера, Фрэнка О’Ши, все стало только хуже. Я благодарю свою счастливую звезду, что не играю в защите. О’Ши, кажется, объявил вендетту Дину: постоянно выкрикивает его имя и заостряет внимание на его ошибках.

Щеки Дина становятся красными, как помидоры, всякий раз, как О’Ши открывает рот. Если верить Логану, этот человек был ведущим тренером в средней школе Дина. У них, очевидно, есть какое-то общее прошлое, но Дин не делится этим, хотя заметно переживает по этому поводу. О’Ши не только постоянно приказывал ему заниматься сверхурочно, но, очевидно, еще и заставил Дина тренировать детскую команду в начальной школе города.

После замены я подкатываю к скамейке и тяжело прислоняюсь к стене, затем вливаю в рот немного воды и наблюдаю, как Гаррет пересекает синюю линию. Сегодня мы до сих пор еще не открыли счет – настолько все плохо. Мы не можем открыть счет, даже когда играем сами с собой, и это не потому, что наши вратари в отличной форме… Никто из форвардов не может собраться, включая меня.

Звучит свисток. Тренер начинает орать на одного из младших защитников за то, что тот прошляпил шайбу.

– Что это было, Келвин? У тебя была возможность для передачи, а ты решил ее упустить?! – Тренер готов рвать на себе волосы.

Я его не виню.

– Я бы сделал эту передачу, если бы был там, – ворчит рядом Дин.

Я смотрю с сочувствием. Одним из первых распоряжений О’Ши было сменить расстановку игроков. Он поставил Дина в пару с Бродовски, а Логана – с Келвином, тогда как все мы знали, что Логан и Дин в паре несокрушимы.

– Уверен, О’Ши скоро поймет свою ошибку.

– Да, точно. Это наказание. Сукин сын ненавидит меня.

Мое любопытство вновь задето.

– Почему это?

Дин становится мрачнее.

– Не беспокойся об этом.

– Не уверен, знаешь ли ты, – весело говорю я, – но секреты убивают дружбу.

Он ржет.

– Точно хочешь поговорить о секретах? Где, мать твою, ты был все выходные?

Я мгновенно стираю с лица веселое выражение. Я нормально отношусь к тому, чтобы посвящать своих друзей в свои любовные дела, но не хочу обсуждать Сабрину с Дином, особенно когда знаю его мнение о ней. Кроме того, о чем тут, мать его, говорить? Она отшила меня. Я позвал ее на свидание, а она ясно дала понять, что этого никогда не будет.

Если бы был хоть малейший шанс, что она примет мои ухаживания, может, я бы и не согласился с ее ответом. Может, пересекся бы с ней после уроков еще несколько раз, купил бы еще пару сэндвичей, применил бы свой шарм, налегая на южный акцент всякий раз, когда чувствовал бы, что она ускользает.

Но я видел ее взгляд. Сабрина была уверена в том, что сказала: она больше не хочет видеть меня. И хотя я не прочь проявить настойчивость, я не собираюсь бегать за кем-то, кто не заинтересован во мне.

И все-таки это хреново. Когда мы сидели на той скамейке, больше всего на свете я хотел затащить ее к себе на колени и трахнуть прямо там, плевать на прохожих. Сам Дин мог бы стоять там, постукивая по циферблату часов, но я бы не остановился. Мне понадобилась вся сила воли, чтобы подавить животный инстинкт, но, черт, что-то в этой девушке…

Она не просто красотка, хотя это вовсе не мешает. Она… проклятье, я даже не могу выразить это словами. У нее жесткий фасад, но внутри она мягкая как масло. Я вижу проблески ранимости в ее бездонных темных глазах и просто хочу… заботиться о ней.

Парни рассмеялись бы, если бы знали, о чем я сейчас думаю. А может, и нет: они и так каждый день издеваются надо мной из-за моей «заботливости».

Дома я – повар, делаю большую часть уборки и слежу за тем, чтобы техника находилась в рабочем состоянии. Так меня воспитала мама. Отца не было – он умер, когда мне было три года, так что я едва его помню. Но мама всеми силами пыталась сделать так, чтобы я не ощущал его отсутствие, а отца, которого мне все же недоставало, заменили тренеры по хоккею.

