Текст книги "Час игривых бесов"

Алена сердито потопала ногами на тротуаре, сбивая налипший на сапоги снег.

Огляделась. Что-то здесь было не так, на этом хорошо знакомом ей пятачке перед рестораном «Барбарис», где они уговорились встретиться с Саблиным…

Рестораном «Барбарис» владела супружеская пара Журавлевых: Валерий Андреевич и Жанна. При том, что Журавлев был гораздо младше Алены, называть его можно было только по имени-отчеству с этой его великосветской сдержанностью и затаенной надменностью (очень симпатичной Алене, у которой высокомерие было, по большому счету, стержнем натуры) и внешностью то ли испанского гранда, то ли итальянского мафиози, еще не решившего: завязать с преступным прошлым или нет. Жанна Журавлева, известная в городе шоувумен, была приятельница, можно сказать, подруга Алены. По этой причине (и еще по одной, о которой, возможно, будет упомянуто ниже, а возможно, и не будет!) Алена бывала в «Барбарисе» и около него довольно часто и привыкла, что на пятачке стоянки всегда толклось немалое число иномарок, да каких!.. Нынче же здесь имели место быть только две машины: черный «мерс» и черный же «бумер» (может быть, тот самый, знаменитый, из песни), казавшийся еще чернее с этими его тонированными стеклами.

Над рулевым колесом «Мерседеса» качалась забавная темно-серая киска. Алена усмехнулась. Ясно – это автомобиль Жанны. Киска – уменьшенная копия ее серого, толстенного, вальяжного кота Шульца. А у «бумера» ничего такого веселенького не качается над рулем, зато номер у него с тремя восьмерками. Бывает же такое! Причем совсем не столь уж редко. Однажды Алена вечером проходила мимо миленького кафе «Хамелеон», что на улице Алексеевской, и случайно обратила внимание на скопище необычных машин. Их было не меньше десятка. У всех – от дороженных до самых непрезентабельных – номера непременно состояли из трех восьмерок. Естественно, буквы вокруг этих цифр были разные, но все равно создавалось впечатление, что здесь проходил нижегородский съезд трехвосьмерочников. Конечно, Алена не помнила, был ли среди них вот этот черный «бумер», однако он имел на это полное право. Не на нем ли приехал господин Саблин Иван Антонович на встречу с писательницей Аленой Дмитриевой?

Ну что ж, вполне достойная машинка.

Алена уже взялась было за ручку двери «Барбариса», да и ахнула. Секунду! А куда подевались разноцветные хрустальные гроздья-фонари, украшавшие вход? Украли? Разбили?

Вандалы! Варвары!

Она рванула на себя дверь – и нос к носу столкнулась с Жанной.

– Что такое? – нахмурилась Жанна. – Что случилось?

Алена сообразила, что вся гамма чувств – от растерянности до ярости на вандалов и варваров – отражена на ее лице. И Жанна, конечно, приняла это на свой счет.

– Ой, извините, – хихикнула Алена (приятельницы-подруги были на «вы»… впрочем, Алена вообще со всеми была на «вы», такая уж она у нас вежливая девочка постбальзаковского возраста оказалась). – Но фонари?.. Где ваши шикарные фонари?

– А, мы сняли их, – махнула рукой Жанна. – Опасно: вдруг какой-нибудь не в меру ретивый работяга шибанет кулем с цементом или рулоном линолеума.

– То есть?

– О господи, Алена, у нас ремонт, – сердито сказала Жанна, выходя из двери и, против обыкновения, не зазывая Алену радушно в ресторан, а, наоборот, вытесняя ее вон. Жанна была, как всегда, стремительно-энергично-обворожительна в этой своей фартовой курточке, отделанной оранжевой норкой, в такой же шапочке, да и сама рыжеволосая. Ну просто пламень, а не женщина! – Мы еще неделю назад закрылись. Разве я вам не говорила? А Игорь? Разве он вам не рассказывал?

