Текст книги "Мудрая змея Матильды Кшесинской"

Алена заперла дверь чердака согласно алгоритму, вытащила ключ и вдруг расхохоталась, как выразился бы великий Булгаков, буйно, потому что наконец постигла смысл этого алгоритма и связь его с буквой Y. Заодно наша героиня поняла, как должен открываться замок, на ключе которого написано X-Z.

Все-таки разгадывание шифров необычайно обостряет соображение и воображение.

Из «Воспоминаний об М.К.»

Итак, они продолжали встречаться. Ники писал Мале очаровательные записочки: «Целую милую панночку от головы до чудных ножек!», приезжал к ней домой – тайно от ее родителей. У Мали и ее сестры Юлии были комнаты с отдельным входом – небольшая спальня для них обеих и кокетливо убранная гостиная. Юлия принимала барона Александра Зедделера, своего будущего супруга, а Маля проводила время в поцелуях с Ники.

Иногда он чувствовал себя как дома – надевал бухарский халат, подаренный Малей, словно супруг, вернувшийся из присутствия и наслаждающийся домашним покоем.

Иногда вел себя странно – так странно, что Маля не знала, что и думать. Однажды привез ей свой дневник и дал почитать некоторые страницы. Потом она думала, что вполне обошлась бы без этой его откровенности, которая причинила ей немалую боль. Малю особенно поразило то, что Ники писал о ней и об Аликс:

«Весьма странное явление, которое я в себе замечаю: я никогда не думал, что два одинаковых чувства, две любви одновременно совместились в душе. Теперь уже пошел четвертый год, что я люблю Аликс Г. И постоянно лелею мысль, если бог даст на ней когда-нибудь жениться… А с лагеря 1890 года по сие время я страстно полюбил (платонически) маленькую К. Удивительная вещь наше сердце. Вместе с тем я не перестаю думать об Аликс, право, можно было заключить после этого, что я очень влюбчив. До известной степени да! Но я должен прибавить, что внутри я строгий судья и до крайности разборчив…»

Итак, ее Ники метался между двух огней. С тех пор Маля начала серьезно ревновать его к гессенской принцессе.

Потом, когда он ушел, Маля написала ему (привожу текст этого письма и всех других так, как они были мне пересказаны М.К.): «Я все думаю о твоей свадьбе. Ты сам сказал, что до свадьбы ты мой, а потом… Ники, ты думаешь, мне легко это было услышать? Если бы ты знал, Ники, как я тебя ревную к А., ведь ты ее любишь? Но она тебя, Ники, никогда не будет любить, как люблю тебя я!

О, Ники, дорогой, как я желаю скорее быть твоею, только тогда я буду совершенно спокойна. Я страшно томлюсь, мой дорогой. И тебе, и мне давно пора…

Только бы ты женился не на А. Ей я ни за что тебя не отдам! Или она, или я.

Ты, верно, изводишься, что я постоянно пишу и говорю о твоем браке, но представь себя на моем месте, и ты поймешь, как он должен меня тревожить».

А потом однажды Ники приехал в первом часу ночи из Преображенского полка, где он обедал. Там уже были Юлия и Зедделер, вчетвером дули шампанское, и Ники сильно опьянел. Маля же, хотя и выпила довольно, была совершенно трезва и твердо решила сегодня же поговорить с Ники о будущем.

Потом она об этом жалела, потому что между ними произошел крайне тяжелый разговор. Маля готова была разрыдаться: перед ней сидел не влюбленный мужчина, а какой-то нерешительный, не понимающий блаженства любви подросток. Он твердил, что не может стать у Мали первым, что это будет мучить его всю жизнь, что если бы Маля уже не была невинна, тогда бы он не задумываясь с ней сошелся, и много другого говорил он в этот раз.

Маля была вне себя. Он не может быть первым? Смешно! Разве человек, который действительно страстно любит, станет так говорить? Конечно, нет.

В конце концов ей почти удалось убедить Ники, и он пообещал, что это совершится, как только он вернется из поездки на Восток. Однако Маля не успокоилась: она знала, что Ники мог это сказать, чтобы только отвязаться, чтобы успокоить ее, и когда он уехал (было уже четыре часа утра), она была в страшном горе, она была близка к умопомешательству, но все же решила поставить на своем, сколько бы это трудов ни стоило!

