Текст книги "Моя подруга – Месть"

Марьяна невольно взглянула поверх его плеча на полку над телевизором, где в беспорядке громоздились потрепанные коробки с видеокассетами. Так… «From Russia with love», «Gold Finger», «Hard to Kill»… Понятно. Агенты 007 и разные прочие Нико. Единственный союзник Марьяны – просто мальчишка, который, конечно, искренне сочувствует соотечественнице, но при этом от всей души «отрывается» в создавшейся «криминальной ситуации». Да ладно, пусть поиграет. В конце концов, чем еще она может вознаградить его за хлопоты? Не совать же фунтовые бумажки русскому князю!

– Что, шифровка для Блюхера? – все-таки не удержалась она от иронии. – Или как это там… цветок на подоконнике для профессора Плейшнера? А говорить ты будешь нормально или тоже шифром? Может, акростихами будем изъясняться?

– Нет, акростихи устно никак не понять, – серьезно сказал Васька. – Однако мало вероятности, что мой телефон прослушивается. А вот если бы нам пришлось переписываться, пришлось бы разработать систему цифровых шифровок. Накалывать на определенных страницах буквы…

– Например, вспомнив твою татуировку на ладони? Нет, знаешь ли, уж лучше лимонным соком писать, – устало промолвила Марьяна. – Или молоком. А потом чернильницу, слепленную из хлеба, съесть.

– Как Ленин в тюрьме, да? – хихикнул Васька. – Однако же заболтался я чрезмерно…

«Да уж», – чуть не сказала Марьяна, однако сдержалась и лишь кивнула.

– Побежал! – крикнул он, выскакивая на крыльцо. – Живой ногой обернусь. Китмир! За мной! Два звонка, потом еще два…

И юнец с собакой исчезли в лабиринте глухих заборов, до того напоминающих окрестности виллы «Клеопатра», что Марьяне даже не по себе сделалось от такого мрачного совпадения.

Она ушла с раскаленного крыльца в прохладные сумрачные комнаты и сначала долго сидела в кресле, незряче разглядывая потускневшие от времени, кое-где даже потрескавшиеся картины. Она не спросила, был ли Васька хоть раз в России. Вряд ли: дорогое удовольствие, а живут, по всему видно, хоть и стабильно, но не в большом достатке. Так что для него Россия воплощена в этих старинных, щемяще-прекрасных, почти фантастических своей недоступностью пейзажах. Для нее сейчас – тоже. Господи, чего бы она только не дала, чтобы сейчас оказаться на берегу вон того озера!

Идиллический пейзаж вдруг поплыл перед глазами, и Марьяна поняла, что это слезы. Вскочила, бесцельно засновала по комнате. Опять принялась набирать уже наизусть затверженные номера, однако ни один по-прежнему не отвечал. Марьяна с ненавистью посмотрела на телефон, повесила трубку, пожалев, что конструкция аппарата не позволяет грохнуть ее на рычаг. Ох, хоть бы уж пришла эта самая матушка Васькина. Как бишь ее зовут? Татьяна… а по батюшке? Нет, Татьяна – это какая-то там Васькина прабабушка. А имени своей матери он не назвал. Забыл, что ли? То есть Марьяна вообще ничего о ней не знает. И если придет любая женщина и скажет, что она какая-нибудь Милица Кирибитьевна или Марь-Ванна Шеметова, Марьяне придется поверить ей на слово. А та вдруг выхватит из кармана тряпку, пропитанную хлороформом, и…

Ну, мания преследования обострилась! Марьяна не глядя схватила с полки какую-то книжку, открыла наугад, рухнула в кресло, заставила глаза приковаться к строчкам, с трудом разбирая дореволюционный шрифт с ерами, ятями, ижицей и фитой:

«Можно сказать, что Хеопс был похоронен в солнечных часах. Пирамида, которая считается усыпальницей этого фараона, была построена с уклоном граней 51 градус и 51 минута, а все плиты имели ширину 1,356 метра. Именно на 1,356 метра ежедневно укорачивается тень от пирамиды – вплоть до своего полного исчезновения в день весеннего равноденствия – в последний день года древних египтян. То есть Большая Пирамида отсчитывает год с большой точностью: до 0,24219 дня!»

