Текст книги "Конец света состоится при любой погоде"

Наркорыцарь Кацман

Карабан позвонил ни свет ни заря. Я забылась только под утро, наскоро разглядывая какие-то обрывки тяжёлых снов. Телефон заквакал на тумбочке у изголовья, и я, ещё не понимая, досматриваю очередной кошмарик или это объективная реальность, взяла трубку.

– Ольга, чё, правда, что Вовку вчера замели?!

Ну вот, уже и слухи, как круги по воде, пошли.

– А, это ты… Правда.

– Чё случилось-то?

– Сама, Лёш, не понимаю. Налетели вчера целой толпой, обыск стали делать. А тут, как на беду, я с работы одну вещицу принесла. Они и посчитали, что она – Володина. Сегодня с утра схожу в полицию, поговорю. Разберутся и выпустят, наверно.

– Какая такая вещица? Уж не ствол ли?

Я чуть было не сказала про героин, но вовремя осеклась. У Карабана полезные знакомства там и сям, вот только не стоит его пугать раньше времени, может, ещё придётся обращаться за помощью. Да не «может», а точно.

– Лёш, это не телефонный разговор. Слушай, а ты не мог бы со своим дядюшкой потолковать? Глядишь, он сверху тоже посодействует…

– Это дело обкашлять надо. Давай так сделаем: я сейчас с ранья в Аннинск еду, к вечеру в городе буду. Ты подъясни пока, чего они хотят от Вовки, а потом приезжай ко мне часиков в десять вечера, сядем и обстоятельно перетрещим эту тему.

Я согласно покивала головой, как будто собеседник мог видеть меня. Но в трубке уже были только короткие гудки: скорострельный Карабан отключился.

Я с трудом разглядела в сумраке часы. Пол-седьмого утра, но сна не было ни в одном глазу. После моего вчерашнего спонтанного возлияния головушка была вава, а во рту, натурально, находился кошачий туалет. Не без труда подняв с постели бренное тело, я поплелась в ванную чистить зубы. Разглядывая в зеркале своё осунувшееся лицо, ещё нашла силы подивиться тому, что в голове – ни единой мысли. Полная опустошённость и апатия ко всему – видать, после такого выхлопа эмоций психика отключилась, чтобы не перегреться.

Однако в девять утра я уже бодро бродила вдоль высоченного забора из металлических прутьев, которым доблестная полиция нашего региона на всякий случай отгородилась от преступного мира. Дождь снова моросил с утра, попадая в такт моему подавленному настроению.

Чуть только Дора Михайловна появилась поутру, я сдала ей на руки Димку и помчалась в областное УВД. Оказывается, кто-то подсуетился, и накануне вечером в телепрограмме новостей уже успели передать, что по обвинению в совершении тяжкого преступления задержан известный предприниматель Владимир Градов. Потому бедная старушка смотрела на меня опасливо: то ли я вцеплюсь ей когтями в горло, то ли достану из кармана парабеллум и предложу на пару ограбить банк.

Кацман с утра пораньше был на каком-то совещании, так что битых два часа я толклась под дождём, то и дело названивая по внутреннему телефону от проходной. Понемногу сознание размораживалось, наверно, тройная доза кофею поспособствовала, и я теперь могла крутить в голове ситуацию туда и сюда.

Насколько всё это серьёзно? Примут ли в милиции моё объяснение, если учесть, что Сашенька уже беседует с богами? Не подсуетиться ли мне и не снять ли деньги со счетов, пока у следствия не возникла идея наложить на них арест? Что за резонанс повлечёт за собой эта история и не помешает ли она Володиному бизнесу? Захочет ли помочь мне Карабан?

Захочет. Он ведь понимает, что его благополучие немыслимо без Володи. Хотя как подумаю, что придётся идти к нему, объяснять, просить, – с души воротит. Лёшку Карабанова я откровенно не любила, не понимая даже толком причин своей антипатии. Что-то на генном уровне. Ещё в детстве жил в соседнем с нашим бараке рыжий Кирюха, который имел обыкновение ни за что ни про что драть меня за волосы, растаптывать мои песочные пирожки и ломать самодельных куколок. С тех пор рыжих недолюбливаю, а всенародное пугало Чубайс только укрепил мои детские комплексы.

