Текст книги "Мы не твои"

Глава 9

Она будет жить с нами? Вот тут? В нашем доме? Быть может даже в соседней комнате?

Тамерлан совсем с ума сошел?

То есть я, по его мнению, должен терпеть присутствие чужого человека в моем доме? Ладно, не в моем. В нашем… Вернее… Это дом Тамерлана.

Он забрал к себе маму, потому что она не могла оставаться одна. Он забрал и меня, конечно, я ведь жил с родителями, хотя имел свою квартиру там появлялся довольно редко. Иногда. Только ночами.

Тамерлан сделал все, чтобы мне тут было удобно. Комната на первом этаже, никаких сложных порогов, он даже расширил проемы дверные, чтобы я спокойно проезжал. Собрался какие-то звуковые сигналы устанавливать, чтобы мне было проще понимать, где я. Я сказал, что не стоит так напрягаться. У меня были сиделки, которые помогали. Был Самад. Да и сам я уже начал более-менее ориентироваться.

Я даже стал передвигаться по дому самостоятельно.

И вот теперь тут будет жить Надежда?

И почему меня это так напрягает?

Не хочу обращать на это внимание. Не хочу на нее обращать внимание.

Я ведь даже не знаю какая она? Как она выглядит?

Хотя… знаю. Чувствую.

Она… маленькая. Реально, она совсем малышка. Невысокого роста, худенькая. И правда Воробушек.

Та грымза в клинике сказала, что Надя некрасивая. Зараза. Хотелось её заставить язык прикусить! Сама она…

Нет, я, конечно, не знаю. Может Воробушек и реал страшилка…

Нет. Не может. Я… я трогал ее лицо, чувствовал его. У нее маленький, но твердый подбородок. Небольшой нос. Щечки гладкие. Кожа очень нежная. И губы.

Сладкие губы у воробушка.

Или это просто я настолько оголодал, что кидаюсь на скромную, мелкую, страшненькую медсестричку?

Может быть мне пора попросить брата о помощи? Пусть наймет мне не сиделку, а кого-то погорячее?

Мозгоправа бы тебе хорошего нанять, Ильяс… Думать головой.

Захотел получить от жизни все? А ты заслужил?

Ты заслужил на кладбище гнить, вместо Светлячка.

Увы, не повезло. Значит будешь гнить заживо в этой коляске!

И… больше никаких мыслей о том, как улучшить себе жизнь! И сделать её удобной и приятной!

Переодеваюсь, закрываю дверь в комнату – не нужны мне тут ни птицы, ни компасы! Она стучится два раза. Не открываю, говорю, чтобы уходила, мне ничего не надо. Открываю только чтобы взять обед. С едой я, к счастью, прекрасно научился управляться, да и спасибо повару Тамерлана – готовит такие блюда, которые мне удобно есть. Простые, без обилия соусов, без мелких кусочков, которые надо гонять по тарелке. И, что не маловажно – не сильно горячие.

А вечером еду в кабинет брата.

– Я хочу, чтобы ты уволил Надежду.

– Уволил надежду… как это звучит. Если бы ее можно было вот так просто взять на работу. Надежду. Потом уволить. Или заставить всегда работать на тебя…

– Там, перестань. Ты знаешь, о чем я!

– Знаю. Нельзя уволить надежду, Ильяс. Нельзя.

– Ты издеваешься надо мной, Там? Хватит!

– Я не буду ее увольнять. Ей нужны деньги. Я плачу хорошо. Она уже договорилась о переезде в наш дом. Из клиники уволилась, так что… Ты хочешь, чтобы я выкинул ее на улицу, сказав, что мы передумали? Тебе плевать, что ей элементарно идти некуда?

– Да плевать. Я готов оплатить ей жилье в другом месте. И платить зарплату, чтобы только она тут не появлялась.

– Как все запущено, – слышу, как Тамерлан ухмыляется. Гад. Он… он все это делает специально!

– Хорошо. Не увольняй. Пусть сама сбежит. Уверен, завтра же придет к тебе просить расчет!

Я тоже ухмыляюсь. Но…

Недооцениваю темную сторону Воробушка…

Везде это чириканье! Везде!

Кажется, ни на минуту не замолкает. Слышу ее постоянно. Хоть уши затыкай!

Да, кстати, попросил Самада купить мне хорошие беруши. Доктор приходит ко мне и это хоть как-то отвлекает и… развлекает. Хотя никаких развлечений мне не хочется.

– Вы совсем заросли, Ильяс, попросите сиделку вас побрить.

– Зачем? Моя борода кому-то мешает?

– Нет. И шрамы не видны.

