Текст книги "Завтра нас похоронят"

Маленькая разбойница

[ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КОЛЕЯ. 17:23]

– Ну что, Вэрди, готова? – Алан нахлобучил очки мне на нос и нажал какую-то кнопку. – Поехали!

– Хватит… – я раздраженно встряхнула головой. – Не делай из этого полета в космос, тоже мне, изобретатель. Надеюсь, оно меня не убьет током?

– Бросьте, мой капитан, – Алан все еще что-то регулировал и поправлял. – Тут всего лишь две ма-аленькие батарейки.

«Которые ты украл, придурок», – пронеслось в голове. На всякий случай я закрыла глаза. Настроение у меня по-прежнему в минусе. Карвен, сидящая рядом на поваленном дереве, ободряюще погладила меня по плечу. Она снова молчала, наверно, говорила с кем-то из своих привидений. Лучше бы она поговорила со мной. Я хмуро ковырнула землю носком кроссовка и вдруг снова услышала голос горе-изобретателя:

– Можно смотреть!

Я открыла глаза и в первый миг не совсем поняла, где нахожусь. Мир превратился в переплетение тонких разноцветных нитей. Присмотревшись, я поняла, что нити исходят от расхаживающих впереди меня ребят. Вот Алан, от которого ко мне тянется розовая, прерывистая нить. Вот Карвен. Целый клубок ярко-лиловых нитей уходит от ее груди в небо. И совсем тонкая зеленая соединяет ее со мной.

Вокруг остальных было все то же самое. Больше всего зеленых нитей, несколько розовых, пара холодных голубых. Фиолетовые шли только от Карвен. И только эти нити уходили в небо – остальные напоминали что-то вроде тонких светящихся поводков, соединяющих нас всех между собой. И я видела, как по каждой нити, точно кровь по вене, что-то циркулирует… какая-то энергия? Голубоватая, почти бесцветная – к Мааре. Розовая – от Алана ко мне… и было несколько таких, по которым потоки шли словно в обе стороны одновременно – понять этого я не могла. Лишь увидела, что зеленая нить, связывающая нас с Карвен, именно такая. Взаимная.

Ал что-то отрегулировал – видимо, увеличил частоту, – и я начала видеть более тонкие зеленые нити – почти от всех ребят они шли, стягиваясь, к моей грудной клетке. А к Карвен от большинства из них тянулись голубые, зеленых было мало. Интересно… но ничего спросить у Алана я не успела: заметила еще одну вырывающуюся из моего солнечного сплетения нить. Белую. Больше таких не было. И она не вела ни к кому из ребят. Она уходила куда-то вдоль железной дороги, постепенно теряя цвет. Туда же шла от меня еще одна – зеленая. Сделав несколько шагов в том направлении, я остановилась. Обернулась и задала вопрос:

– Что это, Ал?

Он пожал плечами:

– Вау, правда?

– И, видимо, совершенно бесполезно… – я покачала головой. – Аура что ли?

– Аура – это ненаучная ерунда, – светловолосый сын дантиста сдернул очки с моего носа. – Леонгард не стал бы этим заниматься. Как думаешь… может, его дочка что-нибудь знает?

– Сильва? – я усмехнулась. – Не думаю. Она не интересуется работой отца, она предпочитает танцы.

– А… – Алан пожал плечами. – Понятно. Жалко.

– Брось эту дрянь и почини генератор, – я отошла от него на пару шагов. – Я уже давно тебя прошу. У нас скоро совсем не будет света, и воду будем кипятить только на костре. Не говоря уже о том, что ты давно обещал утеплить вагон, где живут наши малыши. У них там сквозняк как на улице.

Горе-изобретатель нахмурился:

– Ладно, сейчас займусь. Но я все равно узнаю, что это за очки и что за нитки. У меня уже есть мысль.

– И какая же? – спросила я, стараясь придать голосу как можно меньше заинтересованности. Но почему-то белая нить, идущая от меня в неизвестность, не давала покоя.

Алан загадочно улыбнулся:

– После клинических исследований расскажу.

– Гад.

– Я тоже люблю вас, мой капитан.