Марьяна быстро перелистала книжечку. Все в таком же роде – малопонятно, зато интересно. На титуле название: «Тайна пирамиды Хеопса. Сочинение князя Василия Шеметова, Париж, 1932 год».

Ого! Не слабые книжки писал Васькин предок! Академик!

Однако читать больше не было сил. После ухода Васьки прошло всего полчаса, однако Марьяне казалось, что не меньше полудня. Солнце и впрямь скоро двинется к закату, а там мгновенно рухнет темнота. Здесь вечер – понятие условное.

Вокруг нее ощутимо смерклось, только из соседней комнаты проглядывало чуть заметное свечение. Марьяна почему-то на цыпочках прокралась к двери – и тихо ахнула, увидев огонечек лампадки под образами в вышнем углу.

Все так же, крадучись, она вошла в комнату и тихо стала на колени, прижимая к груди сочинение князя Шеметова, словно молитвенник.

Огромные, вечно печальные глаза Пресвятой Девы кротко смотрели на Марьяну из-под низко надвинутого на лоб белого убруса, шитого не то жемчугом, не то серебром, не то белым шелком. Мальчик у нее на руках глядел затаенно и равнодушно.

– Господи, Иисусе Христе, – робко сказала Марьяна, – матушка Пресвятая Богородица! Помилуйте всех, кого я люблю. Папочка, родненький, заступись за нас здесь, на чужбине! Пожалуйста, спаси Григория и Саньку, Виктора, Надежду, Женьку, Ларису – всех наших!

Небесные, предвечные мать и сын смотрели на нее выжидательно: мол, кого еще назовешь? Себя не забудь! Марьяна на всякий случай попросила еще и за князя Ваську, ну и матушку свою упомянула, хотя вряд ли ей там что-то угрожало, в том баснословно далеком Дивеевском монастыре, за тридевять земель отсюда. Наконец-то Марьяна вспомнила и о себе, и за себя помолилась…

И тут телефон начал трезвонить. Однако это были не условные Васькины звонки, а долгие трели. Похоже, звонившие к Шеметовым были весьма терпеливыми людьми, потому что один раз Марьяна насчитала пятнадцать басовитых, напоминающих пароходную сирену гудков! Только тут она вполне оценила выучку и мудрость князя-суперагента: не разработай Васька свой код, Марьяна хватала бы трубку на всякий бряк, а ведь наверняка все приятели Шеметовых – местные, арабы. Хороша была бы Марьяна, отвечая на их недоуменные вопросы со своим более чем скудным словарным багажом! Разве что по-английски… Но как объяснять, пусть и по-английски, кто она и почему сидит у Шеметовых на телефоне?

А потом телефон замолчал, и надолго. Однако легче Марьяне не стало, потому что, когда она, посидев в тишине, снова решилась дозвониться до кого-нибудь из своих, трубка не откликнулась гудком.

Аппарат отключился.

Марьяна уставилась на него с испугом, щедро приправленным ненавистью. Теперь она совершенно не представляла, что делать!

Бежать отсюда? Ждать? Но чего ждать?

Eй частенько приходилось искать подсказку судьбы в наобум раскрытых книжках, искать в сумятице строк особый пророческий смысл. Вот и сейчас: не глядя, открыла «Тайну пирамиды», оказавшуюся под рукой весьма кстати, не глядя, ткнула пальцем в страницу. Однако почему-то никак не могла решиться посмотреть на предсказание. Наконец, двадцать раз уверив себя, что все равно это просто чепуха, осторожно прочла:

«Еще Страбон писал о пирамиде Хеопса: «На боку пирамиды на небольшой высоте есть камень, который можно отодвинуть. Если приподнять этот камень, откроется извилистый ход, ведущий к могиле».

В это последнее слово и упирался палец Марьяны, словно указующий перст судьбы…

Тут слезы снова нахлынули, а поскольку некого было стыдиться, кроме себя, Марьяна и предалась единственному доступному ей занятию: горькому плачу.

Испугавшись, что вот-вот просто спятит на почве истерики, наконец пошла в ванную и долго умывала распухшее, горящее от слез лицо, пока не спохватилась, что за шумом воды не услышит звонка, если телефон каким-то чудом исправится.