Зря он сказал про шрамы. Не видны, значит?

– Да, мне сказали, что вы совсем перестали выезжать на улицу? Это плохо. – Плохо да. Но вывозить меня некому. И гулять со мной тоже некому. – Я поговорю с Тамерланом Александровичем.

– Зачем с ним говорить? Это мое решение. Я не хочу никуда выходить.

– Но это необходимо…

– Кому? – перебиваю, дергаю рукой случайно и сбиваю пару фигур с доски, – Чёрт…

– Я поставлю.

– Смысл? Эту партию я все равно проиграл. А вам, кажется, уже пора.

– Нет, у меня еще есть время. Ильяс, я понимаю, что вы взрослый мужчина и сами принимаете решение, касающееся своей жизни.

– Вот именно. И не хочу, чтобы кто-то в нее лез.

Разворачиваю коляску, отъезжаю в сторону. Это знак доктору. Я не желаю продолжать диалог и вообще.

Не желаю никого видеть – как будто я могу! – и слышать.

И чувствовать не желаю.

Но, как назло, чувствую – движение воздуха чувствую, аромат тонкий, цитрусовый и немного пряный. Надо будет узнать, что у нее за духи и… Навсегда запретить пользоваться такими в моем присутствии!

Доктор вышел, я знаю это. Вышел, и не закрыл дверь.

Прекрасно!

– Зачем пришла?

– Я ваша сиделка. Пришла посмотреть не нужна ли вам помощь.

Помощь, говоришь?

– Побрей меня.

– Что?

– Ты глухая? Хорошая мы пара. Ты глухая, я слепой. Доктор сказал, что мне борода не идет. Я хочу, чтобы ты меня побрила.

Слышу, как она хихикает, стараясь сдержаться. В чем дело?

– Я что-то смешное сказал? – чувствую себя строгим учителем в школе.

– Вы хотите понравится доктору?

– Что? – вот же маленькая зараза! – Бритва и все принадлежности в ванной. Давай быстрее.

– А вы куда-то торопитесь?

– Да, тороплюсь. У меня свидание сегодня.

– Свидание? – снова слышу, как она пытается смех сдержать.

– Да, Тамерлан пригласил девушку. Красивая, высокая, умная, из хорошей семьи. А ты что подумала?

– Ничего. – что, и даже никаких чувств, никакой… ревности? – вы сами поедете в ванную комнату, или мне вам помочь?

– Помоги. Я забыл дорогу.

– Хорошо.

– Да, и не вздумай меня снова помыть. Мне того раза хватило.

– Мне тоже.

Не знаю, зачем я придумал это бритье. И девушку.

Мне надо было просто выгнать ее вон и дверь закрыть. Я ведь именно этого добиваюсь? Выгнать ее вон?

Мы заезжаем в ванную, слышу, как она возится у раковины, включает воду. Потом чувствую ее руки – она накрывает мою грудь полотенцем.

– Это чтобы не испачкать одежду случайно. У меня все готово. Вы… готовы?

– Ты когда-нибудь брила кого-нибудь.

Воробушек вздыхает – это значит «нет»?

– Ладно, главное горло мне не перережь!

– Ничего не могу обещать. Расслабьтесь, Ильяс Александрович. И… получайте удовольствие.

Она серьезно?

У нее ручки дрожат. Пальчики. Чувствую и… сам тоже дрожу непонятно почему.

Не хочу этого. Не хочу чувствовать. Почему-то огромный горячий ком наливается в груди, окутывает тело. Сердце колотится.

Что со мной происходит? И что я творю?

Мне надо серьезно поговорить с братом. Без шуток!

Мне надо заставить его… нет… просить… умолять!

Умолять отправить эту девочку обратно в клинику. Пусть работает там. Пусть живет в другом доме. Я готов даже квартиру свою ей отдать, пусть там живет! Пусть!

Прикосновение холодного лезвия к коже. Опасно дрожат ее пальцы. Я стараюсь замереть, не дышать. Помочь ей.

Лезвие скользит по щетине. Чувствую резкий укол, короткий вскрик Воробушка.

– Ой… прости… я случайно, я…

– Кровь вытри. И успокойся. Не хочу перед невестой ходить весь в пластырях.

– Перед… кем?

– Я же сказал, что придет девушка? – сам не знаю, зачем продолжаю обманывать.

– Да, я помню. Хорошо, буду аккуратнее. – и дальше ведет лезвием.

Нежно, осторожно.

Чёрт. Зачем я придумал себе эту пытку? Находиться рядом с ней невозможно! И этот запах.