Однако пока приходилось ждать возвращения цесаревича из кругосветного путешествия.

О том, что произошло в этом путешествии и что именно побудило Ники принять то решение, которое он принял, Маля знала только со слов великого князя Сергея Михайловича, который пересказывал ей письма Ники и разговоры с ним. Если от нее Ники мог что-то утаивать, то с кузеном он был совершенно откровенен. А тот со временем все передал Мале.

Бургундия, Мулян, наши дни

После обеда следует предпринимать моцион, чтобы не залеживались калории и килограммы в тех местах, где они любят залеживаться. Алене очень хотелось погулять – утром-то прогулку пришлось скомкать! – но она решила сначала убрать в доме. Завтра будет некогда, неизвестно, сколько она пробудет на броканте, а послезавтра уже могут вернуться хозяева. Неудобно получится: жила здесь поживала, наслаждалась жизнью, а убрать не удосужилась. Поэтому Алена не стала переодеваться, нашла метелочки и тряпки для пыли, достала стеклоочиститель, приготовила пылесос и снова пошла наверх: уборку всегда начинали со спален. Протерла стекла, обмела пыль с книг, которыми некогда зачитывалась Маргарит Барон (в основном французская классика и романы полисье), и с улыбкой, словно встретила старого знакомого, взяла в руки тот самый молитвенник. Да, он здорово постарел с тех пор, как позировал своей хозяйке вместе с розой и брошью, даже застежка заржавела. Алене пришлось повозиться, прежде чем удалось ее открыть.

Это оказался никакой не молитвенник, а Новый Завет, заложенный пожелтевшим листком бумаги, свернутым вчетверо.

Алена машинально развернула его – и не поверила своим глазам. Это оказалась новая абракадабра! Новое шифрованное письмо.

Ну и ну. Какие конспираторы здесь жили в былые годы!

Разумеется, Алена Дмитриева бросила все дела и принялась за расшифровку. Теперь продираться сквозь криптограмму стало значительно легче, и она затратила всего несколько минут на то, чтобы прочесть записку – на сей раз не пугающую, а веселую:

«Дорогая Маргарит, как прекрасно началось утро! Я не думаю о войне, я чувствую себя такой же девчонкой, как тогда, в школе, когда мы придумали писать шифрованные записки. Бонифас сделал мне сегодня предложение. Конечно, я дала согласие! И ты будешь подружкой на моей свадьбе, помни это! Ты первая узнала эту новость. Целую тебя, твоя Одиль».

Ага, теперь понятно, почему мадам Бланш так легко расшифровала записку. Если ее сестра Одиль переписывалась с Маргарит таким образом, Одетт, конечно, не могла об этом не знать. Забавно. Наверное, все дети в мире придумывают шифры и пишут ими друг другу письма. Кстати, пару лет назад Алена нашла в своих старых детских книжках школьную шифровку, но прочитать ее не смогла – забыла, какой знак что значит. А вот мадам Бланш запомнила, умница!

Значит, загадочный Рицци, приславший Одиль пугающее письмо, был в курсе этой переписки и этого шифра. Возможно, он дружил с Одиль или Маргарит, вот та или другая рассказала о шифре и ключе к нему…

Однако время шло, и наша героиня продолжила уборку. Закончила она работу уже на грани дня и понесла накопившийся мусор в пубель. Собственно, каждый поход туда – это прогулка, потому что приходится пересечь чуть ли не всю деревню и лишний раз ею полюбоваться. А если кто-то думает, что мусорка в Муляне – это несколько зловонных ящиков среди неаккуратно вываленного мусора, то он ошибается. Площадка, на которой стоят четыре контейнера (для пищевого мусора, для бумажного и пластика, для металла и для стекла), заасфальтирована, вокруг нее – засаженные полевыми цветами лужайки. По другую сторону дороги простираются наполовину сжатые поля. Солнце светит, небо сияет, плывут белые облака, щебечут птицы, вдали шумит комбайн – вовсю идет жатва. Деревенская идиллия как она есть!