Ринулась обратно в комнату – и запнулась, услышав чей-то негромкий окрик за окном:

– Эй, ты! Выходи!

Говорили по-английски.

Марьяна, прячась за выгоревшей, однако до хруста накрахмаленной ситцевой шторкой, подкралась к окну – и обомлела, увидев две высокие мужские фигуры, стоявшие в палисаднике и наставившие на дом пистолеты.

Первым чувством было какое-то полудетское, наивное изумление полной разболтанностью охраны правопорядка в этом несусветном городе. Ни стыда, ни совести у здешних громил! А вдруг все-таки нагрянет полиция? Хоть бы для приличия таились, перебегали к крыльцу под прикрытием кустов…

Ей стало чуть полегче, когда один из незнакомцев, невысокий, тощий араб, задрал майку и вынул из-за пояса нечто, до боли напоминающее полицейский жетон.

Неужели все-таки правопорядок здесь блюдется?! Марьяна не верила своим глазам: от кого охраняют граждан? От нее? Каким образом и почему на нее вышли местные копы, столь старательно загримированные под уличных оборванцев? Предположим, они-то и есть суперагенты, но какой интерес для них может представлять какая-то Марьяна? Неужели предполагают, что это она навела «порядок» на вилле «Клеопатра», а потом сбежала? Глупости. И откуда они вообще знают о ее местонахождении?! Следили за их с Васькой такси? Чего ради?! Единственное правдоподобное объяснение, которое могло прийти в голову: соседи заметили мелькающую в доме фигуру и подняли тревогу. Однако, оглядев глухие заборы и завешанные тряпьем балконы ближней «высотки», Марьяна покачала головой. Куда там! Если только в одном из домов не выставлена стереотруба, никто не мог дать знать в полицию о ее присутствии, кроме…

Кроме Васьки.

Ну конечно же! Все очень просто, даже смешно. Васька, очевидно, обнаружил на вилле «Клеопатра» что-то такое, из-за чего вызвал полицию. А они поехали за Марьяной – может быть, как за единственной оставшейся в живых обитательницей этой виллы…

У нее перехватило горло от ужасной картины, вмиг нарисованной воображением, и тут взгляд ее оторвался от араба (который под прикрытием своего жетона все ближе подбирался к крыльцу) и упал на его спутника, толстощекого негра в полосатой рубахе навыпуск и просторных белых штанах.

Марьяна могла бы спорить на что угодно, что уже видела его сегодня. Но где? Случайно на улице? Да она их штук пятьсот видела, негров-то, с чего было запоминать именно этого? Или просто кажется? Да неважно, ей-Богу. Все разъяснится, когда она выйдет к этим бравым местным копам. Нет, не очень-то бравым: вон как наставили на дом револьверы! Будто собираются брать «незаконное бандформирование»! Марьяна вымученно улыбнулась мимолетному воспоминанию. Неужели Васька не сказал им, что она здесь совсем одна, не вооружена и вполне безопасна?

Что, выходить с поднятыми руками – на всякий случай? Криво усмехнувшись, она шагнула к выходу, потянувшись за платком, брошенным на стул. Платок соскользнул, Марьяна наклонилась за ним, но нечаянно смахнула на пол сочинение академика Шеметова. Жаль, не прочитала. Разве что одолжить на время? Поможет отвлечься. Васька, наверное, не будет возражать.

Она шагнула к выходу – и вдруг увидела, что во дворе уже не два, а три человека.

От калитки торопливо шла невысокая худенькая женщина, смуглая и изящная, как арабка, однако с выгоревшими льняными кудрями и удивительными ярко-бирюзовыми глазами. На ней была какая-то смешная белая панамка и ситцевое просторное платье. Выглядела она совсем как девчонка, однако Марьяна сразу догадалась, кто эта неожиданно появившаяся женщина. Васькина матушка наконец-то пожаловала!

Надо полагать, она очень удивилась, обнаружив в своем садике двух копов, засевших на клумбах с пышными гладиолусами. Особенно бесцеремонно держался негр, который воздвиг свое толстое тело точнехонько посреди клумбы, сломав несколько хрупких стеблей. Марьяна не без злорадства проследила за взглядом хозяйки, мечущим бирюзовые молнии в этого наглеца, – и вдруг у нее ослабели коленки, сухо, отвратительно сухо сделалось во рту.

