Текст книги "Тихие омуты"

Глава четвертая

Собор монастыря смотрелся в зеркальную поверхность озера. Первые лучи встающего солнца коснулись куполов храма. Со звонницы доносились мелодичные звуки колоколов. Начался новый день…

Когда утром Антон Михайлович вышел на свежий воздух, то сразу же рядом со своим жильем обнаружил ржавые «Жигули», слегка помятые после поцелуя с деревом.

Из капота машины торчала небольшая сосна, совсем как вишневое дерево из головы оленя в романе о Мюнхгаузене.

Из машины выползла Джекки. Вид у нее был далеко не выигрышный, чтобы не сказать помятый.

– Доброе утро! – пробормотала она.

– Какое, к черту, доброе, если вы здесь! – устало сказал Каштанов.

– Для преступника, который объявлен во всероссийский розыск, вы ведете себя беспардонно! – парировала Джекки.

Владик незаметно для Антона Михайловича снимал его из окна автомобиля.

– Ну и паршивка же вы, извините за выражение! – припечатал Каштанов.

– А вы лицемер! – не осталась в долгу Джекки.

– А вы хоть бы умылись после вчерашнего! Выглядите урод уродом!

– А вы вредный, гнусный старикан! – не сдавалась Джекки.

Владик, выйдя из автомобиля, с упоением снимал перепалку.

Антон Михайлович заметил это и двинулся на оператора с угрожающим видом.

– Прекратите снимать! – При этом Каштанов сделал попытку отнять видеокамеру.

Владик завопил:

– Меня можете убить, но камеру не трогайте! Она слишком дорого стоит.

Было уже известно, что хирург сильнее оператора, и Джекки бросилась на защиту аппаратуры. Она вступила с Каштановым в сражение… В битве она применяла приемы у-шу и вообще усердно колошматила доктора. А профессиональный оператор не мог упустить такую роскошную возможность заснять драку.

Обычно, во всяком случае в кино, подобные сцены кончаются объятиями драчунов, но сейчас этого не произошло. Антон Михайлович вырвался из рук разъяренной Джекки и сказал брезгливо:

– Я женщин никогда не бил! И не буду!

– Да вам с ними и не справиться! – Джекки была в своем репертуаре.

Если бы состоялся фильм, то эту сцену, наверное, тоже показали бы в черно-белом варианте…

Вскоре все трое завтракали в турбазовской столовой, только Каштанов в одном углу, а телевизионщики в противоположном. Летняя столовая представляла собой большой тент, под которым на берегу озера были расставлены столики и стулья.

Между столиками врагов расположилась семья отдыхающих в традиционном составе – муж, жена и ребенок.

– Наш новый лодочный сторож кого-то напоминает! – Жена, крупногабаритная тетка, не сводила глаз с мрачного Антона Михайловича.

Тощий муж тоже на него поглядел и высказался конкретно:

– Грязный, неопрятный, несимпатичный.

Справедливый Владик заступился за Каштанова:

– Это преувеличение – не такой уж он неопрятный.

– Но несимпатичный – это точно, очень несимпатичный! – высказалась Джекки.

– Я уже знаю, на кого смахивает этот тип! – громко провозгласила тетка. – На того профессора, который украл пять миллионов долларов!

Каштанов не выносил гипербол:

– А я слышал, что не пять, а только два!

Тетка зашлась от возмущения:

– Вот у меня газета с портретом, и тут напечатано, что он слямзил пять!

– Нам бы такие деньги! – мечтательно произнес муж.

– Будьте добры, дайте, пожалуйста, посмотреть газету! – оторопев, попросил Антон Михайлович.

Он взял газету и увидел свой портрет. Под ним крупным шрифтом было напечатано:

«Исчез Каштанов – выдающийся хирург», а пониже, тоже крупно, но помельче: «Из фонда академика Каштанова похитили два миллиона долларов!»

– Но тут же написано два миллиона, – укоризненно сказал Антон Михайлович, на что у тетки нашелся убедительный аргумент:

– Где два, там и пять!

Джекки поднялась из-за стола и направилась к стойке, где высился здоровенный чайник, а рядом вереницей выстроились подстаканники со вставленными в них стаканами. Джекки налила себе чаю, а возвращаясь, уже с подстаканником в руке, приблизилась к доктору.