Он уже собирался гордо удалиться, как вдруг воздух вокруг нас задрожал и наполнился низким гулом, давящим на уши. Постепенно гул перерастал в угрожающий рокот, и ребята начали испуганно переглядываться, а я буквально приросла к земле. В голове пульсировала лихорадочная мысль: «Коты!», но вдруг…

– Смотрите, самолет! – крикнул кто-то из девчонок.

Я вскинула голову и действительно увидела небольшой темный самолет с открытой кабиной. Он напоминал те, которые я в детстве видела в книжках, – на них обычно летали военные, такой был и у летчика, который упал в пустыню и подружился с Маленьким Принцем… это была моя любимая книга.

Испуганные ребята начали разбегаться – кто-то прятался под поездом, кто-то залезал в вагоны. А я все стояла, следя за рваным полетом крылатой машины. Такой красивой, но, кажется, кем-то подбитой, по крайней мере от самолета шел дым.

– Карвен… – тихо, дрожащим голосом позвала я, не отводя взгляда от неба.

И неожиданно почувствовала, как холодные пальцы сжали мою руку. Карвен тоже смотрела вверх. Губы ее шевелились, точно она шептала заклинание.

Самолет немного покружил над нами – пилот старался удержать его в одном положении и наконец оставил эти попытки. Машина на несколько мгновений зависла над озером и начала падать. Ее хвост уже пылал, но я видела, что до кабины пламя еще не добралось. И крикнула:

– Надо его спасти!

Карвен отошла на шаг:

– Попробуй.

Во взгляде была прежняя отрешенность, и впервые мне захотелось взять подругу за плечи и хорошенько встряхнуть. Точно почувствовав это, она вдруг улыбнулась:

– Ты же знаешь, я не умею плавать. Но могу сделать кое-что другое… смотри.

Она, закрыв глаза, резко вскинула левую руку вверх. Сжала ладонь в кулак, и воды озера превратились в огромную волну. Волна поднялась, мягко обволокла самолет и вместе с ним опала вниз. И вместе с ними… без сил рухнула на колени Карвен. Из носа у нее пошла кровь, но на мой робкий шаг она лишь снова приподняла руку в запрещающем жесте и шепнула:

– А теперь беги.

И я ринулась к озеру. Папа научил меня неплохо плавать, и даже тянущая на дно мокрая одежда не мешала мне работать руками и ногами, быстро двигаться вперед – туда, где дымился самолет. В открытой кабине я уже видела пилота – различала светлые волосы и черную куртку, различала шлем с блестящими очками… и даже кровь, стекавшую по лицу.

– Держитесь! – отчаянно завопила я, хлебнув немного ледяной затхлой воды. И, в несколько гребков оказавшись возле самолета, вцепилась закоченелыми дрожащими руками в крыло.

Здесь я позволила себе несколько секунд отдыха… но самое сложное было впереди. В два резких гребка я оказалась у кабины и окликнула незнакомца. Он не отзывался: голова бессильно склонилась на грудь, пристежной ремень впился в ткань куртки и, как мне показалось, продавил грудную клетку. Но человек еще дышал. Быстро забравшись в самолет, я выхватила из кармана маленький складной ножик. После встречи с Джиной я решила с ним не расставаться и теперь начала разрезать ремень, стараясь по возможности не пораниться самой.

Едва ремень лопнул, тело летчика качнулось вперед, на меня. Я потянула его, выволакивая из кабины. И вот мы оба в ледяной воде.

Плыть вдвоем с высоким и довольно широкоплечим мужчиной было трудно – теперь волны швыряли меня из стороны в сторону. Пару раз я ударилась боком о самолет, но наконец смогла отплыть от него… и краем глаза увидела, как с берега в воду метнулась еще одна фигура. Это приободрило меня, и я, поддерживая голову спасенного летчика над водой, поплыла вперед.

Маара оказалась с нами рядом именно в тот момент, когда силы почти закончились. Внучка машиниста молча поднырнула с другой стороны, подхватывая летчика. Я слышала, как она тяжело дышит, одной рукой она поддерживала тело, а другой буквально прорубала по воде путь. В очередной раз в голове мелькнуло: никто, кроме этой дурехи, не счел нужным прийти мне на помощь… Но переживать было некогда.

