Текст книги "Фигурки страсти"

Наши дни, Франция

Вот так всегда – стоит зациклиться на какой-то неприятной мысли, как все начинает идти вразнос. Как будто приоткрывается некая щель в мироздании – и все гадости, которые там скопились, но до поры до времени как-то стеснялись усложнять твою и без того сложную жизнь, кидаются в нее толпой…. Конечно, всем неприятностям проскользнуть не удается, но зато успевает пара-тройка самых ретивых – и самых омерзительных.

Такой пакости да еще дважды подряд Алёна от судьбы и от любимого Муляна никак не ожидала!

Все началось утром, когда наша героиня отправилась на обычную пробежку по окрестностям. День был пасмурный, небо нависало низко, в тучах копился дождь. В подобную погоду Алёна любила бегать не по увалам и лощинам – там становилось жутковато. А уж когда ветер вдруг начинал перебирать желуди на дубовых ветвях или со свистом вырываться из-за поворота, оживали воспоминания о призраке велосипедиста, и, несмотря на то что эта история кончилась относительно благополучно[14]14
  Об этом можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «Ведьма из яблоневого сада», издательство «Эксмо».


[Закрыть], по спине Алёны начинали бегать мурашки, так что все удовольствие от прогулки было смазано.

Слишком часто попадала писательница в Муляне во всякие немыслимые переделки, отчего тот вполне заслужил от нее прозвище «криминальной деревни». И все же она любила, отчаянно любила эту бургундскую деревушку и всегда была рада случаю снова оказаться там.

Все окрестные дороги были ею избеганы и хорошо знакомы, и сегодня Алёна из-за нервозности, связанной с пасмурной погодой, отправилась вдоль железнодорожного полотна, которое проходило километрах в трех от Муляна. Цивилизация рядом, никаких страхов-ужасов, ни один призрак не выдержит такого соседства! Вдоль узкой асфальтовой полосы с интервалом в четверть часа проносились скоростные поезда, похожие на серых двуглавых, обоюдоострых змей, издававших при движении пронзительный шип. Плети ежевики там и сям выползали на дорогу, словно змеи. У Алёны каждый раз невольно падало сердце при виде их. А еще ей попалась на дороге змея – длинная и серая, как веревка. И прыжок нашей героини через нее вполне мог быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Хотя не исключено, что там в самом деле валялась именно веревка, но так Алёна решила по здравом размышлении и довольно далеко от того места. Разумеется, она не стала возвращаться, чтобы проверить.

Странно, с чего вдруг сплошные змеиные ассоциации ей в голову лезут? Буйное воображение заставило Алёну более пристально всматриваться в обочины.

Роща, мимо которой она бежала, закончилась. Чуть поодаль лежал заброшенный карьер, отделенный от дороги какими-то просто глобальными зарослями ежевики. Ягода сейчас, в середине августа, в самой поре, отчего кусты казались более черными, чем зелеными.

Переспелая ежевика – это вкусно. Сейчас ею все уже порядком наелись, однако Алёна вместе с Лизочкой и Танечкой, дочками ее друзей, Мориса и Марины Детур, все равно каждый день надевали длинные толстые перчатки – а как иначе с ежевикой-то обходиться? – и обшаривали небольшие заросли в огромном саду возле мулянского дома. Как правило, ягоду съедали сразу (с сахаром и молоком или без сахара, но с мороженым – чудесный десерт!), ну а если удавалось набрать и в окрестностях, она шла на пироги из овсяной муки, которые виртуозно пекла Алёна. Не сказать что наша героиня так уж любила готовить, но в Муляне на нее снисходило некое кулинарное вдохновение, как говорил Морис..

Здесь можно было бы набрать ежевики ведро, причем даже не углубляясь в заросли – с крайних, удобных веток. Останавливало Алёну лишь то, что перчаток и ведра у нее при себе не имелось. Хотя ведь тут всего в полусотне метров железнодорожное полотно… Вряд ли ягоды экологически чистые. А вот сзади, метрах в двадцати, в лесу со стороны карьера, наверняка почище. Может, уговорить Мориса приехать сюда на машине, прихватив ведерко? Без проблем удалось бы набрать на немалое количество джема…

Алёна решила посмотреть, есть ли там вообще ягода-то. Может, не одна она такая умная и шустрые бургундцы-мулянцы уже освоили эту плантацию? А то приедут с Морисом к разбитому корыту…

