Электронная библиотека » Елена Артамонова » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Исповедь Дракулы"


  • Текст добавлен: 21 апреля 2014, 00:38


Автор книги: Елена Артамонова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Путь изгнанника лежал в Турцию. И хотя проигравшим редко оказывали снисхождение, Влад все же вернулся в Адрианополь. Султан Мурад II был разгневан, однако не отдал распоряжения о немедленном аресте не оправдавшего его чаяний кандидата на валашский трон. Несколько дней прошли в полной неизвестности и тревоге. Бездействие было мучительно. Влад не мог сидеть на одном месте, вышел прогуляться по городу. Обычно многолюдные улицы были пустынны, – народ собрался на очередную казнь, проходившую на одной из площадей. Юноша задумчиво брел по какой-то грязной улочке, когда его едва не сбил с ног подбежавший сзади человек. Он был закутан в темный плащ и очень спешил – должно быть, на казнь, боясь пропустить самую зрелищную часть действа. Влад оттолкнул в сторону не пожелавшего даже извиниться незнакомца, но тот вцепился ему в плечо холеными, украшенными драгоценностями пальцами.

– Осторожно, Влад, за нами могут следить.

Это был Раду! Его появление оказалось таким неожиданным, но радостным. Лежавшая между ними пропасть исчезла – братья снова, как в детстве, действовали заодно. Влад и Раду долго плутали по запутанным переулкам Адрианополя, пока, наконец, не убедились, что за ними нет слежки.

– Тебя хотят бросить в тюрьму, – торопливо заговорил Раду.

– Это все Мехмед. Его отец был склонен простить тебя, но Мехмед настоял на своем. Он говорит: «Мы вырастили опасного врага империи. Мы дали ему знания, он знает, как мы ведем войну, секреты нашего военного искусства, но мы не сломили его волю, только внушили ненависть. Такому человеку нельзя оставлять жизнь. Ошибкой было доверять ему, но эту ошибку еще не поздно исправить». А еще… – нежные щеки Раду залились краской. – Еще Мехмед любит меня и хочет расчистить мне дорогу к власти. Он тоже говорил это Мураду. Я подслушал их разговор… Султан согласился с Мехмедом, сказал, что бросит тебя в темницу. Но Мехмед добьется своего и непременно тебя убьет. Ни в коем случае не возвращайся во дворец! Ты не выйдешь оттуда живым. Уезжай немедленно, не задерживайся, пока не поздно!

– Спасибо, брат.

Влад хотел обнять брата, но он выскользнул из рук золотой рыбкой. И увернувшись от объятий, начал поспешно снимать свои кольца:

– Больше у меня ничего нет, только это. Возьми, Влад, тебе нужны деньги. Нет, только ничего не говори! Возьми и беги. Теперь я больше ничего тебе не должен. Слышишь, Влад, теперь я свободен? Моя совесть чиста? Ты отпускаешь меня? Отпускаешь?

– Да.

Кольца жгли ладонь, как раскаленные уголья. Дракула смотрел на этого мальчика, которого жизнь сделала взрослым не по годам, и понимал, что сейчас, в один миг обрел и навсегда потерял брата.

– Прощай, Раду.

– Прощай, Влад, – со слезами в голосе выкрикнул он и побежал по грязному переулку.

Венгрия, королевский дворец в Буде

Свет в библиотеке горел допоздна. Король часто засиживался над фолиантами почти до рассвета, и в это время никто не смел беспокоить его. Так должна была пройти и эта ночь. Молодой монарх бережно достал с полки свое главное «сокровище» – стопку документов, посвященных разоблачениям и казням закоренелых грешников. Положив ладонь на листы бумаги, Матьяш медлил, представляя, что именно ему предстоит увидеть. Сердце забилось громче, дыхание стало прерывистым. Предвкушение наслаждения было даже более волнующим и приятным состоянием души, нежели созерцание самих гравюр. Время остановилось, реальность отступила, давая простор порочным, извращенным фантазиям…