Наконец мы достигли берега, где уже собралась вся наша банда – настороженные взгляды не отрывались от меня. А я даже не могла подняться, так и лежала на раскисшей мокрой земле рядом с неподвижно распростертым пилотом. Нащупала и сжала его руку – пульс бился. С трудом я приподняла голову:

– Что уставились? Его нужно отнести в вагон.

– Вэрди… – так навсегда и оставшаяся внешне пятилетней, но успевшая поумнеть до девятнадцати Сара Шуман поправила очки. – Зачем ты его притащила? Он… взрослый.

– И что? – выдохнула я, ощущая боль в горле. – Он тонул.

– И что? – в тон мне ответил кто-то из толпы. – Мы не приводим сюда взрослых. Они выдадут нас!

Это оказался Робин – один из друзей Ала, долговязый и черноволосый. Мы звали его просто Угольщиком – никто не умел так разжигать огонь в кабине машиниста. Обычно он был таким же легкомысленным, как и Ал… но сейчас хмурился и говорил очень серьезно:

– Предлагаю отволочь его куда подальше и закопать, пока не проснулся.

Многие согласно загудели. Дрожа от холода, я металась взглядом по лицам ребят. Равнодушным, даже озлобленным. Мне было страшно. Впервые. Как? Как я живу с ними? Где были мои глаза? И тут я вспомнила… что я – их вожак.

– Так… – собирая силы, я медленно встала на четвереньки, потом выпрямилась. – Заткнулись все. Будет так, как сказала я. Он останется, и мы его вылечим. Что будет потом – решим потом. Сейчас я замерзла. Что вы будете делать, если я сдохну? Кто-нибудь умеет так же хорошо воровать и уходить от быков?

Ответом было молчание. К Робину подошел Ал и встал рядом. Он тоже молчал. И я с досадой бросила ему:

– Там Карвен… потеряла сознание. Она может простудиться, если останется лежать на холодной земле.

Алан сказал что-то двоим мальчишкам, и они отделились от общей группки. А я снова склонилась над спасенным летчиком. Сейчас, даже в вечерней полутьме, я видела его лицо – смугловатое, с прямым носом. Светлые волосы падали на лоб, губы были плотно сжаты. Наверно, ему было лет тридцать, может, чуть меньше. Он показался мне очень красивым. Может, из-за этих блестящих пилотских очков на шлеме…

Протянув руку, я убрала с его лица волосы, и неожиданно незнакомец открыл глаза. Он взглянул на меня – без малейшего удивления. Слабо улыбнулся:

– Привет, принцесса…

Смущенная, я огляделась. И только тут поняла, что обращается он все же ко мне. Банда молчала, никто не подходил ближе. Даже Алан.

Все они теперь смотрели не на нас, а на погружающийся в воду самолет. И я могла спокойно смотреть на незнакомца.

– Как тебя зовут? – тихо спросила я.

Он попытался приподнять голову и снова со стоном откинулся назад. Нахмурившись, ответил:

– Я… я не помню.

– Тогда… – я успокаивающе провела пальцами по его щеке. – Я пока буду звать тебя Скай. Хорошо?

Снова губы тронула легкая улыбка:

– Это хорошее имя… а кто ты?

– Я Вэрди. Не принцесса. Разбойница.

– Спасибо, – он прикрыл глаза. Светло-серые.

И я наконец очнулась. Алан внимательно смотрел на меня. Почему-то через свои чертовы очки. Сняв их, тихо сказал:

– Бело-розовая нить. От твоей груди к его. Только что появилась.

Я еще не знала, что это значит. Но я отвела взгляд:

– Прекрасно. А теперь помогите мне его перенести.

Часть между частями

Загадочная

С того дня, когда все изменилось, прошло уже четырнадцать лет. Четырнадцать лет она красит губы сдержанной и взрослой помадой шоколадного оттенка. Четырнадцать лет подводит глаза, надеясь спрятать их испуганное выражение, а ресницы красит так, чтобы они казались непомерно длинными. Четырнадцать лет вместо привычных цветных курток носит дорогие шубки из меха… норковые, лисьи. Четырнадцать лет ее ноги ноют от каблуков, а спину жжет от завистливых взглядов женщин, мимо которых она проходит, чтобы сесть в белоснежный лимузин. «Сколько этой девушке?» Вопрос она всегда читает в глазах прохожих. Та к хорошо выглядит… Но нет… не может же она быть ребенком, сейчас и детей-то почти нет… Ведь правда?

