Текст книги "Цель"

Может, ты начинаешь преследовать ее?

Я подавляю вздох. Ладно, мой разум действительно забрел на опасную территорию. Но, даже зная это, я не могу удержаться:

– Конечно, я с вами. И был бы не прочь посмотреть, как играют «Брюинз», сидя в спортбаре или где-нибудь еще.

– Я тоже, – решается Фитци. – Хочу наведаться в игровые магазины в центре. У них есть эрпэгэшки, которых не найти в Интернете. Придется смириться с этим и потратить немного денег.

Холлис в ужасе переводит взгляд с меня на Фитци.

– Игра «Брюинз»? Игровой магазин? Почему я с вами дружу?

Я изгибаю бровь.

– Хочешь, чтобы мы остались?

– Нет. – Он тяжко вздыхает. – Но я попытаюсь притвориться, что вы со мной ради телок.

Я фыркаю и похлопываю его по плечу.

– Если тебе станет легче, то, само собой, мы с Фитци…

Гляжу на Фитци и подаю ему знак рукой.

– …  тобой ради телок, – завершаем мы в унисон.

7

Сабрина

Я едва передвигаю ноги к тому времени, как возвращаюсь домой из Брайара.

Не могу решить, что ненавижу больше: выходные, когда зависаю в клубе до двух-трех ночи, а затем сортирую письма и посылки с четырех до одиннадцати, или будние дни, когда у меня либо уроки по утрам и почта – после, либо безбожно ранняя смена на почте, после которой начинаются уроки. Сегодня у меня – последнее, так что чувствую себя смертельно уставшей, когда роняю свой рюкзак на пол в коридоре.

Если бы даже я захотела снова встретиться с Такером, а большая часть моего тела голосует «за», я слишком измучена, так что меня хватило бы лишь на то, чтобы лечь на спину.

Хотя… это было бы не так уж плохо. Он мог бы трогать меня там и медленно трахать, а мне оставалось бы просто лежать и наслаждаться.

Я мысленно отвешиваю себе подзатыльник. Такер и его большой член – последнее, о чем следует думать.

На кухне бабуля, одетая в облегающие джинсы, растянутый лайкровый топ и свои любимые пушистые розовые тапки, помешивает что-то в кастрюле на плите.

– Пахнет чудесно, – говорю я ей.

Кипящий красный соус наполняет кухню божественным ароматом, от которого живот урчит и напоминает мне, что сегодня я съела только бублик на завтрак перед работой.

– Девочка, ты выглядишь так, будто сейчас рухнешь. Присядь. Ужин будет готов через минуту.

Мне не нужно говорить дважды, но, когда я вижу пустой стол, делаю крюк, чтобы захватить тарелки и столовые приборы. Через дверной проем замечаю макушку Рэя, пялящегося в телевизор. Наверное, он дрочит – от этой мысли меня передергивает. Я достаю тарелки из серванта.

– Что будешь, молоко или воду? – спрашиваю я, накрывая на стол.

– Воду, детка. Мне кажется, я растолстела. Ты знала, что Энн Хэтэуэй не переносит лактозу? Она вообще не ест молочку. Может, тебе тоже стоит подумать о том, чтобы исключить ее из своего рациона?

– Бабуль, это значит никакого сыра или мороженого. Я всегда буду поддерживать руками и ногами то, что производят коровы, если только врач не скажет, что молочка меня убьет.

– Я лишь говорю, что она может быть причиной, по которой ты чувствуешь постоянную усталость. – Она показывает на меня ложкой.

– Нет, уверена, это потому, что я работаю на двух работах и учусь на очном, – сухо отвечаю я.

– Если она прекратит есть молочку, то наконец перестанет быть мелкой сучкой? – спрашивает Рэй, неспешным шагом заходя в кухню. На нем те же треники, что и обычно. Ткань на мошонке настолько истончилась, что, клянусь, сквозь нее просвечивает розовая кожа.

К горлу подкатывает тошнота, и я отворачиваюсь, прежде чем он успевает окончательно испортить мне аппетит.

– Рэй, не начинай, – недовольно одергивает бабуля. – Детка, передашь мне дуршлаг?

Отчим пихает меня, когда я прохожу мимо:

– Она с тобой разговаривает.

– Само собой. Она ведь знает, что говорить с тобой – все равно что общаться с диваном. Тот же результат.