– Ты опять этими духами пользуешься? Я же сказал, что они воняют как средство для мытья посуды?

– А мне нравятся.

– А мне нет. Ты сама говорила, что стараешься ничем не пахнуть, чтобы пациентов не раздражать? Что ж мне-то так повезло?

– Вы не пациент.

– А кто?

– Капризный мажор. Вот кто. Закройте рот и не мешайте. А то я вас всего изрежу.

Хочу возразить, но…она берет и закрывает мне рот ладошкой? Серьезно?

И… почему это так приятно?

Зажмуриваю больные глаза. Я не должен получать этот подарок, это удовольствие. Не должен.

Но отказаться от этого сейчас просто нет сил. И я терплю. Позволяю себе эту вольность. Терпеть не боль, а…радость.

От каждого прикосновения подушечек ее пальцев по всему телу растекаются волны тепла. И какого-то искрящегося блаженства. Словно пузырьки волшебной шипучки, которую я так любил в детстве.

Расслабляю губы, осторожно прикасаясь ими к той ладошке, которая закрывает мой рот. Целую. Слышу ее учащенное дыхание. Ласкаю, щекочу языком чуть грубоватую кожу ее ладони.

– Не отвлекай меня. Правда ведь порежу.

– Режь… – отвечаю чуть слышно. Она снова «ойкает», и я опять чувствую укол.

– Прости… больно?

– Больно. Поцелуешь? Пройдет…

– Поцеловать? Хм… – это ее легкое «хм» заставляет меня ухмыльнуться. – Это очень опасно, ты в курсе?

Опасно, да. Как раз это я очень хорошо понимаю. Опасно для одного маленького Воробушка!

– Интересно, почему?

– Потому что при поцелуе партнеры передают друг другу около восьмидесяти миллионов бактерий.

– Да? Как страшно. – ухмыляюсь, потому что на самом деле совсем не боюсь. – я бы обменялся сейчас микробами.

– Нет уж. Вдруг окажется, что у меня слюна ядовитая? Еще умрете от заражения крови.

– А если у меня? Если ты умрешь?

– Ну, я-то вам не предлагаю меня целовать?

– А ты предложи?

Что я делаю? Почему-то шум в ушах стоит. Кровь бежит по венам с какой-то дикой скоростью. Давно не чувствовал себя таким… живым.

Вот только… надо ли мне это?

Я же ведь сам, сознательно выключил себя из жизни? Я ведь сам решил, что буду нести эту ношу? Это моя судьба, та, которая предопределена мне? Если верить священным книгам, не я ее выбрал, правильно?

– Ты закончила?

– Еще чуть-чуть осталось, потерпи… те…

– Давай раз и навсегда закончим с этим. Ты обращаешься ко мне на «ты» и все.

– Нет. Извините. Я лучше буду на «вы». И все.

Воробушек вытирает мои щеки мягким, чуть влажным полотенцем.

– Надеюсь, ваша невеста будет довольна.

– Какая не?… – вот же, сам придумал и сам забыл.

Провожу по щеке пальцами. Выбрито гладко, а вот шрамы… Шрамы теперь во всей красе. Интересно, насколько они отвратительны?

Впрочем, какая мне разница? Плевать мне на внешность. Да и на гладкость щек плевать.

Надежда подносит к моему лицу что-то, кожу щиплет.

– Ты что делаешь?

– Это не я. Антисептик.

– А, ясно, вместо поцелуя и миллиона бактерий?

– Восьмидесяти миллионов.

– Я предпочел бы бактерии…

Снова застаю ее врасплох, когда она наклоняется, прижимая ватку с очередной порцией антисептика.

Нравится мне эта игра. Пусть я слепой инвалид, прикованный к коляске, но руки у меня все еще сильные, и притянуть девчонку на колени труда не составляет. На этот раз мы оба сухие. По крайней мере одежда.

Воробушек «ойкает», дышит отрывисто, судорожно. Но… не вырывается.

Странно. Придумала что-то еще? Плеснет мне в лицо своим лекарством? Укусит?

– Надя, напоминаю, что я незрячий, и у меня пол тела не двигается.

– Это не дает вам права меня хватать. Я пожалуюсь Тамерлану.

– Жалуйся.

Правда, пусть нажалуется. Я тоже нажалуюсь. Может тогда меня избавят от этой пытки, постоянно ощущать присутствие этой малышки? Все время думать о… О ней. О ее аромате. О ее нежных пальцах. И губах…

– Не надо, Ильяс.

Молчи уже женщина! Не надо… Было бы не надо, не сидела бы у меня на коленях тихо, как мышка… и не дрожала бы так. И… и не пахла бы так остро.