Карабан тоже был рыжим. Противный такой, с белёсыми ресницами и цельноклееной ухмылкой на веснушчатой физиогномии. Стоило мне представить, что такими веснушками он усыпан с ног до головы, включая самые интимные места, и меня передёргивало, будто таракана проглотила. Кто увидел Карабана впервые, никогда бы не подумал, что тот происходит из высокопоставленного семейства и даже типа имеет высшее образование. Мажорный мальчик Лёша с юных лет был болен блатной романтикой, свободно, без словаря, изъяснялся на фене и знал немереное количество уголовных шуток-прибауток. Всё это потом удачно легло на модные стандарты делового человека, и в итоге получился типичный «новый русский», как их изображают в анекдотах и кинокомедиях. Не сказать, что Карабан был дураком: да, в каких-то вопросах он был откровенно туп, но всё это компенсировалось животным чутьём и прагматичным отношением к жизни – не по книжным премудростям, а в натуре.

Не знаю, какими путями сошлись они с моим мужем, но когда я только-только познакомилась с Володей, их совместный угольный бизнес шёл в гору со страшной силой. Николай Петрович, Карабанов-старший, когда-то был партийным деятелем областного масштаба, потом отошёл от мафиозных дел, но ниточки в старческих руках держать продолжал и по необходимости дёргал за них. Николай Петрович числился в консультантах крупного банка, в офисе которого появлялся раз в месяц, но если уж возникала реальная нужда в услугах заслуженного старпёра, один его телефонный звонок окупался для банка многократно. Ещё один Карабанов, родной брат партийца, при советской власти был угольным генералом, потом двинулся во власть и плотно окопался в областной администрации, удержавшись даже при смене губернаторов.

Из этой хорошо укоренившейся грибницы и росло благосостояние приблатнённого Лёхи Карабанова. При полной внешней и внутренней несхожести, они с моим Володей создали нерушимый тандем. Первые несколько лет совместной жизни я вообще глядела на мужа, как полная дурочка, разинув рот, – до такой степени он подавлял меня мощью своего ума. Градов был не талантом, а самым настоящим гением в бизнесе. Он мог выстраивать такие хитроумные цепочки сделок, так тщательно просчитывал все возможные последствия, что каждый вложенный в дело рубль оборачивался червонцем. Володя был и современным воплощением легендарного царя Мидаса, превращавшего в золото всё, чего он только ни касался, и человеком редкостной порядочности, который тонко чувствовал жизнь. Это я поняла уже позже.

Ну так вот, стратегические мозги моего Градова и связи Карабанова-младшего в итоге создали компанию, которая экспортировала уголь тысячами составов во все концы географии. Пока тузы из правительства соображали, что делать с разваливающимися шахтами, пока буржуйские эксперты ни шатко, ни валко готовили проекты реструктуризации угольной отрасли, через прореху в государственном мешке уголёк изобильно сыпался в подставленные нами ладони. Хватало с избытком всем – и нашей семье, и карабановскому клану. Правда, в последние годы халявные барыши начали усыхать, но Володя дальновидно уже переложил большую часть денег из корзины с углем в другие рыбные места, так что поводов для беспокойства не было. И что, неужели теперь Лёша Карабанов захочет лишиться всего этого? Времена изменились, на одном блате далеко не уедешь, а продуцировать свежие идеи Карабан был по определению неспособен.

…На сорок третий, наверно, раз в трубке щёлкнуло, и бесцветный голос Кацмана поинтересовался, чего я хочу. Я хотела поговорить. Ещё через пять минут Кацман материализовался на крыльце управления и махнул рукой постовому – пропусти.