– Позвольте и мне взглянуть! – елейно-мерзким тоном пропела журналистка и протянула руку к газете. Но…

– Это не моя газета! – строптиво заявил Каштанов и вернул ее владелице.

Однако Джекки не успокоилась и обратилась к хозяйке:

– Вы разрешите, буквально на секунду! – Сейчас она была воплощенная вежливость.

Тетка вручила ей газету, заметив при этом:

– Ведь правда похож?!

Джекки поизучала фотографию, затем перевела взгляд на Антона Михайловича и вынесла приговор:

– Нет, не похож! Наш лодочник много старше!

– Большое спасибо! – с усмешкой поблагодарил лодочник.

– А я убеждена, – упорствовала тетка, – очень даже похож на ворюгу, который обчистил детский фонд.

– Это не детский фонд! – ляпнул правдолюбец.

Тем временем семья, расправившись с завтраком, поднялась из-за стола. А муж бдительной тетки сунул в руку лодочника монету.

– Приготовь лодку, ту, синюю с белым!

Каштанов попытался вернуть деньги, но…

– Вам надо менять внешность! – с иронией посоветовала Тобольская.

– А вам-то какое дело! – взъерепенился Антон Михайлович, забыв про монету.

– Я буду это снимать!

– Что – это?

– Как вы будете краситься, или надевать парик, или бриться наголо! – Джекки гордо проследовала на свое место.

Вскоре уже Каштанов с подстаканником в руке не поленился сделать крюк, чтоб задержаться у вражеского столика.

– Покуда я жив – вы меня снимать не будете! – И ушел.

Джекки снова зашагала за чаем, и снова с подстаканником в руке, естественно, не миновала неприятеля.

– Можете не менять внешность, но вас поймают и посадят в тюрьму! Разумеется, мы и это запечатлеем на пленку.

Антон Михайлович тоже повторил прежний маневр. Когда он приблизился к столику, за которым сидела Джекки, та вскочила.

Теперь они стояли с подстаканниками в руках, словно с пистолетами. Они действительно были вооружены, потому что чай был горячий. Противники испепеляли друг друга гневными взглядами, но до новой потасовки не дошло – Владик втиснулся между враждующими.

– Успокойтесь, а то чай остынет!

Собираясь звонить в Москву, Каштанов снова поспешил к той же самой деревенской телефонной будке.

Он вошел в нее, опустил в прорезь монеты, набрал номер.

На том конце провода Никита взволнованно закричал:

– Па, это ты?! – Лицо его озарилось. – Ты где? Как себя чувствуешь? Почему ты уехал без меня?

– Я в Тихих Омутах.

– У дяди Саши?

– Да, – неуверенно ответил отец.

– С тобой все в порядке? – спросил Каштанов-младший.

Второй этаж каштановской дачи под Москвой был превращен Никитой Антоновичем в музыкальную студию. Рояль, синтезатор, отдельные музыкальные инструменты, разбросанные повсюду ноты, а также магнитофоны, микрофоны, звукозаписывающая аппаратура, опутанная проводами, говорили о том, что младший Каштанов не такой уж бездельник, каким он пытался себя показать перед Джекки.

– Ты видел эту газету с гадким намеком? – спросил расстроенный отец.

– Телевидение тоже отличилось, – сказал сын.

– А что эти набрехали?

Никита помялся:

– Вроде бы ничего особенного. Но знаешь, это как бы по Чехову – не то тебя обокрали, не то ты сам украл. Да ты не волнуйся, завтра кого-нибудь убьют или случится землетрясение, и наша любимая пресса забудет и про твой фонд, и про тебя самого. Как ты себя чувствуешь?

– Как я могу себя чувствовать, когда такое… – убито проговорил Каштанов.

Никита не дал договорить:

– Па, повторяю, не принимай близко к сердцу. Сейчас время – жуть. Каждый день – новая пакость!

– И к тому же, – пожаловался отец, – меня все время преследует одна дрянь. Она с телевидения.

Никита сразу догадался, о ком идет речь:

– Ее зовут Джекки?

– Она у тебя была? – поразился Каштанов.