Я ставлю стакан с водой перед бабушкой и спешу к раковине, чтобы достать дуршлаг. Бабуля сливает соус в миску, пока я занимаюсь лапшой.

Рэй тем временем прислоняется к холодильнику и, словно ленивая жаба, наблюдает, как мы суетимся на кухне.

Ненавижу этого человека всем сердцем. С того момента, как мать привела его домой, чтобы познакомить нас, когда мне было восемь, я поняла, что попала в беду. Я так и сказала маме, но она никогда не прислушивалась к дочери. И, как оказалось, не умела быть рядом. Мама сбежала с другим мерзавцем, когда мне было шестнадцать, и с тех пор я ее не видела. Она звонит несколько раз в год, чтобы «отметиться», но, подозреваю, она не планирует возвращаться в Бостон.

Я даже не знаю, где она сейчас живет. Но точно знаю, что у Рэя нет причин жить тут. Он не мой отец: этот титул закреплен за куском дерьма, который бросил маму после того, как она залетела, и он точно не часть семьи. Думаю, единственная причина, по которой бабушка держит его здесь, в том, что он платит треть ренты. И, полагаю, спит она с ним по той же причине. Потому что это удобно.

Но, боже, он такой никчемный! Думаю, даже черви воротили бы от него носы. Если бы у червей, конечно, были носы.

Только когда стол полностью накрыт и паста готова к подаче, Рэй садится.

– Где хлеб? – требовательно спрашивает он.

Бабуля вскакивает со стула.

– Черт. Он в духовке.

– Я сделаю, – говорю я ей. – Сиди на месте.

Хотя бездумные замечания бабули могут ранить, эта женщина все же воспитывала меня, одевала и кормила, тогда как Рэй сидел на своей жирной заднице, курил травку и дрочил во время спортивных передач по телику.

Я бросаю взгляд на его спину и впервые замечаю заткнутый за пояс штанов белый конверт. Может, это счета? Последний раз, когда он прятал их от нас, потому что просмотрел дюжину платных порнофильмов, у нас образовалась задолженность за три месяца. Наш бюджет не страдает, только если нет неожиданных сюрпризов вроде этого.

Я вынимаю булочки из духовки, складываю их в корзинку и несу к столу. Затем нагибаюсь и достаю конверт из штанов Рэя.

– Что это? – требовательно спрашиваю я, помахивая им в воздухе. – Счет?

– Это ведь не те грязные шоу, Рэй? – уголки тонких губ бабушки опускаются.

Он краснеет.

– Конечно, нет. Я же сказал, что не смотрю их больше. – Рэй склоняется на стуле, чтобы льстиво улыбнуться мне. – Это для тебя. – Он вырывает конверт из моих рук и проводит им под носом. – Как по мне, пахнет злобной сукой.

Алый цвет края заставляет сердце биться быстрее. Я делаю выпад в сторону конверта, но Рэй высоко поднимает руку, заставляя меня сжаться. Боже, ненавижу его.

– Отдай ей письмо, – приказывает бабушка. – Еда стынет.

– Я просто пошутил, – говорит он, кладя письмо рядом с моей тарелкой.

Мой взгляд застывает на алом щите в верхнем левом углу.

– Открой его, – настаивает бабуля.

В ее голосе чувствуется нетерпение. Она может насмехаться надо мной по поводу моего никчемного образования и нелепых мечтаний, но, думаю, глубоко внутри она чертовски взволнована. По крайней мере, она может использовать эту новость, чтобы взять верх над другими дамами в ее парикмахерской, чьи внучки заводят детей, вместо того чтобы поступать в Гарвард.

Вот только… конверт очень тонкий. Все мои письма о приеме в колледж приходили в гигантских конвертах, полных симпатичных брошюр и каталогов.

– Она напугана тем, что, возможно, не поступила. – Слова Рэя наполнены одновременно презрением и ликованием.

Я хватаю письмо и открываю его ножом отчима. Оттуда выпадает один-единственный листок. В нем несколько абзацев, ни один из которых я не читаю полностью, просматривая письмо в поисках самых важных слов.

«Поздравляем вас с поступлением в Юридическую школу Гарварда! Надеюсь, вы присоединитесь к нам в Кембридже как ученица…

– Ну? – подталкивает бабуля.

