Текст книги "Тихие омуты"

– Не понимаю, куда он мог подеваться!

– Ума не приложу! – сокрушенно поддакнула Полина Сергеевна.

– Я звонил в «Волжский утес», он туда не приехал!

– Я вам сто раз говорила, – крикнула мастеру Полина Сергеевна, – чтоб мебель прикрывать не газетами, а целлофаном! – Она снова повернулась к Ивану Павловичу. – Я две ночи не спала! Обзвонила больницы, «Скорую помощь», звонила даже в милицию, ну, эти, как всегда, ничего не знают! Он исчез!

– Министр хочет с ним встретиться, – сказал Иван Павлович. – Наверное, чтобы попросить забрать заявление об отставке, а он как в воду канул.

– По-моему, он просто поехал умом. – Жена была озадачена и раздражена. – Покажите мне нормального человека, который отказывается быть руководителем Хирургического центра.

Иван Павлович вздохнул.

– Вдобавок у нас чудовищная неприятность – кто-то воспользовался тем, что Антона Михайловича нет, и из благотворительного фонда его имени похитили два миллиона долларов! Что теперь будет со строительством нового корпуса клиники! Просто жуть какая-то!

– Ничего себе! – охнула Полина Сергеевна. – Два миллиона!

– Да, дело противное… И тут присутствие Антона Михайловича не помешало бы…

– Я чувствую себя виноватой, – покаялась вдруг Каштанова. – Тогда при вас ночью я на него накричала, он обиделся… Неужели он из-за этого… – Она не закончила фразы.

Иван Павлович деликатно промолчал.

– Пусть он на меня обижен, но ведь вам он тоже не звонил. – И тут же без перехода Полина Сергеевна прикрикнула на рабочих из Белоруссии: – Сервант осторожно двигайте, прошу вас!.. Да, учудил наш Антон Михайлович на старости лет…

В телевизионной студии Джекки Тобольская, так звали популярную журналистку, которая мимоходом опрокинула Каштанова в гостинице, атаковала редактора:

– Как ты мог не дать в эфир такой материал! Мы с Владиком единственные из всех сняли, как Клавка Шиффер, возвращаясь в гостиницу, карабкается по пожарной лестнице.

– А ее охранник за эту съемку засветил мне по лбу! – И телеоператор Владик продемонстрировал синяк.

– И правильно сделал! – сказал редактор. – Ваш материал не сенсация, а дешевка!

В аппаратной диктор заканчивала программу новостей. Как вдруг на электронной шпаргалке возникло новое сообщение. Диктор быстро глянула на него, и ее милое лицо посерьезнело.

– Только что мы получили тревожное сообщение… – начала она и тотчас на телеэкране возник портрет Каштанова.

– Исчез выдающийся ученый, – взволнованно продолжала диктор, – действительный член Академии медицинских наук, человек, возвративший здоровье тысячам наших сограждан, Антон Михайлович Каштанов. Он вышел из дому четыре дня тому назад, и с тех пор о нем нет никаких известий. В пресс-центре МВД нам сообщили, что для розыска ученого создана специальная оперативная группа.

В студии Джекки просто подпрыгнула на месте:

– Черт возьми, я же этого самого типа… когда это?.. да, позавчера, что ли, с ног сбила!

И Джекки потребовала у редактора:

– Слушай, блюститель высокого искусства, я хочу вести журналистское расследование об исчезновении этого хирурга!

Пришла пора сказать несколько слов о героине нашей истории, о беспардонной папараццихе Джекки Тобольской. Вообще-то ее звали Женей, но Джекки звучало как-то современней. Джекки была не замужем уже второй раз. Она имела чересчур самостоятельный нрав, чтобы оставаться замужем постоянно. Телевидение, быть может, самый сильный наркотик века, оказался непреодолимым соперником для двух предыдущих мужей. Сейчас Джекки находилась в любовной связи только со своей профессией.