– Была. Убойная дамочка. И очень даже ничего. Па, что я могу для тебя сделать? Хочешь, я приеду?

– Ну, если тебе нечего делать…

– Мне всегда нечего делать.

– Я по тебе соскучился, – признался старший.

– И мне тебя очень не хватает, – сознался младший.

Когда Каштанов покинул телефонную будку, то сразу же обнаружил, что на него нацелена телевизионная камера. А Джекки, оказывается, влезла на крышу телефона-автомата и свисала оттуда, как обезьяна, держа в руке микрофон. Так что весь разговор Антона Михайловича с сыном был снят и записан звук.

– Спасибо за дрянь с телевидения, – сказала Джекки, спрыгнув на землю.

– Сколько это будет продолжаться?! – возмутился Антон Михайлович.

– А что вам не нравится? – ёрнически ответила Джекки. – Мы молодые, симпатичные и очень привязаны к вам.

– Я тоже симпатичный? – удивился Владик. – Ты мне этого никогда не говорила.

– Повода не было, – сымпровизировала Джекки.

– То, что вы ко мне привязаны, я чувствую! – Антон Михайлович в сердцах сплюнул и пошагал прочь.

Телевизионщики припустились за ним, и Джекки начала декламировать, вспомнив к месту пушкинские строки:

 
Нет, поминутно видеть вас…
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами…
 

– Ребята, вы зря теряете время, – не оборачиваясь, на ходу сказал Каштанов. – Я ведь денег не крал!

– Конечно не крали! – согласилась Джекки. – Но какое это имеет значение!

Навстречу двигалось стадо коров. Джекки воскликнула:

– Я дико коров боюсь!

И тем не менее, чтобы не упустить Каштанова, смело втиснулась между четвероногими.

Полузакрыв глаза, она двигалась внутри стада и продолжала поучать Антона Михайловича:

– Как вы не понимаете сегодняшней ситуации – в стране бардак, законы не работают. Предположим, поймают какого-то никому не известного жулика, который хапнул эти миллионы, ну и что? Кому от этого радость? А если юристы повесят это дело на вас? Сразу сенсация, звонкий процесс, пресса, телевидение, шумиха. Вы, Антон Михайлович, для юристов и прессы лакомый кусочек!

Монолог Джекки произвел на хирурга сильное впечатление.

– Неужели вам все равно – виновен человек или нет?

– Мне – нет. Это нашему правосудию все равно!

– Откуда вы всё это знаете? – Слова доктора заглушило мычание, и он вынужден был их повторить.

Джекки объяснила вразумительно:

– Просто вы живете в операционной, а я в гуще жизни.

– Довольно-таки грязная у вас гуща!

– Не у вас, а у нас! – поправила Джекки. – Это наша общая гуща!

– Кстати, – с насмешкой спросил Каштанов, – почему ваш парень меня не снимает? Роскошный кадр – я в стаде коров!

– Снять? – быстро отреагировал Владик.

– Не надо, – столь же быстро отреагировала Джекки и пояснила: – Мы снимаем только узловые моменты. Например, уважаемый академик, как вы крадете булочки!

– Надеюсь, вы подарите мне этот незабвенный кадр? – с усмешкой осведомился академик.

– Когда выйдете из тюрьмы – обязательно! – пообещала нахалка, но тотчас вскрикнула от боли и упала. Коровы в испуге шарахнулись в сторону.

Владик бросился к Джекки.

– Что с тобой?

– На меня наступила корова.

Каштанов стал защищать парнокопытное:

– Корова не может наступить на человека.

Джекки попыталась встать, застонала и вновь опустилась на землю.

– Ну, что там у вас? – грубовато спросил Антон Михайлович, возвращаясь к упавшей. Хирург взял над ним верх.

– Зверски болит, дотронуться не могу.

– Где именно?

– Вот здесь! – показала Джекки.

Доктор нагнулся и пощупал ногу. Джекки снова вскрикнула. Тогда Каштанов распорядился:

– Владик, помогите мне!

Мужчины осторожно приподняли Джекки и перенесли на траву.

– Надо снять ваши брюки! – сказал Каштанов.

Джекки не позволила:

– Вы считаете, что все журналистки – шлюхи!