Правда. И Сильва рада этому. Ей не четырнадцать, и она не крысенок, нет. Кроме прислуги и ученых друзей отца, никто не знает, что фройляйн Леонгард тоже не растет.

А еще… есть кое-что, о чем не знают даже друзья семьи, а прислуга никогда и никому не расскажет. Вот уже четырнадцать лет Сильва Леонгард спит со своим отцом. С того самого дня…

Мать Сильвы ушла еще когда ей не было и года. В доме не осталось ни одной ее фотографии и ни одной ее вещи. Все, что Сильва знала о матери, она знала со слов отца. Мама была умной, мама была красивой, мама, как и папа, лечила людей… а потом она однажды взяла и уехала в другую страну. В Японию. Почему? Она так захотела. Там у нее новый муж. Самурай.

Просто. Коротко. Но Сильва никогда не ненавидела свою мать за этот поступок. Потому что не было ни минуты, когда девочка чувствовала бы себя одинокой или недостаточно любимой. Папа был рядом. Всегда. Что бы ни случилось. Иногда Сильва даже ловила себя на том, что рада отсутствию загадочной красивой женщины, японского врача. С ней пришлось бы делить папу. А Сильва никогда не любила делиться.

Тот день она помнит очень хорошо. Последний… перед праздниками. Они с Вэрди Варденгой прогуляли школу и поехали на трамвае в парк кормить уток. Конец декабря был теплый и мягкий, птицы даже не улетели. Снег еще не выпал, казалось, вокруг стояла не зима, а осень, и девочки собирали разноцветные листья, бросались ими друг в друга. Долго сидели на краю деревянного мостика через незамерзший пруд. И мечтали о том, как будут целыми днями гулять на каникулах. Может, все-таки выпадет снег…

Потом Сильва вернулась домой. Отец был задумчив, и, кажется, у него было очень плохое настроение. И… Сильве не нравилось, как он на нее смотрел. Так же нежно и внимательно, как и обычно, да, но… одновременно как-то странно, будто решал ее судьбу. Отрубить ей голову или нет. Девочка попыталась прогнать эту мысль. Ерунда какая-то, наверно, он устал на работе, и надо просто сделать для него что-нибудь хорошее. После прошедшего в непривычном молчании ужина она сварила горячий шоколад. Единственное, что могла приготовить и не сжечь. Тогда в доме еще не было прислуги, и обычно отец делал все сам. А он замечательно готовил. И смешно выглядел в зеленом фартуке.

Сильва поднялась к кабинету, осторожно неся в руках папину любимую чашку из тонкого темного фарфора. Дверь не была заперта, девочка вошла. Он сидел в глубоком кресле у камина с бутылкой какого-то алкоголя. Сильва замерла на пороге. Она никогда не видела, чтобы отец пил, даже бокал вина.

Сильва подошла, поставила чашку на столик и тихо спросила:

– Папа… что с тобой?

Он молчал. Сильва протянула руку и осторожно погладила отца по волосам. Она всегда так делала, когда видела, что ему грустно. Но сейчас он неожиданно вздрогнул, будто она сделала ему больно. Потом приподнял голову:

– Уйди… – голос звучал очень устало и непривычно хрипло.

Но Сильва не ушла. Она наклонилась и попыталась заглянуть ему в глаза. Когда ей это не удалось, она присела на подлокотник кресла, оправив длинную свободную футболку, и спросила:

– Ты что, на меня дуешься? Я только сегодня прогуляла школу, я больше не…

Он неожиданно тихо рассмеялся, будто она сказала какую-то несусветную чушь. И покачал головой.

– Тебе лучше уйти. Я…

– А я тебе шоколад принесла.

Сильва показала рукой на чашку. Но он не повернул голову в ту сторону, а внимательно смотрел ей в глаза. И Сильва снова прочла во взгляде то, что напугало ее. На этот раз это было… нет, не может быть. Так ей вслед иногда смотрели старшеклассники. И некоторые учителя-мужчины. Сильва не знала, как это назвать. Но это было неправильно, ей всегда казалось, что ее будто мажут грязью.

– Пап… – снова тихо позвала она.

Он отвел глаза. Лишь на несколько мгновений. И прошептал:

– Прости меня.