Самая широкая улыбка в истории человечества расплывается по моему лицу. Голод, усталость, раздражение от присутствия Рэя – все отходит на второй план.

– Я… поступила! – пищу я и, повторяя эти слова, перехожу на крик: – Я поступила! О боже, поступила!

Я машу письмом в воздухе и ношусь по кухне в диком танце. Обычно я не позволяю себе расслабиться перед Рэем, но прямо сейчас этот ублюдок даже не существует для меня. Восторг и облегчение накрывают меня волной, настолько сильной, что я не могу устоять на ногах, падаю на плечи бабушки и крепко ее обнимаю.

– Полагаю, теперь ты станешь ужасно высокомерной, – ворчит она, но мне все равно.

– Не-а, это не делает ее особенной, – протягивает Рэй. – У нее две дырки, как и у любой другой сучки. Три, если считать рот.

Я жду, что бабушка защитит меня, но, очевидно, сейчас ревность одерживает в ней победу над гордостью, и она смеется в ответ на это отвратительное замечание. Вот так просто заканчивается мой праздник с этими людьми. Жду не дождусь, когда уберусь из дома.

И все же прямо сейчас ничто не может повлиять на мое счастье. Я кручусь на каблуках и вальсирую по коридору, направляясь к телефону, чтобы сообщить девчонкам.

– Как насчет ужина? – кричит вслед бабушка.

Я игнорирую ее и иду дальше. В своей спальне бросаюсь на кровать и пишу подругам:

Я поступила.

Хоуп опережает Карин на миллисекунду.

О БОЖЕ! Поздравляю!!!

Карин отвечает: ФОТКУ! ФОТКУ! ФОТКУ!

Я делаю фото письма и отсылаю его. Пока жду их ответа, возвращаюсь на кухню, накладываю в тарелку пасту, запихиваю в рот пирожок и бегу обратно в спальню. Бабушка и Рэй говорят что-то, но я их не слышу. Меня переполняет радость.

Когда возвращаюсь, нахожу в телефоне дюжину сообщений.

Хоуп: <3

Карин: ЛЮБЛЮ! ЛЮБЛЮ! ЛЮБЛЮ! ТЫ потрясающая!

Хоуп: Я так тобой горжусь. ТЫ станешь лучшим юристом В МИРЕ. Прошу, скажи, что будешь представлять меня, когда меня вызовут в суд.

Карин: ЭТО ЛУЧШАЯ НОВОСТЬ!

Хоуп: Когда мы сможем выбраться в город? Отказы не принимаются.

Я жую свою булочку, набирая ответы.

Я: А) У вас обеих теперь есть пожизненная бесплатная юридическая помощь.

Б) Давайте отпразднуем завтра. Я обещаю заказать достаточно, чтобы опустошить ваши кредитки.

Хоуп: Не может быть! Резервирую места в «Сантино».

Карин: Там нужно резервировать стол?!

Хоуп: Понятия не имею. Просто так говорят. Но мы можем снова поехать в «Мэлоун», если хочешь праздничного секса.

Я: У меня все еще остался номер того парня с прошлой субботы. Как насчет тебя? Твой огород вскопали прошлой ночью?

Они ходили без меня на вечеринку к Бо Максвеллу. Интересно, был ли там Такер? Если да, то кто был в его машине на этот раз? Мысль о его больших мозолистых руках на груди другой девушки заставляет меня стиснуть зубы от зависти, но я не имею права ревновать. В конце концов, я заблокировала его номер и недвусмысленно дала понять, что не хочу идти с ним на свидание.

Так почему тогда ты разблокировала его номер?

Насмешливый голос в моей голове заставляет меня закусить губу. Ладно, допустим, я разблокировала его номер. Но не потому, что хотела пойти с ним на свидание или что-то вроде, – просто подумала, что это может быть удобно в случае… в чрезвычайном случае.

Боже, как жалко это звучит.

Мой телефон разрывается, отвлекая меня от мыслей.

Карин: Нет, я была ангелом.

Хоуп: Лгунья! Боже, какая же ты лгунья. Когда она спустилась вниз, копна волос у нее на голове была больше, чем у Шер. Пошли ей фото своей груди. Прямо сейчас, или это сделаю я.

Карин: Ладно. Ненавижу тебя!