Она вспомнила, где видела толстого негра с затылком, складками нависавшим над шеей! Именно в этот затылок Марьяна рассеянно смотрела не меньше получаса – всю дорогу от Золотого базара до Гелиополиса, пока они с Васькой ехали в такси.

Шофер этого самого такси и стоял перед нею!

Вихрем отлетела последняя надежда, что араб-полицейский пригласил этого водилу в качестве понятого для задержания подозрительной личности: понятым как минимум не дают револьверов с таким длинным, странно длинным стволом. Как же Марьяна не разглядела сразу глушителей! Будь здоров, полиция! Можно представить себе их жетоны. Хотя жетоны-то вполне могут быть и настоящими, ведь хозяйка не заметила подделки.

И тут Марьяну словно толкнуло в сердце. Она вспомнила мгновенную Васькину усмешку при ее заносчивых словах: «Я сама возьму такси!» Он охотно позволил ей подстраховаться, унять свои подозрения, потому что не сомневался: они все равно поедут именно на той машине, на какой нужно, с его сообщником!

А Марьяна-то еще удивлялась, что погоня отстала… Ничего себе – отстала! Васька был неотступно при ней с самого первого шага, а тех двоих незадачливых негритосов он вывел из игры, чтобы втереться к Марьяне в доверие.

Зачем ему, интересно, это понадобилось, если все закончилось вполне закономерно: вульгарной ловушкой в его же доме? Ах да, сначала ведь все были уверены, что бежала Лариса с Санькой на руках. А потом Васька передал куда надо новую информацию – скорее всего через толстяка Ани. А может быть, тот, «вырубленный», преследователь был вовсе не вырублен, а просто перешел на запасные рубежи. И татуировка на Васькиной ладони имеет вовсе не святое, возвышенное, а самое что ни на есть низменное и зловещее значение…

Марьяна резким движением смахнула слезы. Не время плакать! Что она тут стоит как дура и ждет, пока эти «жареные петухи» возьмут ее? Пришедшее на ум любимое выражение Надежды вселило бодрость. Эх, лихая БМП уже наверняка бы здесь развернулась крутым виражом! Конечно, Марьяна не способна кричать: «Кий-я!» – и бить пяткой по головам, однако бегать-то элементарно она еще не разучилась. И в окошко, ведущее на задний двор, вылезет запросто. По стене, конечно, вскарабкаться не просто, однако в дальнем углу она увидела нагромождение каких-то ящиков и коробок… Попытка не пытка, а Бог, как известно, если не выдаст, то и свинья не съест.

Внушив себе, что дело, которое ей предстоит, – совершенно плевое, Марьяна на минуточку вернулась в гостиную – поглядеть на расположение превосходящих сил противника. И едва не рухнула, где стояла. Она увидела, что негр заломил хозяйке руки так, что женщина упала на колени, араб же приставил к ее затылку пистолет и снова выкрикнул, пытаясь вглядеться в непроницаемо-сумрачные окна:

– Считаю до пяти! Выходи, не то ей конец! Раз, два…

Марьяна метнулась к двери, но тут же заставила себя остановиться. Да ее просто на пушку берут! Что могут сделать бандиты своей сообщнице? Это все театр, спектакль ужасов. Надо уносить ноги, да побыстрей.

– Четыре! Пять! – донеслось со двора, и Марьяна против воли прильнула к стеклу, чтобы увидеть… чтобы увидеть, как араб придавил ладонь ко рту женщины, резко откинув ей голову, а потом прижал к ее левой руке дуло пистолета.

Звука выстрела слышно не было. Марьяна только увидела, как сильно дернулось и обвисло тело хозяйки, а там, куда только что прижималось дуло, появилось ужасное кровавое пятно.

Женщина, очевидно, потеряла сознание и упала бы, однако негр перехватил ее поудобнее, а араб уткнул револьвер в другую ее руку и ухмыльнулся, вглядываясь в окна:

– Тебе понравилось? Мне тоже! Раз, два…

Марьяне показалось, что его ледяные, змеиные глаза смотрят прямо на нее:

– Три, четыре…

Хрипло вскрикнув, она кинулась к двери, ударилась в нее, запертую изнутри, рванула защелку и выскочила на крыльцо как раз в тот миг, когда араб выкрикнул:

– …пять!