Вдруг Алена оглянулась на приближающийся рокот мотора. Мимо пронесся серебристо-серый мотоцикл и исчез за поворотом.

При виде этого механического коня Алене снова вспомнился тот конь, о котором шла речь в таинственном письме, адресованном покойной Одиль.

В чем же все-таки смысл этих слов: «“Серый” конь. Левый задний»?

«Левый задний» – это может быть место, где стоит, вернее, стоял какой-то серый конь Руэн. Может быть, там спрятано то, что должна была вернуть Одиль какому-то Рицци?

Лошади стоят в конюшнях, стойлах, возможно, в сараях, в амбарах. Хотя нет, амбары – это для хранения зерна. Ладно, ограничимся стойлами, конюшнями и сараями. Ни один из этих объектов не может быть левым задним – прежде всего потому, что существительные «конюшня», «стойло» и даже «сарай» во французском языке женского рода.

Алена на всякий случай уточнила это по словарю в своем мобильнике – да, она не ошиблась.

Лошадей еще могут держат в денниках, но по-французски это тоже stalle, стойло, и тоже женский род. Если бы речь шла о них, написали бы «левая задняя». Что же может быть левым задним – мужского рода, причем иметь отношение к лошадям? Манеж? Лошадей тренируют в манежах. Да, это слово мужского рода. Загон, пастбище, луг? Это тоже существительные мужского рода, но… Левый задний манеж, левый задний загон, левое заднее пастбище, левый задний луг? Слабо верится.

А у самой лошади что может быть – левое заднее мужского рода? Нога, копыто, вот и все. Хвост у нее сзади, но он все же ни правый, ни левый, а как бы средний. Кроме того, слово «хвост» по-французски женского рода.

А, да, у коней еще есть тестикула, проще говоря, яичко. Тестикула в русском языке женского рода, а во французском – мужского, тестикюль, с ударением на последнем слоге. Тестикулы в самом деле бывают правые и левые, но вот насчет задних и передних – сомнительно. Они как бы все задние по определению.

В любом случае части лошадиного тела вряд ли могут иметь отношение к письму. Не может же его автор требовать вернуть ему левую заднюю ногу коня по имени (кличке?) Руэн, левое заднее копыто или, извините, левый тестикюль!

Смех и грех, честное слово. Даже голова от всего этого разболелась.

Алена неспешно побрела к дому, любуясь золотистой солнечной сетью, которая медленно опускалась на Мулян. Дневная жара спала, аромат цветов стал крепче, к нему добавились запахи свежего сена – кое-где на лужайках застрекотали триммеры.

Навстречу попалась рыжеволосая девушка в майке и джинсах. Она несла большую полиэтиленовую сумку, набитую старыми газетами и еще какими-то бумагами.

Вдруг ручка у сумки оторвалась, и часть бумаг вывалилась на асфальт.

Девушка, сердито бурча под нос, принялась их собирать. Алена тоже подняла несколько газет и подала ей. Девушка буркнула что-то отдаленно напоминающее «мерси», подхватила сумку под мышку и пошла дальше.

– Эппл, подожди, забери и это! – раздался возглас, и Алена увидела мадам Бланш, которая семенила от своего дома, держа еще две сумки: одну большую, с бумагами, другую маленькую, в которой что-то позвякивало.

Эппл?

Так это и есть служанка-мигрантка?

Никакая не сиамка, не вьетнамка, не китаянка и ни разу не сенегалка. Европейский тип лица. На итальянку похожа, если бывают рыжие веснушчатые итальянки. Но не идут итальянцы в прислуги во французских деревнях. Раньше португальцы брались за любую работу, но это было давно.

Вручив служанке сумку с бумагами, мадам Бланш заметила Алену, запнулась, как бы собравшись попятиться, но тут же улыбнулась и помахала ей своей бренчащей сумкой:

– Собралась варить варенье и разбила сразу три банки! Ужасно глупо!

Алена сочувственно улыбнулась.