Сильва непонимающе взглянула на него и покачала головой:

– Ты ничего не…

Его рука сжала ее пальцы. Девочка невольно вздрогнула, но не отстранилась. А отец мягко потянул ее ближе:

– Сильва… как же я люблю тебя, – другая ладонь коснулась волос. Она улыбнулась:

– И я тебя.

А потом… Одним резким движением он прижал ее к себе и коснулся губами губ. Сильва попыталась вырваться из странных объятий, но не смогла. Она ничего не понимала, ее сердце бешено стучало, и она боялась открыть глаза. А потом ее словно парализовало, и она даже не сопротивлялась, чувствуя, как пальцы осторожно гладят ее волосы. Так, как и всегда, когда он заходил к ней пожелать спокойной ночи. Но… совсем по-другому. Было страшно. Настолько, что Сильва забыла, как дышать, и чуть приоткрыла губы, которые пыталась до этого сжать как можно плотнее, сопротивляясь этому поцелую.

Тогда с ней что-то произошло. Что-то, отчего ушел страх. Будто сломалась какая-то перегородка. Он отстранился.

– Я похожа на нее… правда? – она не знала, зачем спрашивает.

Но он молча покачал головой. Сильва поняла, что он не хочет вспоминать о ее матери. И это пробудило в ее груди какое-то странное, опьяняющее торжество.

…После того как Сильва расслабленно вытянулась на кровати, отец наклонился к ней. По его лицу она догадалась, что он снова хочет просить у нее прощения… и покачала головой, прижав палец к его губам:

– Я тебя люблю. Тихо…

Он прикрыл глаза. И сказал фразу, которой Сильва тогда не поняла:

– Теперь с нами все будет в порядке.

На следующее утро на город обрушился такой долгожданный снег… а через еще несколько дней все родители города умерли. Кроме ее папы.

Сильва открыла глаза. Часы глухо тикали, за окном все было еще серым… пять утра. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Девочка поднялась и, пройдя босиком до двери, приоткрыла ее. Выскользнула в коридор и крадучись направилась к лестнице.

Внизу, в прихожей, горел свет. Прячась в темноте второго этажа, Сильва отчетливо видела силуэт отца – он говорил с незнакомой девушкой, чьи черные волосы были собраны в пучок, а один глаз закрывала повязка. За спиной девушки молча, скрестив на груди руки, стоял широкоплечий молодой человек в кожаной куртке и штанах защитного цвета. Девушка была одета примерно так же, только на ее поясе Сильва заметила что-то вроде плетки. Сейчас девушка улыбалась, но в этой улыбке не было ничего дружеского или кокетливого. Одно безумие.

Ледяное и огненное одновременно. Сильва вздрогнула, услышав громкий голос отца:

– Вы сдурели? Я плачу вам за живых, а не за мертвых! И точно не за то, чтобы вы швыряли трупы на машины полиции. Особенно Рихарда Ланна!

– Никто не просил его соваться в чужие дела! – огрызнулась девушка. – А ту девчонку все равно было не спасти, Леон не рассчитал силы, и, кажется, у нее лопнула селезенка или еще что-нибудь. Она харкала кровью.

Сильва почувствовала легкую тошноту и отступила на шаг. Отец сжал кулаки:

– Их не нужно было убивать. И вообще бить. Вы что, не могли устроить засаду и выкрасть двух или трех человек? Теперь на месте базы шляется ублюдок Байерс со своими людьми! Не говоря уже о Ланне.

Джина фыркнула и пожала плечами:

– Они нас никогда не найдут. По крайней мере… – улыбка снова тронула губы, – в ваших интересах, чтобы так было, иначе…

Отец раздраженно махнул рукой:

– Знаю. И все же впредь я настоятельно требую осторожности. Никакой полиции. И никаких лишних смертей. Залечь на дно, пока я снова вам не позвоню.

Девушка дурашливо надула губы:

– А я только вошла во вкус… – протянув руку, она погладила по щеке стоящего рядом молодого человека, – и Леон тоже.