В зеленоватых глазах мелькнуло что-то еще, кроме деловитости и озабоченности. Или Алене просто померещилось это? Ну да, рыльце-то у нее в пушку! С Игорем, одним из танцоров Жанниного шоу, у Алены (вот она, вторая причина ее частых визитов в «Барбарис») тайный роман. То есть они оба так полагают, что связь двадцатипятилетнего красавца и красавицы постбальзаковского, как уже было сказано, возраста – это их красивая маленькая тайна. Но Жанна – она ведь все знает, все видит. Высоко сижу, далеко гляжу! Игорь – ее любимый ученик, они очень дружны. К тому же Жанна прекрасно знала, с каким обожанием Алена всегда относилась к Игорю, как, выражаясь языком старинных романов, вожделела его, алкала его любви, какими кругами рыскала вокруг него и какие самые дурацкие маневры предпринимала для того, чтобы заполучить его в свою постель. И хотя Жанна стала невольной свидетельницей их первого поцелуя (а также практически весь персонал «Барбариса», имевший возможность оный поцелуй понаблюдать как воочию, так и на экранах камер охранного наблюдения), она, предполагается, до сих пор не знает, сколь далеко зашли отношения влюбленной писательницы и обворожительного Игоря. Конечно, Жанне, жизненный слоган которой: «Хочу все знать!», точнее, «Хочу все про всех знать!» – ужасно любопытно, как там и что. Но из Игоря слова клещами не вытянешь, это такой партизан! Он и под пыткой молчать будет о своих отношениях с женщиной – тем паче с женщиной, которая ему, можно сказать, годится в…

Ладно, замнем для ясности.

То есть, очень может статься, Жанна упомянула Игоря для того, чтобы Алена проговорилась: да, мол, он про этот ремонт упоминал – в постели, после жарких объятий не далее как неделю назад… Но штука в том, что ни неделю, ни две, ни даже три назад Игорь в постели своей тайной любовницы не возникал. Как-то так… не получались встречи. То он занят репетициями или выступлениями, то Алена с пеной у рта дописывает очередной романчик, заканчивая его, по обыкновению, за час до отправления поезда, на котором нужно ехать в Москву, чтобы представить этот романчик в издательство, взамен получив некий денежный эквивалент, совершенно, само собой разумеется, несоизмеримый с гениальностью оного романчика, но все же… ладно, не будем гневить небеса, дай бог здоровья издательству «Глобус» и его руководству, а также редакции художественной литературы, корректорам, художникам… и иже с ними!

Короче, с Игорем они давно не виделись. Он что-то не звонит, она ему – тоже. Если бы встретиться с ним случайно, она бы все сразу поняла и, может быть, смогла бы вернуть ускользающее, но пока что случайности работают против этой страстной, этой безумной – этой последней! – любви Алены… Так вот, очень может статься, Жанна (ох и тонкая штучка, надобно сказать!) обо всем этом каким-то образом прознала. И, как водится между приятельницами, а тем паче подругами, спешит посыпать солью Аленины сердечные раны…

Солью, ох если бы! Женщины – это такие бяки! Они ведь и яду в чаек приятельнице-писательнице подсыпать могут…

Ох приятельница ты, ох писательница! Твоя склонность к самоедству в сочетании с маниакально-депрессивным психозом, патологической недоверчивостью ко всем женщинам, которые моложе, умнее и красивее тебя (а Жанна проходит по всем трем параметрам!), когда-нибудь приведет тебя к такой мизантропии, спасение от которой ты сможешь найти только на необитаемом острове.

Оказаться на необитаемом острове вдвоем с Игорем… И ни одной – НИ ОДНОЙ! – женщины в поле его зрения, кроме Алены… Ни мамы, ни Жанны, ни какой-нибудь там легкокрылой бабочки, которые полчищами слетаются на манящий огонь его невероятных глаз, не ведая, что это всего лишь бенгальский огонь!

Однако и на этом холодном огне можно очень крепко обгореть, что и произошло, например, с Аленой Дмитриевой.

Впрочем, пауза что-то затянулась. Столь долгое молчание становится подозрительным. Что же сказать Жанне?..

Так и не найдясь, Алена лишь послала ей многозначительную улыбку, зачем-то подмигнула (а, понимай, как знаешь!) и спросила:

– А с чего вдруг ремонт затеяли? И почему сейчас? До Нового года всего ничего! Успеете?