Старая дама пошла вслед за Эппл к пубели, а Алена повернула к бывшему maison blue и внезапно вспомнила: мадам Бланш утром, пока еще была в полусознании, допустила одну очень ценную обмолвку, о которой наша героиня совсем было забыла.

Она сказала: «Тот серый конь Руэн давно сгорел во Френе».

Вот куда нужно пойти, вот где можно попытаться поискать разъяснения – во Френе! Там конюшни, там школа верховой езды, там можно узнать и насчет пожара, и о чем-то «левом заднем».

Рвануть, что ли, прямо сейчас? Вернуться домой, надеть шорты, кроссовки – и вперед?

Алена покачала головой и с сожалением взглянула на меркнущее небо. До Френа пять километров. Это час пути. Вряд ли удастся найти кого-то в это время в конюшнях школы верховой езды, кроме сторожа. И вряд ли от разговора с ним будет толк. А возвращаться придется в темноте по полям, по лесам. Дороги, ведущие через лес, конечно, заасфальтированы, но фонарные столбы на них не предусмотрены. А в лесах водятся не только косули и барсуки, но и кабаны… Как-то не готова Алена к внезапной встрече в темноте с лесным зверьем и даже с безобидной косулей.

Лучше отложить поход во Френ до завтра. Жаль, что он в противоположной стороне от Нуайера, а между здешними населенными пунктами не ходит никакой общественный транспорт. Вообще-то в нем нет надобности: здесь в каждом доме не по одному автомобилю, да еще велосипеды, багги и мотоциклы.

Это прекрасно, но хорошо бы, чтобы весь этот автопарк не мотался по ночному Муляну и не мешал спать.

Из «Воспоминаний об М.К.»

Все русские цесаревичи, начиная от Павла I, завершив курс наук, отправлялись в путешествие по России и Европе. Однако Николаю Александровичу устроили грандиозное морское и сухопутное турне и по тем землям, где прежде не ступала нога ни одного наследника российского престола. Первым пунктом на пути числилась Вена, затем – Триест и Афины. Там к нему присоединился кузен – принц греческий Георгий, которого чаще звали Джорджи. Это был большой оригинал, обладатель самых экстравагантных пристрастий. Первым делом он заявил Ники, что намерен сделать себе настоящую японскую татуировку и переспать с настоящей японской гейшей. Ники тоже загорелся, только он еще не знал, отважится ли и на то и на другое. Впрочем, до прибытия в Японию оставалось много времени – предстояло посетить множество городов Индии и Китая, Цейлон, Сингапур и остров Ява.

И вот наконец 15 апреля 1891 года шесть судов русского флота подошли к Нагасаки.

Считалось, что цесаревич будет находиться в Нагасаки инкогнито. Разумеется, для всех чиновников это являлось секретом Полишинеля, однако для всех прочих Николай оставался всего лишь одним из многих европейцев.

Наконец Ники и Джорджи решили осуществить свои намерения относительно гейш и татуировок. Результатом этого решения было появление на «Азове» трех господ в длинных кимоно, разукрашенных иероглифами. При виде их смешливый Джорджи не смог не фыркнуть от смеха: волосы у визитеров были длинные, заплетенные в косы, но на затылках набекрень сидели модные английские шляпы-канотье. Господа представились как самые известные татуировщики в Нагасаки и в доказательство предъявили папки с эскизами, коробки с красками, карандаши и связанные в пучок тоненькие иглы с блестящими острыми кончиками.

После долгих совещаний кузены решили запечатлеть на своих дланях по дракону с черным телом, желтыми рогами, красным брюхом и зелеными лапами.

Татуировщики качнули канотье в знак согласия и предложили господам лечь, обнажив правые руки. Далее в течение полутора часов молодые люди принуждены были вытерпеть бесчисленные неуловимые уколы в кожу. При виде изредка выступавших капелек крови Ники бледнел и отворачивался. Наконец работа была закончена. Полюбовавшись делом своих рук, татуировщики заявили, что это будет выглядеть восхитительно, получили плату и откланялись.

– Первая часть наших планов исполнена, – радостно сказал Ники. – Теперь – к гейшам!

Вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял доктор Рамбах – личный врач русского наследника престола на время путешествия.

