Текст книги "Театр тающих теней. Словами гения"

О португальской Революции гвоздик мы, конечно, слышали, но ее героев точно не назовем.

Окна в оставшихся апартаментах прочно закрыты ставнями. Хозяев сейчас нет, значит, их в расчет можно не брать. Но и так подозреваемых более чем достаточно.

Переходим к виллам. Про богатую Марию Жардин, ее виллу и гостевой дом мы уже знаем.

– Еще одна вилла принадлежит владельцу «Барракуды», его сейчас тоже нет, убирают там раз в неделю на случай его приезда, а в другое время там никого. Четвертая и пятая вилла выставлены на продажу – экономический кризис, – вздыхает Мануэла, – дела у владельца идут не очень хорошо.

Виллы закрыты, только риелторы потенциальных покупателей привозят, но в последнюю неделю никого не было, и у риелторов ключей от общих ворот нет, им всегда сама Мануэла или управляющий открывают, так что в день убийства там точно никого не было.

Что ж, все действующие лица и исполнители заявлены. Остается только вычислить, кто же убийца.

Информации не густо. И как прикажете себя спасать?!

Пробуем вспомнить, кто из жильцов был замечен с того момента, когда мы с Мануэлой обнаружили труп, и до момента, когда приехала полиция. И кто как реагировал.

Пока мы спускались к бассейну, с другой стороны здания на лестнице блока «А» были люди. Лестницы открытые, просматриваются, и пока мы бежали вниз по своей лестнице, видела, что по противоположной кто-то тоже торопится скорее вниз, кто именно, не разглядела. Но!

Прибежав с Мануэлой к бассейну, мы еще несколько минут были там одни. А те, с другой лестницы, куда делись? Развернулись и по домам пошли? Странно.

И пока Мануэла ругалась с «не той» полицией, а я дважды подплывала к утопленнице, кроме нас около бассейна не было никого. И только потом стали появляться жильцы – как я теперь понимаю, первыми были британский Адмирал Кинг с женой и сын Героя Революции. Еще через несколько минут спустились пожилая дама в парео с внушительным бюстом, которая представляется Мануэле кинопродюсером, постаревший «Мистер Бин» и мозамбикские приемные дети местной знаменитости, живущей в соседней вилле, хотя какие они «дети», по виду не моложе меня.

Сын Героя Революции нырял в бассейн, вытаскивал утопленницу и потом, отодвинув даму с внушительным бюстом, пытался делать Марии-Луизе массаж сердца. Адмирал уверял, что это бесполезно.

Со стороны вилл не прибежал никто, оттуда бассейна не видно, новость о трупе донеслась до них не сразу.

Мануэла, поблагодарив за кофе и вино, уходит заниматься своими делами. Дочка одновременно на английском и русском нелитературном ругается с кем-то в зуме – проблемы по работе, но рассказывать не станет, как маленький дичок, привыкла все всегда решать в одиночку. Хочется ей помочь, но знаю, что в свои дела она не пускает, и не лезу, боюсь чуть наметившееся потепление отношений спугнуть.

Посмотрим, что сейчас происходит на балконах. Сеньор Тиензу – постаревший Джеймс Бонд, то есть «Мистер Бин», с кривоватым носом – в синем поло, разговаривает по телефону. Сын Героя Революции тоже разговаривает по телефону. Еще и друг на друга так подозрительно поглядывают. Не друг с другом ли говорят?

Внизу у бассейна, который, как накануне обещала Мануэла, за ночь слили, отмыли и наполнили вновь, загорают вернувшиеся после корриды голландцы. Импозантный Профессор Жозе разговаривает с Адмиралом Кингом, но последнему разговор явно не по душе. Британец резко машет рукой и, отвернувшись от профессора, уходит на другую сторону бассейна, где в тени под тентом лежит его жена, – явно англичане португальцам в футбол проиграли. Оставшийся в одиночестве Профессор Жозе наблюдает за телефонными разговорами на балконах. Внимательно наблюдает. От скуки? Или решил, как я, в детектива поиграть?