– Ой, не знаю! – с досадой воскликнула Жанна. – Что-то там с канализацией. Вдруг стало затапливать всякой гадостью туалет и кухню. И крысы откуда ни возьмись полезли… Ужасно, бр-р! Санэпидстанция стоит на ушах, сами понимаете. И никакие – хм, хм! – вспомоществования не помогают. Говорят, всю сантехнику надо теперь менять, полы снимать, стены долбить… Короче, полный абзац. Нашли мы одну лихую фирму, тамошние ребята клянутся, что будут работать с семи утра до девяти вечера, а за две недели нам все устроят. Нет худа без добра, конечно: мне наш интерьер уже порядком осточертел. Новый год, новый интерьер, я в новом платье – мечта!

– Ну так-то оно так, – уныло кивнула Алена, мигом вообразив себе это Жаннино платье и то, как она будет в этом платье выглядеть – уже заранее от зависти с ума сойти можно! – А что, у вас посетителей больше нет? А то у меня тут деловая встреча была назначена.

Она попыталась заглянуть через Жаннино плечо в зал.

– Какие посетители, вы что, там все перекурочено! – засмеялась та. – Одно хорошо: мальчишки от выступлений отдохнут, мы новую программу спокойно подготовим к Новому году. Правда, Андрей с Игорем и нашим диджеем Темиком будут тут дежурить сутки через двое, сторожить добро, но будем подгадывать тренировки на те дни, когда Игорь и Андрей, танцоры мои, оба свободны.

– Игорь… – Алена вдруг охрипла. – В смысле, Игорь и Андрей тут будут сторожить? Но… холодно и…

– И голодно! – страдальчески продолжила Жанна. – Холодно и голодно! И жутко скучно, только и развлечений, что по крысам из мелкашки стрелять. Одна только надежда, что какая-нибудь добренькая самаритяночка завтра вечером навестит бедного черноглазого сторожа, накормит, обогреет, приласкает…

Забавно. Дежурить будут трое, однако Жанна сейчас упомянула только про одного «бедного сторожа», конкретно черноглазого… того, который окажется здесь завтра…

– Жанна, – задушевно сказала Алена, – я вас обожаю!

– Взаимно, – фыркнула приятельница… а может, все-таки и в самом деле подруга? Не исключено: если она когда-нибудь и подсыплет Алене в кофеек чайную ложечку – с верхом! – яду, то немедленно предложит и антидот!

Жанна загадочно усмехнулась, словно прочла писательницыны мысли, но тут же лицо ее стало озабоченным.

– Алена, вы, ради бога, извините, но я ужасно спешу. Должна ехать. У меня тоже деловая встреча – аж в Сормове, так что, простите, я вас даже подвезти домой не могу.

– Спасибо, спасибо, не надо, – замотала головой Алена. – Я подожду своего… свою знакомую.

Знакомую, ага. Сейчас Саблин как выскочит, как выпрыгнет откуда ни возьмись! И Жанна сразу поймет, что Алена вульгарно соврала.

Зачем соврала, кстати? Что, побоялась, вдруг Жанна да ляпнет Игорю: твоя-де писательница сегодня встречалась в «Барбарисе» с каким-то мэном, смотри, а то уведут ее у тебя!

Ой, не все ли равно Игорю, с кем и где Алена встречается? И, может, он вообще спит и видит, чтобы чрезмерно влюбленную писательницу кто-нибудь от него увел?

Ладно, прочь негатив! Вот завтра «добренькая самаритяночка» навестит бедного черноглазого сторожа – и, бог даст…

Даст? Или не даст? Дай нам, боже, чуть побольше счастья и любви!

Однако Жанна уже уехала, Саблин вполне может выскакивать и выпрыгивать, а его нет как нет.

Алена сердито посмотрела на черный трехвосьмерочный «бумер». Видимо, эта классная машина не имеет к заказчику романа никакого отношения. А жаль.

Между тем совсем стемнело.

Что же могло стрястись? Почему Саблина нет? И он не оставил Алене своего телефона, никакой обратной связи между ними нет. Придется ждать.

А между прочим, холодно, господа. Очень холодно! Может, перебежать дорогу, устроиться в магазине напротив? И если Саблин появится, сразу выбежать…

Секундочку! Если Саблин появится, да? А как ты узнаешь, что это именно он? Шон Бин Шоном Бином, однако вдруг Саблин не так уж сильно похож на него, как хотелось бы Алене?