Обитал борец с наркомафией в неуютном, несмотря на сделанный евроремонт, узком и длинном кабинете, прокуренном донельзя. Ещё бы: первое, что сделал Кацман, усевшись за стол, – сунул меж тонкими губами сигарету и щёлкнул дешёвенькой китайской зажигалкой. Прищурился, что в его воображении, должно быть, свидетельствовало о высшей степени проницательности, и произнёс:

– Ольга Сергеевна, скажу вам начистоту: не было никакой необходимости приходить сюда. Мы вас, конечно, допросим в качестве свидетеля по делу, но, думается, ничего существенного вы нам сообщить не сможете. Даже если и осведомлены о наркосвязях вашего мужа, не станете же вы его сдавать. Могу также сообщить, что анализ порошочка наша лаборатория уже сделала: это действительно героин, чистейший – три девятки, нечаянно на помойке такой не найдёшь.

– Но послушайте, всё обстоит совсем не так, как вы считаете. Владимир Николаевич и понятия не имеет ни о чём, этот пакет с наркотиками оказался в нашей квартире случайно.

– Ветром в форточку занесло?

– Нет, это моя вина. Пакет я принесла вчера с работы.

– С работы? Вы что, наркопритон содержите?

Натужный полицейский юмор Кацмана начал меня раздражать.

– У меня магазин женской одежды. А пакет мне отдал на хранение один из моих сотрудников. Я даже не знала, что находится в нём.

– Ну, предположим. Я не я и лошадь не моя. Хотя верится с трудом. Думаю, вы просто, как верная жена, стараетесь выгородить своего мужа. И даже если существует этот самый сотрудник, я не поручусь, что вы с ним не провели вечерком разъяснительную работу, и он сейчас уже далеко за пределами города, путает следы за очень отдельную плату…

Перед моими глазами всплыл мёртвый Сашенька, показывающий холодный язык. Что, съела? Нашла на кого сослаться. Чего доброго, ещё повесят на меня этот труп. Я поёжилась и с трудом вернулась к рассуждениям Кацмана:

– …совсем недавно он вернулся из командировки в Таджикистан. Или вы меня будете убеждать, что угольный король Градов ездил туда дыни закупать?

– Зачем он туда ездил – не знаю. Но подумайте логически: зачем человеку, имеющему легальный и очень прибыльный бизнес, связываться с криминалом, марать репутацию?

– Ой ли? Милая Ольга Сергеевна, доходность торговли героином такая, что ваши угольные забавы по сравнению с ней – всё равно, как если бы ваш муженёк ходил побираться вечерами у ресторана. Понимаю, что Градов – не дурак, его администрация области обеими руками поддерживает, а под таким прикрытием твори, что хочешь – всё спишется. Нет, не спишется: дело мы доведём до суда, это я вам обещаю. А сейчас, извините, вынужден раскланяться с вами – дела: наша опергруппа с самого утра делает обыск в офисе фирмы вашего мужа, и мне необходимо быть там.

Тут я поняла: сюда я пришла зря. Толку не будет. Неизвестно, чего в нём больше, чисто полицейского скудоумия или плебейской ненависти к удачливому бизнесмену Градову, но Кацман будет упираться до последнего, именуя белое чёрным – и наоборот. Даже при очевидных доказательствах невиновности Володи (хоть их и унёс на тот свет Сашенька), амбиции не позволят Кацману признаться в своей неправоте. Тем более, тут, наверно, и карьерные перспективы замешаны – как же, такого зубра изловил! А следом и до генеральских погон – рукой подать.

Я встала и холодно попрощалась. Душка Кацман проводил меня до самых ворот и попросил никуда пока не отлучаться из города. Спасибо, что хоть подписки о невыезде не потребовал.

Забыв о том, что неподалёку припаркована моя машина, даже не открыв зонтик, я побрела под дождём по тротуару и свернула в ближайший двор. Дура я дура. Понеслась искать справедливости. Разберутся, выпустят… Как же! Всей кожей я ощутила, как наяву, тяжёлое вращение шестерёнок машины правосудия. Володя случайно оказался рядом, за краешек одежды его втянуло в механизм и теперь наматывает на зубья. И со мной будет то же самое, не отойди я подальше.