– Вам виднее! – ехидно ответил Каштанов. – Тогда придется порвать брючину.

– Да рвите же, мямля! – Джекки было очень больно.

Каштанов разорвал штанину и стал осматривать ногу.

– Наружного кровотечения нет, но нужно сделать рентген. Владик, быстро за льдом! К месту ушиба следует приложить холодное.

– Где я возьму лед, сейчас лето! – растерялся Владик.

– В деревне в каждом дворе есть ледник! – сердито объяснил хирург.

Владик поспешил за льдом.

– А я за машиной! – сказал Антон Михайлович. – Где она?

– Тут неподалеку, вон за той избой, – показала Джекки и отдала ключи от автомобиля.

Доктор вернулся первым.

– Только вы, Антон Михайлович, не вздумайте ехать со мной в больницу! – обеспокоенно сказала Джекки.

– Это еще почему?

– Вас там опознают и схватят! – вдруг проявила она заботу.

– Весьма тронут, но ваша нога важнее! – ответил Каштанов.

Джекки продолжала спорить:

– Местный врач сделает все, что нужно!

– А вдруг осколочный перелом? Операция? А я прооперирую лучше многих, – скромно констатировал Антон Михайлович.

Появился наконец и Владик с большим куском льда, завернутым в полотенце.

– Что вы так долго копались! – выразил недовольство Каштанов и приложил лед к ноге Джекки.

– Зачем я только с вами связалась?! – простонала репортерша.

По больничному коридору Джекки передвигалась, прыгая на одной ноге, обняв за плечи Владика и Антона Михайловича.

Подбежавшему врачу Каштанов сказал:

– Рентген, и немедленно!

Врач ошеломленно смотрел на столичное светило:

– Как скажете… Вы профессор Каштанов?

Антон Михайлович кивнул.

– Вас всюду ищут! – шепотом проговорил врач.

Каштанов поморщился:

– Это неважно. Где рентген? Куда идти?

В рентгеновском кабинете женщина-рентгенолог тоже понизила голос до шепота:

– Антон Михайлович, вас ищут, а отделение милиции в соседнем доме.

– Кто ищет, тот всегда найдет! – Хирург долго разглядывал снимок и наконец облегченно вздохнул: – Гематома большая, но перелома нет. А вы как полагаете, коллега?

– Что я могу полагать, когда диагноз поставил сам Каштанов! – И оба врача улыбнулись.

В перевязочной, бинтуя Джекки ногу, медсестра конфиденциально проговорила:

– Профессор, около больницы висит ваш портрет, ну, разыскивается и так далее…

– Спасибо! – поблагодарил Антон Михайлович. – Уходя, я оставлю на нем автограф.

Из больницы академик нес Джекки на руках. На крыльце толпа в белых халатах провожала кумира. Каштанов покивал им на прощанье, помахать не мог, руки были заняты, а Джекки он сказал:

– Обидно, что не множественный перелом со смещениями. Тогда бы я вам показал, что я из себя представляю!

Джекки подхватила ироническую интонацию:

– Доктор, а вы, оказывается, гуманист!

Владик семенил рядом и ныл:

– Антон Михайлович, разрешите, я ее понесу! Вам тяжело, а я молодой и сильный.

Джекки надоело нытье:

– Владик, уйди в тень!

Владик огляделся и обескураженно произнес:

– Но тут нет тени!

После короткой паузы Джекки сказала, не скрывая своего удивления:

– Антон Михайлович, вас все в больнице узнали, но никто и не подумал выдать!

– Мы врачи, а это солидарность! – гордо заявил доктор. – Мы не юристы или журналисты какие-нибудь!

– Среди журналистов тоже попадаются приличные люди! – проговорила Джекки, все еще лежа на руках у Антона Михайловича.

– Надеюсь, вы не о присутствующих?!.

Они были уже у выхода с больничной территории. На стенке красовался портрет Каштанова с надписью.

– Обнимите-ка меня за шею, и покрепче! – попросил Каштанов. – Я обещал оставить автограф.

– У меня безвыходное положение, – вздохнула Джекки и крепко обняла Антона Михайловича.