Крик Марьяны: «Не надо!» – слился с глухим выстрелом – и она повалилась на ступеньки, почти не сомневаясь, что пуля попала в нее. Но это просто подкосились от ужаса ноги, а на предплечье безвинной жертвы появилось новое кровоточащее отверстие. На пыльной земле рассыпались ярко-алые капли.

В тот же миг негр отшвырнул обмякшее тело хозяйки, в два прыжка подскочил к Марьяне, схватил ее в охапку – она пальцем не смогла пошевельнуть – и выволок во двор.

Запахло бензином. Марьяна смутно ощутила, что ее заталкивают в автомобиль. Негр кинулся за руль, а на заднее сиденье рядом с Марьяной вскочил араб.

С визгом развернувшись, автомобиль вонзился в переплетение тихих пустынных улочек.

Марьяна очнулась от боли. Что-то остро врезалось в грудь. Она открыла глаза и увидела только тьму. Потребовалось какое-то время, чтобы понять: она лежит вниз лицом, скорчившись на сиденье автомобиля, который на полной скорости мчится по слабо освещенной дороге, то и дело резко тормозя и поворачивая, так что Марьяну с каждой минутой все сильнее начинало мутить.

Ее вообще всегда тошнило в машинах – причем именно в легковушках. Грузовик, поезд, самолет переносила запросто, даже на штормовой волне не страдала морской болезнью. Легковушка, конечно, легковушке тоже рознь: если в ней есть кондиционер, и мобильные сиденья, и опускаются на окнах светофильтры, то целую жизнь можно мерить километры. А в такой вонючей консервной банке далеко не уедешь.

Для начала надо сесть поудобнее. Марьяна попыталась распрямиться и обнаружила, что сама себе причиняет боль, прижимая к груди что-то острое, квадратное. Бог ты мой, да ведь это книжка. Та самая, про пирамиду Хеопса! Очевидно, Марьяна как стиснула ее с перепугу, так и не разжимала рук. О Господи, мало того, что из-за нее в Васькин дом ворвались бандиты, она еще и ограбила приютивших ее людей! Кошмарная, просто кошмарная история.

Вспомнив кровавую россыпь в пыли перед покосившимся крылечком, Марьяна затряслась в беззвучных рыданиях. Хорошо же она отблагодарила князя Шеметова за помощь! Сначала подозревала его во всех мыслимых и немыслимых подлостях, а потом из-за нее какие-то головорезы беспощадно изувечили его мать. И бросили, бросили истекать кровью! А может быть, она уже умерла от болевого шока. Что будет с Васькой, когда он вернется и увидит…

Если вернется. Потому что вполне может быть, что этот нечаянный Марьянин друг уже валяется под каким-нибудь забором неживой пыльной кучкой, а верный Китмир навеки уснул рядом с хозяином. Или тоскливо воет, облизывая ледяное лицо, пытаясь разбудить…

И все это из-за нее!

Марьяна резко выпрямилась, села – но тут же чьи-то руки прижали ее к стенке сиденья, а высокий голос насмешливо произнес:

– Ого! Наша девочка проснулась! Включи-ка свет, Абдель.

Сбоку тускло загорелась маленькая лампочка. Марьяна глянула вперед – и увидела знакомый жирный затылок. Точно, тот самый негр-таксист, она не ошиблась! И воняет от него какой-то сладкой цветочной гадостью, будто Марьяну вместе с ним засунули во флакон из-под дешевой туалетной воды. Но уж лучше приторная парфюмерия, чем пот, которым шибает от араба. А он, как нарочно, тянется к ней, наваливается, жмется ближе:

– Ого, какая девочка! Абдель, ты погляди! Я думал, она только на ощупь хорошенькая, а на взгляд, оказывается, еще лучше. Хочешь, Абдель?

– Времени нет, – буркнул негр, бросая на Марьяну безразличный взгляд в зеркало. – Девка как девка. Ты же знаешь, у меня на белых девок не стоит.

– А у меня так даже очень, – недвусмысленно ерзая, признался араб. – Абдель, ты не против снова погасить свет? Думаю, я и в темноте не промахнусь!