«Мистер Бин» Тиензу и сын Героя Революции на балконах одновременно заканчивают телефонные переговоры, скрываются в своих апартаментах. Тиензу через мгновение мелькает на лестнице. Следом за ним мелькает пожилая дама с объемной грудью в экзотической расцветке парео. Из дверей нашего блока «С» выходит темнокожая приемная дочка Марии Жардин со своей дочкой, пересекают зону шезлонгов и уходят к виллам, и через несколько минут видно, как они располагаются на приватной зоне около частного бассейна виллы приемной матери.

Профессор Жозе одевается и входит в здание со стороны нашего блока «С», а не через вход блока, где расположены его апартаменты. Следом за ним в здание заходят Адмирал Кинг с женой – назагорались. Даже черный кот с белыми лапками Маркус шествует в сторону входа, оно и правильно, в здании сейчас прохладно, и коту куда приятнее, чем с его густой шерстью лежать на солнце.

Раздается звонок в нашу дверь – Мануэла забыла свои ключи.

Выношу забытую связку Мануэле, которая ждет в общем балконе-коридоре, и останавливаюсь посмотреть на прекрасный вид на другую сторону «Барракуды» – в суматохе с убийством его и рассмотреть было некогда. Но насладиться видом и в этот раз не получается. Вижу, как внизу на апельсиновой аллее Профессор Жозе с кем-то разговаривает по телефону. Явно хочет что-то записать, но не находит чем. Хлопает себя по карманам – ни бумаги, ни ручки. В итоге берет со стойки около центрального входа один из сложенных длинных зонтов, оставленных там на случай дождя, и, сделав несколько шагов в сторону, записывает прямо на влажном песке, насыпанном вокруг апельсиновых деревьев и пальм. Закончив разговор, профессор фотографирует написанное на телефон, быстро затирает ногой и снова скрывается в здании. Интересно, что он там записал?

Мануэла на этот раз кудахтает всего-то минут пять-семь, и я возвращаюсь на свой наблюдательный пункт на балконе. Внизу около бассейна остаются только голландцы, остальные разошлись. Голландцы – муж и жена – бурно спорят на своем языке, но и так понятно – мужу хочется солнца, жене тени. Наконец, договариваются, передвигают лежаки и зонтик ближе к нашей стороне здания. Муж укладывается на солнце, жена прячется под зонтик.

На этом все. Спектакль окончен.

Хватит играть в сыщицу, пора работать. Остается только достать ноутбук, открыть незаконченную заявку на сценарий. Продюсеры могут быть спокойны – синопсис и поэпизодник отправлю им в срок, не так много работы над ними осталось, мысленно констатирую я…

…и замечаю, как…

…мимо моего балкона пролетает что-то…

…упавшее сверху…

…вниз…

…крупное. Куда больше, чем чайки, которые стаями кружат над «Барракудой» и норовят украсть со стола твой завтрак…

…синее…

…крупное синее…

…пролетает и со странным приглушенным, но звенящим звуком шлепается вниз…

Шлепс!

…следом раздается визг только что передвинувшей свой зонтик в тень голландки.

Выглядываю с балкона.

Остававшийся на солнце голландец с трудом вытаскивает свою жену из-под раздавленного тента, на который только что откуда-то сверху упал большой синий предмет.

Вглядываюсь. И понимаю, что упавшее синее – это «Мистер Бин», сеньор Тиензу. В синем поло!

Упал и не двигается.

Второй труп?!

Второй за неполные сутки труп в умиротвореннейшем месте на берегу океана, куда я приехала поработать в тишине?!

Бегу вниз.

На моем ноутбуке так и остается открытым файл «ЗАЯВКА НА СЦЕНАРИЙ. 80-е. doc».

Заявка на сценарий

Москва. Начало нулевых.

Офис ЧБК на площади Борьбы.

Режиссер Кирилл, после «Пластилина» уже широко известный, но пока еще в узких кругах, уговаривает ее написать сценарий к одной из частей его нового сериала.

– Это любовь в ХХ веке. Каждая серия – одно десятилетие. Уже пишут Нина Садур и другие. Ты напишешь про восьмидесятые.

– Кир, я журналистка! Никогда не писала сценариев. Даже не знаю, как это оформлять, сколько знаков, каким кеглем. И все эти ЗТМы, интерьеры, натуры…

– Пиши как пишется. А ЗТМы мы поправим.

Она создает на компьютере файл «80-е. doc». И пишет:

В 80-е годы по нашей жизни прошла резкая грань. И эта история любви развивается в двух временах, разделивших и это десятилетие, и всю нашу жизнь на две половины – до 1985-го и после.