Наша героиня ступила на обочину и начала обходить кусты. Запах стоял сладкий-сладкий, вкусный-вкусный! Шмели носились над кустами, потому что на верхних, выше человеческого роста, ветках еще белели мелкие ароматные цветы. Ежевика разом и цвела, и переспевала – чудеса! Не удержавшись, Алёна шагнула ближе, сорвала ягодку, но неосторожно переступила – и зацепилась краем шортов за выступающую плеть. Та мигом вцепилась в джинсу, как голодный зверек. Алёна начала ее отцеплять, укололась, выпустила из руки ветку – и плеть с размаху хлестнула ее по голым ногам. Любительница вкусненького отпрянула, взвизгнув. Сзади откуда ни возьмись вывалилась еще одна ветвь и тоже хлестко прошлась по ногам. Алёна пошатнулась – и навалилась на куст плечом. Несколько колючих лап мигом вцепились в майку, в голые руки…

Держидерево, ну самое настоящее держидерево! Ветви цепляются с такой жадностью, как будто изголодались по человечине!

Воображением писательница Дмитриева отличалась крайне буйным, иначе и не была бы писательницей. И панике склонна была поддаваться. Вот и сейчас, едва родился жуткий образ, она рванулась из объятий плотоядной ежевики – и одним прыжком выскочила на дорогу, даже не почувствовав боли, зато как ожгло болью через минуту! А при взгляде на собственные руки и ноги, покрытые извилистыми кровоточащими царапинами, ей стало просто худо.

Ну и ну… Жаркое лето на дворе, а тут такая картина… И даже не маслом, а кровью!

Ничего, крем «Спасатель», привезенный из России – с любовью, само собой, а как иначе?! – поможет. В два, максимум в три дня все заживет. На ней все с детства заживало как на собаке, по расхожему выражению. И вообще, дело могло быть хуже, если бы ветка вцепилась в лицо, философски рассудила Алёна.

Интересно, какой бес нарисовался в то мгновение за ее левым плечом и подслушал эту мысль?! Причем ведь, мелкий пакостник, подслушал – и не сразу начертобесил, а затаился. И сидел где-то в своем чертовом пекле, или где они там, бесы, сидят в свободное от работы время, и вынашивал планы, и строил козни, и предвкушал наслаждение, которое приберег на вечер…

День прошел более или менее нормально, причем было не так чтобы смертельно жарко, полупрозрачная блуза из марлевки с длинными рукавами и легкие льняные брюки очень хорошо скрывали повреждения, нанесенные лилейному Алёниному телу, обмазанному спасительным русским кремом.

– Слушай, а мы хотели тебя попросить завтра поехать с нами в Тоннер, в бассейн, – грустно сказала за ужином Марина, узнав о ранах приятельницы. – У Мориса урок поло, у нас с Лизочкой – плавание с тренерами, а Таня одна остается, за ней нужно присмотреть. Вот прямо, как назло, все наши уроки в одно время сошлись…

– Ничего, я поеду. Подумаешь, царапины! – героически сказала Алёна. – Залезем с Таником в лягушатник, никто их под водой и не разглядит.

На сей оптимистической ноте закончили ужин и пошли наверх – ванная помещалась на втором этаже, – купать девчонок перед сном. Этот веселый и шумный процесс уже почти закончился, когда Марина спохватилась, что забыла взять пижамы дочерей.

– Я схожу, – предложила Алёна.

– Они в спальне на Лизкиной кровати, – пояснила Марина.

Алёна вышла из ванной и включила свет на лестнице. На дворе еще было светло – всего девять вечера, – но ставни уже затворили на ночь, так что вокруг царила почти полная тьма. Ну некого, совершенно некого, кроме нашей героини, спрашивать, почему она не включила свет и в спальне, а пошла к Лизочкиной кровати наугад. И врезалась – другого слова не подберешь! – лицом в распахнутую дверцу шкафа.

Ее никогда и никто не оставлял открытой, наверняка тут не обошлось без происков нечистой силы, и именно ее помянула Алёна полным набором всех инвективных и неформальных выражений, которые ей были известны. А поскольку она была все же писательницей, мастером слова, не побоимся этого слова, то знала их немало, так что перечисление заняло изрядное количество времени, Марина даже крикнула нетерпеливо:

– Алёна, ну где там пижамы?!

– Иду, – проскрипела Алёна и вошла в ванную.

Марина и обернутая в полотенце Лизочка остолбенели и онемели.