И он грубо лапнул Марьяну за грудь.

Взвизгнув, она поджала колени, забилась в угол сиденья, но потная рука Абделя ловко скользнула в широкую штанину шортов и уцепилась за край трусиков:

– Тебе не жарко? Лучше сними все это, да побыстрее!

– Брось ты, Салех, – проворчал Абдель. – Нашел время! Крику будет, шуму…

– А ты знай жми на газ, черная задница! – оскалился Салех. – Не переживай, я потом и тебя смогу трахнуть. А если нервный – не оглядывайся. Да выключи ты свет, в конце концов!

И Марьяна увидела, что он расстегивает «молнию» джинсов.

Вонь, ударившая из его штанов, заставила Марьяну слабо вскрикнуть: клубок тошноты подкатил уже к самому горлу. Похоже, утонченное обоняние Абделя тоже пострадало: во всяком случае, он обеспокоенно оглянулся:

– Tы совсем спятил! А если она целка? Босс тебе яйца оторвет и в глотку запихнет!

– А кто тебе сказал, что мы везем ее для босса? – огрызнулся Салех. – Эй, ты лучше на дорогу смотри!

Абдель выровнял автомобиль, который вдруг потащило на обочину, и снова сел вполоборота, настороженно косясь на Салеха, который, так и не потрудясь застегнуть штаны, мял коленку Марьяны.

– Ну, думай сам, – сказал Абдель, насмешливо поглядывая на подельника. – Если хочешь всю жизнь стоять раком – дело, конечно, твое. Едва ли ты будешь годен на что-то еще после того, как шеф узнает, что ты без спросу вздрючил эту девку.

– Только если ты настучишь, задница, – ухмыльнулся беззлобно Салех. – Ладно… Но я все-таки получу свое от этой сучонки! – И он одним движением свалил Марьяну с сиденья – так что она вдруг оказалась стоящей на коленях между его широко раздвинутых ног, а к ее лицу чуть ли не вплотную прижался темный зловонный отросток плоти.

– Давай, разинь пасть! – злобно приказал Салех, хватая ее за волосы и сильно прижимая к своему животу. – Поработай язычком, слюнками, ну!

Дыхание у Марьяны перехватило, болезненная судорога прошла от желудка к горлу – и ее вывернуло прямо на вызывающе торчащий арабский орган.

Надо отдать должное Абделю: несмотря на свою толщину, он оказался весьма проворен и успел затормозить, выскочить из машины, распахнуть заднюю дверцу и вытащить Марьяну наружу прежде, чем Салех очнулся и перестал оглушительно орать. Марьяна получила только один удар, да и тот пришелся благодаря Абделю не в лицо, а в грудь. У нее захватило дыхание, однако негр, не дав ей прийти в себя, рывком поставил на ноги и потащил к какому-то низкому, ярко освещенному строению, призрачно сиявшему посреди темноты.

Это был обычный караван-сарай, которых в Египте по дорогам пустыни натыкано несчетно. Витрины загромождали баночки с кока-колой, горы жевательной резинки, пирамиды «Кэмела» и арсеналы бутылок с питьевой водой.

В грязноватом помещении за пластиковыми столиками сидели какие-то мужчины – должно быть, водители десятка машин, сгрудившихся позади бетонно-блочного строения, а также владельцы тройки сомнамбулических дромадеров, стоявших там же. Сидели, курили, лениво тыча вилками в кебаб, засыпанный горкою пряно пахнущей травы, нетерпеливо смотрели на помост, устланный дешевым потертым ковром… Марьяна где-то слышала, что в таких караван-сараях, на таких сценах наемные девки обычно исполняли танец живота, а потом «принимали на грудь» всех желающих.

Абдель толчками прогнал Марьяну через зал – на них сонно, безучастно оглядывались. Они оказались у дверцы с вырванной защелкой. За ней – туалет с двумя кабинками. В одной переодевалась какая-то коренастая девица. Под складчатым животиком колыхалась черная, сплошь расшитая бусинками юбка, сквозь которую просвечивали пухлые ляжки. Девица безуспешно старалась уложить тяжелые груди в тоненький парчовый лифчик, но он беспрестанно расстегивался.

Увидев Марьяну, девица явно обрадовалась.