Высокая, спортивная, красивая, нахальная, она считала, что «телевидение должно везде входить первым и всегда с парадного входа». Джекки занималась у-шу, прыгала с парашютом, бойко лопотала по-английски. Она была азартной и храброй до отчаянности. Когда чеченские боевики согласились уйти из Ворошиловска, где они нахрапом взяли больницу, полевые командиры, безопасности ради, потребовали, чтобы в каждом автобусе находились заложники. Джекки добровольно предложила себя. Вместе со своим оператором Владиком она села в автобус с отступающими чеченцами. Их репортажные съемки были номинированы на телевизионную премию ТЭФИ. Правда, награду дали другим. Джекки вела репортаж с лесного пожара (а нет, пожалуй, ничего более страшного); она брала интервью у бойцов во время сражения, рискуя жизнью; иногда она добивалась того, что с ней беседовали крупные, известные личности. Она еще, может быть, не стала телевизионной звездой, но ее уже знала публика, а среди коллег она пользовалась репутацией сорвиголовы.

Следователь, Варвара Петровна Муромова, маленькая, но задиристая женщина, была настроена агрессивно.

– Слушай, ты, нахалюга, забирай свою камеру и выкатывайся отсюда! – приказала она оператору Владику. Он вопросительно глянул на Джекки, та пожала плечами, и оператор покорно выкатился из кабинета. Журналистка мигом достала из сумочки диктофон и положила его на письменный стол.

– Терпеть не могу журналистскую шушеру! – заявила милиционерша, сплевывая виноградную косточку и метко попадая ею в пепельницу.

– А кто нас любит? – мирно согласилась Джекки. Она сидела на стуле, будто на допросе, как раз напротив хозяйки. – Милиция вкалывает, а мы только пенки снимаем.

Варвара Петровна опять сплюнула косточку, и опять метко.

– Лучше не скажешь, ты девка умная. Про дело Каштанова здесь ни хрена не узнаешь и потому ступай домой!

Муромова попыталась смахнуть со стола диктофон. Джекки телом прикрыла аппаратуру.

– Слушайте, вы, милицейская шушера, вы мне не хамите, я сама умею хамить!

– Слышу, что умеешь! – спокойно кивнула следователь. – За оскорбление работника правопорядка при исполнении служебных обязанностей ты сейчас загремишь в обезьянник!

Варвара Петровна схватила наручники.

– Сиживала я в вашем обезьяннике, – азартно сказала Джекки, вскочила со стула и подняла вверх руки. – Тетя, достань воробушка.

Низкорослая милиционерша не растерялась и мигом забралась на стол, чтобы надеть наручники на строптивую журналистку. Но тут Джекки совершила неожиданный маневр – она крепко обняла следовательницу за талию и стала буквально душить ее в объятьях.

– Варвара Петровна, дорогая, у вас наверняка уже есть какие-нибудь материалы, сведения, предположения…

Варвара Петровна задыхалась:

– Отпусти! Отпусти немедленно!

– Я от полноты чувств, – объяснила Джекки свой порыв.

– У тебя не руки, а клещи, – прохрипела милиционерша, слезая со стола.

Тобольская вынула из дамской сумки флакон дорогих духов и прыснула на себя из пульверизатора.

– Что ж, придется мне самой вести журналистское расследование…

Варвара Петровна, хотя и была милиционером, оставалась женщиной. Она активно принюхалась к запаху духов журналистки.

– Нравится? – вкрадчиво спросила Джекки.

Варвара Петровна кивнула. Тогда Джекки как бы между прочим придвинула флакон к Муромовой, намекая, что это, мол, маленький сувенир от телевидения. Правоохранительные органы не прельстились подарком и отодвинули флакон обратно к представителю средств массовой информации. Но телевидение настойчиво переадресовало духи представителю закона. Тогда Варвара Петровна достала из ящика стола огромный флакон еще более дорогих духов, чем у Джекки, и прыснула на себя.

– Брось свои дешевые штучки и топай отсюда.

Уязвленная Джекки не могла допустить, чтобы последнее слово оставалось не за ней, и нанесла сокрушительный удар:

– Все равно на тебе написано, что с тобой никто не спит!

Пауза была недолгой. Варвара Петровна оказалась достойной соперницей:

– А на тебе написано, что ты спишь с кем попало!