Прижимаюсь к ее губам, очень надеясь, что она меня не укусит.

Чего я точно не ожидаю, что она будет так целовать в ответ…

А потом оттолкнет и убежит.

И пропадет куда-то…

Глава 10

– Где ты была?

Не думала, что он встретит меня так. Слышал же, что я вошла, и даже не повернулся!

Ладно, в этом весь Ильяс. Такой вот.

– И вам добрый день, Ильяс Александрович.

– В каком месте он добрый, скажи?

– В разных.

Для меня день на самом деле добрый. Я вернулась. Я снова тут. Я вижу его.

Такого колючего, ершистого. Он точно похож на волчонка. Сидит насупившись, взъерошенный, словно шерсть дыбом, и еще когда он злится, у него так смешно губа подрагивает, что виден клык.

Пытаюсь сдержать улыбку, мне кажется, он чувствует мои эмоции.

– Что?

– Что «что», Ильяс Александрович?

– Насмотрелась?

Если бы! Конечно нет…

– Если насмотрелась можешь идти. Не задерживаю.

– Я вам подарок привезла.

Молчит. Я тоже молчу. В комнате тихо-тихо. Я знаю, что Ильяс любит тишину, и терпеть не может тиканье часов.

– И что? Покажешь мне его? Ах да, я же слепой! На фига мне его показывать.

Злится. Странно, неужели что-то нехорошее произошло за то время пока меня не было? Я вроде не так долго отсутствовала?

– Где же ты болталась три недели, сиделка? Брат тебе, небось, еще и все деньги выплатил? Или все-таки урезал зарплату?

Я привыкла к его грубости, уже не обращаю внимания. Хотя все равно очень обидно.

Особенно после того поцелуя. Он целовал меня так… жадно, так… по-настоящему. Это было необыкновенно! Кровь пузырьками струилась по венам, по коже мурашки бежали, и такое приятное тепло разливалось…Голова кружилась от… от счастья. Да, именно так. От счастья.

Наверное, это ужасно, но я была очень счастлива, когда Ильяс меня целовал.

– Что ты молчишь? – он говорит сквозь зубы, недовольно, зло. А я не понимаю, какая муха его укусила?

И вообще, стоит ли ему отвечать?

– Мне сказали, что с вами теперь нужно гулять обязательно два раза. Сейчас я вам помогу собраться, пойдем на улицу.

– Я сам в состоянии собраться.

– Тогда мне вас ждать у выхода?

– Да. Выйди. И дверь закрой.

Выхожу, как он просил, дверь прикрываю, вижу, что Ильяс поехал в ванную.

В коридоре горничная Гуля, улыбается мне, качает головой.

– Мы все молились чтобы ты вернулась. Без тебя с ним сладу нет.

– Со мной тоже.

Да уж! Со мной стало, видимо, еще хуже. Ильяс первые два дня после моего возвращения рычит на всех, злится, ругается.

А потом во время прогулки решает уехать от меня. Дорожки для его коляски специально чистят, посыпают песком – в феврале снега много выпало – но видимо какой-то участок пропустили, наледь попадает под колеса, и Илик переворачивается.

Я дико пугаюсь, бросаюсь к нему, он лежит на заледеневшей плитке, хорошо, что его не придавило. Приседаю, протягиваю руку – это моя ошибка, потому что Ильяс резко дергает меня на себя, и я оказываюсь лежащей на дорожке рядом с ним, под ним…

– Попался, Воробушек?

Молчу, потому что я на самом деле попалась!

– Язычок проглотила?

Интересно, а у воробьишек есть язычки?

Я хмыкаю, потому что это очень смешно думать в такой момент о том есть ли у мелкой пташки язык.

– Ты чего смеешься?

– Ничего. Просто так.

– Тоже подумала есть ли у воробья язык?

Ого! Вот это интересно!

– Подумала… Изменница несчастная. Бросила меня одного, на целых три недели.

– Одного? К вам вообще-то невеста должна была прийти.

– Какая невес… Чёрт. Один ноль в твою пользу. Где ты была?

– Может мы встанем и поговорим?

– Зачем? Мне удобно лежать. Так… мягко.

О, Боже! Он елозит по мне, и жар окатывает с ног до головы. Мне стыдно. Очень. И приятно, тоже очень.

– Холодно…

– Да? А… если так?

Ильяс переворачивается резко, и теперь он оказывается на земле, а я на нем.

– Не надо, Илик, правда холодно. Вам вредно, надо встать…

– Извини, малышка, видишь, какое дело, встать-то я как раз и не могу…

Вижу ухмылку на его лице. Горькую.