Действующие лица:

Татьяна

Олег

Старуха (возможно, постаревшая героиня одной из прошлых серий)

Канадка

Гэбэшник

Телевизионный Начальник

Однокурсница

Коллега

Мама Татьяны

Инженер видеомонтажа

Хоккейный тренер

Тренер по фигурному катанию, женщина

Врач

Объекты и натура: Монтажная на телецентре. Двор рядом с входом в 17-й подъезд телецентра в Останкино. Палата и коридор больницы. Крытый каток. Лекционный зал и коридор журфака. ДК им. Горбунова. Отделение милиции. Квартира Тани. Квартира Олега. Двор возле дома Олега. Место около газетных стендов в Лужниках.

Таня

Москва. 1988 год

Действие начинается осенью 1988 года. Главная героиня Татьяна – известная тележурналистка. В прологе в телевизионной монтажной на мониторе мы видим интервью, которое Татьяна берет у одного из постаревших героев других эпизодов сериала, которое должно связать разрозненные серии.

В первых сценах идет подготовка очередного выпуска популярной телепрограммы (что-то вроде «Взгляда»), который ведет Татьяна. Во всем – в кадрах, мелькающих на монтажном столе, в разговорах журналистов, в указаниях Начальника – чувствуется аромат того времени и той телевизионной эйфории, что витает в воздухе поздней осени 1988-го.

Таня сидит около монтажного стола с Видеоинженером. На мониторе сама Таня. Она берет интервью у известного всему миру художника.

Татьяна – уже звезда, уже письма приносят мешками, уже на улицах не пройти, но на монтаж своего интервью, будь добра, как все нормальные люди, сама-сама-сама.

Таня показывает Видеоинженеру, какой кадр с каким стыковать. Монтаж идет десятый час. Видеоинженер уже плохо соображает, но до вечернего эфира нужно успеть интервью домонтировать и хоть часок перед первой «Орбитой» подремать, иначе мешки под глазами будут, и попробуй объясни, что от ночного монтажа.

Уже двенадцать. Шансы подремать тают с каждой минутой.

– Успеваем?

Начальник забегает проверить готовность.

– Когда мы не успевали, босс! Еще три часа, – отвечает Видеоинженер. – «Обезьяну» сейчас зарядим.

Программа первый раз выходит в эфир на Дальний Восток, что и называется первой «Орбитой». В три часа дня по московскому времени. На первую «Орбиту» нужно засунуть «красную обезьяну» – непроходной сюжет, за который зацепится начальство и кураторы из ЦК КПСС. Из вечернего прямого эфира на европейскую часть и на Москву «красную обезьяну» со скандалом заставят убрать и авось не заметят главную фигу в кармане. На прошлой неделе так чудом выдали в эфир «Скованные одной цепью» известной только в андеграунде группы «Наутилус Помпилиус»! Сами не поверили, что получилось!

Начальник крутит диск телефона.

– Да. Анатолий Григорьевич. Все под контролем. Понял. Во сколько? Понял. Да, успеем. Успеем. Сейчас будет.

Начальник кладет трубку, поворачивается к Татьяне:

– «Дед» просил передать, что за твоих «Капитанов Немо» больше биться не будет.

Татьяна не понимает.

– Каких Немо?

– Сама соображай.

– «Наутилуса Помпилиуса» название перепутал?

– Еще пара разборов полетов на десятом этаже, – выразительный жест Начальника пальцем вверх, – и мне, как «Деду», будет уже все равно, капитаны Немо или капитаны Гранты.

Закуривает.

– Еще «Дед» просил передать, чтобы через час была в студии. В гриме. Лаврентьева прямо из Шереметьево привезут. Позже он не может.

– Это какой Лаврентьев?! Олег?! – Видеоинженер от такой новости, похоже, проснулся. – Тот самый?! Наш первый в НХЛ?!

– Блин, Сапыч, монтируешь интервью Таньки с реальным гением, и ноль эмоций, – притворно строго бухтит Начальник. – А на энхаэловца такая реакция!

– Так то ж Лавр! – не может успокоиться Видеоинженер. – Ух, Танька!

Таня смотрит куда-то сквозь него.

– Без меня энхаэловца вашего оближете.