– Фройляйн Кац! – отец повысил голос. – Я думаю, мне не нужно напоминать вам…

– А может, нужно? – девушка подмигнула. – Я люблю с вами говорить. Вообще со всеми, кому я противна… – Отец молчал. Сильва ждала, ничего не понимая. Наконец девушка пожала плечами: – Ну ладно. Когда они все передохнут от ваших экспериментов, звоните нам… а мы пока поищем другие развлечения. Леон, идем.

Она развернулась, чтобы уйти, и тут отец вдруг схватил ее за руку и резким движением повернул к себе:

– Никаких развлечений. Поняли? Сидеть тихо. Иначе я зайду в подвал и поверну пару ручек на той машине. Я могу оборвать любую связывающую вас линию силы… – теперь уже он улыбался отразившемуся на лице девушки неподдельному ужасу, – а вы даже не поймете, почему умираете. Та к что лучше сидите тихо и не злите меня.

Девушка прищурилась:

– Как скажете…

И, не прощаясь, решительно вышла за дверь. Молодой человек по имени Леон исчез следом. Отец, тяжело дыша, смотрел на бушевавшую за окном грозу. Вскоре рев мотора возвестил о том, что ночные посетители уехали.

Сильва вернулась в комнату и легла. Сердце ее учащенно билось, она ничего не понимала. Кто это был? Почему они так резко говорили с отцом и чем он им угрожал? Они ведь боялись его… Но и он боялся их? Кого они убили? И что если они убьют отца?

Влюбленный

Гертруда Шённ всегда и все делала сама, несмотря на то что была президентом. Кроме одного… она иногда разрешала ему расчесывать свои длинные волосы светло-рыжего оттенка. И он любил такие дни.

Сегодня, когда молчаливая девушка – личный секретарь Гертруды – провела Вильгельма Байерса через несколько просто обставленных комнат в личный будуар президента, начальник Управления по особо важным делам увидел, что женщина все еще одета в халат и прячет волосы под сеткой.

Без косметики, недавно проснувшаяся, она была очень красива, несмотря на свой возраст. Байерс не видел этих сорока девяти лет. Нет… Гертруда Шённ выглядела на тридцать… может, чуть больше. И Вильгельм любовался ею, чувствуя себя мальчишкой. Рука, пожавшая его руку, была такой нежной на ощупь, и ее не хотелось выпускать.

– Доброе утро, – она улыбнулась. – Как обстановка в моей стране?

Привычное приветствие, привычный вопрос. Байерс ответил:

– Страна спала спокойно. Почти… – Байерс погладил своего попугая, как обычно, сидящего в одном из карманов пиджака. Машинальное движение, помогающее взять себя в руки, даже несмотря на то, что Поли тут же тяпнул его клювом за палец.

Гертруда засмеялась и указала на стул:

– Подождите немного. И выпустите вашего чудного попугая.

Она вышла в соседнюю комнату. Вильгельм Байерс помог Поли выбраться из кармана. Попугай тут же начал носиться по комнате – начальник управления видел, как блестит в воздухе механическое крыло, сконструированное из самого легкого из возможных сплавов. Поли уже вылупился однокрылым, таким Байерс его и купил на рынке в каком-то убогом пригороде. И ему стоило большого труда и больших денег найти сначала нужного инженера, а потом и нужного хирурга. Но попугай напоминал Вильгельму его самого. И был надежным другом. Намного надежнее, чем люди.

В ожидании президента Вильгельм стоял, невольно оглядывая комнату. Насколько он знал, это было единственное место в доме, где Гертруда Шённ позволила себе роскошь – мягкую мебель с ножками из красного дерева, огромное, в полстены, зеркало, резные шкафы и бархатные занавески на окне… истинная женщина. Вильгельм улыбнулся. И, наверно, ни в одной другой стране президент не принимает министров и других подчиненных в личном будуаре.

– Вы не заснули?

Она, одетая в простое светло-бежевое платье с глухим воротником, появилась на пороге. Волосы были распущены, но не расчесаны. Госпожа Президент протянула Байерсу деревянный гребень:

– Поможете мне? Вам я доверяю как никому, у вас самые длинные волосы в министерстве, и вы знаете, как с ними обращаться.

Он невольно рассмеялся и кивнул. Женщина опустилась на обитый бархатом пуфик, спиной к начальнику управления. Коснувшись длинных прядей, он спросил:

– Хотите узнать подробнее о вчерашнем инциденте с базой крысят?