Черт… она как чувствовала что-то в этом роде, спросила его по телефону, когда они уговаривались о встрече:

– А как я вас узнаю?

– Да я вас сам узнаю, – хмыкнул Саблин. – Я сам к вам подойду.

Увы, придется мерзнуть…

Уже пришлось.

Спустя десять минут интенсивного перетаптывания с ноги на ногу Алена почти зарыдала от холода. Штука в том, что, готовясь сидеть в теплом «Барбарисе», где даже полы с подогревом (вернее, были полы с подогревом, черт возьми, раньше были, до того, как их переломали!), она не надела носки, а тоненькие колготки не создавали даже иллюзии тепла. Вдобавок начал идти снег, и враз задуло со всех сторон.

Нет, это больше немыслимо терпеть! Надо хоть на минуточку забежать погреться. Из вон той застекленной двери она увидит, если кто-то подойдет к «Барбарису», и успеет выскочить. Если это окажется Саблин – очень хорошо. Нет – ну что ж, Алена вернется на свой наблюдательный пункт.

Меленько перебирая замерзшими ножками, она влетела в магазин и даже дышать перестала от наслаждения. Внезапно что-то ударило, загрохотало, разразилось каскадом самых разнообразных звуков.

Алена в ужасе оглянулась. О господи, да ведь она стоит рядом с часовым отделом, и сейчас все часы, развешанные на стене и стоящие на витрине, начали отбивать время. Половина шестого. Каждые часы били всего лишь по разу, а шуму-то содеяли, а грому, а звону!

Можно себе представить, что здесь творится, к примеру, в полночь или в полдень!

Алена вспомнила, как минувшим летом побывала во Франции, в прелестной деревушке Мулен-о-Тоннеруа. Между прочим, в этом очаровательном уголке Бургундии у нее чуть не случились одновременно два романа сразу с двумя представителями более чем романтической профессии: киллерами (или киллйрами, как сказали бы французы) [2]2
  Об этом можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «Поцелуй с дальним прицелом».


[Закрыть]. Но это к делу не относится, все равно ведь романов не свершилось. Однако в этом самом Мулене старые часы на церковной колокольне в семь часов отбивали девять раз. Увы, далеко не так мелодично, но до чего таинственно!..

Алена скользнула взглядом по витрине, заполненной невероятным количеством наручных часов, – и вдруг нахмурилась.

Эт-то еще что? Квадратные, плоские, с необыкновенно красивым циферблатом часы. «Ориент»! Точно такие же, какие она дарила Игорю на двадцатипятилетие. Он их носит не снимая, нравятся они ему до ужаса, любит повторять, что таких нет ни у кого и нигде, а Алена в ответ уверяет, что это ему нигде нет никого подобного!

Почему-то ужасно неприятно обнаружить вторые такие же часы. И, главное, в магазине напротив «Барбариса»! Наверняка Игорь здесь не раз бывал, может быть, видел этот «Ориент»…

Казалось бы, что тут такого? Но у Алены вдруг испортилось настроение.

Господи, ну почему он вот так пропал бесследно, почему не звонит, не появляется? Почему ей надо изображать эту самую «добренькую самаритяночку», чтобы увидеть его, почему она должна идти на какие-то дурацкие, унизительные уловки? Почему он и пальцем не пошевельнет, чтобы встретиться с Аленой?

Хотя, с другой стороны, тут нужно не пальцем шевелить, а скорее – ногой… и даже не одной, чтобы прийти к ней в гости. Это во-первых. А во-вторых, если тебя унижают эти самые «дурацкие уловки», так и не унижайся. Обходилась ты всю жизнь без Игоря, ну и впредь сможешь обойтись!

Нет, в том-то и дело, что не сможешь. Ты любишь его, он стал смыслом твоего существования. Поэтому будь проще, расслабься и получай удовольствие даже от своего унижения. Это единственный способ сохранить чувство собственного достоинства, которым ты так дорожишь.

Черт, черт, черт, ну где этот несчастный Саблин?! Вообще-то, мог бы позвонить, предупредить, что не придет, ведь Алена убежала впритык, за полчаса до рандеву! Больно охота коченеть тут!