Таня включает электрический чайник в розетку, насыпает заварку из картонной коробки со слоном прямо в стакан.

– Интервью брать не буду.

– Что за капризы?!

Начальник смотрит на нее удивленно.

– Ты сам журналист. – Татьяна двумя пальцами приокрывает крышку чайника, проверить, не закипел ли. – Садись сам в кадр, если так приспичило.

– Звезду словила? Погасим!

Пока же Начальник гасит окурок.

– Не сходи с ума! Ты же сама чемпионка…

– Среди юниоров…

– Нам и юниоров достаточно. Все лучше в спорте разбираешься, чем я. Оставляй редактора на монтаже и на грим! Через час в студии! Как штык!

Начальник двигается к выходу из монтажки, но слышит голос Тани:

– Не буду!

– Будешь! Пока Лысенко с Сагалаевым про твои капризы не узнали! Демократию мы защищаем, но не практикуем!

Хлопнув тяжелой дверью монтажки, Начальник выходит.

Таня смотрит куда-то в пустоту.

– Не буду…

Все происходящее дальше мы видим глазами Видеоинженера, слушающего в наушниках «Наутилус» или Б.Г.

Видим, как Татьяна, уставившись в одну точку, наливает из только что закипевшего чайника крутой кипяток в стакан с заваркой, механически размешивает ложечкой, аккуратно вынимает ложку, кладет ложку рядом на стол, берет подстаканник и вдруг… резко выплескивает горячий чай из стакана на себя.

Музыка в наушниках обрывается.

Следующая сцена – натура.

Скорая помощь около 17-го подъезда телецентра «Останкино». Татьяну на носилках загружают в машину. На ее шее и подбородке сильный ожог. Перепуганные лица Видеоинженера и коллег.

– Танька! Как же так?!

– Как теперь эфир без тебя?!

– Она сама, – бормочет Видеоинженер, – плеснула сама!

– Не пизди! Как она могла сама перед эфиром!

Таня тихо, но твердо:

– Говорила же – не буду!

Скорая помощь отъезжает от телецентра.

Через полтора часа из студии на втором этаже телецентра выходят Начальник, его начальник Анатолий Григорьевич Лысенко и Олег, тот самый Лаврентьев, известный хоккеист, интервью с которым в отсутствие Татьяны пришлось вести самому Начальнику.

– Спасибо, Олег, что приехал, – благодарит Лысенко.

– О чем речь, Анатолий Григорьевич! Я же помню, как вы нас поддержали, когда нас из армии увольнять и отпускать за рубеж не хотели.

К выходу идут по коридору с фотографиями новых знаменитостей перестроечного телевидения. Фото Любимова, Листьева, Политковского Олега не интересуют, он новых звезд не знает, и вообще он спешит. Но вдруг резко останавливается около фотографии Татьяны.

– Кто это?!

– Отстал ты от нашей жизни за своим океаном. Прима перестроечного эфира. Танечка Малинина, – поясняет Лысенко.

Начальник добавляет:

– Она должна была интервью вести, да такая нелепость, скорая увезла. – Проводит по лбу, будто хочет стереть произошедшее. – Ожог глупейший.

Олег, который только что торопился, стоит и смотрит на фото Тани. И никак не может уйти.

Москва. Начало 2000-х

– Журналисты, понятно – герои десятилетия! Перестройка, гласность и все такое! – режиссер Кирилл обсуждает с ней идею сценария. – Но хоккеист нам зачем?! Они все какие-то…

– Тупые, хочешь сказать. Не все. Нужен хоккеист.

– Уверена?

– Да. Сейчас расскажу, что происходит в 1983-м, и сам поймешь почему.

Татьяна

Москва. 1983 год

Действие переносится в осень 1983 года.

Время Андропова. Последний всплеск КГБ, активизировавшегося против рок-музыки, ужесточившего контроль за теми немногими, кто в тот период выезжал за границу, в том числе за спортсменами.

Университетская аудитория. Лекция по истории КПСС. Вся эта байда про «решения XXVI съезда КПСС», «руководящую и направляющую» и так далее.

На задних партах шепчутся две подруги.

– Меня если бы на практику в Гостелерадио взяли, я бы на партах здесь скакала! Такой шанс!

Однокурсница, светленькая пухляшечка, шипит на темноволосую худенькую Таню.