– Я помогу.

– Не поднимешь.

– Охрану позову.

– Слушай, дай мне удовольствие получить, а?

– Удовольствие? – смотрю на него, не очень понимая, о чем он…

– Приятные воспоминания. Как будто я опять нормальный. Кувыркаюсь с красоткой.

– Я не красотка. Пусти, пожалуйста.

– Мне плевать, даже если ты Квазимодо. Я слепой.

Неожиданно коробят его слова. Надоело. Дергаюсь сильнее, пытаясь разорвать кольцо рук.

– Пусти, быстро!

– Тихо, тихо… ты чего, Воробушек?

– Ничего, пусти!

– Я же не сказал, что ты страшненькая. Ты…Ты так вкусно пахнешь, так бы и съел.

Чувствую его губы совсем близко. Отворачиваюсь. Но он находит мое ухо и… меня словно током прошибает! Я представить не могла что это будет настолько приятно! Еле сдерживаю вздох. Дрожу…

Мамочки, как же мне хорошо! И… больно. Потому что он играет, забавляется. Ему все это скоро надоест, а я…

Я, наверное, буду вспоминать это время как лучшее в жизни.

Просто потому, что ОН был рядом.

– Ильяс, что тут происходит?

О, Боже… Как мне стыдно! Просто… Дико стыдно. Готова сквозь землю провалиться!

Тамерлан в это время обычно на работе, я вообще редко его вижу. После возвращения мы только по видеосвязи общались – он спросил, как дела, не нужно ли мне чего, рассказал про распорядок Ильяса, обязательные прогулки, ну и все. Из семьи я вообще мало кого вижу.

Мать их чаще всего в комнате сидит, я знаю, что ей тяжело видеть Ильяса. Она приходит к нему раз в день, когда он точно один. Доктор Самад говорит, что у нее с сердцем проблемы, надо наблюдаться, но она отмахивается. Все повторяет, что у Бога прощение нужно вымолить. Вымаливает.

Я знаю, что у них еще сестра есть, вроде родная Живет она у них на родине, на юге, с мужем, зовет мать к себе. И Илика.

– Ильяс, ты что творишь?

– Тамерлан, почему ты всегда приходишь не вовремя, а? Вечно мешаешь.

– Встать надо, холодно. Заморозишь Воробушка.

Чувствую, как краснею до кончиков ушей. Тамерлан Умаров меня Воробушком назвал!

– Я бы рад встать, брат, да что-то у меня ноги не стоят. Странное дело, да?

– Не ёрничай. Отпусти Зою!

Неожиданно повисает страшная тишина. Слышно, как ветер снежинки с сугробов сдувает.

– Это… Надя, брат…

– Да. Точно. Надежда. Дайте руку, Надя, я вам помогу.

– Я сама, – не понимаю, почему так хрипит мой голос. – Илику помогите.

Я назвала его Илик! Разве так можно? Где моя голова?

Тамерлан все равно помогает подняться. Потом поднимает Ильяса. Усаживает его в коляску.

– Надя, вы отвезете его в дом, справитесь?

– Я и сам справлюсь, брат. Но… спасибо, что хоть Воробушка мне оставил.

– Ильяс.

– Проехали. Давай, Надежда, мой компас земной, рули…

Я везу его к дому. Молчу. Очень хочу спросить про Зою. Я ведь почти ничего не знаю!

– У тебя вкусные ушки, Воробушек. Интересно, у воробьев есть ушки?

– Я не знаю.

– А ты «погугли».

– Хорошо.

– «Гуглить» вообще полезно, Воробушек. Если чего-то не знаешь… или не можешь что-то найти. Например, человека, или его книгу… Забей имя, нагуглишь…

– Спасибо за совет, Илик, – стараюсь успокоиться, – обязательно воспользуюсь. Как раз хотела найти книгу одного человека. Психолога. Фамилия такая известная, на Б… Он занимался проблемами людей с ограниченными возможностями.

– Как интересно! Кого именно? Слепых? Или… калек, инвалидов? – он ерничает. Но мне реально как-то надо подсунуть ему эти книги…Вдруг это поможет и он станет… чуточку другим?

– Ладно, проехали. Если мне надо будет найти книгу психолога на Б я найду, не сомневайся! В интернете полно всяких сайтов…

– Хорошо. Я… я уверена, это поможет…

– Я сказал – проехали! – он меняет тон и тему, – Ты так и не рассказала, где была. Гуля сказала, у тебя бабушка умерла?

Сглатываю, потому что ком подкатывает.

– Да.

– Соболезную.