Здесь силы оставили меня совсем. Если в областное УВД я бежала, наэлектризованная желанием всё объяснить и освободить Володю, то сейчас вся моя энергия попросту улетучилась в сырую атмосферу. Как разряженная батарейка, я остановилась, отвернулась к стене дома, уткнулась в рукав куртки и заплакала, смешивая свои слёзы с дождём…

Откуда не ждёшь…

…Я сползла по грязной вокзальной стене и сидела на холодном полу, тупо вглядываясь в щербинки на каменных плитах. До этого момента я держалась на своём кураже, на боязни погони, на совершенно необоснованной надежде в то, что есть на свете место, где всё изменится, и я буду жить там хорошо. Сбегая с грудным Димкой из дому, я обшарила карманы вечно пьяного мужа, но денег там оставалось немного. На вокзале я просто подала эти деньги в окошечко кассы и попросила: «Дайте, пожалуйста, билет до какого-нибудь большого города, куда денег хватит…» Кассирша ничуть не удивилась и протянула мне картонный прямоугольничек. Потом в общем вагоне поезда, в промежутках между кормлениями Димки и короткими провалами в сон, я глядела в окно на плывущие мимо леса и болота и шептала: «У меня всё будет хорошо. Я выкарабкаюсь, я сильная». Димка во сне причмокивал губами, и его младенческое тепло придавало мне силы.

Так, повторяя эту самодельную молитву, я вышла на чужой перрон незнакомого мне губернского города Кикиморово, где не бывала никогда. Стоял слякотный октябрь, и на привокзальной площади было мрачно, лишь тусклые фонари да редкие такси светом фар слегка разбавляли темноту. Я отошла чуть дальше и попала ногой в лужу. Холодная вода, хлынувшая в туфлю, отрезвила меня, и только тут я поняла, что оказалась в нигде, с грудным младенцем на руках, с мелочью в кармане, и деваться мне просто некуда. Страх был настолько силён, что я кинулась обратно в громоздкое здание вокзала, в тепло. Там я пробродила весь вечер и часть ночи среди шумных цыганских семейств, заполонивших скамейки, и бомжей, пришедших отогреться в зале ожидания.

Потом, когда усталость всё-таки взяла своё, я сползла спиной по грязной вокзальной стене и сидела на холодном полу, тупо вглядываясь в щербинки на каменных плитах. Я оказалась в тупике, выхода из которого не было. Меня начало затягивать в вязкий и тяжёлый сон, и я боялась только одного – как бы не выронить из рук Димку. Как сквозь вату, я с трудом услышала: «Девушка, вам плохо? Помочь вам?» Разлепила веки и взглянула вверх. Передо мной стоял Володя. Впрочем, тогда я ещё не знала, что его зовут так…

…«Девушка, я чем-то могу помочь вам?», – спросил мужской голос, и я полуобернулась, машинально утирая слёзы. Сухощавый мужчина лет сорока пяти, в стального цвета плаще, стоял и участливо смотрел на меня карими добрыми глазами, как папа, которого я никогда не знала. Волосы с проседью смешно топорщились на затылке прохожего. Под мышкой он держал толстую чёрную папку.

– Вас, случайно, не в нашем учреждении обидели? – спросил мужчина и кивнул в сторону здания областного УВД.

– А где ещё у нас могут безнаказанно обижать людей!? – проворчала я, поняв, что он тоже из этих, которые обыскивают и арестовывают.

– Ну не надо так сразу. Ещё в Библии было сказано: умейте отличать овец от козлищ. У нас ведь работают и сыщики, и, к сожалению, мусора – тоже. Не поручусь, что решу все ваши проблемы, но расскажите, что с вами случилось. Может, посоветую, к кому лучше обратиться.

Я ещё раз буркнула что-то недоверчивое, но уже кожей своей ощущала, что мне повезло, и что этому человеку я смогу рассказать всё: про вчерашний арест Володи, про героин и про Сашеньку со свёрнутой шеей.