– Ничего у меня не получится. Чтобы закрепиться в редакции, нужно сюжет из ряда вон принести.

– И в чем вопрос? Принесешь!

– Да меня от спорта до сих пор с души воротит. Я же в молодежную редакцию на практику пробилась, а не в спортивную. И на́ тебе – «Подготовьте сюжет о наших будущих победителях Олимпиады в Сараево»!

– Спасибо скажи, что не на свиноферму отправили. В спорте ты понимаешь, связи остались! Не дури. Езжай на свой стадион…

– На каток, а не на стадион…

– Один черт! Главное, чтобы там точно будущие чемпионы были. Сделаешь про них свой сюжет «из ряда вон», а дальше можешь снова не переступать порог, раз уж так противно.

Замечает, что на них с укором смотрит лектор.

– Тшш, давай конспектируй, а то на экзамене завалит. – И совсем шепотом: – Как пробьешься, подтянешь меня.

После занятий Таня едет на Ленинградский проспект. И еще на выходе из метро «Аэропорт» уже чувствует головную боль и тошноту.

Трамвай. Одна остановка, чтобы не идти вдоль проспекта пешком. И огромные красные буквы – «ЦСКА».

Теперь нужно пройти за ворота и заставить себя зайти на каток. Не повернуть обратно. Ни о чем не думать, только о Гостелерадио, о шансе найти работу на телевидении. Обо всем остальном забыть. Она сейчас не фигуристка. Она больше не фигуристка. Она не будет больше фигуристкой никогда. Она журналистка.

– Танька! Красотка! Сколько лет! Ну ты и зараза, ни разу не зашла! Растили тебя, растили, а с глаз долой, и пропала. Колобова, спину держи! Спина должна быть палка, а не коромысло!

Алла, тренер юниорок, обнимается с ней, одновременно гоняя своих подопечных. Все как всегда. Три слоя одежды. Шапка. Варежки. Хоть на улице такой теплый сентябрь. Невиданное для Москвы бабье лето.

У Аллы, как у всех тренеров, лед уже входит в состав крови. Проморожены насквозь. Не убежала бы она отсюда, не поступила бы на журфак, и так же стояла бы с 6:30 утра и до позднего вечера у бортика или сама на коньках между ученицами каталась.

– Выйдешь на лед? Твой размер принести? Китаева! Жрать на каникулах меньше надо было! Тогда бы жопа ото льда отрывалась!

Снова поворачивается к Тане, которая отрицательно качает головой.

– Да ладно! Столько лет и ни разу на коньках не стояла?! Ни разу?! Так противно? До сих пор? Ты тогда промолчала, ушла, а Анька родителям нажаловалась, те на него заявили, до руководства клуба дошли, международным скандалом грозили. Его тогда быстро турнули и из клуба, и из сборной. А казался непотопляемым с его-то результатами. Еще чуть подождала бы, и до сих пор каталась бы. Международникам стипендию повысили. Машину бы уже купила. Ипполитова, прыгать за тебя Пушкин будет? Александр Сергеевич? Плавнее заходи!

Алла шумно сморкается, у тренеров фигуристов хронический насморк – профессиональное заболевание.

– Не сбежала бы тогда, сама сейчас бы в Сараево собиралась! И не маши головой, собиралась бы! А так… Одиночникам и парникам нашим олимпийское золото не светит. Он хоть и урод был, а без него здесь никто чемпионов готовить не научился. В этот раз золото в Ленинграде будет, у Москвиной.

– В Ленинград ехать некогда. До завтра должна принести сценарий сюжета о будущем олимпийском чемпионе. Чтоб нормальный с виду был и хоть два слова связать мог. Иначе сюжет не утвердят, съемочную группу не дадут, и прощай ТВ.

– Тогда тебе к хоккеистам. Эти точно лед зубами будут рвать, чтобы за поражение в Лейк-Плэсиде отыграться.

– Они же все тупые! Сама говорила.