Иногда мне хочется жить с ними. Я возвращаюсь к пасте и жду фото от Карин. Когда картинка приходит, я едва не давлюсь макарониной.

Я: Ты что, целовалась с молодым волком?

Карин: Нет. С Брэдом Алленом.

Я шарю в базе данных своей памяти и вспоминаю парня ростом шесть футов четыре дюйма с круглым милым лицом.

Я: Нападающий форвард? Он похож на херувима!

Карин: Ага. Оказывается, он зациклен на засосах. Хорошо, что сейчас холодно, потому что топик после такого не наденешь.

Я: Кроме того что он пытался напиться крови из твоих сисек, тебе понравилось?

Карин: Было неплохо. Он знает, как пользоваться своим инструментом.

Я: Ха-ха! Моя теория про спортсменов подтверждается!

Хоуп: Судя по Такеру и Брэду Аллену, похоже, что гипотеза Би верна.

Карин: Вы обе знаете, что научные методы работают совсем не так, правда?

Я: Ага, но нам все равно.

Хоуп: Значит ли это, что ты повторишь с Такером?

Я: Сомневаюсь. Он хорош, но где мне взять время?

Мы переписываемся еще несколько минут, но мой всплеск адреналина уже на исходе. Я ставлю наполовину опустошенную тарелку на прикроватную тумбу и прижимаю к груди письмо из Гарварда. Это все происходит на самом деле. Все то хорошее, ради чего я так усердно трудилось, сбывается. Теперь ничто меня не остановит.

Я засыпаю с широкой, счастливой улыбкой на лице.

***

«В другой раз, курочки», – пишу я девчонкам на следующее утро после того, как Хоуп спрашивает, не пообедаю ли я с ними.

Хоуп: Ох, ну почему?

Я: Профессор Фромм пригласила меня посетить кампус, так что я прогуливаю свой последний урок и возвращаюсь в Бостон. И, к вашему сведению, я слишком хороша для вас.

Хоуп: Целую! Напиши, как все прошло. Жду не дождусь следующего года, когда мы все будем студентами в Бостоне!!!

Карин на уроке, но я знаю, что получу от нее сообщение, как только он закончится.

Я сажусь на красную ветку, ведущую к Гарвардской площади. Готова поклясться, даже станция метро тут пахнет лучше, чем все остальные остановки на линии, где воняет мусором, застарелой мочой и бомжами. Капмус прекрасен. Хочется широко раскинуть руки и закружиться в нелепом танце от счастья.

Согласно моей карте, около восемнадцати зданий, составляющих юридическую школу, находится на другой стороне кампуса. Нет причин для спешки, так что я пользуюсь моментом и неспешно иду, восхищаясь массивными кирпичными зданиями, деревьями, которые все еще не сбросили последнюю листву, и акрами кое-где еще зеленой травы. Это словно Брайар на стероидах. Даже студенты тут кажутся умнее, обеспеченнее и ходят с важным видом.

Большинство из них носит то, что я называю «униформой богатых девочек»: мокасины от Sperry, джинсы Rag & Bone и толстовки от Joie – те, что выглядят так, будто их достали со дна помойного бака, но на самом деле стоят пару сотен баксов. Я знаю это лишь благодаря гардеробу Хоуп.

Но то, что моя черная юбка и белый топ куплены в дисконте, не значит, что я не вписываюсь в это общество. Может, у меня и не так много денег, как у других, но я бы поставила свои мозги против мозгов любого здешнего студента.

Открываю настежь двери в «Эверетт», здание, где расположен офис профессора Фромм. На стойке регистрации представляюсь. Мне дают журнал, в который нужно вписать свое имя, а затем приглашают присесть.

Я жду не больше минуты, как из бокового коридора, который я не заметила при входе, появляется молодой человек в бело-голубой клетчатой рубашке и темно-синем галстуке.

– Здравствуйте. Я – Кейл Делакруа, – он протягивает руку.

Я автоматически пожимаю ее, не понимая, зачем он тут, и в то же время задаваясь вопросом, кому может прийти в голову назвать своего ребенка Кейл.

– Сабрина Джеймс.

– Отлично. Добро пожаловать в Центр юридической помощи. Вот бланк заявления. Если будет нужна помощь, свистни.