– А ты не видела принцессу? – кричала Танечка, все еще сидевшая в ванне спиной к Алёне.

Никто из взрослых не знал, что там была за принцесса и почему Лиза должна была ее видеть, но девчонки беспрестанно про нее болтали, неистово хохоча, и по условиям игры отвечать почему-то следовало: «Какой ужас!»

– Какой ужас, – сказала Лизочка тихо, но сейчас ее слова, кажется, не имели отношения к игре.

Танечка обернулась и испуганно вскрикнула.

– Боже… – протянула Марина.

– Ну, это вряд ли, – усмехнулась Алёна. – Скорее черт.

– Ты говоришь иногда – «черт подери», – плаксиво проговорила жалостливая Танечка. – Тебя черт подрал, да?

Алёна с Мариной переглянулись – и начали хохотать. Ну и востры же нынче пошли дети!

Ну да, им бы только над чем-нибудь посмеяться. Нет чтобы сразу бежать к холодильнику, хватать лед, прикладывать к разбитой физиономии… Куда там! Они хохотали!

Сказки дальних стран и далеких времен

Долго прикладывал Чжу к своим ранам целительные листья. Но не столько боль терзала его, сколько тоска – по Серебряной Деве, высоко в небесах летящей.

Летящая Фей. Серебряная Фей!

О, разве мало видел он жен и дев? Отчего ж ни разу не возмечтал сделаться стрелой, без промаха цель поражающей? Отчего при одном только воспоминании о небесном объятии вновь скрутила его страстная судорога, сбила с ног, заставила искать поцелуев цветов и объятий трав?

Настала глубокая ночь, все стихло и уснуло, только ветер никак не мог успокоиться да Чжу метался по лесу, словно смертельно раненный единорог, когда тихо и сладострастно усмехнулась белая орхидея у его ног. От озера донесся хохот розовых лотосов. И слива, трясясь от смеха, осыпала его лепестками, хотя было вовсе не время ее цветения.

Кидался Чжу туда-сюда, обезумев, всюду чудилась ему Серебряная Дева. И когда цветок магнолии приник к его лицу, дрожа от веселья, Чжу смял его губами и ладонями. Но… округлился, потеплел цветок в руках его.

Открыл Чжу измученные глаза.

Что это? Кто в его объятиях?

Брови – крылья зимородка, лицо словно бы умыто настоем орхидей и белых лотосов, стан – свиток дорогой ткани атласной. Синий шелк одеяний струился, словно туман, складки были запахом цветов полны. В волосах заколка из фиолетовой яшмы с изображением серебристой птицы…

– Меня зовут Серебряная Фей, – промолвила она.

– Я знаю, – тихо ответил Чжу, не разжимая рук. Испугался: вдруг она снова обернется цветком, звездой, усмешкой, улетит, исчезнет?!

– Жребий неба пал на тебя, – сказала Дева, не сводя с него затуманенных глаз. – Хочешь ли ты, чтобы я осталась с тобой?

Сизый туман сползал с ее плеч. Одежды ее стали прозрачными, словно вода в горном потоке. Она тихонько вздохнула, когда истаяли преграды между ладонями Чжу и ее станом, а вдали, на горе Фэньшань, отозвались на ее вздох девять колоколов. Каждый год, едва приходила «белая осень» и выпадал иней, они начинали тихонько звенеть сами собой, но впервые со дня сотворения мира отозвались дыханию страсти.

– Мне чудится, если мы будем долго смотреть друг на друга, подобно белым лебедям, дети у нас могут возникнуть только из пламени взоров, – произнес Чжу, не слыша своих слов и не ведая, что говорит.

Она струилась за шелком одеяний своих вниз, вниз, и Чжу, смертельно боясь отпустить ее, тоже склонился долу. В миг поцелуя показалось ему, что он и Серебряная Фей стали созвездием Сюань-у – ведь оно изображает двоих, слившихся воедино!

Взошел полумесяц над ними, и был он прозрачнее белого шелка.

Поселились Чжу и Серебряная Фей во Дворце Вечной Ночи, что издревле воздвигнут для нежных утех. Едва проглядывало дневное светило, как Фей заливала солнечный костер слезами, чтобы не мешал, и вновь Небесные Часы струили время их любви.

Но однажды, в полудреме на серебряном плече, услышал Чжу шаги поодаль. Чья-то тень мелькнула среди диких смоковниц. Схватился Чжу за пояс – ох, нет ни пояса, ни ножа! В случае беды чем защитить возлюбленную? Оружие, что годится для сладострастной битвы, в настоящем бою лишь помеха!