– Интеллектуальными способностями не блещут. Покувыркаться с ними на сборах – да, а после поговорить не о чем, – соглашается Алла. – Ипполитова, я кому сказала! Ты не лошадь! Плавнее заходи! Но тебе с ними не кувыркаться. Сюжет свой запишешь, и адью. После нашей как раз их тренировка. Там молодняк приличный подтянулся. Старикам-бухарикам не чета. Эх, где мои семнадцать лет! Лавр там у них новенький, Олег Лаврентьев, в адеквате, и симпотный. Без шлема не стыдно на всю страну показать. С правильной биографией. Забивает. Что еще твоему телевидению надо! Китаева, коньки сняла, кроссовки надела и десять кругов по стадиону. И без разговоров – булки жрать не надо.

Оборачивается к Тане.

– Пойдем, в тренерской погреешься. А то с отвычки вся гусиной кожей пошла. Это я уже проморожена насквозь, а тебя чаем пора отпаивать.

С чаем не складывается. Стоит зайти в тренерскую и сесть на диван, вдохнуть этот странный запах смеси пыли и пота, как всплывает ощущение рук, скользящих по ее коленкам, все выше и выше…

Таня выбегает из тренерской, как убежала в тот раз. Стоит у бортика, судорожно ловя воздух ртом. Сердце колотится, и стук молотком в голове. А тут еще стук клюшек и шайб о бортик – бух-бух-бух – отдает в голову.

– Можно так не стучать?!

– Скажите, какая цыпа! – Один из парней, который только идет из своей раздевалки на лед. – Цыпам здесь не место. Проводить?!

Глаза хорошие, но смотрит нагло. Сплевывает на лед. Попытался приобнять, чтобы проводить. Отпрыгнула как ошпаренная. Его приятели рядом ржут над ее голубым беретом.

– «Море-море, светит солнце…»

– Нечего руки распускать. Я с телевидения. Готовлю сюжет об участниках Олимпиады.

Как назло это и есть Лавр. И попробуй теперь сделай сценарий для сюжета про него, который одобрит ее начальник в молодежной редакции ЦТ.

– Лавр – красавец! Видела его в игре?! Мыслит на пять ходов вперед! Какая распасовка! Дирижер! А как забивает! Новый Харламов!

Начальник, корреспондент с опытом, к которому ее приставили, ставший теперь одним из руководителей новой программы, неожиданно оказывается фанатом хоккея. Что спасает ее от немедленного изгнания с практики. Начальник, увлеченный ее идеей сюжета про Лавра, даже снисходит до разрешения обращаться к нему на «ты».

– Так проще. Камеру со съемочной группой тебе закажу. Только у нас не спортивная редакция, сечешь! Голы, очки, секунды – это не наше! У нас молодой герой должен быть, понимаешь! Герой!

– Какой из него герой! Я этому Лавру какие вопросы только ни задавала, ответы односложные. «Да». «Нет». «Спасибо нашим тренера́м»! Лучше Третьяка снимать.

– Третьяка без тебя снимут. Для программы «Время», – решительно отвергает ее предложение Начальник. – А ты для нас нового героя найди! Нет героя – сделай! Плох герой? Дальше шайбы не видит? Сочини ему увлечение какое-нибудь зрелищное. Пусть поет, танцует или любит музыку. Чемпионам это дозволяется.

Лекция в университете. На этот раз по политэкономии социализма. Таня с Однокурсницей снова шепчутся на заднем ряду.

– Ты с ним уже… ну… того… – спрашивает Однокурсница.

– Больная, что ли!

– Что такого? Будущий чемпион! По заграницам мотается. Квартиру после Олимпиады точно дадут.

– Он чемпион мира. Уже дали.

– Ни хрена ж себе! То, что нужно! Чемпионы, говорят, все время на сборах на спортбазе за городом. К ним никого не пускают. С приличной девушкой с университетским образованием и познакомиться негде. Это я про себя, если что! Попроси билеты на матч. Себе и подруге. Познакомишь меня с его друзьями.

– Я тебя и с ним самим познакомлю. Не в моем вкусе. Героя из него сделаю и познакомлю.

– Заметано!

– Какое хобби ему найти? Петь сам он не умеет. Танцевать тоже. Остается пассивное потребление. Но не Юрия Антонова же ему слушать.

– «Море-море…» – сдерживая хохот, прыскает Однокурсница, так же как хоккеисты, которые недавно смеялись над Таниным беретом. – Точно не Антонова!

– И не «тлетворное влияние Запада».

– Н-да, Роллингов не пропустят. Идея! Поведи его на «Горбушку». Мне в общаге билеты по рубль пятьдесят предлагали.