– Спасибо.

– Нет… правда, Воробушек… то есть… Надь, я… Мне правда жаль.

– А мне не очень. Она меня терпеть не могла, и маму мою. И вообще. Она не родная была. Папина мачеха…. она… в общем, не важно.

Еле сдерживаюсь, чтобы не наговорить лишнего. Накипело. На самом деле. Я поехала туда только потому, что папина сестра попросила очень. Ей самой было трудно все организовать, у нее дети. Ага, дочка моя ровесница и сын на три года младше. Дети. А мне не трудно. Хорошо, что мне помогли знакомые папины. И Тамерлан деньгами помог.

– Извиняю. Бывает.

– Ильяс, а кто такая Зоя?

Глава 11

Кто такая Зоя?

Вопрос, на который я не могу и не хочу отвечать.

Что я ей скажу, этой странной девочке – Воробушку? Поведаю историю моей подлости и предательства?

Я не хочу. И… не могу. Просто не могу об этом говорить. Тема закрыта.

Для Надежды точно. Ей это знать не обязательно и все.

Надя привозит меня к дому, завозит в холл. Дальше я могу сам. Расстегиваю куртку, чувствую, что она начинает снимать с меня ботинок.

– Не надо. Сам справлюсь.

– Я помогу.

– Я сказал не надо. Спасибо. – стараюсь говорить спокойно, не получается. Получается сквозь зубы. – Ты свободна. Я сам доберусь до комнаты.

– Зачем вы так? Не надо. Я хочу помочь.

– А я не хочу, чтобы ты помогала сейчас. Ясно? Просто… просто оставь меня, прошу.

– Извините…

Сердце давит, когда она вот так опять мне «выкает». С трудом добираюсь до комнаты. Заезжаю.

Переваливаюсь с коляски на кровать, чуть не падая.

Надо раздеться, но мне не хочется. Двигаться не хочется.

Зоя.

Я ведь в последнее время почти не думал о ней. Не вспоминал.

Вообще, имею ли я право думать и вспоминать Светлячка?

Имею ли я право жить, после всего, что сделал?

Не знаю сколько времени я вот так лежу. Слышу стук в дверь.

Кого еще несет?

– Ильяс, это я. – Тамерлан… Не хочу никого видеть.

Собственно, я ведь и не увижу, да?

Почему-то именно сегодня мне кажется, что все мои попытки как-то искупить мою вину бессмысленны.

Чем я ее искупаю? Тем, что сижу слепой, лишенный возможности встать на ноги? Глупо ведь?

Но я сам выбрал такое наказание. Я сам дал себе слово тащить эту ношу.

Этот крест, как говорят христиане…

– Ильяс, мне надо поговорить, это важно. Мне срочно нужно уехать.

– Заходи, брат, – слышу в его голосе напряжение. Там не стал бы говорить, если бы правда не стряслось что-то серьезное. – Что случилось?

– Мадина опять сбежала.

Мадина – жена Тамерлана. Та самая из-за которой он чуть не погиб. Из-за которой я…

Нет, вру, я такой не из-за Мадины, и ее семьи. Я такой из-за самого себя!

Это ведь я помог Алиевым. Я подставил родного брата!

Чёрт… я ведь… я ведь даже не нашел в себе силы во всем сознаться! Я рассказал только часть правды.

– Тамерлан, я…

– Мне нужно ехать. Если ее не найдут… У нее срок уже большой, но рожать еще рано.

Жена моего брата беременна от другого мужчины, от того самого ублюдка, который стрелял в Тамерлана.

Сжимаю кулаки. Эта гадина сестру свою родную не пожалела, когда первый раз сбежать пыталась…

– Что ты будешь с ней делать, Тамерлан?

– Отпущу. Пусть идет с миром. Хватит. – говорит тихо, но твердо.

И правильно, наверное. Пусть Мадина и дрянь, но… Я ведь не лучше?

– Там… я… я должен тебе рассказать. Все, как было… про Зою. – голос меня подводит, тяжело справиться с волнением.

– Я знаю как было, Ильяс. Знаю.

– Ты не все знаешь… я… – как же трудно говорить!

– Не важно. Давай… потом, когда вернусь, ладно? Мать с собой возьму, так что… остаешься тут, с Надеждой. – он это серьезно? Я и… малыш Воробей? Вдвоем? Ну, тех, кто работает в доме я не беру в расчет, – Самад будет каждый день приезжать.

– Не надо каждый. Мы справимся… – нахожу в себе силы ухмыльнуться, – с Надеждой.

– Илик… Давай только ты будешь вести себя скромно, да? Не обижай её!