– Ваше высочество! – воскликнул он, с ужасом глядя на распухшую и покрасневшую руку цесаревича. – Ваше высочество! Как вы могли на это решиться, не сказав мне ни слова? Я думаю, император будет очень недоволен.

– Поди отсюда, Рамбах! – сердито сказал Ники, которому только что пришло в голову, что отец, пожалуй, придет в ярость при виде татуировки, а от матушки жди обморока. Удовольствие было испорчено как минимум наполовину. – Что ты со мной как с младенцем!

– Господа, я слышал, вы упомянули о женщинах, – с видом мученика сказал Рамбах. – Ваши императорские высочества, помните, что во всех портовых городах женщины – первые разносчицы заразы. Не унижайте ваши семьи и ваших подданных известиями о том, что наследники русского и греческого престолов оказались рабами низменных желаний и принуждены были после этого пройти известный курс лечения!

Джорджи и Ники уныло переглянулись. В словах доктора был резон.

– Ну вот, никакой экзотики! – разочарованно протянул будущий греческий король, а будущий русский император только вздохнул.

– Примите один совет, господа, – сказал Рамбах, который мигом смягчился, видя, что его слова произвели впечатление. – Вы можете пообщаться с гейшами – это умные дамы, которые поют, танцуют и разговаривают с гостями, не вовлекая их в низменные развлечения.

– И как их узнать? – спросил Джорджи. – Как отличить гейш от обычных проституток?

– Для опытного взгляда нет ничего сложного, – объяснил Рамбах. – Во-первых, пояс у проституток всегда завязан спереди – чтобы проще было развязать. И они еще непременно чернят зубы.

– Брр! – передернулся Ники. – Целоваться с чернозубой! Какой кошмар!

– Однако какой же ты брезгливый, кузен, – усмехнулся Джорджи, когда дверь за доктором закрылась. – Чернозубые шлюхи ему не нравятся, вида крови боишься!

– Трусость совершенно ни при чем, – буркнул Ники обиженно. – Просто мне противно видеть кровь, вот и все.

– Любую? – лукаво спросил Джорджи. – И мужскую, и женскую?

– А что, у женщин кровь отличается от мужской? – вытаращился на него Ники.

– Девичья – отличается, – хихикнул Джорджи. – Девственная. Понимаешь, о чем я?

Ники отвернулся и с пристальным вниманием принялся разглядывать татуировку. Кожу чуть пощипывало, но боли не было.

– Или ты еще не спал с девушками? – удивился Джорджи.

– А ты, что ли, спал? – недоверчиво огрызнулся Ники.

– Конечно, – гордо кивнул кузен. – И ты знаешь, не могу понять, почему мужчины так гоняются за этой дурацкой девственностью. Меня, честно скажу, чуть не стошнило, когда я увидел, что испачкан кровью. Так что с девственницами я больше не вожусь. И еще терпеть не могу неопытных девочек, которых всему надо учить. Нет, конечно, жена должна быть невинна и неопытна, с этим никто не спорит, – оговорился Джорджи, – но любовница… Она должна знать что-то такое, что неизвестно мне, понимаешь?

Ники слушал, чуть не рот открыв от внимания. Каждое слово Джорджи стало для него откровением!

«Дурак я дурак, почему я не подумал об этом раньше!»

Вдруг он вскочил:

– Сегодня какой день?

– Вторник, а что?

– Завтра среда! Завтра чуть свет отправляется фельдъегерь с почтой! Хорошо, что я спохватился! Мне надо срочно написать письмо. Иди теперь, Джорджи! Я буду писать!

– Да что это тебя разобрало? – изумился кузен. – Завтра и напишешь.

– Нет, мне надо сейчас, мне надо сосредоточиться… – пробормотал Ники, глядя отсутствующими глазами. – Иди, Джорджи, миленький, ну иди…

Джорджи с недоумением пожал плечами и вышел.

Бургундия, Мулян, наши дни

Читала наша героиня тем вечером «Воспоминания об М.К.» через строчку – больше думала не о любовных приключениях скандальной балерины, а о таинственной записке. Наконец она отложила книгу и предалась размышлениям.