– Эй, застегни, подруга, – сказала она по-английски тоненьким голоском, несуразно вылетевшим из недр ее расплывшегося тела. – Или хоть завяжи как-нибудь. Мне сейчас танцевать, а тут…

– Лицом к стене, – шепотом скомандовал Абдель, выхватывая из-за пояса револьвер. – И не оборачивайся, а то я тебе уши на спине завяжу, клянусь бородой пророка! А ты, – это уже к Марьяне, – быстро умывайся, чтоб не воняло от тебя. Развели свинарник!

Да, поистине кошачье пристрастие Абделя к чистоте, похоже, второй раз спасло Марьяну. Если бы не он, Салех забил бы ее насмерть, это она прекрасно понимала, а потому, не сказав ни слова, принялась умываться над осклизлой, треснувшей раковиной, полоскать рот и замывать пятна рвоты на зеленом крепдешине комбинезона.

Потом Абдель приказал ей набрать воды в несколько пустых бутылок, стоящих над раковиной, и нести к машине.

Танцовщица, все это время безропотно простоявшая лицом к стене, мигом застегнула свой злополучный лифчик, стоило только Абделю спрятать револьвер. Марьяна робко подумала, что она сейчас поднимет крик, и это заставит девицу позвать своих поклонников, но девица и не глянула в их сторону: мелко переступая и раскачивая свои многопудовые телеса, она поплыла на сцену, откуда уже доносилась пиликающая мелодия танца.

Салех, маявшийся возле автомобиля с искаженным злобой лицом, сунулся было к Марьяне, но Абдель, даже не замахиваясь, беззлобно ткнул его в подвздох пухлым кулаком и устало попросил «не дергаться». Потом добавил еще что-то по-арабски, и не зря, очевидно, Марьяне послышалось слово «босс»: Салех стал как шелковый и безропотно принялся наводить в автомобиле порядок, щедро выплескивая в салон воду из бутылок и рысцой бегая за новой.

Да, получалось, Марьяне было за что благодарить не только Абделя, но и этого неведомого босса… за многое, если не за очень многое! Во всяком случае, она пока жива.

Съежившись под стеной караван-сарая, дрожа в своем промокшем крепдешине (ночью в пустыне трудно, почти невозможно поверить в дневную адскую жару!), она исподтишка оглядывалась по сторонам, ища путь к бегству – и не находя его. Во-первых, толстый Абдель не спускал с нее глаз. Во-вторых, единственным человеком, у которого она могла просить помощи, был тощий старик с лысым черепом, похожий в своей белой рубахе на древнеегипетского жреца и глядевший на Марьяну и ее охранников провалившимися, высохшими глазами мумии.

Cалех оказался неуклюж и возился с уборкой долго. Марьяна так замерзла, что почти с радостью залезла в салон автомобиля, столь щедро вспрыснутый Абделем из баллончика с надписью «Eau de toilette», что она невольно расчихалась. Теперь – очевидно, в целях безопасности ценного груза – Абдель сел на заднее сиденье, а Салех угрюмо сгорбился за рулем, исподтишка бросая в зеркальце мрачные взгляды на Марьяну и Абделя, которого это, похоже, от души забавляло.

– Ревнует твой дружок, а? – то и дело спрашивал он. – А может быть, сжалишься над ним?

Он до такой степени опостылел Марьяне со своим поистине черным юмором, что она почти обрадовалась, когда машина наконец замедлила ход.

Похоже, Марьяна приближалась к месту своего назначения… Она прильнула к окну, пытаясь хоть что-то уловить в сплошной чернильной тьме, однако успела увидеть только яркие огни большого города на горизонте.

Абдель, хохотнув: «Закрой глазки, моя красавица!» – ловко набросил ей на голову короткий темный матерчатый мешок, одновременно заломив руки за спину.

Автомобиль остановился, посигналив. Абдель вытолкнул Марьяну наружу, и они пошли. Девушка то и дело спотыкалась, и ей чудилось, что земля гудит под ногами. Где-то совсем близко слышался истошный собачий лай.

Абдель заговорил с кем-то по-арабски, однако в ответ зазвучала английская речь:

– Где-где! Болтает с Бобом, где же еще!

– А, с Бо-обом! – понимающе протянул Абдель. – А мы ему такую красотку привезли – пальчики оближешь!