Матьяша Корвина с юных лет возбуждала чужая боль. Даже в детских своих забавах он находил место для насилия. Матьяш любил отрывать ноги насекомым и долго, часами наблюдать за тем, как они вертятся на одном месте, представляя, какие страдания испытывают эти крошечные существа, изнемогавшие от боли и бессилия. Насекомых сменяли мелкие зверушки. Элизабет не возражала против такого времяпровождения сына. Болезненный хилый ребенок, с трудом входивший в жизнь, требовал огромной заботы, и если «возня с птичками» делала выражение его глаз осмысленным, то стоило во всем потакать малышу. Маленький Матьяш особую забаву находил в выщипывании перьев птиц, коих специально ловили для сына трансильванского воеводы. Мальчик медленно, перышко за перышком, ощипывал живых воробьев и потом радостно хихикал, наблюдая за тем, как голые птицы машут общипанными крыльями, пытаясь взлететь. А иногда Матьяш играл в «гуситские войны», наслушавшись рассказов отца, закапывал живьем, насаживал на палочки несчастных зверушек, с интересом созерцая агонию. Но маленькие животные умирали слишком быстро, а мальчику хотелось продлить удовольствие. Все закончилось на котенке, который, яростно защищая свою жизнь, исцарапал малолетнего мучителя. Когда Матьяш понял, что и сам может оказаться пострадавшим, ему как-то сразу расхотелось возиться с живностью, и он больше времени стал посвящать фантазиям. Они не находили воплощения в действительности, но зато и сами жертвы были уже не безобидными птичками. В своем воображении Матьяш делал объектами мучений людей, особенно ему нравилось представлять, как терзают молодых красивых женщин.

Ощутив сильное возбуждение, король, наконец, достал первую из лежавших в стопке гравюр. Это была нравоучительная картинка, доходчиво изображавшая, что ждет грешников в адском пекле. Тела людей и демонов заполняли все пространство рисунка. Закованные в цепи, обнаженные узники распластались на деревянных помостах, а рогатые слуги дьявола пронзали их раскаленными прутьями. Некоторых грешников пронзали через грудь, но большинство были проткнуты через низ живота. Вниманием Матьяша завладела опутанная толстыми цепями пышногрудая, длинноволосая женщина. Два демона тянули в разные стороны ее закованные в кандалы лодыжки, а третий вонзал раскаленный прут между ее ног. Металл медленно входил в нежную плоть, принося невероятные страдания. Должно быть, она кричала – отчаянно, не своим голосом, пыталась вырваться из рук мучителей, а прут все глубже вонзался в это грешное, порочное тело, сосуд зла, мерзость, которую можно было очистить только огнем.

Но это была всего лишь гравюра, простая черно-белая гравюра, обретавшая черты реальности только благодаря силе воображения. Муки ада были однообразны и ничем не отличались от того, что можно было увидеть в обычной пыточной камере. А Матьяшу хотелось чего-то нового, большего, способного удовлетворить его распалившееся воображение. Рука сама потянулась к бумаге и начала набрасывать на листке контуры женской фигуры. Увы, король был плохим художником, он не мог передать на бумаге то, что видел мысленным взором, но вновь и вновь рисовал полукружья женской груди, пронзенной длинными толстыми иглами. Матьяш представлял, как некто (конечно же, не он сам, а тот, второй, в кого он превращался, наказывая грешницу) впивался зубами в упругую горячую плоть, разрывая ее на части. Кровь текла по нежной коже женщины, ведьма трепетала, пытаясь вырваться из стягивавших ее пут, а он снова и снова терзал ее грудь, с наслаждением пожирая порочное тело.

Забывшись и утратив представление о времени, король придумывал новые изощренные пытки, а перо лихорадочно металось по бумаге, фиксируя все, что было рождено нездоровым воображением. Матьяш уже не рисовал, а писал – это была его стихия, его конек, ведь будущий король с детства демонстрировал отличные литературные способности, легко излагая свои мысли в письменной форме.

Исписанный и разрисованный непристойными рисунками лист лежал перед монархом. Если бы Матьяш мог сохранить его, чтобы потом перечитывать вновь, возвращаясь к тем мгновениям острого наслаждения, которые он пережил! Но это было невозможно. Матушка сильно бы разозлилась, попади эти записки в ее руки, а Матьяш по-прежнему, как маленький ребенок, боялся ее гнева. Обычно Элизабет позволяла своему любимому мальчику любые прихоти, но некоторые его увлечения тревожили заботливую матушку, поскольку способствовали распространению дурной молвы, а для репутации Матьяша, которого недолюбливали в Европе, это было недопустимо. Подумав о матери, раздосадованный король скомкал свои произведения и бросил в огонь. Который уж раз за последнее время! Положив на место гравюры, он быстрым шагом покинул библиотеку.