Он сует мне планшет с листом бумаги. Я просматриваю документ, не вполне понимая, зачем нужно заполнять бланк, чтобы увидеть профессора Фромм. Выдергиваю ручку из зажима и вписываю свое имя, но вдруг замираю. Не люблю выглядеть глупо, но сейчас понимаю, что лучше спросить, какого черта тут творится.

– Это юридическая помощь? Послушайте, я не…

Он перебивает меня:

– Не беспокойтесь, для этого и нужна юридическая помощь. Для малоимущих. – От последнего слова буквально веет снисхождением.

Волосы на голове встают дыбом.

– Я знаю, но…

– Вы не читаете по-английски? Hablo español? – Он вырывает планшет у меня из рук, переворачивает листок и сует обратно. Теперь форма написана на испанском.

– Я говорю по-английски, – рычу я сквозь стиснутые зубы.

– О, ладно. Я могу заполнить вашу форму, если вы не можете читать или писать. Тут много людей с такого рода проблемой. Это домашние проблемы? С владельцем дома или с жильцом? Мы не занимаемся гражданскими правонарушениями. – Он снова одаривает меня высокомерной улыбкой.

– Я студентка, – говорю я ему. – То есть буду студенткой.

С минуту мы смотрим друг на друга, пока он пытается переварить мои слова. Когда он наконец понимает, этот смертельно-бледный парень становится еще бледнее.

– Вы студентка? Боже, я думал…

Я знаю, что он думал. Он взглянул на мое потертое пальто и сразу же причислил меня к малоимущим, нуждающимся в бесплатной юридической помощи. И самое унизительное в этом, что он не ошибся. Если бы мне понадобился адвокат, я бы не смогла заплатить за него.

– Какие-то проблемы? – вмешивается новый голос. Позади Кейла появляется женщина-жираф со сцепленными за спиной руками.

– Нет, никаких проблем, профессор Стейн, – Кейл натянуто мне улыбается, но в его глазах читается предупреждение: не стоит меня подставлять.

Я скалюсь ему в ответ.

– Дейл решил, что я ваша клиентка, но мне назначена встреча с профессором Фроммом.

Женщина изучающе смотрит на меня, быстро оценивая ситуацию. Забирая у меня из рук планшет, она кивает в сторону лестницы.

– Второй этаж, первая дверь слева. – Она передает планшет Кейлу.

– Меня зовут Кейл, – шипит он, напряженно удаляясь прочь.

Профессор качает головой.

– Новые студенты, – говорит она в неубедительной попытке извиниться, прежде чем отправиться в противоположном направлении.

Когда Кейл исчезает в конце коридора, я слышу приветствующий его высокий голос.

– Боже, это было так смешно. Ты правда принял эту девушку за испаноговорящую эмигрантку?

Я должна идти дальше, но мои ноги будто приросли к полу. Девушка на ресепшене с сотраданием смотрит на меня.

– Ты видел, во что она одета? – доносятся из коридора протесты Кейла. – Эту одежду не приняли бы даже на благотворительном сборе в пользу жертв домашнего насилия, который мы проводим каждый год.

Появляется новый голос.

– Над чем смеетесь, парни?

– Кейл принял студентку, пришедшую к профессору Фромму, за бомжа.

С горящими от стыда щеками я встречаюсь взглядом с девушкой на ресепшене.

– Вам стоит сделать что-нибудь с этой акустикой.

Она пожимает плечами.

– Если думаете, что это – худшее из того, что я слышу здесь каждый день, вас ждет большой сюрприз.

О, это утешает. Мысль о том, чтобы задержаться тут, уже не так привлекательна, так что я бегу, перескакивая сразу через две ступеньки. Дверь к профессору Фромм располагается в конце лестницы. Профессор разговаривает по телефону, но сразу же замечает меня.

– Сабрина, входи. – Прикрыв ладонью трубку, она жестом приглашает меня войти. – Я освобожусь через минуту. – Она прощается с собеседником на том конце провода. – Мне пора идти. Студент пришел. Не забудь забрать вещи из химчистки.

Офис заставлен книгами, большая часть – это юридические издания, отличающиеся твердыми оливковыми обложками с золотым тиснением на корешке: North Eastern Reporter.

Я присаживаюсь в черное кожаное кресло, стоящее перед письменным столом, и невольно задаюсь вопросом, каково будет находиться по другую сторону. Это будет значить, что я достигла цели, и никто больше не примет меня за человека, пришедшего за бесплатной юридической помощью.