И тут случилось неожиданное. Женщины оценили друг друга. Сперва хихикнула Джекки. Потом хохотнула Муромова. Тобольская рассмеялась, Варвара Петровна тоже веселилась от души. Потом они одновременно показали большой палец, отдавая должное противнику. И, покатываясь от смеха, хлопнули ладонью о ладонь в знак полного взаимного уважения.

И тут Муромова сказала:

– А теперь вали отсюда.

Тобольская прервала смех и направилась к двери. На пороге она остановилась:

– Даже не знаю, что лучше: спать с кем попало или же не спать ни с кем. Буду думать!

Бездомный, хромой, после того как его сшибла Джекки, Каштанов открыл входную дверь и прислушался. В квартире стучали молотки, слышались мужские голоса, а прихожая была заставлена стройматериалами – вагонкой, оконными рамами. Каштанов миновал прихожую. В гостиной мебель была заботливо укрыта целлофаном и старыми простынями. Антон Михайлович проследовал в кабинет. Там вовсю шли ремонтные работы.

– Вы хозяин, что ли? – спросил один из мастеров.

– В некотором роде да. Вы извините, я вам не помешал? – При этом Антон Михайлович тщетно пытался открыть ящик своего письменного стола, из которого Полина Сергеевна доставала деньги для его отдыха в санатории.

Мастер усмехнулся:

– Вы не сомневайтесь, хозяйка от нас все заперла!

– Не только от вас! – невесело пошутил Антон Михайлович. – На кухню можно пройти? Не помешаю?

На кухне он открыл холодильник и, не садясь, начал торопливо есть. – Ребята, не желаете со мной перекусить?

– Спасибо, нет! – отклонил приглашение один из маляров. – Хорошо хоть холодильник не запирается!

Когда Каштанов уже покидал дом, один из работяг показал на большую фотографию, висящую на стене, в углу кабинета:

– А на фото кто такая красивая?

Антон Михайлович приостановился, посмотрел на портрет женщины средних лет и сказал без выражения:

– Моя первая жена. Она умерла двенадцать лет назад.

После чего, прихрамывая, двинулся к выходу. Но мастер успел тихо спросить:

– Хозяйке-то доложить, что вы приходили?

Каштанов, не оборачиваясь, махнул рукой:

– Пожалуй, не стоит!

– Понял! – заговорщицки кивнул мастер.

Каштанов вышел из подъезда своего дома, который фасадом выходил на Патриаршие пруды, и уселся в сквере на скамейке. В советские времена пруды назывались Пионерскими, ибо все религиозное истреблялось под корень, включая и названия. Однако исконные москвичи называли этот особый уголок в центре города любовно и фамильярно – «Патрики».

Вопрос работяги о первой жене разбередил сердце профессора. Он вспомнил Надю, которую, впрочем, никогда и не забывал. Она жила где-то в глубине души, оставаясь счастливой и горькой тенью, сопровождавшей его все время. Знакомство с Надей завязалось достаточно необычно, можно даже сказать, экстравагантно. Чем-то оно напоминало ситуацию из фильма «Ирония судьбы, или С легким паром». И больше того, произошло в то же самое время, когда комедию в первый раз демонстрировали по телевидению…

Павел Судаковский – ныне банкир, олигарх, богач – работал тогда в Ленинграде и занимал в облисполкоме весьма высокий пост. Незадолго до наступления нового, 1976 года он пригласил своих закадычных друзей, доктора Антона Каштанова и эколога Александра Савельева приехать к нему в Питер, познакомиться с женой Надей и вместе встретить Новый год. Однако Саша из-за рождения первенца не смог покинуть город Крушин, куда попал по распределению после окончания лесотехнической академии, и Каштанов полетел один. Он единственный из «трех мушкетеров» – так называли неразлучную троицу в школе, – оставался холостяком и жил с мамой Анастасией Петровной. В отличие от героя «Иронии судьбы» Каштанов был совершенно трезв. Он прилетел 31-го вечером, часов эдак в девять. В аэропорту Пулково поймал левака и уговорил его отправиться к черту на рога, на окраину, где Павел получил квартиру. В этом микрорайоне еще не везде уложили асфальт, не было уличного освещения, туда пока не провели телефон, там не открылся еще ни один магазин и все дома были похожи один на другой, так как строились по единому проекту.