В магазине было, конечно, тепло, но Алена слишком перемерзла и никак не могла отойти от дрожи. Коленки огнем горели, пальцы ломило.

Какой смысл назначать встречу, на которую заведомо не можешь прийти?! Что за хамство – вырвать девушку из дому, зачем?!

«Зачем? – словно бы хихикнул кто-то негромко, но ехидно в ее голове. – А как ты думаешь? Зачем людей удаляют под самыми нелепыми предлогами из дому?»

Алена узнала это хихиканье. Оно принадлежало ее собственному внутреннему голосу по имени Елена Дмитриевна Ярушкина. Эта занудная особа по большей части помалкивала, но в самые неподходящие минуты ею вдруг овладевала такая страсть изрекать прописные истины и задавать риторические вопросы…

Правда, иногда она говорила очень дельные, очень резонные вещи!

И вот сейчас, прислушавшись к резонам Елены Дмитриевны, Алена вдруг ахнула и кинулась вон из магазина, чтобы успеть на маршрутку или на автобус и как можно скорей оказаться дома, в своей квартире, которую она так опрометчиво нынче бросила!

А в это время, очень может быть, Саблин… который, конечно, никакой не Саблин…

Правда, уходя из дому, Алена включила сигнализацию, однако что такое сигнализация для умелых рук?!

Скорее домой!

Очень вовремя возник трамвай, так что след нашей писательницы на улице Рождественской моментально простыл.

Тогда человек, устроившийся на заднем сиденье трехвосьмерочного «БМВ» и доселе незримый за тонированными стеклами, достал мобильный телефон и набрал некий номер.

– Понеслась душа в рай! – усмехнулся он, когда ему ответили. – Ох, и умора!

* * *

– Ну, и чего ты еще ждешь, дитя мое? – ласково прошептала Моська.

Димка зыркнул на нее исподлобья, но ничего не ответил, только внутренне передернулся. Видел он в жизни уродин, но такую…

– Молчи-ишь, мальчиш? – шепнула Моська. – А ты не молчи. Поговори со мной. Поговори со мною, или… или, может, ты хочешь поговорить с Гномом?

Голос ее зазвучал еще ласковее, еще приветливее, однако во рту у Димки вдруг появился железистый привкус. Он и с Моськой-то не хотел говорить, но если дойдет до Гнома, то это будет все. Кранты. Полный писец. Можно копить денежки на венок с черными лентами для Димки Лямина. А лучше вообще сразу забыть, что он жил когда-то на свете. Глупый, неосторожный, заносчивый пацан, который возомнил себя человеком. Рано возомнил!

И смерть его, конечно, будет какой-нибудь нечеловечески гнусной. Оскорбительной. Поганой и постыдной. Говорят, Гном расправляется с людьми как-то особенно ужасно…

– Нет, я не понимаю, какие проблемы? – спросила Моська все с тем же своим стервозным добродушием. – Путь практически свободен. Мы все устроили как надо. Их там будет трое. Причем не кучей, а по одному. Неужели ты не справишься с каким-то задохликом-сторожем? Всего с одним! Они же плясуны! Дергунчики! Какая в них сила? Только ноги задирать умеют да глазками стрелять. Глазки – это не страшно, это чепуха. Оружия им не дают, это же не военизированная охрана. Пневматическая винтовочка, с такой только на крыс охотиться, другого проку от нее нет. А у тебя есть ствол. Я точно знаю, что есть. «Беретта» – она, конечно, не бог весть что, но вполне убойна.

У Димки во рту стало еще противней. «Беретту» ему раздобыл Вадик Мельников. Бывший одноклассник из Дзержинска, друг, можно сказать, жизни. Неужели Вадик сдал его Моське, а значит, Гному?!

Да что ж, он и в самом деле везде, этот Гном? Все знает, все им прикормлены, даже задушевные друзья? И нет от него спасенья?

– Короче, так, дитя мое, – до тошноты нежно изрекла Моська. – Выбирай, который из этих ребяток тебе больше нравится, вернее, не нравится, – и… работай! Ладно, так и быть, разрешаю не убивать его до смерти. Только если он тебя увидит и останется риск, что сможет узнать… Этого нам не надо, ты сам понимаешь. Ни нам, ни тебе. Если засветишься…

– Не пугай меня, – перебил ее Димка.