Текст под портретом гласил:

«25 августа вышел из дому и исчез знаменитый хирург академик Каштанов Антон Михайлович. Был одет в светло-серый пиджак и темно-серые брюки. На ногах черные туфли. Всех, кто видел Каштанова или что-нибудь знает о месте его пребывания, просят звонить…»

Хирург достал из внутреннего кармана ручку и размашисто расписался поперек собственной физиономии.

Около машины он сдал поклажу, то есть Джекки, как говорится, с рук на руки:

– Примите ценный груз!

Владик принял ношу:

– Что мне с ней делать?

– Холить и лелеять! – вставила Джекки.

– Отвезите ее в Москву! – отдал распоряжение Каштанов. – В Москву направо! – И зашагал прочь.

– Минуточку! – в ужасе вскричал Владик. – Вы забыли, я же не умею водить машину!

Доктор посоветовал, не оборачиваясь:

– Учитесь!

– Но учиться надо два месяца, сдавать экзамены… – причитал несчастный Владик.

В ответ прозвучало безжалостное:

– Это ваши проблемы!

– Антон Михайлович, – взмолилась Джекки, – вы же врач, вы давали клятву Гиппократа, вы не имеете права бросить раненую посреди дороги!

Каштанов вернулся, открыл заднюю дверцу:

– Владик, засуньте ее в машину, только не заденьте травмированную ногу! – Садясь за руль, он добавил: – Рядом с монастырем есть дом отдыха. Я вас туда отвезу.

Машина подъехала к зданию, напоминающему русскую усадьбу девятнадцатого века. В наши дни такой архитектурный стиль носит название «ампир во время чумы», ибо этот «псевдеж» строился в сталинские времена.

– Доктором я у вас работал, шофером тоже, а администратором устраивать вас в дом отдыха – пусть потрудится ваш оператор.

И Каштанов ушел.

Глава пятая

Монастырь шестнадцатого века отражался в зеркальной озерной глади. С колокольни доносился мерный печальный звон. Начался еще один день отпуска академика Каштанова.

Отпуск! Если вникнуть, какое это чудесное слово! А если не вникать, то оно еще более прекрасно. Человек создан для отдыха, как птица для полета, как рыба для воды, как волк для овечьей отары. Не правы те, кто утверждает, будто труд облагораживает человека. Ерунда! Человека возвышает, украшает и улучшает благородная лень, упоительное безделье, целеустремленное ничегонеделанье. Люди ожидают, что в отпуске может случиться что-то неизведанное, чудесное, необыкновенное – счастливая встреча или еще более желанное расставание, невероятная любовь или долгожданный развод. Даже если не повезет с погодой, то все равно лучше отдыхать в плохую погоду, нежели работать в хорошую. Так называемые трудоголики, которых в нашем отечестве, к счастью, не так уж много по сравнению с бездельниками, – несчастные люди. Они не умеют отдыхать, тяготятся отпуском и – о ужас! – скучают!

С Антоном Михайловичем в эти дни творилось что-то неладное. Он стал отличать ольху от осины, березу от ивы, сосну от елки. Он подолгу и с умилением следил, как мать-утка плывет во главе выводка утят, следующих гуськом. (Извините за нечаянный каламбур: утки и гуськом?!) Каштанов поймал себя на ощущении, что нет ничего приятнее, чем побродить босиком по утренней росистой траве. И вообще размышления, что он обеднил свою жизнь, сделал ее однобокой и в чем-то убогой, все чаще и чаще посещали его свободную от забот голову. Несомненно, с ним происходил удивительный процесс перерождения. Из трудоголика, субъекта, которому работа заменяла наркотик, он превращался постепенно в нормального человека. И стихийное чувство, что надо жить не только для людей, но и для себя любимого закрадывалось порой в его бескорыстное сердце. Это происходило с Антоном Михайловичем впервые, и он даже поймал себя на том, что иногда с удовольствием посматривает на складно сложенных молоденьких отдыхающих женского пола. Это тоже было для него ново и, как ни странно, приятно…

По берегу с букетом роз двигался Владик. Он направлялся к причалу турбазы, где Антон Михайлович в потрепанной робе, как обычно, дежурил – раздавал весла, принимал лодки, вычерпывал из них воду. Приблизившись к лодочнику, Владик торжественно произнес:

– Джекки послала меня к вам вот с этим букетом!