– Итак… поздравляю! – Она лучезарно улыбается. – Я думала сказать еще тем вечером, но не хотелось портить сюрприз.

– Спасибо. Не могу передать, насколько я взволнована.

– Твои рекомендации безупречны, но… – она делает паузу, и сердце начинает бешено стучать.

Она же не может отобрать мое место, не так ли? Раз оно мое, оно не может быть аннулировано, верно?

– Келли упоминала, что ты трудишься на двух работах, – заканчивает она.

– Да, официанткой и сортировщиком корреспонденции на почте. – Профессор Гибсон точно знает, где я работаю официанткой, но объяснила, что Гарварду это знать необязательно. – Но я планирую уволиться с обеих работ до начала занятий.

Это радует Фромм.

– Хорошо. Я надеялась, что ты это скажешь. Хотя в системе образования уже не отчисляют, как раньше, каждого второго, у нас все же есть студенты, завершающие обучение после первого года. Не хочу, чтобы ты стала одной из них. Этой осенью нужно сосредоточиться на учебе. Предполагается, что за одну ночь вы должны будете усваивать информации больше, чем старшеклассники усваивают в семестр.

Она вынимает две книги из стопки на полу и толкает их ко мне. Судя по названиям, одна – по административному праву, а вторая – об искусстве письма.

– Когда у тебя будет время, предлагаю ознакомиться с этим, попрактиковать письмо. Ручка здесь – сильнейшее оружие. Если хорошо пишешь, то будешь много ездить по разным местам. Вторая книга – об административных законах. Многие люди заходят в тупик, когда сталкиваются с различиями между практикой регулирования и корпоративным и гражданским правом. Неплохо быть на шаг впереди них. – Она еще раз подталкивает книги ко мне.

– Спасибо, – благодарю я, забираю книги и кладу их на колени.

– Не за что. Передавай привет Келли, когда вернешься в Брайар.

Ладно. Очевидно, я могу идти.

– Спасибо, – неловко повторяю я, затем беру книги и встаю.

Я пропустила уроки, ехала на метро, попала в унизительную ситуацию с придурком по имени Кейл, и ради чего? Пятиминутного разговора и двух книг?

Когда я подхожу к двери, профессор Фромм снова окликает меня.

– И, Сабрина, позволь дать тебе совет. Потрать немного денег на свой гардероб. Это поможет почувствовать себя как дома, и играть сразу же станет легче. Одевайся так, как одевалась бы для работы, которую ты хочешь, а не для той, которая у тебя есть.

Я киваю, надеясь, что мои щеки не горят огнем. А я-то думала, время «унизь Сабрину» закончилось.

На обратном пути через кампус все выглядит немного мрачнее. На этот раз я замечаю, что большие участки лужайки на самом деле в основном порыжели, а деревья стоят голые, почти без листьев. Студенты до жути однотипны: богатые и привилегированные.

Я добираюсь домой, швыряю книги на комод и ложусь на кровать. Краска в углу рядом с окном потрескалась и пожелтела. Здесь все время текла вода, сколько я себя помню, но, заикнувшись однажды об этом бабушке и получив в ответ пустой взгляд, я больше не поднимала тему ремонта.

Переворачиваюсь на спину и лежу, уставившись в потолок. Штукатурка на нем тоже потрескалась, а кое-где проглядывают коричневатые пятна, которые всегда озадачивали меня. Может, крыша течет?

Я чувствую прилив стыда, но не знаю точно, чего стыжусь: своего уродливого, обветшалого дома, дешевой одежды или самой себя?

Жалеть себя будешь потом. Время платить по счетам.

Боже. Последнее, чего я сейчас хочу, так это оставить одно постыдное место и пойти в другое, но выбора особо нет. Моя смена в «Ковбойских сапогах» начинается через час.

Я заставляю себя подняться на ноги и хватаю укороченные шорты и лифчик – моя униформа. Осталось проработать там всего лишь десять месяцев, напоминаю я себе, когда натягиваю этот наряд и наношу макияж. Затем сую ноги в туфли стриптизерши на шестидюймовой платформе, накидываю свое поношенное шерстяное пальто и иду в стриптиз-клуб, который, к сожалению, является единственным местом, куда я действительно вписываюсь.

Я дрянь. Живу с дрянными людьми и вписываюсь в дрянные места.