Пригляделся Чжу пристальней – и вздохнул облегченно: да ведь это всего-навсего старушка древняя! Но куда идет она? Почему так глубоки и тяжелы ее вздохи? Что гнетет и заботит ее?

Подкрался Чжу поближе и спросил из зарослей, словно горный дух Уло, что ходит с поясом из повилики, ездит на упряжке из барсов:

– Пусть помогают тебе боги, матушка! Что ищешь ты? Открой свою печаль!

Старушка вздрогнула, закрыла лицо рукавом. Но тотчас руку опустила, сказала, скрывая свой страх:

– О горный дух! Не встречал ли ты Чжу-травозная, который много-много лет назад ушел в твои владения и не вернулся?

– Много лет назад?

– Да. Я была его нареченной невестою, имя мое – Ай. Он исчез, когда мне было шестнадцать лет, а теперь… О горный дух, если Чжу еще жив, передай ему – не отступают от людей злые хвори, а никто лучше Чжу не знал таинственных свойств лечебных растений. Пусть воротится он в дом свой, пусть снова больных исцеляет!

Пошла Ай дальше, а Чжу остался стоять, словно слова ее спутали ему ноги. Вот как далеко ушел он путем любви!

Неслышно возникла рядом Серебряная Фей, коснулась его плеча теплыми губами.

Глянул Чжу на ее светлый лик:

– О Фей, зовет меня дом, зовут люди. Пойдешь ли со мною – или останешься здесь, ждать наших новых свиданий?

Чуть нахмурилась Серебряная Фей, но тут же и усмехнулась:

– Я бы ждала тебя, да сердце ждать не может. Всякий день без тебя будет мне бесконечен, словно три осени сряду.

Схватил Чжу ее за руку:

– И мое сердце замрет в разлуке с тобой! Согласна ли ты называться моей женой?

Тронула Фей сухую ветку – та задымилась.

– Смотри – если дымок поднимется ввысь, ты пойдешь один, а я вернусь в небесные покои. Если расстелется дым по земле, и я расстелю судьбу свою тебе под ноги.

Затаил дыхание Чжу, затаила дыхание Фей. Задрожал дымок и прильнул к земле…

Наши дни, Франция

Когда утром Алёна встала на пробежку и прокралась в ванную умываться (за хлипкой скрипучей дверью чутко спала Танечка), то чуть не зарыдала, глядя на себя в зеркало. Опухоль-то сп^'ала (благодаря все тому же «Спасателю»), но вокруг одного глаза интенсивно сияло то, что французы называют очень деликатно – un bleu: синий, голубой. И оно было как раз того цвета, как Алёнина рубашка из марлевки, надетая маскировки царапин для. На «Голубых танцовщиц» Дега наша героиня, конечно, не тянула, но все же bleu тон^'а активно преобладали в ее облике.

Конечно, если надеть самые широкие очки, прилегающие к лицу, пресловутого un bleu видно не будет. На улице, правда, довольно пасмурно, в очках Алёна будет выглядеть довольно странно… Да и ладно, может, солнце еще выйдет. А кроме того, в глазах трудолюбивых и милых, но довольно ортодоксальных бургундцев-мулянцев она со своими пробежками и так выглядит немножко la folle – сумасшедшей.

Что ж, каждому свое: кому пшеницу сажать-убирать, кому детективчики писать и по бургундским дорогам бегать…

– Ты уверена, что мы можем поехать в бассейн? – не без робости спросила Марина, когда после завтрака начали собирать вещи.

Морис поглядывал на гостью с нескрываемой жалостью. И ворчал, мол, даже он знает, что при ударе нужно немедленно прикладывать лед, тогда синяка может не быть… а вы обе такие безответственные… и вот – пожалуйста…

– Конечно поедем! – лихо ответила Алёна, которая, при всей своей безусловной безответственности, была человеком очень ответственным, а потому не могла допустить, чтобы любимые ею люди, можно сказать, ее семья, лишились такого удовольствия. – Надеюсь, нас не завернут от r^'еception. Только бы дежурная не испугалась…

Столик при входе в бассейн миновали, впрочем, совершенно спокойно: дежурной на месте не случилось. Поскольку чуть припоздали, промчались на рысях в раздевалку, где никого тоже не было. Точно так же пустовали туалет и душевые. И вот четверка наших дам, предводительствуемая Морисом, вступила под своды основательной и респектабельной писины (извините, но именно так, la piscinе, в женском роде, называется по-французски плавательный бассейн), состоящей из трех отсеков – для взрослых, для детей и для малышни. Народ из окрестных городков и деревень собирался сюда тоже самый респектабельный.