Позже, уже сидя в его кабинете, я отхлёбывала кофе и беспорядочно, перескакивая с одного на другое, пыталась объяснить суть происшедшего. Валерий Петрович, а именно так звали моего нового знакомого, не перебивал меня, лишь подбрасывая в редких паузах наводящие вопросы. Когда я выговорилась до донышка, на пару минут в кабинете повисло молчание. Валерий Петрович смотрел в окно, постукивая костяшками пальцев по столешнице. Повернулся. Вздохнул.

– Да, история, похоже, поганенькая. Рано или поздно – скорее поздно – выяснится невиновность вашего мужа, но крови ему и вам за эти годы попьют.

– Годы? – я похолодела.

– Оля, не хочу вас расстраивать, но, как мне кажется, всё, происшедшее с вами, – не случайность. Не бывает такого, чтобы к человеку случайно пришли с обыском как раз тогда, когда в его квартире оказалась некая… компрометирующая вещица. Тем более, к личности такого уровня. Боюсь, дело пахнет чьим-то заказом, возможно, даже на политическом уровне. Вам, наверно, странно слышать такие вещи от полицейского, но закон – и в самом деле, что дышло: можно нанять для убийства киллера, а можно натравить прокуратуру, и человека закатают прочно и надолго, при полной видимости соблюдения закона. С администрацией области в последнее время трений у вашего мужа не было?

Я пожала плечами:

– Володя – человек достаточно скрытный. Думаю, всё, что я знаю о его работе, – это такая малость… Верхушка айсберга, короче. Он старается меня оберегать. Как-то сунулась к нему с достаточно откровенными расспросами, так он меня обрезал: меньше знаешь, мол, крепче спишь. А почему вы именно про администрацию спросили?

– Долго объяснять. С тем, к кому вы сейчас приходили, у меня старые счёты. Человечек нечистоплотный. Обратили внимание? – ему и сорока нет, а он уже полковник. Я вот, к примеру, почти пенсионер, но всё ещё в капитанах. Говорю не для того, чтобы пожалиться хорошенькой девушке: просто есть у Кацмана, по моим данным, родственник – не родственник, в общем, покровитель в областной власти, который пропихивает его наверх. Вот Маркуша и отрабатывает. Он – начальник областного отдела, так что не с руки ему по обыскам бегать, как простому оперу. И раз уж появился в вашей квартире – значит, имел какой-то интерес. А если заказ на Градова сделали сверху – так просто не отделаешься: в подобных ситуациях и языки умолкают, и пророчества не исполняются. Так что настраивайтесь на длительную осаду.

Я откровенно повесила нос. Ну вот, и добрый мент мне тоже помочь ничем не сможет. Здесь тоже всё, как у людей: неестественный отбор, борьба за существование, сильный жрёт слабого. Господи, в какую же грязищу я вляпалась…

Мои мысли, похоже, достаточно отчётливо читались у меня на челе, потому что Валерий Петрович ободряюще улыбнулся:

– Быстро же вы, Оленька, скисли. Другие вон чего – и то ничего. Я, конечно, открыто в ваше дело соваться не могу: и епархия другая, и заклятого друга лишний раз настораживать не хочется. Могу из личной симпатии немножко помочь вам информацией: прощупать, откуда и куда тянутся ниточки с арестом вашего мужа, или полюбопытствовать, как продвигаются поиски убийцы вашего… покойного зама, если, конечно, его труп уже обнаружили. Вы, кстати, в квартирке убитого не наследили?

Я покачала головой.

– В каком районе он жил?

– В Центральном, на Весенней.

– Это хорошо. Кстати, какие-нибудь данные на его сожителя у вас есть? Ну там, адрес, приметы, любая информация, в общем.

Я с готовностью полезла в сумочку и достала два фото:

– Вот. На этой – Сашенька, а на этой – Толик. Правда, я не знаю ни его фамилии, ни адреса. Сашенька рассказывал что-то, но я привыкла детали его любовных историй пропускать мимо ушей, так что… Знаю лишь, что вместе они были последние полгода, причём познакомились как раз в то время, когда Толик отбыл очередной срок и освободился. Сидел он, кажется, за то, что кого-то до смерти забил обрезком трубы. Вот и всё…

– Ну, Оленька, это же замечательно – просто море информации: фото, судимость, примерное время освобождения. Этак, если он из нашей области, я по информационной базе уже сегодня прокачаю вашего… ну извините, не вашего Толика. Может, он какую-то зацепочку и даст. А теперь давайте сделаем так: вы оставьте мне ваш адрес и телефон, чтобы лишний раз не мелькать у наших высоких ворот. Когда у меня что-то появится, я вам звякну, подъеду и расскажу. Идёт?