Вопрос в том, смогу ли я когда-нибудь стереть свое прошлое и вписаться в Гарвард. Раньше думала, что смогу.

Теперь, если честно, не знаю.

8

Такер

– Мы отстой, – досадует Холлис.

– Мы в нелучшей форме, – соглашаюсь я.

Сегодняшняя тренировка стала очередной катастрофой, которая не сулила ничего хорошего в завтрашней игре против Йеля. Я надеялся, поездка в Бостон сможет отвлечь нас от поражений, но мы уже почти час сидим в баре, и все, о чем говорим, – это хоккей. То, что вокруг нас на нескольких экранах, – транслируют игру «Брюинз», не помогает: смотреть, как хорошая команда играет в хороший хоккей, – это как украсить вишенкой торт из дерьма.

Я пялюсь на свою пустую бутылку из-под пива, затем машу рукой официантке. Мне понадобится еще пять таких бутылок, если хочу избавиться от мрачного расположения духа.

Холлис все еще ворчит.

– Если не начнем играть в защите, можем распрощаться с шансом получить еще один кубок.

– Это длинный сезон. Давай пока не будем выбрасывать полотенце[2]2
  «Выбросить полотенце» – так называют действие секунданта, признающего поражение своего боксера.


[Закрыть], – говорит Фитци с другого конца стола. Он потягивает колу, потому что он сегодня – наш водитель.

– Парни, вы всю ночь собираетесь говорить о хоккее? – недовольно интересуется Броуди, брат Холлиса. Ему двадцать пять, но со своим чисто выбритым лицом и надетой задом наперед кепкой Red Sox он выглядит намного моложе.

– О чем еще говорить? Тут парней больше, чем девушек. – Холлис бросает в брата салфетку.

Он прав. В этом баре есть только две женщины. Они примерно нашего возраста, чертовски круты и, кажется, целуются взасос за столиком в углу. Девяносто пять процентов мужчин, включая меня, уже поглядывают тайком на целующихся телок. Другие пять процентов заняты, целуясь друг с другом.

– Ладно, лузеры, – Броуди устало вздыхает – если вам не нравится это место, уходим.

– Куда? – спрашивает его младший брат.

– Туда, где есть девчонки.

– По рукам.

Три минуты спустя мы забираемся в машину Фитци и следуем через город за «ауди» Броуди.

– Хорошая тачка, – замечаю я, указывая на блестящую серебристую машину впереди.

– Он ее арендует, – сообщает мне Холлис. – Любит выглядеть как большая шишка, которой он не является.

– О-о-о, – тянет Фитци с места водителя, – никого не напоминает?

Наш сосед по комнате показывает ему средний палец.

– Приятель, я более крупная шишка, чем твоя рыхлая задница. Ты даже не переспал ни с кем в собственный день рождения на этой неделе.

– А я и не искал, с кем бы переспать. Поверь, если бы искал, ты даже не увидел бы меня той ночью.

– Мы и так не наблюдали тебя там! Ты ушел домой раньше, чтобы поиграть в видеоигры!

– Чтобы продемонстрировать игру, которую я создал, – поправляет его Фитци. – Не замечал, чтобы ты с пользой тратил свое время.

– О, я очень продуктивно использую свой член, спасибо за беспокойство.

Я прячу усмешку. Меня всегда поражает, как эти двое могут быть настолько близкими друзьями. Холлис – крикливый парень, у которого на уме только телки, тогда как Фитци – серьезный и сосредоточенный лишь на одном: играх. Или, может быть, на двух вещах, если судить по тому, насколько этот парень любит татушки. Их дружба каким-то загадочным образом держится, хотя со стороны кажется, что они вечно грызутся и подкалывают друг друга.

Мы сворачиваем на усыпанную гравием подъездную дорожку и паркуемся рядом с Броуди. Его «ауди» на фоне остальных машин выглядит вполне уместно, но она явно не соответствует бару. Неоновая вывеска над неприметным домом полыхает словами «Ковбойские сапоги», которые расположены прямо под полуобнаженной девушкой, оседлавшей быка.

Холлис в изумлении смотрит на вывеску.

– Серьезно? Тематический вестерн-порнобар в Бостоне? Это отстой. – Он смотрит так, будто хочет стукнуть своего брата.