– Это она ему кое-что оближет, – хохотнул встречавший. – Веди ее пока в гостиную. Босс велел принять ее прилично. А ведь вы небось поимели девочку по пути? Смотрите, боссу это не понравится!

– Некоторые из нас чуть ли из штанов не выпрыгивали, – усмехнулся Абдель. – А некоторые крепко их держали. Девочка вполне в порядке, готова к внутреннему употреблению.

– Одному Аллаху известно, дойдет ли до нее очередь, – с ноткой искренней озабоченности произнес встречавший. – Тут уже есть одна. Ну, скажу я вам… Неизвестно, правда, что от нее достанется…

Мужчины зашлись таким ржанием, что даже собаки на миг притихли, а потом снова зашлись лаем и воем.

– Эх, мне бы туда войти с автоматом, к этим тварям! – мечтательно протянул невидимый Марьяной охранник.

– Ты что, сдурел? Там же породистой собачины на миллион долларов, – комически ужаснулся Абдель. – Слушай, задница, долго ты будешь держать нас на холоде?

– Ладно, идите, – неохотно сказал охранник, и Абдель подтолкнул Марьяну:

– Вперед, моя сладкая. Не бойся, больно не будет.

Марьяна приказала себе не слышать ничего, кроме звука своих шагов.

Сперва под ногами разъезжался и поскрипывал песок, потом сандалии прохладно зашлепали по мраморным плитам. Пять ступенек вверх. Кондиционированная прохлада. Двадцать шагов, поворот. Еще ступеньки, площадка, ступеньки. Еще пять шагов. Открылась дверь.

Абдель поддержал Марьяну, чтобы та не споткнулась на пороге, потом сдернул с ее головы колпак – и она с невольным стоном прижала к глазам кулаки, ослепленная светом громадной хрустальной люстры, низко спущенной с потолка на золоченой цепи.

Сперва Марьяне показалось, что она окружена множеством ламп, так все сверкало, светилось вокруг, – но это были зеркала.

Марьяна с изумлением оглядывалась.

Будуар или спальня какой-то фотомодели, помешанной на своей красоте? Нет, скорее обиталище истинного Нарцисса: кроме изобилия зеркал, ничто не выдает присутствия здесь женщины. Ковры изысканных сдержанных тонов, геометрического рисунка, множество поразительной красоты оружия по стенам. Вроде бы даже японская сабля для харакири! Музей, ну просто музей… Стеклянные шкафы с изысканными безделушками. Чучело леопарда – вместо глаз, не иначе, вставлены изумруды. Ошеломляющая, подавляющая роскошь! Наверняка даже рама на картине из чистого золота.

А сама картина…

Марьяна глазам своим не верила: в традиционной позе фараона Тутанхамона на золотом троне восседал поразительно красивый юноша с длинными, ниже плеч, тщательно завитыми иссиня-черными волосами. Его высокий лоб был украшен золотым венцом фараонов – со священной змеей-уреем. Юноша был обнажен до пояса. Тщательно выписаны все изгибы, все линии тела, отливающего матово-мраморным свечением. Истинным шедевром была худая, с длинными пальцами кисть, небрежно упавшая на колени. Пальцы унизаны перстнями, каждый ноготь так тщательно изображен, словно это рекламный плакат маникюрного салона. Губы напомажены, ресницы и веки подведены.

Взгляд прекрасных миндалевидных глаз устремлен прямо в глаза зрителю. В нем тайна – и глубокое равнодушие ко всему на свете, кроме собственной красоты.

Как ни была потрясена Марьяна, она понимала, что перед нею истинное произведение искусства. Натурщик ли смог поднять мастера до высот гения, творец ли облагородил натуру, но каждый мазок этого полотна был положен с высоким чувством.

Марьяна резко отвернулась: не могла больше смотреть в эти переворачивающие душу, обещающие и лживые глаза. Однако от их взора невозможно было спрятаться: изо всех зеркал наплывало прекрасное равнодушное лицо.

Марьяна зажмурилась. Сердце так заколотилось, что пришлось прижать его ладонью.

«Глупости, глупости, – твердила она себе, – быть того не может. Просто похож – ну, случается такое, случается. Просто похож…»