Я благодарно закивала головой…

Всякой скотине мать

Дора Михайловна сошла с ума. Она всегда была такой благообразной и дружелюбной старушкой, что я сразу даже не признала её в гарпии с всклокоченными волосами, которая открыла мне дверь. Трудно понять, чего больше – страха или злобы – было в её голосе, когда с порога Дора Михайловна заорала на меня:

– Хватит, наработалась! Ольга Сергеевна, давайте расчёт, и больше ни минуты в вашем доме я не останусь! Мне покой и жизнь дороже!

– Что случилось, Дора Михайловна, голубушка?! Димка вас чем-то обидел, что ли?

– Какая вам разница?! Деньги давайте! Ещё не хватало, чтобы меня по полициям и судам затаскали. Вы и муженёк ваш разбирайтесь со своими тёмными делишками, а мне это ни к чему.

– Дора Михайловна, но что же мне делать? Димку даже оставить не с кем: Володю арестовали, я работаю.

– Сдайте в детский сад, как все нормальные люди делают. Тоже мне, фифа барских кровей! Нахапают денег и бесятся с жиру…

Гниль пёрла из маленькой старушки полными вёдрами. Сверкая бесцветными глазами, она наскакивала на меня и грозила сухоньким кулачком, видя во мне, наверно, омерзительный символ капитализма. Я поспешно полезла в бумажник и подала ей две стодолларовых бумажки – плату за последний месяц – только бы она заткнулась и ушла. Сил моих никаких не было наблюдать, как из милой бабушки, которой я доверяла своего сына, вылупляется злобное, ненавидящее меня существо, гоблин какой-то.

Как-то довелось мне прочесть книжицу, обычный ужастик, в котором под личинами некоторых людей скрывались кровожадные монстры из потустороннего мира, однако никто этого видеть не мог, кроме простого парня, и тот носился, как подорванный, по свету, предостерегая окружающих, но все считали его обычным психом. Такое ощущение, будто со вчерашнего дня у меня тоже открылось тайное зрение, и я в ужасе наблюдаю тянущиеся ко мне свиные рыла и оскалы клыков. Конец света – да и только!

Всё ещё бормоча что-то под нос, Дора Михайловна резво шмыгнула за дверь, и тишина наконец-то воцарилась в прихожей. Я бы заревела – это состояние за последние сутки всё больше делалось для меня привычным, – но не имела права распускать сопли перед Димкой, который даже не появился на шум. Заглянула в детскую. Мой сынуля лежал на диване и старательно изучал какую-то детскую энциклопедию с картинками. Жизнь шла своим чередом, и надо было думать, что делать.

– Дима, я хочу сказать тебе кое-что: бабушка Дора больше не сможет приходить к нам и заниматься с тобой. Она… заболела.

– Она не заболела, мам. Её телефон напугал.

– Какой телефон?

– Наш телефон. Он позвонил, она немного поговорила с кем-то, а потом начала бегать туда-сюда по комнатам, плакать и кричать.

Я отмахнулась от Димкиных фантазий – их мне только ещё не хватало – и пошла в спальню, прилечь и пораскинуть мозгами. Бабушка-старушка очень не вовремя сделала мне ручкой. Дела пошли вразнос, и надо было срочно крутиться, рассовывать деньги по нужным людям, искать концы ниточек, за которые необходимо дёрнуть для спасения Володи. Мрачному пророчеству Валерия Петровича верить отчаянно не хотелось. Мне хотя бы недельку свободного времени, чтобы задействовать все возможные рычаги, а я связана по рукам и ногам тем, что на мне висят шестилетний ребёнок и мой бутик. Ну, магазин-то можно прикрыть на время. А Димку куда?