Техас – футбольный штат. Я бы, вероятно, пошел по этому пути, если бы в пять лет не побывал на каникулах в Висконсине. Раз в год мы с мамой навещали сестру моего отца в Грин-Бее. Или, по крайней мере, пытались. Иногда на это не было денег, но мы старались изо всех сил.

Во время той поездки тетя Нэнси одела меня и взяла на каток. В Грин-Бее чертовски холодно – полагаю, это ночной кошмар большинства людей, – но мне понравился мороз на щеках и то, как холодный воздух свистит в ушах на открытом катке. Несколько детей постарше устроили игру в хоккей, и я кайфовал, глядя, как они стремительно носятся с шайбой. Эта игра казалась очень веселой. Когда на следующей неделе мы с мамой вернулись в Техас, я объявил, что хочу играть в хоккей. Она снисходительно рассмеялась, но все же нашла круглогодичный каток в часе езды от дома.

Думаю, она считала, что я это перерасту. Вместо этого я влюбился в хоккей еще больше.

И вот я здесь, на Восточном побережье, в колледже Лиги плюща, играю в хоккей за команду, которая выиграла три национальных чемпионата подряд. Но у меня такое чувство, что четвертого раза не будет, судя по тому, какие результаты мы показывали в последнее время.

– Что, забыл, как разговаривать?

Я смотрю через плечо и вижу, что Дин подозрительно разглядывает меня. Что? А, точно, он хочет знать, что я делал в выходные.

– Просто тусовался с друзьями, – неопределенно отвечаю я.

– С какими друзьями? Все твои друзья тут… – Он обводит рукой зал. – И я точно знаю, что ты не был ни с кем из них.

Я пожимаю плечами.

– Ты не знаешь этих ребят.

Затем я снова перевожу взгляд на лед, а Дин рядом ворчит:

– Боже правый, ты хуже Энтони и Марии-Терезы.

Я резко поворачиваю голову обратно.

– Что, прости?

– Забудь, – бормочет он.

Кто, черт возьми, эти Энтони и Мария-Тереза? Точно так же, как Дин знает всех моих друзей, я знаю всех его и уверен, что мы незнакомы ни с кем с такими именами. Но как бы там ни было, я не хочу, чтобы он допытывался, так что не буду докапываться к нему сам.

– Мать вашу, да! – орут с другого конца скамейки.

Я перевожу взгляд на лед как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гаррет посылает шайбу мимо Патрика, нашего старшего вратаря. Это первая и единственная забитая шайба в игре, и все парни на скамейке восторженно колотят перчатками по стене.

Тренер дает свисток и распускает нас, так что мы заканчиваем тренировку на хорошей ноте. Или вроде того. Защитников опять просят задержаться, и я читаю разочарование во взглядах Дина и Логана. О’Ши должен блеснуть, если хочет завоевать расположение этой команды.

В раздевалке я стягиваю свой потный свитер и защиту, скидываю штаны прямо на блестящий пол. У нас не зал, а произведение искусства. Огромная раздевалка, шкафчики, обитые мягкой кожей, и первоклассная система вентиляции. Тут лишь слегка пахнет старыми носками.

Гаррет встает рядом и стягивает с себя шлем. Его темные волосы намокли от пота и липнут ко лбу. Он поднимает руку, чтобы зачесать их назад, и я вижу крутую татуировку в виде языков пламени на его бицепсах. При взгляде на нее я каждый раз думаю, что мне тоже нужно тату, но потом вспоминаю уродство на ноге Холли, которое он получил после победы на первом чемпионате. Прошло три года, а он до сих пор носит длинные носки, чтобы скрывать его.

– Думаешь, мы когда-нибудь вспомним опять, как играют в хоккей? – криво усмехается Гаррет.

Я фыркаю.

– Сезон только начался. Все будет нормально.

Он не выглядит уверенным, как и Хантер Девенпорт, который подходит с унылым видом.