А дальше вмешался бесцеремонный перст судьбы. В темноте Каштанов перепутал корпус. Номер дома он разглядел, но не знал, что под одной цифрой числилось несколько корпусов: «а», «б», «в» и «г». Буквы навесить на здания еще не успели. Короче, доктор, нагруженный подарками – флакон дорогих французских духов для Нади, большая коробка гаванских сигар для друга и авангардистская картина для дома, куда он приезжал впервые, – позвонил в квартиру. Дверь ему отворила очаровательная молодая женщина. Он сразу же порадовался за Павла, которому досталась такая прелесть.

– Здравствуйте, Надя! С наступающим! – Антон Михайлович широко улыбнулся.

А надо сказать, улыбка у него была обаятельная.

– А где Павел?

– Должен вот-вот прийти! – с легким недоумением сказала Надя, увидев незнакомца.

Надо же было случиться тому, что совпали не только номер квартиры, но и имена хозяйки и ее суженого!

Замерзший Каштанов снимал дубленку и вешал ее на крючок. Поэтому он не обратил внимания на интонацию Нади.

– Принимайте подарки! – И доктор вручил привезенные из Москвы презенты. – Духи вам, сигары Павлу, а картину на новоселье.

В комнате, еще не совсем обставленной мебелью, красовался празднично накрытый стол.

– Но Павел не курит! – развела руками женщина.

– Бросил? Вот молодец! Я давно ему это советовал. Надя! Поздравляю вас! Мы с Павлом дружим с первого класса, и, смею вас заверить, он – парень высший сорт! Так что вам повезло! А ему, по-моему, повезло еще больше…

– Павел говорил, что должны заглянуть друзья… – неуверенно произнесла Надя, снимая фартук.

– К сожалению, Сашка не смог прилететь, у него сын родился. Кстати, чего и вам желаю… Так что я прибыл один. Пока этого разгильдяя нет, показывайте квартиру. Вы по профессии кто?

– Преподаю музыку, – ответила Надя. – В музыкальной школе.

Ей приглянулся друг ее жениха Павла, которого она ждала с минуты на минуту.

В этом человеке чувствовались надежность, добротность. И держался он так непринужденно и естественно.

– Где же, черт возьми, Павел? – недоумевал Каштанов, не подозревая, что ошибся адресом. Как выяснится потом, эта ошибка переменила его жизнь и сделала счастливым.

– Я начинаю беспокоиться! – сказала Надя.

Тревога из-за отсутствия Павла вытеснила из ее сознания некоторые легкие несуразности, то и дело возникавшие в разговоре с нежданным гостем.

Чтобы успокоить встревоженную Надю, Каштанов рассказал обворожительной хозяйке о себе: хирург, недавно перешел в Хирургический центр, у него потрясающий шеф, сам он холост, живет с мамой. Кроме того, он поведал Наде несколько забавных историй, случившихся с Павлом в школьные годы, о которых Надя, по понятным причинам, даже не подозревала.

Новый год неумолимо наступал, а Павел все не объявлялся. Надя не находила себе места. Телефона в квартире, чтобы позвонить, разузнать, не было. Не существовало его и поблизости, в микрорайоне. Каштанов успокаивал женщину, но сам терялся в догадках, не понимая, что могло заставить друга задержаться в такой вечер. Тем более, пунктуальность Павла была частенько поводом для насмешек.

Короче говоря, Надя и Антон (тогда его еще мало кто называл по отчеству) встретили Новый год вдвоем. Это было невеселое застолье.

Оба тревожились: она – за жениха, он – за друга. Что могло приключиться с Павлом?

Кстати, примета, что с кем встретишь новогодний праздник, с тем и проведешь весь год, в данном случае оправдалась.

Наконец в первом часу послышался звук открывающегося замка. Оба – Надя и Антон, одновременно взволнованные и обрадованные, выбежали в прихожую. Антон обнял хозяйку и приготовил ехидную шутку, чтобы достойно встретить кореша.