Степановна! Я даже подскочила на постели. Как же эта мысль сразу не пришла мне в голову? Вот кого я могу попросить, вот кому я могу довериться! Полина Степановна работала уборщицей у меня в «Экстазе», но фактически мы были подругами, если проигнорировать двадцатилетнюю разницу в возрасте. Много раз я предлагала Степановне стать в моём магазине кладовщицей, товароведом – да кем угодно, либо вообще подыскать ей через знакомых непыльное и денежное место, но на всё Степановна лишь отмахивалась и заявляла, что мыть полы – это её призвание и жизненное кредо.

Степановна была потешной взъерошенной тёткой в совершенно немыслимых одеждах, которые донельзя компрометировали мою модную лавочку. Сказать, что жизнь у Степановны не задалась – это было бы слишком мягко. Если на меня несчастья плотно сыпались лишь второй день, то для Степановны это состояние было перманентным.

В молодые годы, гоняясь за романтикой и туманами, она работала на стройке крановщицей и простудила на сквозняках весь свой организм. Первого мужа Степановны убили в пьяной драке, другой сгорел от водки, третий был мужчина положительный, но – вы будете смеяться – тоже кончил плохо: пошёл в тайгу по грибы и не вернулся. Сын-двоечник вырос, стал наркоманом и успел пустить по венам останки невеликого семейного благосостояния, а сама Степановна страдала букетом самых разнообразных заболеваний, малой доли которых было бы достаточно для того, чтобы человека обычного загнать бы в гроб.

Однако Степановна в могилу не собиралась. Она жила активной жизнью, да так, что её любили все, кто знал. А знали многие. Передвигаться со Степановной пешком по городу было просто невозможно: через каждый десяток метров с ней здоровались и окликали знакомые. Всем им Степановна пересказывала свои последние по времени беды и, в свою очередь, живо интересовалась делами знакомых. Память у неё была очень своеобразной, бытовой направленности: Степановна вряд ли досконально помнила таблицу умножения и могла запамятовать, кто написал «Войну и мир», однако в любое время суток без подготовки способна была рассказать всё про последнего любовника Маринки Сусловой или о том, чем лечила экзему Наташка из сорок третьей квартиры.

Но главный бзик Степановны заключался не в этом. Она была другом животных – Джеральдом Дарреллом и доктором Айболитом в одном флаконе. Не было, наверно, никого из представителей фауны, обитающих в нашем климатическом поясе (ну, за исключением лосей и медведей), которые в разное время ни квартировали бы в обшарпанном жилище Степановны. Всех предназначенных к утоплению котят и кутят тащили с разных концов района к Степановне, а та уже самозабвенно выкармливала их, пристраивала в хорошие руки и помнила всех своих питомцев до единого. Давалась ей такая жизнь нелегко в плане материальном: кроме того, что надо было кормить и лечить себя, иногда подкидывая деньжат на дозу Игорьку, чтобы отвязался, – требовалось ещё регулярно питать и выгуливать всю дикую хвостатую ораву, обитающую в квартире. Потому Степановна постоянно жила на разрыв от невозможности иметь одновременно работу с хорошей зарплатой и много свободного времени. Иногда я подбрасывала ей премиальных деньжат, но старалась делать это очень тактично: Степановна была бабой крайне совестливой и могла запросто обидеться на подачку.

Сейчас действовать надо было в темпе, поэтому я резво привела себя в порядок, наскоро покормила Димку и собрала кое-какое его барахлишко в спортивную сумку. Уже по пути в лифте объяснила, что он поедет на несколько дней в гости к тёте Поле, и Димка пришёл в щенячий восторг: для его пацанской души каждый поход к Степановне был событием первостепенной важности – там можно было вволю наиграться со зверятами. Домой, пока сын был маленьким, мы с Володей остерегались покупать какое-нибудь животное, зато сейчас, когда Димка стал парнем взрослым, возникла у нас идея подарить ему на день рождения породистого сеттера. Теперь обо всяких дорогих подарках, кажется, придётся забыть надолго. Если не навсегда…