Матьяш направился в покои супруги. Полные ужаса и мольбы глаза Екатерины вновь напомнили ему глаза той красивой грешницы, которую мучили в адском пекле. Это было словно наваждение, – почему-то все изображенные на гравюрах шлюхи дьявола незаметно превращались в воображении Матьяша в одну и ту же женщину, ту самую женщину, что почтительно называли королевой Венгрии. «Наверное, это любовь», – с иронией подумал король и улыбнулся, довольный своей шуткой. Окинув взглядом комнату, он заметил трость, отнюдь неслучайно находившуюся в опочивальне. Подбросив длинный предмет на ладони, Матьяш неторопливо двинулся к жене…

Венгрия, Буда

– Твой отец преступник! Вероломный заговорщик! Предатель!

– Нет!

– Как ты смеешь спорить со мной?! Ты ни в чем не нуждаешься только благодаря милости нашего короля! Ты сын заговорщика, государственного преступника, а тебя взяли на воспитание, заботятся о тебе. В твоих жилах – кровь твоего отца, ты такой же, как он!

– Да! И горжусь этим!

– Остановись!

Но сын Дракулы даже не обернулся, проигнорировав окрик наставника. Около полугода мальчик жил в Буде, но так и не привык к этому городу, ненавидел здесь все. Может быть, такую жизнь можно было назвать сносной, – Влада кормили, одевали, учили наукам, но он все равно чувствовал себя пленником. Виною были два обстоятельства: во-первых, мальчик постоянно, едва ли ни каждый день слышал о том, как плох его отец, а, во-вторых, – наставник-францисканец настойчиво склонял его к перемене веры.

Даже то, что по возвращении назад его ожидало строгое наказание, не остановило мальчика. Выбежав из постылого жилища, которое у него язык не поворачивался назвать домом, Влад промчался по улицам Буды, направляясь к городским воротам. Там, за пределами города, на берегу Дуная, в укромном, заросшем камышом заливчике было тайное его убежище, где он скрывался тогда, когда жизнь становилась совсем невыносимой и не хотелось никого видеть. Устроившись на стволе склонившейся к самой воде ивы, мальчик долго смотрел на широкую спокойную воду величественной реки. Если бы он был рыбой, то мог бы нырнуть в этот поток и долго-долго плыть вперед, чтобы однажды вернуться на родину. Но Влад не хотел возвращения в Валахию. Наверное, даже если бы он имел такую возможность, то не воспользовался бы ею. Что он увидел бы там? Горный поток, ставший могилой его матери? Разрушенный дом, где он когда-то был по-детски беззаботно счастлив? Своего дядю, вероломно захватившего не принадлежавший ему трон? Дядю, который без тени сомнения убил бы и самого Влада, как возможного претендента на престол… Влад чувствовал, что у него больше нет родины, он утратил ее, как и своих родителей.

Сын Дракулы знал, что его все еще считают мальчиком, но он давно перестал ощущать себя ребенком. Наверное, с той самой ночи, когда погибла его мать и когда он покинул замок, понимая, что не должен плакать и оглядываться назад. Что бы ни твердили окружавшие его сейчас люди о его отце, Влад не сомневался, что они лгут. Он помнил своего отца, любил его, гордился тем, что ему посчастливилось быть сыном такого человека, как воевода Влад Дракула.

Влад рассеяно заплетал косами молодые ивовые побеги, смотрел в темную воду и представлял отца. Он видел его на коне, в сверкающих на солнце доспехах, он был как золотой рыцарь из легенды – герой, спустившийся с небес, чтобы сразиться с силами зла. От одного его взгляда полчища врагов в панике бежали с поля боя, и ему не было равных в том, как он держался в седле, как владел мечем и копьем. А с сыном грозный князь был совсем другим – не только отцом, но и другом, старшим товарищем, которому хотелось подражать во всем. У Дракулы было очень мало свободного времени, и, может быть, потому Влад особенно хорошо запомнил их встречи. Он помнил как отец помогал сделать из веточек лук и стрелять по мишени, учил держаться в седле, подбадривал, когда было трудно, как весело шутил, умея находить смешное в обыденном. А еще он всегда говорил, что Влад превыше всего должен чтить православную церковь, и что их страна сохранится только в том случае, если народ не отречется от веры своих отцов. Когда Влад немного подрос, Дракула стал брать его в поездки по валашским монастырям, и мальчику было приятно наблюдать, с каким почтением относятся седобородые священники к его отцу, слушать их беседы на богословские темы, в которых мальчик почти ничего не понимал, но все равно слушал очень внимательно, жадно ловя каждое слово, слетавшее с губ отца.