– А ты, что ли, мисс Мэри Солнышко? Броуди закидывает руку на плечо Холлиса и машет нам, чтоб мы шли вперед. – Вы хотели телок, детки? Так вот они.

– Это то, что происходит по окончании колледжа? Нужно платить за телок? – Холлис печально вешает голову. – Я никогда не выпущусь из Брайара, брат. Никогда.

Я коротко смеюсь.

– Эй, подумай обо всех хоккейных фанатках, которые останутся одни, когда Гаррет или Логан начнут играть в высшей лиге.

Это тут же поднимает ему настроение.

– Хороший довод. И посмотри, – он указывает на вывеску, – теперь тебе тоже не нужно уезжать из Бостона. Кто захочет возвращаться в Техас, когда ковбойши есть прямо тут?

– Заманчиво, – сухо отвечаю я, – но хотелось бы придерживаться изначального плана.

Если только вдруг моя мама не полюбит Восточное побережье, по окончании университета я вернусь в Паттерсон. Не уверен, что наш маленький город хорош для того, чтобы начать там бизнес, но я всегда могу попытаться открыть что-нибудь в Далласе и приезжать домой на выходные. Мама очень многим пожертвовала, чтобы я оказался там, где нахожусь сейчас, и я не брошу ее одну.

В дымном стриптиз-баре разит потом и царит атмосфера безумия. Брат Холлиса, возглавляющий нашу группу, сует что-то в руки вышибале, и они недолго беседуют.

– Никаких прикосновений. Частные танцы начинаются от пяти банкнот. – Он жестом подзывает официантку и говорит ей: – Первый ряд, справа от сцены.

Все идут. Все, кроме меня.

– Проблемы?

Резкий голос вышибалы заставляет меня двигаться.

– Нет, – беспечно говорю я.

Но проблема есть. Большая. Мать его, да просто огромная!

Потому что, несмотря на густую подводку и высокий начес, я узнаю эту официантку. Дьявол, если бы было возможно, мои руки и губы уже гуляли бы по ее обнаженной коже.

Пораженный взгляд Сабрины встречается с моим. Я вижу, как краска отливает от ее лица, а это говорит о многом, потому что она и так не пожалела румян, нанося макияж.

– Сюда, – бормочет она и резко разворачивается, взмахнув темными волосами, но я успеваю заметить ее красноречивый взгляд. Видимо, она не хочет, чтобы я говорил парням, что мы знакомы. И это понятно: ей будет неловко.

– Какие телки работают в таких заведениях? – спрашивает Холлис, провожая взглядом задницу Сабрины, едва скрытую обрезанными шортами.

– Крутые, – сухо отвечает Фитци.

Это преуменьшение. Девушки в этом баре более чем круты. Они чертовски эффектны. Подтверждаю собственными глазами.

Высокие, маленькие, полненькие, светлые, темные и все, что «между». Но мой взгляд продолжает возвращаться к Сабрине, как будто я привязан к ней невидимой нитью, протянутой прямо к ее идеальной заднице.

– Беру обратно все грубости, которые сказал о ковбойшах на парковке. Любая из этих девчонок может меня оседлать.

Внутри меня все горит. Мне не нравится мысль о том, что Холлис или любой другой парень в этом месте будет оседлан Сабриной. Она моя.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Фитци. – Выглядишь взбешенным.

Я перевожу дыхание.

– Да, прости. Думал о команде.

Кажется, он купился.

– Да, это может вывести из себя кого угодно. Ладно, давай возьмем выпить и забудем о хоккее.

Я рассеянно киваю, все еще наблюдая вдалеке спину Сабрины. Она полностью обнажена, если не считать одной жалкой тесемки, которая выглядит так, будто развяжется от одного дуновения ветра. Мой взгляд опускается ниже, скользит по изящному изгибу ее позвоночника до черных атласных шортиков.

Когда мы подходим к сцене, мой член уже наполовину встал, отчего становится чертовски стыдно. У меня со времен школы не вставал просто от вида женской задницы.

Я отрываю свой взгляд от Сабрины как раз вовремя и едва не налетаю на стол, полный студентов. Один из них тянется, чтобы шлепнуть ее по заднице, когда она проходит мимо.

Во мне мгновенно вскипает ярость, и я делаю рывок вперед, но вышибала, сидящий рядом со сценой, успевает добраться до панка раньше меня.