– Я разве обижаю?

– Я видел сегодня. Не надо Ильяс. Она ведь… она девочка совсем, ей девятнадцать всего. Жизни не видела. Ты поиграть решил – играй с другими.

– Я не играю. – отрезаю зло, потому что… лезет куда не надо брат! – И я тебе сразу сказал – не нужна мне она тут, эта… Надежда! Убери ее от меня подальше, если считаешь, что я…

– Брат, успокойся. Я просто прошу тебя быть с ней вежливым и корректным. Надя останется в доме. Не хочешь ее видеть – твое дело. Просто попроси ее уйти и она уйдет к себе, не будет тебя донимать. Все, извини, я пошел. У меня самолет скоро, надо все успеть.

– Тамерлан, погоди, я…

Брат уходит, бесшумно прикрывая дверь. Чёрт. Я сорвался, говоря о Наде, а не должен был.

Быть с ней вежливым и корректным, да? Это ведь так просто!

– Ильяс, я… простите, что беспокою, я стучала, но вы молчали.

– Что тебе?

– Ужинать пора. Вы готовы? Я принесу.

– Хорошо, спасибо. – оказывается, можно быть вежливым. – Надя, ты… Поужинаешь со мной, Воробушек? Я еще никогда не ужинал с… птичками…

* * *

Зачем я попросил ее поужинать со мной? Теперь буду бояться облажаться. Или, наоборот, опять постараюсь все испортить.

Понимаю, что сам себе противен, но… увы, сделать ничего не могу. Совсем.

И все-таки…

Девчонка не заслужила все это. Она просто работает, зарабатывает на жизнь, и это похвально. Надя старательная, не глупая. Маленькая и наивная – это да.

Почему-то накрывает мучительная боль в груди и ком в горле, они мешают мне.

– Ильяс? Вы хотите поужинать в комнате или… может быть пойдем в столовую?

Еле сдерживаюсь, чтобы снова не съязвить. Я бы пошел, но… «Заратустра не велит», так было у классиков?

– Где будет удобнее тебе? Если в столовой – я готов поехать туда.

– Да, хорошо, тогда… я отвезу вас минут через пятнадцать?

– Давай так. Я минут через пятнадцать приеду сам. Ты ведь знаешь, что в доме я нормально ориентируюсь.

– Хорошо.

– А ты… переоденешься к ужину?

– Я? – я никогда не видел ее лица, но почему-то представляю как ее щеки становятся розовыми, и глаза удивленно округляются. – Если нужно…

– Смотри, как тебе удобно. Если удобно ужинать в форме сиделки, то…

– Я надену платье.

Надя выходит, а я… я тоже решаю переодеться. Хотя это не так просто, как кажется – как я хочу это показать. Мне нравится делать вид, что я привык к слепоте и к тому, что я прикован к креслу. Я не привык. К этому нельзя привыкнуть. Ну, может лет через двадцать, если доживу…

Как понять, что рубашка подходит? Впрочем, подойдет любая, они висят в шкафу, отутюженные. Цвет не имеет значения, и галстук я не собираюсь надевать. Просто чистая рубашка вместо привычной футболки – поло.

Я даже решаю уложить волосы. Тут тоже все просто. Гель стоит в ванной, там же, где всегда, растираю его в руках, наношу на волосы… Успеваю даже побриться – доктор купил специально для меня электробритву, показал, как пользоваться, хотя, конечно, бритье Воробушка мне больше нравится.

Время бежит быстро, чувствую, что уже опаздываю. Выкатываюсь из комнаты. Знаю, сколько мне нужно проехать, поворот направо – гостиная, за ней столовая. Еду аккуратно.

Слышу, что в гостиной я не один.

– Надя?

– Да, я тут, давайте я вас довезу.

Буквально закусываю губу, заставляя себя проглотить язвительное замечание.

– Спасибо. Что на ужин?

– О, сегодня все просто, котлеты, картошка, овощи, салат…

– Есть шанс не обляпаться? – усмехаюсь.

– Я могу повязать вам салфетку. – она подхватывает мой тон.

– Лучше сразу слюнявчик, я видел такие пластиковые, у малышей. Если туда падает еда, то можно ее достать и съесть.

– Где же вы такое видели?

– У сестры, когда она кормила своих малышей. Ты же знаешь, что у нас еще сестра есть, кстати, почти твоя тезка, ее зовут Надия. Она живет на родине отца, в его родном селе. Тамерлан и мама как раз туда поехали.

– Ясно. Скучаете по ней и малышам?

– Вот уж нет. Нади была надоедливой старшей сестрой, заставляла меня порядок в доме наводить и зубрить математику.