Забегая вперед, следует сказать, что вернется Алена к книге только спустя некоторое время, поскольку будет занята. А ведь продолжи она чтение, ответ на многие свои и чужие вопросы могла бы получить раньше, чем они будут заданы…

Итак, она отложила «Воспоминания об М.К.» и снова принялась размышлять, почему человеку, положившему странное послание на ограду мадам Бланш, понадобилось писать на состарившейся бумаге и с помощью старой машинки.

И смысл письма… Как бы до него докопаться?

У Одиль, ныне покойной, есть что-то, она сама знает что. Возможно, эта вещь краденая? Произошла кража, конечно, очень давно, и сам вид послания – намек на то время, свидетельство того, что этот человек тоже явился из тех давних времен. Или вообще записка была написана еще тогда, а подброшена только теперь, и она просто напоминает о чем-то, но не угрожает?

Ответить, когда именно послание было напечатано, мог бы лишь специалист – причем специалист не только по качеству бумаги, но и машинописной ленты. Скажем, он мог бы сказать, напечатан текст давно или недавно, но на машинке со старой, истертой лентой. Как такое исследование называется – спектральный анализ, что ли? Ему подвергают палимпсесты, старинные рукописи, гравюры и картины, если возникает сомнение в их подлинности или надо установить их возраст.

Кто бы мог провести этот анализ? Эксперт-антиквар. Или полицейский эксперт высшего разряда. Знакомый антиквар у Алены есть – Маршан. Полицейского эксперта, строго говоря, тоже можно было бы раздобыть, если напрячь старые связи с поджарым, как гончий пес, злым, неистовым, неутомимым и неумолимым испанцем Диего Магластадором и нелепым, занудным Жоэлем Ле Пеплем, носителем самых дурацких бакенбард на свете. Эти бравые лейтенанты жандармерии должны быть немало благодарны нашей героине за помощь – неоценимую! – в раскрытии кражи письма королевы Марии-Антуанетты и убийства в замке Танле[22]22
  Об этом – в романах Елены Арсеньевой «Письмо французской королевы» и «Коллекция китайской императрицы».


[Закрыть]. Впрочем, оба считали, что эта русская больше мешала им, чем помогала, но это, само собой, исключительно из сексизма. А Жоэль – еще из сексуальной озабоченности, можно сказать, одержимости той самой русской.

Ничего, ради дела господа жандармы как-нибудь потерпят.

Надо найти их телефоны в справочнике мобильника и позвонить.

Но тут Алена вспомнила, что толку от этих звонков будет мало: материалов для исследования у нее нет. Письмо-то она вернула мадам Бланш.

Какая жалость! Хоть бы на часик раздобыть его снова.

Но каким образом?

Алена мигом вообразила, как она

1) под покровом ночи прокрадывается с фонарем в дом мадам Бланш и шарит по всем укромным уголкам в поисках письма,

2) проделывает то же, но днем, выждав, когда хозяйка и прислуга куда-нибудь уйдут,

3) подкупает Эппл, и та приносит ей письмо.

При обдумывании последнего пункта Алене вспомнилась рыжая итальянистая служанка, которая несет в пубель две пластиковые сумки, наполненные бумажным старьем. Что, если среди этого старья была и записка? Что, если она сейчас в мусорном ящике?

Вектор работы воображения нашей героини сменился. Теперь она представила себя – в резиновых перчатках для мытья посуды (как раз вчера в Тоннере купила целых три пары), с фонариком, нацепленным на лоб (где-то у Мориса был такой фонарик), в куртке, наброшенной на пижаму (из-под куртки виднеются кружавчики на розовых штанишках) – роющейся в мусорном ящике на окраине села и замирающей при каждом постороннем звуке: вспорхнет ли ночная птица, мелькнет ли ночная кошка или промчится какой-то ночной мотоциклист, вроде того, который вторую ночь подряд рассекает мулянские улочки.

Да-да! Снова взревел мотор, приблизился рокот, отдалился, начал приближаться…

Алена погасила бра, подскочила к окну и сквозь щель в жалюзи разглядела, что мотоцикл обогнул maison bleue слева. Спустя некоторое время мотор стих.