Открылась дверь. Это пришел другой Павел! Пауза была жуткой. А дальше началось нечто невообразимое. Увидев незнакомого мужчину, обнимающего его невесту, Павел закатил скандал. Но какой! Он оказался неимоверным ревнивцем. Никаким объяснениям, оправданиям Нади он не верил. В разгар ссоры выяснилось, что у него сломалась машина. Он пытался ее починить, потом махнул рукой и решил добраться на такси или на леваке. Но в новогоднюю ночь ему это не удалось. Пришлось идти на своих двоих. Сначала он бежал, надеясь успеть до двенадцати, но расстояние до Ебуркиного хутора, где жила невеста, оказалось слишком велико. Когда он понял, что опоздал, то сперва перешел на рысь, потом на шаг, а потом побрел из последних сил. Приперся взмыленный, усталый и несчастный. А увидев, как он полагал, счастливого соперника, просто-напросто взбесился. Ругательства сыпались из него градом, одно за другим. Попытки Антона снять несуществующую вину с Нади и переложить ее на себя еще более распалили подозрения обезумевшего Отелло. В конце концов жених хлопнул дверью и с проклятиями удалился. На доктора обрушились попреки, нарекания за то, что сломал Надину жизнь. Каштанов оправдывался. Он не мог бросить женщину в беде и остался ее утешать. А под утро привел Надю в дом Павла. И остался в Ленинграде на несколько дней. Кончилось все это тем, что через год у Нади и Антона родился сын, которого назвали Никитой. Анастасия Петровна, уже давно мечтавшая о внуке, была счастлива и жила с невесткой душа в душу. Обе наперегонки баловали Никиту, который, естественно, был гениальным ребенком.

А комедия «Ирония судьбы, или С легким паром» стала любимым фильмом каштановской семьи…

С сыном Каштанова, Никитой, Джекки беседовала на дачной застекленной веранде. Никита оказался обаятельно-разнузданным балагуром. И, кроме того, гостеприимным хозяином, которому явно приглянулась привлекательная интервьюерша. Накрывая на стол – фрукты, сладости и разные напитки, – он трещал без остановки:

– Отец в этой халупе давно не появлялся. Да он здесь практически не жил. Я его вытурил отсюда давным-давно…

Джекки держала микрофон перед лицом Никиты, а Владик исправно снимал все происходящее на пленку.

Задавать Каштанову-младшему наводящие вопросы не требовалось, парень буквально не закрывал рта.

– А неделю тому назад он перевел этот сарай на мое имя.

Джекки осторожно встряла:

– Чем вы это можете объяснить?

– Чтобы в случае чего не было конфликта между мной и мачехой. Ей – квартира, мне – дача. Она женила его на себе, – тут Никита усмехнулся, – потому что знала, что ему надо. – Никита бросил взгляд в сторону камеры, к которой прилип оператор: – Этот толстый тип нас снимает?

Джекки кивнула.

А Никита обрадовался:

– Прекрасно! Наш народ увидит меня и наконец-то получит кайф от телевидения…

Не выдержав, Джекки улыбнулась:

– Вы по профессии кто?

– Пожалуй, это единственный вопрос, на который я не могу ответить. Знаете выражение «природа отдыхает на детях»? Так вот, природа отдыхает на мне, а я отдыхаю на ней!

– То есть на природе! – с иронией уточнила Джекки и показала на снимок, висевший на стене: – А это кто?

– Мама и бабушка. Бабушка воспитывала меня после того, как мамы не стало.

Джекки переменила тему:

– Что вы думаете об исчезновении…

Никита не дал договорить, он все схватывал с полуслова:

– Денег? Этих двух миллионов?

Джекки насторожилась. Она не понимала, о чем идет речь.

– Каких еще двух миллионов?

– Вы не знаете?

– Нет.

– Из папиного благотворительного фонда умыкнули ни много ни мало два миллиона баксов!

– Не может быть!

Владик присвистнул от удивления.

– В наши дни еще как может! – безапелляционно заявил Никита.

На участке около соседского забора садовник поливал из лейки цветы.

Под курткой его на ремне можно было заметить портативный магнитофон. А уши были прикрыты двумя наушниками. Услышав сенсационное сообщение, сделанное на террасе Никитой Каштановым, садовник насторожился и прекратил поливать цветы. Конечно же то была переодетая в мужской костюм следователь Варвара Петровна.