– Хорошая сестра.

– Наверное, а у тебя есть братья, сестры?

– Нет, никого… только двоюродные, и то не родные.

– Это как?

– Папу воспитывала мачеха. Та, которая умерла.

– Ясно.

– Что вам положить?

– Если можно пару котлет, картошку, а салат и овощи на отдельную тарелку, пожалуйста. И… может все-таки за столом будешь говорить мне «ты»?

– Я постараюсь. – она накладывает мне еду, стоит совсем близко, чувствую шелест ее одежды. И аромат. Легкий, цитрусовый…

Усмехаюсь – это тот самый, над которым я потешался. И не думает его менять! И правильно делает. Он вкусный, свежий… нежный.

– Пожалуйста, приятного аппетита.

– Спасибо, сядешь рядом?

– Да, конечно. Налить вам сок или морс?

– Нет, не нужно.

Беру вилку, стараюсь аккуратно понять, как лежит еда. Чёрт, не очень ловко есть при ней.

– Если у меня будет что-то падать – не обращай внимания.

– Ты тоже не обращай, хорошо? Я понимаю, что ты не увидишь, но я иногда за столом удивительная неряха, все проношу мимо рта. – смеется!

– Не удивительно, у тебя такой ротик маленький. – это я успел понять!

– А вот и не правда, не маленький. Нормальный. Но это у меня с детства… ой, ну вот… мне вообще нельзя говорить за столом.

– Что случилось?

– Уронила кусок котлеты на платье.

– Нужно солью посыпать, мама всегда так делает.

– Да, я тоже…

Воробушку удается разрядить обстановку. Я ем не стесняясь, она что-то рассказывает о детстве, о своём отце. Мне нравится ее слушать.

– Очень вкусно, правда? Ваш повар прекрасно готовит.

– Да, Тамерлан всегда подбирает достойный персонал. Даже у родителей готовили не так вкусно.

– А ты раньше жил с ними?

– Чаще всего, да. Я маменькин сынок.

– Неужели? – чувствую, что она улыбается.

– Ага, брат меня часто так называл. И вообще, многие меня считали мажором.

– А ты им не был?

– Был, конечно.

Был. Кому-то это даже нравилось, например Алисе… Вот только Алиса свалила, когда меня избивали на глазах у половины курса, а Зоя… Светлячок тогда осталась.

Каждый раз воспоминания о Зое вызывают болезненный спазм.

Отбрасываю вилку, откидываюсь назад. Чёрт…

– Что случилось?

Зоя случилась. Опять случилась Зоя. Вспоминаю ее золотые волосы… Сейчас эти локоны лежат в столе у Тамерлана. Она отрезала их прямо у него на свадьбе. Эта чудовищная свадьба бульдозером нас всех распахала…

– Илик, если ты закончил, я могу сварить кофе, или чай сделать?

Я хочу рассказать о Зое, но… я не готов. Не готов пока.

– Если можно – сделай чай и…принеси в комнату, пожалуйста.

– Хорошо.

Нет, не хорошо… зря я попросил ее прийти в комнату, очень зря…

* * *

– Вкусно пахнет чай.

– Это чабрец. Ваша Айна заваривает.

Айна, домработница брата, она у него уже несколько лет, для Тамерлана Айна больше, чем сотрудник, она как член семьи. Он ее уважает.

Раньше я не понимал этого его отношения к персоналу. Они… обслуга, я думал так. Мама постоянно меняла домработниц, ее все не устраивали, в конце концов стала просто нанимать девушек, убрать дом, готовила сама.

Уже переехав к Тамерлану, слушая как он обращается и с горничными, и с хозяйкой – так он сам называл домработницу – я стал многое понимать.

Брат вел себя с людьми правильно. Это я был… реально был мажорчиком. Ничего из себя не представляющим.

Я вот и с Надеждой веду себя как последний… придурок. Она, наверное так обо мне и думает.

Хотя… если бы думала так, стала бы со мной целоваться?

– Почему ты меня целовала?

– Что? Ой… – понимаю, что что-то случилось.

– Обожглась?

– Нет, немного…

– Немного? Врешь ведь? Покажи… о чёрт…

Покажи! Додумался… блин… Сколько времени прошло, а я все еще забываюсь иногда.

– Извини, Илик, правда чуть-чуть попало на руку, не больно…

– Дай…

– Что?

– Руку дай…

Ее ладонь осторожно ложится на мою, подношу к губам.

– Тут?

– Да… не больно, правда…

– Я знаю, как не больно обжечься… на лицо моё посмотри.