Он от души надеялся, что голос его звучит дерзко и гордо, но на самом-то деле знал: какая там дерзость, какая гордость! Голосишко дрожит, и это никакое не требование, а робкая мольба: мол, пожалей меня, медведь, не пугай, я ведь помру со страху-то, а живой останусь – может, тебе еще пригожусь.

Конечно, Моська все это моментально просекла.

– Не пугай, мы и так пуганые? – тихонечко усмехнулась она. – Да ладно, брось. Всегда кто-то делает это в первый раз, я тоже… не помню, правда, когда и кого, но был же этот первый раз, не всегда ж я жмуриков десятками исчисляла. Поэтому прими добрый совет: если тебя эта штука не влечет – видеть, как у человека в последний раз останавливаются глаза, – лучше стреляй в него сзади. И нет проблем. Ну а потом сам решишь: бежать в неизвестном направлении с криком ужаса – или контрольный выстрел делать. Как говорится, другой альтернативы нет! Поэтому, как специалист, я тебе советую: зайти в кабак, чтобы тебя сторож не увидел, пульнуть ему в спину, сделать дело – и уйти тихо и незаметно. Там такой содом и гоморру развели, в том кабаке, что твоих следов никто и никогда не найдет, понял? Беспокоиться вообще не о чем. Созданы наилучшие условия для работы. Теперь все зависит только от тебя, поэтому я умоляю, деточка, ты не тяни, не тяни! Договорились?

Димка кивнул.

А что ему еще оставалось?

У Моськи были тяжелые, набрякшие веки, глаза между которыми даже не виднелись, а так себе – темно мелькали, словно вдруг дырки какие-то открывались, и когда она вот так, мельком, взглядывала, Димку передергивало уже не от страха, а от отвращения. Удивительно, ну что в этой бабе такого отвратительного? Конечно, она не шибко молодая, далеко за сороковник, наверное: вон как щеки обвисли, под темными, мрачными глазами мешки, веки эти морщинистые… Ну и что, видел он дамочек не первой молодости, на которых не просто приятно посмотреть, но даже приятно представить их в своей постели. А эта…

В самом деле, у нее что-то собачье в лице есть. Правда что – моська. Нет, прозвище ей не слишком подходит, моська – собачка хоть и скандальная, но не злая, а это не женщина, это бульдог с тяжелыми, хваткими челюстями.

Вот только собаки лают, а Моська всегда говорит тихо-тихо, почти шепчет. Словно змея шипит.

А еще чудится, от нее смрад исходит какой-то, хотя пахнет хорошими духами. Слишком сладкие они, тяжелые, как будто металлические, но, чувствуется, дорогие. И все-таки к этому запаху словно что-то такое примешивается… ужасное, пугающее, омерзительное.

Или это мерещится Димке потому, что он знает: Моська – ближайшая помощница Гнома? Доверенное лицо, так сказать! Слава Гнома – страшная слава. Ну и на Моське как бы тень его лежит. Хотя она и сама по себе та еще тварь! Страшное дело… Кто-то говорил Димке, что Гном сам никого не убивает, потому что у него есть Моська. Да ведь она и сама не скрывает, что руки у нее по локоть в крови.

– Не слышу ответа! – требовательно прошипела Моська, и Димка послушно повторил:

– Договорились, конечно, ну что ты, Моська? Я все сделаю, как надо.

Моська улыбнулась, и Димка ощутил, как от этой улыбки у него по спине проползла ледяная струйка пота.

Ох, ну и рожа у нее! Ну и страшила она!

* * *

Едва выскочив из трамвая, Алена позвонила по мобильному на пульт охраны:

– Здрасьте, это Ярушкина. Скажите, у меня все в порядке?

– Сейчас да, – ответила дежурная.

– Сейчас? – обморочно повторила Алена. – А что было?! Взлом?!

– Ничего особенного, просто небольшая авария на линии около вашего дома. Отключение электроэнергии, а значит, отключение сигнализации. Да минут пятнадцать всего и прошло. Туда немедленно отправилась тревожная группа. Дежурят в вашей квартире, ждут, когда вы придете или свет дадут.