Это ее озадачило. Куда же он поехал? Рядом с домом Детур – дом Франсуазы и Бернара (фамилию их Алена не знала), дальше небольшое сельское кладбище и старая, всегда запертая церковь, часы на башне которой сначала бьют девять, что означает семь, а потом девять, что означает девять.

Что можно делать в запертой церкви ночью? Тайно молиться на паперти?

А на кладбище? Общаться с призраками?

А на пастбище? Красть овец, что ли?

Но, может быть, ночного мотоциклиста интересуют оплетенные плющом и диким виноградом развалины давным-давно сгоревшего дома? В этом доме, говорят, обитала некогда какая-то русская графиня или княгиня. В этих развалинах Алена несколько лет назад познакомилась с бесконечно обаятельным наемным убийцей. Это была странная и трагическая история, о которой Алена не любила вспоминать. В памяти она оплела случившееся такими же зарослями плюща и дикого винограда, как те, что на развалинах.

Надо надеяться, человек, приехавший на мотоцикле, в них не полезет. Там и днем ничего не стоит ноги переломать.

Алена по-прежнему стояла у окна и вслушивалась в тишину. Она обязательно услышала бы шум мотора, вздумай мотоциклист вернуться, пусть даже кружной дорогой. Значит, или он варварски проехал через еще не сжатые поля, или в самом деле до сих пор бродит по кладбищу.

Чья могила его там привлекла? Любимой девушки?

Глупости, в Муляне хоронят только стариков, местных жителей. Значит, он стоит над могилой любимой бабушки?

Кощунственно хихикнув, Алена набросила халат, уколовшись о карандаш (как и положено писательнице, которую в любую минуту может осенить судьбоносная мысль, она таскала блокнотики и карандашики во всех местах, хотя бы отдаленно напоминающих карманы), и осторожно прошла в ванную. Свет она не включала: гигантская луна сияла в небесах, и в ее свете прекрасно был виден заброшенный сад, которым, к сожалению, никто не занимался с тех пор, как это перестала делать Маргарит Барон. Зато в лунные ночи эти таинственные заросли тревожили воображение куда больше, чем аккуратное, ухоженное (так и хочется сказать – уютное) мулянское кладбище, на котором среди одинаковых и скучных могильных плит сохранился только один почерневший от времени, полуразвалившийся и очень романтичный склеп.

Немало ночей провела Алена у окна, вглядываясь в таинственные тени, населявшие этот сад, которые, чудилось, оживали и двигались, словно пытаясь приблизиться к дому.

Ого, а ведь одной из них это, кажется, удалось!

Алена, не веря глазам своим, смотрела на черную фигуру, которая силилась приоткрыть садовую калитку – ее наша героиня не далее как вчера заботливо подперла мощным суком. Ясное дело, этот сук не мог бы помешать выбраться из сада бесплотной тени, которая запросто просочилась бы между планками забора или перемахнула через калитку. А вот человеку, одетому в черное, в черном мотоциклетном шлеме (лунный свет играл на лакированной поверхности), он, конечно, помешал.

Так вот где проводит время загадочный мотоциклист! Чего он здесь шастает, интересно знать? Что ищет? Кто он такой?

Луна ушла за облака, но Алена все же смогла разглядеть, что рядом с мужчиной появилась еще одна тень, поменьше и потоньше первой.

Женщина, что ли?

С помощью мотоциклиста она перебралась через ограду и убрала сук. Теперь открыть калитку оказалось очень просто. Двое вошли во двор и двинулись к двери черного хода.

Алена напомнила себе, что заперла все двери. А эту, черного хода, особенно тщательно – еще вчера. И не открывала с тех пор.

Но, как известно, что один человек запер, другой всегда открыть может. Эти двое начали возиться с замком. Теперь Алене их не было видно – они стояли в мертвой зоне, слишком близко к дому, – но она слышала металлическое позвякивание: незваные гости перебирали ключи или отмычки.

Вдруг до нее донеслось удивленное тихое восклицание:

– Сунт дескизе!