– Я подарков не принимаю! – сухо ответствовал Каштанов.

– Это не подарок, – возразил Владик, – это цветы.

– Вы их что, в поле собрали?

– Розы в поле не растут!

– Значит, купили. Следовательно, это подарок.

– Какой вы, извините, зануда! – вырвалось у Владика, он огорченно повернулся, чтобы уйти, но спохватился: – Чуть не забыл, Джекки очень просила вас зайти.

– Зачем еще?

– Посмотреть ногу. Она сказала, что вы врач, – сообщил новость Владик. – Но я в этом не уверен.

Антон Михайлович вышагивал по территории дома отдыха в сопровождении Владика, который нес отвергнутый букет.

Их путь пролегал через бильярдную.

– В какие часы открыто? – спросил у маркера Каштанов.

– Открыто только для отдыхающих! – поставил маркер лодочника на место.

– Михалыч! – окликнул Каштанова молодой супермен, который развлекался сейчас на бильярде. – Посмотри, как я уложу пятнадцатого в угол!

Каштанов поглядел:

– Ошибаетесь, господин Ежиков, – такой шар забить невозможно!

Ёжиков, парень лет двадцати пяти с массивной золотой цепью на шее, приехал на отдых капитально: привез с собой не только охранника, что является атрибутом любого нувориша, но и прихватил небольшой гарем, состоящий из трех профурсеток. Для занятий группенсексом он нанял в доме отдыха целый коттедж – два люкса с саунами, холодильниками, каминами, телевизорами и прочими удобствами. Эти коттеджи предназначались для особо знатных или чрезмерно богатых гостей. Ёжиков попадал под вторую категорию. Охранник – сверстник хозяина – всегда ходил за ним и таскал кейс, набитый сотенными. А чтобы с чемоданчиком чего-либо не стряслось, охранник прикрепил себя к кейсу наручниками. Ёжиков приехал сюда в открытом кабриолете «мерседес», лихо катал барышень, не соблюдая никаких правил уличного движения. Барышни кудахтали вокруг него, ублажали, льстили и интриговали друг против друга.

– Такой шар не идет, – повторил Антон Михайлович.

– Это у тебя не идет, Михалыч! – ухмыльнулся Ёжиков, прицелился и ловко положил шар в лузу.

– Чемпионский удар! – искренне восхитился доктор. Профурсетки восторженно защебетали, а одна из них умильно поднесла снайперу на подносе бокал с прозрачной жидкостью.

Когда Владик и Каштанов покидали бильярдную, оператор спросил:

– Вы играете на бильярде?

– Так, чуть-чуть, – сказал Каштанов.

Номер у Тобольской был одноместный, но с балконом и с видом на озеро.

Джекки лежала в постели и смотрела телевизор.

Вошли мужчины. Владик поставил розы в вазу с водой:

– Доктор букет не принял.

– Доктор у нас принципиальный, – разочарованно протянула Джекки. – Вы зачем пришли, Антон Михайлович?

– Но вы же сами меня звали посмотреть ногу!

– Тогда любуйтесь! – И Джекки высвободила ногу из-под одеяла.

– Какая восхитительная нога! – пришел в восторг Владик.

– Владик, уйди в тень! – устало приказала Джекки.

– Понял, – оператор направился к двери.

– И там, в тени, – на полном серьезе добавил Антон Михайлович, – я имею в виду поликлинику дома отдыха, постарайтесь раздобыть костыль, чтобы ваша хромая начальница смогла передвигаться.

– Понял. – И Владик исчез.

Каштанов осмотрел ногу, притронулся к ушибу.

Джекки поморщилась от боли.

Хирург удовлетворенно кивнул:

– Лучше, чем я ожидал. Хорошо, что мы приложили лед. Пару дней поболит, но, как говорят, до свадьбы заживет.

Джекки невесело усмехнулась:

– Замуж не собираюсь. Два раза обожглась, с меня достаточно.

– Значит, опыт имеется? – подковырнул врач.

– А у вас? – сделала выпад Джекки.

– Что у меня? – не понял Каштанов.

– Опыт! – разъяснила Тобольская.

– Опыта у меня навалом! – соврал Антон Михайлович.