А ныне Влада окружали люди, клеветавшие на его отца и принуждавшие отречься от православной веры. И ему некуда было бежать, невозможно скрыться от них. Вот и теперь мальчик отлично понимал, что ему в любом случае, рано или поздно предстоит вернуться «домой». Если он задержится на берегу до закрытия городских ворот, ему придется остаться здесь на ночевку и на следующий день еще больше достанется от наставников. Приходилось повиноваться. Повиновение – вот главная наука, которой его обучали, но Влад знал, что он поступит так же, как его отец. Когда тот находился в турецком плену, он был почти ровесником Влада, он тоже был совсем один, он тоже был покорным, но выстоял в главном, сохранив свою веру.

Решительно соскользнув с ветви ивы, мальчик заторопился в город. Он успел до закрытия ворот, но возвращаться к своему воспитателю не хотел, а потому продолжал бродить по грязным улочкам Буды. Он остановился у порога огромной католической церкви. Выросший в Валахии Влад не привык к грандиозным готическим постройкам, и они повергали его в трепет, внушая безотчетный страх, смешанный с любопытством. Он знал, что не должен входить в это огромное, представлявшееся темной пещерой здание, где запросто можно было заблудиться, но при этом отчаянно хотел заглянуть туда. Он не мог понять, почему и католики, и православные, верящие в одного и того же Бога, так ненавидели друг друга и считали врагами. Одно дело магометане, у них была другая вера, но почему не могли найти общий язык люди, исповедовавшие учение Христа, этого Влад понять не мог. Крамольная мысль о том, что, может быть, нет ничего страшного в перемене веры, вновь посетила мальчика и заставила с испугом озираться по сторонам, словно кто-то мог прочесть его мысли. Влад долго стоял у порога храма, а потом сделал шаг…

Холод… Здесь всегда гнездился холод, и его не могли изгнать огоньки едва теплившихся свечей. Шаги звучали гулко, пугающе, а стрельчатые своды скрывались в темноте. Собор был огромен, как вселенная – холодная чужая вселенная, в которой мог сгинуть маленький валашский мальчик, воспитанный в православной вере. Влад подошел к алтарю, опустился на колени. Он надеялся – Всевышний простит его за то, что он взывал к нему в чужом храме:

– Господи, помоги моему отцу, пожалуйста, помоги…

Он хотел просить и об упокоении души его мамы, но не посмел, понимая, что не вправе делать этого. Она покончила с собой, а значит, – проклята навеки, и ее душа не могла найти покоя. Это было страшно, чудовищно, несправедливо… Неужели она и сейчас ночами поднимается из вод Арджеша и бродит возле стен замка? Неужели это будет всегда, до Страшного суда?

Влад вспомнил, как видел ее в последний раз, совсем незадолго до гибели. Стены крепости сотрясались от пушечных выстрелов, обстрел шел целые сутки, но все держались так, словно ничего страшного не происходило. Мама торопливо готовила его в дорогу, им предстояло бегство из осажденного замка. Она собирала теплые вещи, говорила о том, чтобы он одевался теплее, ведь в горах было холодно, поплотнее обматывала его шею, но в глазах у нее было странное отрешенное выражение, которое Влад не видел никогда прежде. Он еще не знал, что мама сделала свой выбор. А потом она благословила его и торопливо ушла прочь, сказав, что ей надо поговорить с отцом. Влад и теперь чувствовал, как ее ладонь скользнула по его щеке, задержалась на мгновение, вспомнил, как мама проглотила подступивший к горлу комок и стремительно вышла из комнаты. А вскоре туда вошел отец с застывшим, неживым лицом и сообщил страшную весть…

Они вырвались из окружения, и Влад верил, что никогда не расстанется с отцом, но потом пришла ночь, когда он лишился и его. Отец позволил себя арестовать, ради него, Влада. Если бы он сделал иначе, он был бы сейчас жив и свободен. Но он предпочел принести себя в жертву ради сына. Влад знал, что будет помнить об этом всегда и не отречется от своего отца, что бы ни твердили о нем сладкоголосые францисканцы.