– А вам есть что рассказать?

– Только одно. Судя по всему, за этим стоят Коты. Она вздрогнула. Вильгельм продолжил:

– Они все разнесли и увели детей, оставив трех убитых. А один труп бросили на капот машины Рихарда Ланна.

– Ричи, боже мой… – прошептала она. Байерс ощутил укол ревности.

Старый полицейский не вызывал у начальника управления неприязни… но за один тон, которым Гертруда Шённ произносила это имя, хотелось пустить пулю ему в лоб.

– Вы с ним договорились о сотрудничестве?

– Да, фрау, – он осторожно расчесал еще несколько прядей. – Будем ловить Котов вместе.

– А придумали что-нибудь для защиты… детей?

– Увы. Пока нет такой возможности. Я просто не знаю, как… – он запнулся. – Люди их боятся. Даже Рихард Ланн.

– У Рихарда есть для этого причины… – она чуть повернула голову. – Он слышал, как умирала его жена. Правда, я до сих пор иногда задаю себе вопрос, почему он не умер сам и почему не умер Леонгард… Ведь теоретически… У них у обоих были дети.

– Я знаю, фрау. А… – поколебавшись, он все же спросил: – Вы знаете, где они сейчас?

Она вздохнула:

– Аннет, дочка Ричи, убежала в ночь Рождества. А что касается дочери Леонгарда… – голос дрогнул, – нет, я не знаю, где она. Я ее никогда не видела. Может, умерла, может, тоже сбежала.

После этого они надолго замолчали. Гертруда слегка опустила голову и закрыла глаза. Вильгельм продолжал расчесывать ее волосы. В очередной раз у него мелькнула странная мысль – Госпожа Президент была очень похожа на прекрасную императрицу, чьи портреты до сих пор украшали многие музеи этой страны. Та женщина тоже появилась на престоле словно из ниоткуда… чтобы спасти страну от краха. Он незаметно взял одну прядь и поднес к губам. Как нежный шелк.

– Вильгельм… – прервав молчание, позвала Гертруда.

– Да, Госпожа Президент? – откликнулся он, выпрямляясь. И тут же услышал смешок: она не очень любила, когда ее так называли.

– Я ведь помню, что у тебя остались еще какие-то связи в той стране, откуда ты приехал и где учился, верно? – как нередко и бывало, она сбилась на «ты». – Ты работал…

– В штабе начальника службы разведки, – кивнул он. – Совсем недолго, проходил стажировку до того, как… родители погибли. Но там остались другие люди из моего военного колледжа. Возможно, они уже получили более высокие звания.

– Не сомневаюсь… – по голосу он знал, что она улыбается. – Если они такие же умные, как ты, Вильгельм.

Он промолчал. Поискал глазами своего попугая – тот сидел на развесистой комнатной пальме и внимательно наблюдал за хозяином. Гертруда Шённ снова подала голос:

– Значит, ты узнаешь мне все о Красной Грозе?

Байерс вздохнул и кивнул:

– На мою страну он не работал, но наверняка на него вели досье.

– Идеальным было бы узнать, какое конкретно задание он выполняет, но… этого ты сделать не сможешь. Поэтому базис. Где родился, семья, слабости.

Вильгельм подумал немного и ответил:

– Письмом такое не передашь. Шифровка о появлении этого человека шла до нас месяц, я мог вообще ее не получить. Но, возможно, если мне откроют канал Глобальной Сети, я смогу узнать то, что вам нужно.

– Я постараюсь обеспечить тебе это в обход Свайтенбаха. В ближайшее время.

– Как скажете, – он отложил гребень. – По-моему, вы великолепны.

Гертруда Шённ обернулась через плечо и снова рассмеялась:

– Не смущай меня, – поднявшись, она подошла к пальме и протянула руку. Поли тут же сел на ее указательный палец, издав довольное чириканье. – По тебе я скучала даже больше.

Байерс не удержался и фыркнул. Потом тихо спросил:

– Будут еще распоряжения?

Она нахмурила брови, задумавшись на какое-то время. Потом кивнула:

– Думай об этих детях. И по возможности следи, чтобы из-за Котов ничего не случилось с Ричи и герром Карлом Ларкрайтом. Этого я не переживу. Ну а теперь… пойдем пить чай.