Что за сунт дескизе такое? На каком языке говорят взломщики?

Это не русский, не французский, не английский, не немецкий, не украинский и уж точно не белорусский с его характерным «дзеканьем». Господи, только не финно-угорская группа!

Да, все это было бы смешно, когда бы не было так страшно.

В следующий миг Алена услышала, что дверь открылась, и взломщики вошли в дом.

Нашу героиню словно кипятком обдало, а потом – ледяной водой, зачерпнутой из только что вырубленной проруби.

Кто они? Грабители? Убийцы?

Что делать? Звать на помощь? Звонить в полицию? Или сразу Диего и Жоэлю? Или хотя бы Морису? Он ничем не сможет помочь, но хоть будет знать, что произошло, если…

И тут наша героиня с ужасом сообразила, что телефон остался внизу, в столовой, где она смотрела новости по телевизору. Она включила там зарядник да так и забыла и о заряднике, и о мобильнике.

Нет, вниз она не пойдет: лестница ужасно скрипит, ее сразу услышат.

С другой стороны, подняться на второй этаж бесшумно эти двое тоже не смогут.

При мысли, что неизвестные могут сунуться наверх, Алену снова будто бы швырнули в ледяную прорубь.

Куда деваться? Вернуться в комнату и спрятаться под кроватью? Или подняться на чердак? Но ключ от него внизу, на своем месте под зеркалом.

Через окна не спастись: они высоко, а внизу каменная терраса. Не убьешься, так все кости переломаешь. И потом, грабители обязательно услышат, когда она начнет открывать ставни…

Что делать, что делать?

И вдруг Алена увидела, что сквозь щели в полу пробивается неяркий свет. Ремонт пола должен был стать следующим этапом в грандиозном преобразовании старого дома, намеченном Морисом, а пока широкие щели маскировали старым-престарым ковром, которого, впрочем, на всю комнату недоставало. И вот там, где его не хватило, видно было мельканье света внизу и слышались тихие голоса.

Алена скользнула в спальню и осторожно – она надеялась, совершенно бесшумно, – распростерлась на полу, одновременно вытащив из кармана блокнот и карандаш.

Подтянула их к себе и первым делом, ничего не видя, но надеясь на профессионализм (на компьютере она печатала слепым методом, а какая по большому счету разница, в блокноте писать или на компьютере печатать), начеркала загадочное сунт дескизе.

Ночные гости переговаривались, Алена по мере сил пыталась записывать отдельные слова.

Женский голос что-то испуганно прошептал, Алена не успела понять, что именно, но мужчина успокаивающе пробасил:

– Сюнтем юн сигуранца!

Сигуранца? Алена откуда-то знала это слово, да, знала! Но сейчас не могла с перепугу вспомнить, что это такое.

Вдруг услышала, что эти двое снова двинулись к черному ходу.

А там рядом лестница.

Миг невыносимого, одуряющего ужаса при мысли, что сейчас они поднимутся на второй этаж! Но нет: вышли вон, осторожно притворив дверь (запирать не стали).

Алена вскочила, влетела обратно в ванную, приникла к окну.

Эти двое перебежали двор, и тут луна вышла из-за облаков. Женщина воровато оглянулась, потом сердито погрозила луне кулаком. Но было уже поздно – Алена узнала ее.

Тем временем мужчина выскользнул в калитку, притянул ее, придерживая, а женщина приткнула к ней сук, потом с помощью своего спутника легко перескочила через забор – и тени растворились в темно-лунном саду.

Вопрос вопросов: зачем они приходили?

Алена постепенно набралась храбрости спуститься со второго этажа. Правда, ноги так дрожали, что она больше висела на перилах, чем шла по скрипучим ступенькам.

Первым делом повернула ручку черного хода, запирая дверь. Дернула для проверки – открыто! Вот же зараза какая. Пришлось потрудиться, пока удалось в самом деле ее запереть. Надо будет сказать Морису о коварстве этого замка. Не исключено, что дверь оставалась открытой еще со вчерашнего вечера. То-то ночные визитеры издали такое удивленное восклицание: «Сунт дескизе!» Может быть, это значило: здесь открыто?