– А почему мне не позвонили на мобильный?

– Как не позвонили? Позвонили мы вам! – обиделась дежурная. – Но у вас аппарат то ли выключен, то ли находится вне зоны действия сети.

Вот черт бы побрал эту Рождественскую улицу, а? Там почему-то ужасная связь, наверное, из-за того, что с одной стороны Дятловы горы, с другой – высокие дома, отгораживающие Рождественку от Волги. По жизни в «Барбарисе» сотовая связь была омерзительной, тем более если снег шел или дождь.

– Вы возвращаетесь, что ли? – спросила дежурная. – Ну, как вернетесь домой, отпустите нашу бригаду и позвоните на пульт.

– Да, конечно, хорошо.

Ой, слава богу! Даже если Саблин, который не Саблин, а неизвестно кто, и задумал таким гнусным и коварным образом удалить Алену из квартиры и проникнуть туда, ему это не удалось! Наша милиция, честь и хвала ей, нас бережет. Видимо, несмотря на то, что Алена порядком достала-таки отдел охраны своими ложными вызовами, они не держат на нее зла и свято исполняют свой долг.

Беспокойство немного отпустило, но она все равно летела со всех ног, чтобы поскорей увидеть своих ангелов-хранителей.

Вышеназванные обнаружились не в квартире Алены, а на улице: они сидели в дежурной «Волге», приткнувшейся к крылечку, и упоенно разгадывали кроссворд из «Комсомолки».

– Вернулись, Елена Дмитриевна? – спросил знакомый Алене круглолицый белобрысый охранник (Славик его звали, если она не путала), глядя затуманенными от интеллектуального напряжения глазами. – Тогда мы поехали. Тут у вас была авария какая-то с электричеством. А вы не знаете, что за слово на букву «ф» – биологически активные вещества, имеющие сигнальное значение и выделяемые специальными железами животных в окружающую среду в очень малых количествах?

– Что-что? – не поняла Алена.

– Биологически активные вещества, имеющие сигнальное значение и выделяемые специальными железами животных в окружающую среду в очень малых количествах, – с выражением прочитал Славик. – На букву «ф».

– Фитонциды? – навскидку выпалила Алена и, с опаской косясь на темные окна дома, спросила: – А какая авария-то?

– Да бес его знает, что-то со светом, на кабельных сетях ничего не знают еще, – пожал плечами охранник, не отрываясь от газеты. – Нет, не фитонциды, слово короче, из восьми букв должно быть. И тут «р» в середине получается, потому что праздничное военизированное мероприятие – это парад.

– Да, наверное, парад, – протянула задумчиво Алена, и тут же они со Славиком в один голос изумленно воскликнули:

– О! Ну надо же! Вот чудеса!

И впрямь – это было похоже на чудо: над крыльцом вспыхнул фонарь, засветились окна подъезда и кое-каких квартир.

– Да будет свет, сказал монтер и перерезал провода, – заулыбался дежурный, сворачивая измятую «Комсомолку» с неразгаданными биологически активными веществами на букву «ф». – Служба окончена. Тогда поехали, что ли?

– Мерси, что покараулили, ребята, – задушевно проговорила Алена. – Большое человеческое спасибо! Штраф будем сегодня выписывать?

– Сегодня нет, – с видимым сожалением покачал головой старший наряда. – А что-то давно мы его не выписывали, да, Славик?

– Пора, пора бы нарушить, Елена Дмитриевна! – кивнул тот. – Давненько мы к вам не врывались!

– Ну, если вы так просите, я нарушу буквально на днях, – заиграла глазами Алена, которой, в принципе, было без разницы, где, с кем и когда кокетничать.

– Договорились!

«Волга» принялась разворачиваться, неуклюже переваливаясь в пышных сугробах, а Алена, помахав дежурным на прощание, вошла в подъезд, как всегда, чуть не сломав пальцы на кнопках кодового замка.

Кнопки эти, как и ручка замка, и впрямь были ужасно тугими, неудобными. Сколько раз Игорь приходил к Алене, шутливо постанывая и жалобно выставляя скрюченные пальцы, которые якобы переломал, открывая замок, даже пуговицы расстегнуть не может! Ну, она расстегивала пуговицы – сначала на его куртке, потом на рубашке, потом – «молнию» на джинсах, потом…

Игорь, Игорь, Игорь!