А Никита продолжал, не подозревая, что топит родителя:

– Представьте себе. Безмятежное утро. Прекрасное, как вы, солнышко светит в окно. Члены президиума благотворительного фонда имени моего папы ждут папу. Папа почему-то на заседание не явился. И доллары тоже не явились! – При этом Никита состроил хитрую физиономию.

– Так вы что, подозреваете собственного отца? – оторопела Джекки.

– Мадам, – пропел Никита, пытаясь взять руку Джекки в свою, вы скверно знаете жизнь. Все так просто и так естественно. В этом фонде крали все кому не лень. Кроме отца. Ему, я полагаю, это надоело. И тут в его однообразном бытии возникает прелестница…

– Вы это точно знаете? – быстро спросила Джекки, отдернув руку.

– О чем вы говорите! Конечно, нет, но… надеюсь, что это так. Иначе ему нет оправдания. – Никита уже не мог остановиться и принялся описывать женщину, сидевшую напротив: – Стройненькая, очаровательная, вкусненькая, на ней короткая кожаная курточка, вельветовые брючки…

И младший Каштанов попробовал приобнять журналистку за плечи.

Джекки только усмехнулась, она привыкла к бездумным комплиментам и давно уже не обращала на них внимания. Но тем не менее высвободилась из объятий Никиты, а тот не унимался:

– А у папы седина в бороду и бес в ребро!

Эта тирада уже потрясла Джекки:

– Ну… вы замечательный сын!

– Да, – искренне произнес Никита, – обожаю моего старика не меньше, чем он меня, а если он оторвался с шикарной телкой, то обожаю вдвойне! – Тут Никита посерьезнел и закончил совсем по-иному: – Но если честно, денег никаких он не брал, вот это я знаю абсолютно точно!

Джекки и Владик возвращались в город. Машину вела Джекки.

– Не верю, что академик грабанул свой собственный фонд! – задумчиво произнес Владик.

– А нам с тобой выгодно, чтобы грабанул именно он! – сказала Джекки. – Тогда это уже будет не дешевка, а сенсация. В нашем репортаже появится смак!

Позже в квартире Каштанова Джекки беседовала с Полиной Сергеевной, одетой, как всегда, модно. В квартире ремонтники делали свое дело, Джекки – свое, а Полина Сергеевна – свое.

– Этот цвет мне не нравится, я бы подобрала более теплый!

– Но вы только что просили подобрать более холодный! – напомнил дизайнер, по эскизам которого выполнялся европейский ремонт.

– Делайте, что вам говорят! – И Полина Сергеевна обернулась к Джекки.

Та заговорила, а Владик нажал на кнопку кинокамеры.

– Дело в том, что я веду самостоятельное журналистское расследование. Помогите мне! Ему или вам никто не угрожал?

– Конечно нет. Все его так любят.

– Звонков или писем с требованием выкупа не было?

– Какой еще выкуп? Мы люди небогатые. Да и за что? Вы что, подозреваете похищение?..

Джекки рискнула усилить нажим:

– Извините, я прикоснусь к самому щепетильному… Слышали ли вы, что в фонде имени вашего мужа украдены миллионы долларов?

Полина Сергеевна сразу вспылила:

– Это не моя проблема! Меня волнует только одно: что исчез Антон Михайлович!

– Но ведь два миллиона, – деликатно вставила Джекки, – исчезли вместе с ним!

Полина Сергеевна готова была растерзать наглую журналистку.

– Как вы смеете! Он – святой до идиотизма! Он всю жизнь лечит людей бесплатно, операции делает бесплатно, подарков не берет! – Все это звучало не панегириком, а скорее упреком или даже обвинением в адрес мужа.

– А может, он где-то… с… другой женщиной?

Полина Сергеевна гордо выпрямилась и сказала жестко:

– От таких женщин, как я, не уходят! Вон из моего дома!

Когда Джекки с Владиком покинули квартиру, жена академика, оставшись одна, неожиданно сказала:

– От таких женщин, как я, просто убегают.