Оба помолчали. Потом Каштанов почему-то сказал:

– А у меня первая жена умерла.

Каждый задумался о своем. Затем Джекки посмотрела на доктора с упреком:

– Антон Михайлович, почему вы не взяли букет? Мне обидно. Я вам так признательна!

– Извините, но я не могу нарушить свои принципы.

– Какой вы, доктор, все-таки зануда! – ласково сказала пациентка.

– Это есть, – согласился Каштанов.

– Ради меня можно нарушить принципы? – неожиданно спросила Джекки. – Сделать исключение?

Каштанов долго смотрел на нее, прежде чем ответить.

– Знаете, как вас назвал мой сын?

– Как он меня назвал? – поинтересовалась Джекки.

– Убойная дамочка.

– Значит, можно нарушить! – пришла к выводу Джекки и улыбнулась.

– Значит, ради вас, пожалуй, можно, – улыбнулся Антон Михайлович.

Он вынул букет из вазы.

– Спасибо, – сердечно сказала Джекки.

– Это вам спасибо, – тоже сердечно сказал доктор.

На телеэкране, где прежде шел концерт, начали передавать новости. Послышался голос диктора:

– По сведениям, полученным от Интерфакса, органам внутренних дел удалось установить, что знаменитый хирург Антон Михайлович Каштанов жив и здоров. Его местонахождение известно. В интересах следствия оно не разглашается.

Антон Михайлович все это выслушал и печально поглядел на Джекки:

– Вот так, значит? Ты стукнула в Москву! – Он даже перешел на ты. – Это низость!

Он резко встал, сунул букет обратно в вазу и заторопился к выходу.

Джекки с трудом вскочила с постели и, припадая на больную ногу, догнала Каштанова в коридоре, схватила за рукав.

– Как вы смели подумать про меня такое!

– Как же они узнали, что я нахожусь здесь? – Антон Михайлович издевательски скрестил руки на груди. – Кроме тебя это никому не известно.

– Прекратите говорить мне «ты»! – взмолилась Джекки.

– Мне противно на тебя смотреть! – горестно сказал Каштанов.

– На кого сейчас противно смотреть, так это на вас! – тоскливо молвила Джекки.

– А ты мне омерзительна! – грустно ляпнул доктор.

– А вы мне… – всхлипнув, буркнула больная.

– А ты мне… – И вообще, – печально заявил хирург, – тебе нельзя вставать с постели!

– А мне на постель наплевать! – чуть не плача, срывающимся голосом проговорила Джекки.

Оба одновременно развернулись и зашагали в противоположные стороны. Она, прихрамывая, назад в комнату, а он – вон из дома отдыха. Оба были невероятно огорчены случившейся ссорой…

Хмурый Каштанов возвращался пешком по берегу озера. Для удобства отпускников и туристов в нескольких местах были поставлены печки-плиты с вьюшками, рядом поленницы дров. А под навесами вкопаны в землю столы из толстых струганых досок и скамьи. Предполагалось, что здесь самим можно сварить уху, зажарить рыбу, посушить грибы, приготовить шашлык. Чуть в стороне в мусорных баках валялось немыслимое количество порожних бутылок от всевозможного спиртного. В одном из таких райских мест самообслуживания гулял Ёжиков со своим гаремом. Девки что-то парили, жарили, стол ломился от выпивки, а сам падишах ритмично отплясывал под музыку, которая неслась из магнитофона.

– Михалыч! – крикнул Ёжиков. – Выпить хочешь?

– Нет, отец, – серьезно сказал Каштанов. – Я же на работе.

– Молодец, сынок, – подхватив иронию, одобрил Ёжиков. – Значит, так: подготовить четырехвесельную шлюпку, это раз… и два – вот тебе ключи, там, на пригорке, кабриолет, вынь из багажника ящик пива, отнеси в лодку.

Закончив делать заказ, Ёжиков порылся в карманах, достал измятую зеленую купюру и сунул в руку доктору Каштанову.

– Премного благодарен! – сказал тот и восхищенно подумал: «Так я еще никогда не жил».

В город Крушин въезжала милицейская машина. В ней восседала капитан милиции Варвара Петровна. Одета она была для конспирации не в форму, а в обычное женское платье.