Как всегда, при одном только воспоминании о запахе любимого тела, о жаркой впадинке между шеей и плечом, о прохладной, шелково-мраморной груди, о железных тисках неутомимых ног, о неразборчивом, исступленном шепоте в самые горячие минуты, Алена теряла голову, начинала задыхаться – и слабо соображала, что делает. Рывками поворачивая ключи, открыла замки, задвинула щеколду и выхватила из-под шубки мобильный телефон, чтобы, забыв о гордости и осторожности, сейчас же, немедленно позвонить Игорю и в стотысячный раз сообщить ему то, что он и так давно и, увы, слишком хорошо знал.

Знать-то он, конечно, знал, но…

Алену остановило назойливое тиканье. Ах, господи ты боже мой, это сигнализация включилась! Кажется, сейчас она исполнит свое обещание, данное стражам порядка, и снова нарвется на штраф! Надо быстро позвонить на пульт.

Дошла до аппарата, который стоял на кухне, набрала номер:

– Это Ярушкина. Снимите охрану, пожалуйста.

– Хорошо.

Звонкий щелчок, означающий, что охрана на пульте отключена.

Алена попила воды, повесила шубку в шкаф, сбросила сапоги, надела тапочки и пошла было в комнату, на ходу вызывая на мобильнике номер Игоря, как вдруг свет в коридоре погас.

В следующее мгновение из темноты протянулось что-то, показавшееся подвижным сгустком этой темноты, вцепилось в мобильный телефон, по-прежнему висевший на шее Алены, и выключило его. Но в последних всплесках света, исходящих от дисплея, она успела увидеть, что это мужская рука: крупная, с длинными костлявыми пальцами рука с кустиками волосков на фалангах!.. Потом дисплей погас.

– Тихо, – раздался негромкий, мягкий, словно ночная темнота, голос. – Тихо, Елена Дмитриевна. Не бойтесь, это я, Саблин.

Алена прижала руки ко рту. Она не крик давила – она перепугалась так, что желудок к горлу подкатил. Сейчас как вырвет… Что за унижение перед этой мягко говорящей тьмой, у которой такие длинные, цепкие пальцы… эти волоски… Чудилось, ничего ужасней она в жизни не видела!

Она закашлялась, коротко, судорожно сглатывая.

– Да ладно, не дергайтесь, – с легкой усмешкой сказала тьма. – Ну чего вы так перепугались, а?

И тьма сделала попытку взять Алену под руку, но это заставило ее взвизгнуть и ринуться в комнату. Больно ударилась о кресло, споткнулась, ковер скользнул под ногой, Алена рухнула на диван, вцепилась в подушку, прижала ее к животу, как щит…

Если заорать, услышит сосед из другого подъезда, Сан Саныч: стенки в доме никакие, даром что «сталинка». Весной Сан Саныч имел случай убедиться, что у его соседки в квартире чего только не происходит! Покушались то на хозяйку, то на ее гостей… [3]3
  Об этой истории можно прочесть в романе Елены Арсеньевой «Крутой мэн и железная леди».


[Закрыть] Поэтому сосед сочтет вопли о помощи продолжением прошлого детектива и, безусловно, придет на помощь.

Если он дома, конечно… Но даже если дома, пока-а он еще прибежит. К тому же деликатный Сан Саныч отнюдь не вышибет дверь одним ударом – сначала он будет ломиться в дверь, стучать, суетливо вопрошать:

– Алена, что с вами?

Потом, не дождавшись ответа, Сан Саныч примется звонить пренеприятнейшему человеку – Льву Муравьеву, своему закадычному приятелю и бывшему однокласснику, начальнику следственного отдела городского УВД, тоже одному из активнейших участников майского детектива. Этот Лев Муравьев, к слову сказать, Алену Дмитриеву терпеть не может. Чувства эти взаимны. Муравьев наверняка скажет, что писательница с ее закидонами ему жутко надоела, так что пусть сама разбирается со своими проблемами. Конечно, Сан Саныч в конце концов убедит его проявить милосердие и прийти на помощь, но неизвестно, что к тому времени успеет сделать с горемычной писательницей агрессивная тьма…