Джекки, как известно, органически не выносила, когда последнее слово оставалось не за ней. Поэтому, уходя, она громко и четко сказала, так, чтобы слышали все рабочие, ремонтирующие квартиру:

– Муж пропал, а она ремонт делает!..

Спускаясь по лестнице, Джекки спросила:

– Владик, ты все это снял?

– Обижаешь! – И тут вдруг Владик остановился. – Почему ты не сказала ей, что видела его в гостинице? Какая бы она ни была, это негуманно.

– Да, дорогой гуманист, – парировала Джекки, – я, если вдуматься, сука!

Владик возмутился:

– Не наговаривай на себя!

– Просто ты ко мне неравнодушен! Быть сукой входит в мою профессию.

Телевизионщики прошли мимо старой консьержки, которая сидела за стеклом и что-то вязала. Консьержка сидела в наушниках. Она хитро посмотрела вслед журналистам. Конечно же это была следователь Варвара Петровна, которая мотала не только на ус, но и на магнитофонную ленту…

…Голодный академик, слегка хромая, брел по улице. Это была какая-то особая улица, ибо буквально на каждом шагу здесь торговали чем-то съедобным: пирожками, фруктами, бутербродами, мороженым, кондитерскими изделиями, молочными продуктами, орехами и всякой прочей снедью.

Каштанов шел, останавливаясь около каждого лотка, и глотал слюну. Он очень хотел есть, но денег не было ни копейки.

Все съестное выглядело аппетитно, и это еще больше усиливало голодные муки профессора и лауреата.

Антон Михайлович остановился около дверей закусочной, которая называлась просто: «ЕДА». Из дверей пахло чем-то очень вкусным. Каштанов понюхал и решительно вошел внутрь. Его бедственное материальное положение объяснялось просто: с одной стороны, у него был принцип – никогда не одалживать денег, а с другой стороны, доктор ставил своеобразный эксперимент – сможет ли он прожить в своей стране, не имея ни гроша в кармане.

Было бы несправедливым, если бы наши герои, то есть Антон Михайлович и Джекки, больше никогда не встретились. Но судьба была к ним благосклонна или, наоборот, неблагосклонна, это зависит от точки зрения. Настырная судьба в лице авторов распорядилась так, что оголодавший Каштанов забрел в то самое кафе, где уже перекусывали Джекки и ее оператор Владик.

Антон Михайлович держался независимо. Он взял пластмассовый поднос, поставил на него пустую тарелку и зашел за перегородку. Там на витрине были расставлены разнообразные кушанья. Народу в кафе было предостаточно, но поскольку Каштанов вроде бы никак не мог выбрать себе блюдо по вкусу, он всех пропускал к кассе.

Джекки, которая смачно уплетала за обе щеки, поначалу не обратила никакого внимания на «предмет» своих поисков. А потом вдруг сделала стойку, ибо поняла, что забредший в закусочную посетитель – Каштанов. Надо заметить, что Тобольская была не только лихой журналисткой, но и везучей. Известно, что зверь всегда бежит на ловца. В данном случае зверем был хирург, а ловцом – папарацциха. Конечно, встретить в многомиллионном городе именно того, за кем охотишься, особая удача, однако, признаемся честно, если бы не усилия авторов, может, этой встречи и не случилось бы.

В этот исторический момент Каштанов как бы невзначай взял маленькую кругленькую булочку и тотчас целиком запихнул ее в рот. Никто не обратил на это внимания.

Кроме Джекки. Ее опытный репортерский глаз засек кражу.

А в это время Каштанов, дожевывая первую булочку, так же небрежно прихватил вторую.

Джекки толкнула локтем Владика и прошептала:

– Быстро сними вон того дядю! Скрытой камерой!

Владик нагнулся, схватил камеру и мигом сообразил, что лучшая позиция для скрытой съемки – это находиться под столом. Он плюхнулся на пол и начал снимать «того дядю».

А «тот дядя» взял третью булочку, и этот воровской акт был уже запечатлен на видеопленку.

Владик был хроникером экстра-класса. Его камера всегда находилась в боевой готовности, и поэтому он успевал зафиксировать то, что многие его коллеги упускали, ибо долго раскачивались.