– Куда повести?

– На рок-концерт. ДК Горбунова. На «Багратионовской».

– Концерт не подпольный?

– Билеты напечатанные, значит, не подпольный. В качестве увлечения современной молодежной музыкой твоему герою сойдет.

Концерт странный – откуда только Однокурсница эти билеты взяла!

И Дворец культуры странный. Даже не представляла, что такие бывают. Обшарпанный. Зал темный. В буфете только ситро и бутерброды с заветрившимся сыром – не концертный зал гостиницы «Россия» и не Кремлевский дворец съездов с жульенами и бутербродами с черной икрой за 58 копеек, была там весной на слете комсомольского актива.

Начало затягивают – по сцене странные типы шатаются, звук второй час настраивают.

– Вован! Басы прибавь!

– Пиу! – такой звук противный в динамиках. Вован явно прибавил больше, чем надо.

Наконец начинают.

Публика странная. Хорошо, сейчас вечер, андроповские рейды не придут проверять, почему они все не на работе.

Музыканты странные. Лохматые. Сценическими костюмами и не пахнет. И ведут себя как-то странно, на артистов совсем не похоже.

…мы коснулись воды губами…

И тексты странные, как их только для исполнения залитовали?!

…я скажу тебе, я скажу…

Все скачут, орут, хором подхватывают за музыкантом фразу про какой-то «скипси драг», про который она слышит впервые. Или «про которые», кто его знает…

– Я скажу тебе… Я скажу…

– Да уж! Скипси драг! – Олег оглядывается по сторонам.

Ей и самой все происходящее не нравится, но тон Олега выводит из себя. Снисходительное высокомерие чемпиона мира и надежды советского спорта на утреннике во Дворце пионеров.

– Вы там у себя на спортбазе только «Гоп-стоп» слушаете? – не удерживается, чтобы не подколоть, Таня.

– К нам артисты нормальные приезжают, – обижается Олег. – Кузьмин с «Динамиком» недавно был. У них рок! А это что?..

Возразить нечего. Таня сама не знает, как себя вести. Она платье выпускное надела, с рюшечками, и туфли у Однокурсницы взяла – мама сказала, что в джинсах на концерт неприлично. И этот, ее так и не придуманный герой, тоже вырядился. Шмотки из загранки. Где они чемпионат мира весной играли, Дортмунд-Дюссельдорф? Оно и видно – кроссовки «Адидас», штаны широкие, здесь таких еще и у спекулянтов не достать, и свитер с полосками – последний писк, у одной из однокурсниц папа на правительственном борте летает, Брежнева раньше возил, Андропов сейчас никуда не летает, экипаж дома сидит, так даже у нее такого свитера нет.

И они с Олегом на этом концерте как белые вороны, вокруг все одеты как пэтэушники с окраины – в кедах из «Детского мира» и куртках цвета грязи. И все скачут и подпевают.

Происходящее ей по-прежнему не нравится. И этот не придуманный ею герой еще и зудит:

– Названия ансамблей какие-то идиотские – «Зоопарк», «Аквариум». Или вообще «АУ» – детский сад, штаны на лямках.

– АУ – «Автоматический удовлетворитель» сокращенно, – кричит, повернувшись к ним, один из орущих в такт музыке «пэтэушников».

– Автоматический что?! – переспрашивает Таня.

Не расслышала. Потом поняла. Покраснела – спасибо темному залу, Олег не видит.

…Какие нервные лица – быть беде…

Что происходит дальше Таня не понимает. Как минута за минутой этот общий ритм затягивает их.

Только что оба морщились и делали вид, что все происходящее их совершенно не интересует, как постепенно оба включаются. Постукивают, он – заграничной кроссовкой, она – подружкиной туфлей на высоком каблуке. Двигаются с «пэтэушниками» в такт. Олег даже свистит, Таня свистеть не умеет.

…Те, кто нас любит, смотрят нам вслед…

Меняются лица, появляется драйв.

Может, он не совсем отмороженный?! Не все мозги в хоккее отбили?

…Рок-н-ролл мертв, а я еще нет…

Толпа уже неистовствует, скачет, сцену почти не видно. Парни сажают девчонок себе на плечи. Никогда такого не видела, чтобы не маленькие дети, а взрослые девушки у парней на плечах сидели. И им не стыдно! Зато видно хорошо.