И вот вообразите картину, которая открылась многочисленным буржуазным взорам: впереди шествуют Морис с Мариной – оба стройные, даже худые, в консервативных темных, дорогих купальных костюмах, олицетворение бонтона и комильфо; за ними идут две хорошенькие, как ангелочки, девочки в закрытых купальничках (во Франции, надо сказать, считается жутко неприличным девочкам, даже самым маленьким, щеголять с голой грудью… лифчики там начинают носить чуть где что проклюнется); а замыкает процессию высоченная и фактурная (бедра, бюст!) особа с разбитой физиономией, фингалом под глазом и кроваво исцарапанными ногами, которые вдобавок начинаются от ушей. И с руками хоть и не от ушей, но тоже в полосочку.

Проститутка-уголовница! Где такую нашли? Наверное, русская!

Да, Алёна ничуть не сомневалась, что все посетители бассейна мигом определили ее национальность. И опять благодаря ее внешности.

Вздернув подбородок – у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока! – и сдерживая смех (плечи идущей впереди Марины аж тряслись по той же причине, да и Морис порой оглядывался и хитро подмигивал), Алёна довела Танечку до лягушатника и там уселась в самом глубоком местечке, где вода доходила ей, сидящей, аж до груди. Исцарапанные колени поднимались над водой, блики играли на un bleu… Красотища! Неудивительно, что все, кто проходил к дверям во двор (здание было окружено лужайками с мягчайшей постриженной травкой, там можно было посидеть в шезлонге или поваляться прямо на траве, а потом, пройдя строгую систему душей и водных дорожек для ног, снова вернуться в бассейн) или возвращался оттуда, так и пялились на русскую уголовницу. А та сначала встречала прямо и открыто каждый устремленный на нее любопытный взгляд, но потом отвернулась – ей надоело строить из себя героиню фильма «Посол Советского Союза». Тем более что Танечке требовалось внимание: девочка съезжала с горки и желала, чтобы Алёна ее ловила.

Это было упоительное занятие для них обеих, они и не заметили, как миновал оплаченный час, и Морис замахал своей команде: пора, мол, двигать домой.

Алёна уже совершенно спокойно прошла сквозь строй взглядов, и скоро вся компания загружалась в машину, готовясь вернуться домой.

– Какие есть предложения? – спросил Морис.

В тот момент он выруливал из переплетения вполне средневековых улиц Тоннера. Автомобиль медленно проехал мимо самого любимого Алёной здания – дворца Крюссолей. Некогда в этом доме родился Шарль Д’Эон, один из загадочнейших персонажей русской и французской истории, не то мужчина, не то женщина (он принимал то один, то другой образ в зависимости от того, какие цели преследовал: как женщина соблазнил короля Людовика XV, как мужчина – императрицу Елизавету Петровну, а уж менее значимых побед в ипостасях обоего пола на его счету несчитано). Здесь был музей, и толпа туристов уже окружила дом, ожидая открытия. Проехала мимо машина окружной жандармерии, вернулась и стала чуть поодаль.

– Хотят ли дамы сразу в Мулян или…

– Или что? – полюбопытствовала Алёна, поправляя очки.

– Сегодня воскресенье, – с таинственным видом напомнил Морис. – Все достопримечательности работают, все рынки, всё вообще!

– И что? Поедем в какой-нибудь замок? – спросила Марина. – Или на пюс?

Всем известен March^'е au Puce – Блошиный рынок. Это название самого крупного рынка подержанных и антикварных вещей в Париже. Но puces, пюсы, многочисленные «барахолки», по воскресеньям открываются чуть ли не на каждом рынке, в каждом квартале Парижа и в других французских городах и деревнях. Иногда они превращаются в целое событие для округи. И такие местные пюсы, которые по-другому называются vide-greniers, то есть «опустоши чердаки», Морис и Марина старались не пропускать. Очевидно, они уже наметили маршрут и на сегодня.

– А Талле нам не по пути будет? – нерешительно спросила Алёна. – Я бы еще туда заглянула. В прошлый раз экскурсию сократили: была закрыта выставочная комната – какой-то срочный ремонт понадобился, да и фрески в Башне Лиги обвалились.