Естественно, в визир телекамеры оператор видел происходящее не в цвете, а черно-белым. Режиссер, в случае если по нашей повести снималась бы цветная кинокартина, наверняка показал бы кадр, где академик трескал краденое, именно в черно-белом изображении. Это монохромное вкрапление придало бы цветной ленте дополнительную элегантность, если хотите, своеобразный визуальный шарм. А впрочем, возможно, постановщик фильма до такого изыска и не дотумкал бы, но это его дело…

Джекки приблизилась к пожирателю булочек и поздоровалась с нарочитой приветливостью:

– Добрый день, Антон Михайлович!

Вор понял, что его разоблачили, и тотчас подавился похищенным.

– Разрешите! – сказала Джекки и, не дожидаясь ответа, хорошенько постучала горемыку по спине.

Тот проглотил застрявший кусок и поблагодарил:

– Спасибо большое! Вы у меня лечились? – Антон Михайлович пристально вгляделся в лицо молодой женщины. – Я вас где-то видел.

– Это у вас такое хобби – воровать булочки? – Джекки пыталась разобраться в ситуации.

Ответ был предельно искренним:

– Денег нет, а есть хочется.

– У вас нету даже на булочку? – поначалу не поверила Джекки. – У знаменитого хирурга?

Каштанов виновато развел руками:

– Все деньги ушли на гостиницу.

– Вам не у кого одолжить, у вас нет друзей?

– Ни при каких обстоятельствах я денег не одалживаю, это мое правило!

– Но заначка у вас должна быть.

– Заначка? – пожал плечами доктор. – У меня ее никогда не было.

– Но ведь вы женаты?

– Конечно.

– Муж без заначки – это не мужчина. – Джекки невольно повторила формулировку жены.

– Ой, вспомнил! – воскликнул вдруг Антон Михайлович. – Так вот как она меня обозвала. – И грустно закончил как бы про себя: – Правильно я на нее обиделся…

– Давайте я вас покормлю обедом! – предложила журналистка. – Выбирайте что хотите!

– Но я в долг не беру! – сопротивлялся Каштанов.

– Ну хорошо, а подарки вы принимаете?

– Тоже нет.

– А милостыню?

– Подайте академику… – пропел Антон Михайлович. – Хорошенькое дело!

– Я тоже ни разу не подавала академику! – И Джекки решительно стала уставлять поднос тарелками с едой. – Накормить нищего – это святое!

Голод отбросил прочь моральные постулаты, и Антон Михайлович с жадностью набросился на пищу.

Покидали кафе вместе. Каштанов все еще слегка прихрамывал.

– Кстати, мое имя Женя, но друзья предпочитают называть меня Джекки, – представилась журналистка и поинтересовалась:

– Вы всегда прихрамываете?

– Последние четыре дня. После того как в гостинице одна психованная идиотка сшибла меня с ног.

– Так это были вы? – неискренне изобразила удивление репортерша.

– А идиотка, значит, вы? – догадался пострадавший. – Вот где я вас видел…

На улице около машины, принадлежащей Джекки, они начали прощаться. Автомобиль – в прошлом белый жигуленок – заслуживает специального описания: это была ржавая-прержавая машина невероятно почтенного возраста. Оставалось загадкой, почему она ездит. Под ветровым стеклом красовалась надпись: «В ремонт», чтобы не придиралась милиция. Владик укладывал аппаратуру на заднее сиденье.

– Вот моя визитная карточка. – Джекки протянула визитку. – Если это не тайна, сейчас вы куда?

– Вообще-то, тайна. – Каштанов прочитал визитку. – Спасибо, будет куда отослать деньги за сегодняшнее угощение. Для начала побегу на Ленинградский вокзал, попробую махнуть в городок Крушин, есть такое прелестное место, вряд ли вы о нем слышали.

– У вас небось на метро денег нету?

– Нету.

– Тогда предлагаю – побежим на вокзал на машине! – Джекки кивнула в сторону поджидавшего автомобиля.

– Это ваша? – полюбопытствовал Антон Михайлович, кивнув в сторону рухляди.

– Угу, – горделиво ответила Джекки.

– Роскошная колымага! – одобрил Каштанов.