Вокруг все орут:

– БэГэ, БэГэ!

Из-за скачущей толпы Тане с ее росточком бывшей фигуристки этого шепчущего в микрофон «БэГэ» не разглядеть. Даже любопытно, кто такой, что его овацией круче, чем Пугачеву встречают, а она первый раз слышит. Посмотреть бы на этого «БэГэ»!

…мы платим втройне…

И в этот момент сильные тренированные руки подхватывают ее и почти забрасывают себе на плечо. Ей, фигуристке, к таким поддержкам не привыкать. Была бы в джинсах, не вопрос, но не в нарядном же выпускном платье!

– Пусти! – кричит она, но голос тонет в реве зала.

А с плеча Олега видно куда лучше, чем внизу за чужими спинами.

И сверху все кажется другим! Красивым. Почти волшебным. И эта разливающаяся волнами под ее ногами толпа, вошедшая в единый ритм. И огоньки спичек и зажигалок, которые зачем-то зажигают, и они колышутся в такт. И этот человек, шепчущий в микрофон на сцене странные, плохо слышные при такой дрянной акустике, но совершенно завораживающие слова, которые хочется вместе с ним и с этой толпой повторять.

…За тех, кто никогда не простит нам то, что…

И этот казавшийся ей заносчивым чемпион, так легко поднявший ее и посадивший себе на плечи. От каждого движения какое-то тепло разливается по телу. Тане даже не стыдно, что она ногами обнимает шею этого Олега, который всего пятнадцать минут назад казался ей надутым зазнавшимся кретином.

…Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет…

– Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет!!!

Скандирует и скачет в такт толпа, и Олег даже умудряется скакать в такт со всеми вместе с ней на спине.

– Тяжело? – то ли спрашивает, то ли утверждает она, склонившись к его уху.

– В тебе веса-то! Не тренировка с утяжелением! Сиди!

И ритм!

– Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет!!!

И общие с залом прыжки на плечах у Олега!

– Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет!!!

Завораживающе в такт с ритмом ее пульса.

И они даже не успевают понять, как раздается противный вопль динамика – пиууу!.. Музыка резко обрывается.

– Атас! Облава! Будут вязать! – вопит пацан, который объяснял про «Автоматический Удовлетворитель».

Во всех проходах появляется милиция.

Мгновенный пируэт с плеч Олега вниз.

– Вязать? За что вязать?

– За подпольные концерты.

– Подпольные?! А билеты?!

– Впервые замужем?! Дура, что ль!

Пацан машет рукой, но не успевает ничего объяснить, милицейский кордон разделяет их. Ее крики про Центральное телевидение, подготовку сюжета и прочее тонут в общем гуле. Менты не слышат, их задача сейчас оттеснить всех к выходу.

Оттесняют. Но не отпускают. Утрамбовывают в автозаки.

– Только ментовки накануне Олимпиады мне не хватает! – зло сквозь зубы бормочет Олег.

– Прости. Я не хотела…

– Ты-то при чем! Э-э! Полегче! Не дави! – оттесняет навалившегося на Таню полупьяного «пэтэушника».

– Не трогаю я твою девку!

Олег отгораживает ее от тесноты в этом автозаке, тренированным телом сдерживает наваливающихся на них.

– Девку, – одним движением губ повторяет Таня. И с удивлением отмечает, что ее не задело, что назвали «его девкой».

В отделении милиции Таня и Олег сидят в обезьяннике вместе с подростками и музыкантами.

– Логичное завершение, – философствует один из скакавших на концерте. – Опять с «Аквариума» в аквариум!

– В смысле?

– На концерте какой группы были? Ленинградского «Аквариума»! Мы где сидим? В обезьяннике. А в Ленинграде обезьянник называют аквариумом!

– Откуда знаешь?

– И там сидел!

Личные вещи и документы у всех отобрали.

В кабинете начальника отделения милиции за столом сидит Гэбэшник, Панин Андрей Александрович, говорит какие-то слова о тлетворном влиянии рок-музыки, просматривает отобранные документы.

В куче студенческих билетов Гэбэшник видит удостоверение «заслуженного мастера спорта» на имя Олега.

– С остальными все понятно. А это что-то новенькое. Выудите-ка мне его.