– Мы играем все хуже и хуже, – рычит первокурсник так, как рычат обычно восемнадцатилетки, а потом швыряет перчатку в стену.

Я быстро оглядываюсь и вздыхаю с облегчением, не увидев тренера. Он бы срал кирпичами, если бы узнал, что один из нас истерит в раздевалке.

– Расслабься, малыш, – говорит Хантеру юниор Майк Холлис. Он стоит с голым торсом и снимает штаны. – Кому какое дело, если мы проигрываем на тренировке?

– Дело не в тренировке, – огрызается Хантер. – Дело в том, что мы – отстой.

Холлис склоняет голову.

– Ты трахался прошлой ночью, ведь так?

Темноволосый первокурсник хмурится.

– А это тут при чем?

– При том. Мы опозорились в этой игре, нам надрали задницу, но телочки все еще выстраиваются в очередь, чтоб пососать твою шишку. Неважно, выигрываем мы или проигрываем: мы по-прежнему хоккеисты и рулим этой школой, приятель.

– Слова человека без амбиций, – говорит Гаррет, скривив губы.

Холлис пожимает плечами.

– Слушай, не все тут нацелены стать профи, как ты. Некоторые счастливы делать это просто ради телок.

Тяжелый вздох раздается с другого конца длинной скамейки, стоящей перед нашими шкафчиками. Колин «Фитци» Фитцджеральд, огромный юниор с растрепанными волосами и татушками числом больше, чем у байкера, подходит и дает Холлису поджопник.

– Ты хоть когда-нибудь не говоришь о телках? – спрашивает Фитци.

– С чего бы мне говорить о чем-то другом? Телки – это круто.

Тут он прав. К сожалению, у меня не будет никаких крутых телок по меньшей мере… хм, месяц? Два? Не знаю, сколько времени понадобится моему члену, чтобы забыть Сабрину Джеймс. Если пересплю с кем-то сейчас, то буду сравнивать ее с Сабриной, а это неправильно.

– Кстати, – вдруг говорит Холлис, – раз уж речь зашла о телках…

Гаррет закатывает глаза.

– Я собираюсь в Бостон на эти выходные, – продолжает Холлис, – завалюсь к брату. Хотите со мной? Пробежимся по барам, ночным клубам, склеим крутых телок и хорошо проведем время.

Капитан команды хмурится.

– У нас игра в субботу.

Холлис машет рукой.

– Мы вернемся вовремя.

– Хорошо бы, – Гаррет пожимает плечами. – В любом случае я не смогу выбраться: у нас с девушкой планы на выходные. – Прежде чем он разворачивается к душевой, я замечаю на его лице отсутствующее выражение, смесь задумчивости и чистого блаженства.

Я с трудом подавляю зависть. Гаррет с Ханной вместе уже год, и кажется, что огонь этой новой любви никогда не потухнет. Он настолько влюблен в свою девушку, что даже противно. То же относится и к Логану, который недавно сошелся со своей подружкой Грейс и успел воспеть свою любовь к ней по радио.

Это как-то… неправильно. Выходит, два лучших игрока уже остепенились, хотя из всех именно я был тем парнем, который больше других хотел отношений и обязательств. Когда впервые приехал в Брайар, я решил, что встречу женщину своей мечты – ту самую, – пока буду осваиваться на первом курсе, повстречаюсь с ней четыре года и сделаю предложение по окончании школы. Но все вышло не так. У меня была куча девушек, со многими я спал, но ни одна из них не была той самой, тогда как Гаррет и Логан нашли возлюбленных, даже не прилагая усилий. Удачливые сукины сыны.

– Так что? – подначивает Холлис. – Бостон. Холостяцкие выходные. Ты с нами?

Мой первый порыв – сказать «нет», но разум цепляется за слово «Бостон». Сабрина сказала, что не хочет видеть меня снова, но… неужели она действительно велит мне убраться, если мы вдруг столкнемся в городе? Она живет там, и так уж получилось, что я знаю ее адрес, так что… кто знает, верно? Может быть, турне по забегаловкам приведет нас с парнями в какой-нибудь замечательный бар в ее районе. Или мы случайно налетим друг на друга. А может…