На причале турбазы опять возник Владик.

– Что еще вам от меня надо? – недовольно спросил лодочник.

– Джекки требует, чтоб вы извинились.

– И не подумаю!

– И напрасно. Я, в отличие от вас, всегда думаю, прежде чем принять решение.

– То, что вы думаете, очень заметно! – саркастически сказал Каштанов и скрылся в вагончике, а Владик поплелся обратно не солоно хлебавши.

Вскоре Антон Михайлович очутился в деревне, на околице, возле того самого дома, возле которого он уже появлялся сразу после приезда. Как и тогда, позвонил в дверь, постучал – как и тогда, безо всякого успеха.

К колодцу, тоже как в первый раз, пришла за водой крестьянка. Каштанов поздоровался с ней и спросил:

– Хозяин не объявлялся?

– Да нет еще. Хозяйство-то большое. А вы в дирекцию заповедника звонили?

Каштанов кивнул:

– Ждут его со дня на день.

Перед уходом он вложил в дверь записку.

Мимо дома проезжал открытый «мерседес» Ёжикова, в котором на заднем сиденье полулежала Джекки, вытянув больную ногу. Она подрядила бизнесмена помочь ей разыскать строптивого врача. Увидев Каштанова, закрывавшего калитку, попросила:

– Леша, пойдите, пожалуйста, погуляйте, мне надо побеседовать вон с тем типом.

– Так это Михалыч, лодочник с турбазы. – Ёжиков послушно подал машину назад, остановил, вышел, присел неподалеку на бревна и закурил. В тот день откуда-то налетела тьма комаров, и Ёжиков все время размахивал руками, отгоняя кровожадные полчища.

Джекки окликнула доктора:

– Антон Михайлович, я жду извинений!

– Не дождетесь! – В руках Каштанова была сломанная ветка, которой он разгонял насекомых.

– Вы можете меня ненавидеть, но думать, что я вас заложила…

– Почему вас интересует, что я про вас думаю?

Джекки на секунду замешкалась:

– Не интересует. Но я никому не позволю меня унижать! – И она пришлепнула у себя на лбу комара.

Каштанов усмехнулся, кивнув в сторону Ёжикова:

– Нашли себе молодого, богатого… – И яростно расчесал комариный укус на шее.

– А зачем мне старый и нищий? – Джекки хитро поглядела на Каштанова. – Уж не ревнуете ли вы?

– С какой стати? К тому же я не старый… И вовсе не нищий. У меня, как вы уверены, карманы набиты долларами.

– А я совсем не вас имела в виду! – Джекки произнесла это торжествующе. – И нет у вас никаких миллионов, иначе бы вы околачивались не здесь, а где-нибудь в Испании, Англии…

– Я патриот! – Доктор неожиданно влепил пощечину журналистке. – Комар, – пояснил он.

– Немедленно извиняйтесь! – повысила голос Джекки. – Я торчу здесь, а завтра у меня день рождения, мне домой пора, меня ждут мама и дочка.

– Но я-то при чем?

– Но я же из-за вас сюда приехала!

– Я вас не приглашал!

– Это неважно – просите прощения!

Весь этот диалог происходил во время отчаянной обороны собеседников от полчищ озверелых комаров. Джекки и Антон Михайлович махали руками, чесались… Но главным было не сражение с насекомыми, а поединок между мужчиной и женщиной.

– Не хочу просить прощения! Понимаете, не желаю!

Джекки пришла в отчаянье и попыталась самостоятельно выкарабкаться из автомобиля, опираясь на костыль.

– Вы невозможный человек, Антон Михайлович, да, невозможный! Подайте мне руку, пожалуйста!

– Пожалуйста, – столь же сердито сказал Каштанов и помог пациентке выбраться наружу. Однако та не удержалась на ногах и буквально упала в объятия доктора.

– Зарубите себе на носу, – продолжала бушевать Джекки, – я от вас не отстану, не отлипну, не отцеплюсь, пока вы не попросите прощения! – И с этими словами ударила Каштанова по щеке. – Комар, – пояснила она.

– Я от вас очень устал! – Каштанов аккуратно поставил Джекки, чтобы не упала, отвернулся и зашагал прочь…