– Серьезно?! – ужаснулся Морис. – Надеюсь, вас в то время там не было?

Марина перехватила взгляд Алёны в зеркальце (Марина сидела впереди, рядом с мужем, а Алёна на заднем сиденье, с девчонками) и подмигнула подруге.

Им было что вспомнить! Два или три года назад наши дамы были отвезены Морисом на экскурсию в Шамбор. Поскольку сам он осматривал знаменитый шато Франциска I не раз и не два, ибо родом был из близлежащего Тура (о чем свидетельствовала даже его фамилия – Детур, Detours, как бы «Из Тура»), то решил вздремнуть в машине. Дамы же от достопримечательностей реки Луары (осматривали уже четвертый замок подряд!) до того устали и проголодались, что тоже решили пофилонить и контрабандно сбегать в «Макдоналдс» на заднем дворе замка. Сия «едальня» Морисом жестоко презиралась, и вход туда для семьи был настрого запрещен. Даже произносить название бистро было нельзя – между собой его называли «плохое место».

И надо же такому случиться: в то время, когда Марина с Алёной поедали бигмаки и американские пирожки, запивая фантой (фастфуд бывает иногда все же клинически вкусен), в какой-то там опочивальне в Шамборе обвалилась лепнина с потолка. Никого не задавило, к счастью, но известие об этом немедленно было передано по радио и телевидению. И вот вообразите себе триллер: Морис дремлет в авто, слушая классическую музыку, как вдруг звучит сообщение, что рухнул потолок (так и было сказано сначала) в замке, в котором находились его обожаемая жена и ее лучшая подруга!

Дамы, счастливые, сытые и совершенно ни о чем не подозревающие, выходили из «Макдоналдса», чуть ли не поглаживая сытенькие брюшки, как вдруг завидели Мориса, который мчался к замку, даже не замечая двух наших преступниц.

– Граф изменившимся лицом бежит к пруду, – хихикнула Марина. А потом забеспокоилась: – Что это с ним?

Они побежали следом, окликнули Мориса – и были просто поражены тем, с какими пылкими поцелуями тот на них накинулся. Потом рассказал жуткую историю про обвалившийся потолок, ну а дамы на голубом глазу уверили его, что катастрофа случилась уже после того, как они покинули Шамбор.

Пошли к машине. Вдруг Морис остановился.

– Девочки, не презирайте меня, – сказал он жалобно. – Я от стресса так проголодался, что сейчас рухну в голодный обморок. Да и вы, наверное, тоже. Пойдемте поедим, а?

– А куда? – невинно спросила Марина.

– Да хоть в «Макдоналдс»! – в отчаянии воскликнул Морис, глаза у которого горели голодным вампирическим пламенем.

– В плохое место?! – ахнула Марина. – Да никогда в жизни! Правда, Алёна?

– Никогда, – лицемерно поддержала та. – Вы идите, Морис, а мы вон там мороженое съедим.

И он, бедняга, пошел, ужасно себя презирая… А наши коварные интриганки просто посидели и похихикали на лавочке, потому что ничего, даже чудесного швейцарского мороженого «Ben & Jerry’s Mocha Swiss Chocolate», уже не могли втолкнуть в свои переполненные животики.

Но, что характерно, с тех пор отношение Мориса к «Макдоналдсу» ничуть не изменилось в лучшую сторону. Напротив – даже еще усугубилось! Так что Марине с Алёной приходилось еще сильней конспирироваться, когда они решались посетить «плохое место».

– Да нет, фрески обрушились в Талле раньше, – сказала сейчас Алёна, сдерживая предательски расплывающиеся в улыбку губы, – до моей экскурсии. Но обещали, что комнату и башню вот-вот откроют снова…

– Наоборот, – покачал головой Морис. – Ближайшие несколько дней замок будет вообще закрыт для посещений, потому что там кто-то умер, какой-то посетитель. Я слушал радио, пока переодевался после бассейна. Кстати, это случилось именно в тот день, когда вы там были, Алёна! Вы с моей женой просто притягиваете какие-то невероятные и неприятные происшествия.

– Так что ж мы сидим? – нетерпеливо воскликнула Марина. – Давайте послушаем радио, скоро как раз начнутся новости!

– Давайте лучше вон в то бистро зайдем, – предложил Морис. – Тогда мы сможем посмотреть новости по телевизору.

– Одно другому не мешает, – резонно заметила Марина и включила приемник.