– Господи, помоги моему отцу, – шептал мальчик, всматриваясь в темноту, словно надеясь узреть во мраке божественный свет, – помоги, дай ему силы, укрепи его дух и спаси жизнь. Пусть он живет, Господи, пожалуйста! Помоги ему…

Австрия, Ламбахский монастырь

Плеть со свистом рассекала воздух, опускаясь на взмыленный круп скакуна. Гонец спешил, он должен был как можно скорее доставить документ по назначению. Но невозможно опередить бег солнца, и тяжелый медно-красный диск уже касался горизонта, хотя до конца пути было еще очень далеко. На землю опустились густые сумерки, однако всадник-гонец, похоже, не думал о ночлеге, он гнал измученного коня, торопясь исполнить королевскую волю.

Монастырь отходил ко сну. Закончилась вечерняя служба, монахи черными птицами разлетались по своим кельям. Безмолвная луна с заговорщическим видом поднималась из-за горы, озаряя ландшафт странным, неземным светом. В такую ночь могло случиться все, что угодно, и человек был бессилен перед происками сил тьмы. Поэтому, когда в ворота монастыря громко постучались, сердце брата-привратника сжалось от ужаса. Осенив чело крестом, он подошел к окованным железом воротам, дрогнувшей рукой отворил маленькое окошко, узрев озаренную пепельным светом фигуру. Кто это, посланник ада или сам дьявол, принявший обличье путника и пришедший в монастырь искушать бедных монахов? Лунный свет был достаточно ярок, но капюшон, накинутый на голову незнакомца, скрывал его черты, и растерявшийся монах видел вместо лица путника только черную дыру. Охвативший привратника ужас был так силен, что он позабыл о своих обязанностях, даже и не спросив, зачем в столь поздний час пожаловал незнакомец в их монастырь. Тогда прозвучал голос закутанного в просторный плащ человека:

– Открой немедленно, я тороплюсь, мне нужен брат Яков! – произнес он и просунул в окошко руку, на которой блеснуло кольцо-печатка.

Увидев перстень, монах начал торопливо возиться с засовами, отворяя ворота. Зловещие чары рассеялись, на пороге монастыря стоял не дьявол, а посланник венгерского короля. Человек, имевший такую печать, обладал огромной властью, и привратник гадал, что нужно было столь влиятельному господину от скромного брата Якова. Впрочем, и сам брат Яков был странным человеком, о котором мало что было известно в монастыре. Он жил затворником, много времени проводил в монастырской библиотеке, а еще больше – в посту и молитвах. Но, несмотря на его благочестие, про него ходили недобрые слухи. Поговаривали, что в свое время он проявил слишком большое усердие в дознании, еще до суда загубив под пытками нескольких ведьм, чем вызвал недовольство самого архиепископа Витеза. Говорили, что только связи при венгерском дворе помогли брату Якову избежать более сурового, нежели ссылка, наказания.

– Ты что, заснул, что ли?! Открывай!

Спохватившись, привратник отворил ворота, пуская внутрь одетого в черный плащ гонца. Их шаги гулко звучали под сводами монастыря, а тени метались по стенам, словно они не принадлежали людям, а были самостоятельными, лишенными плоти существами, порождениями ночи. Монах привел незнакомца к небольшой двери, из-за которой выбивалась полоска света.

– Он здесь.

– Свободен. Можешь идти.

Избавившийся от страхов и вновь обретший любопытство привратник замешкался, желая понять из обрывков разговора, что за гость пожаловал к брату Якову, но незнакомец медлил и лишь тогда постучал в дверь, когда назойливый монах неохотно удалился.

– Входите, не заперто, – донесся негромкий равнодушный голос.

– Вечер добрый, – незнакомец шагнул в келью.

– Вечер добрый, – эхом откликнулся сидевший над книгой человек.

Брат Яков поднялся из-за стола, направился к стоявшему в дверях человеку в плаще. Монах был невысок, невзрачен. В чертах его лица не было ничего примечательного, казалось, будто они покрыты тонкой серой пылью. Трудно было даже определить возраст этого человека – он не был ни молодым, ни старым – никаким, вот только его небольшие глаза привлекали внимание. Быстрый вороватый взгляд, постоянно ускользающий от собеседника, – недобрый и хитрый.

– Чем обязан столь позднему визиту?

Незнакомец резко откинул капюшон, наблюдая за тем, какой эффект это произведет. Никакого, – брат Яков только чуть улыбнулся, жестом предлагая сесть.

– Давно же я не видел тебя, господин Бакоц! Как обстоят дела в Буде? Как дела у нашего юного короля, как поживает господин Витез?

– Все нормально.

Бакоц недолюбливал этого скользкого хитрого человечка, несколько раз мешавшего его продвижению по службе. Состоявший в отдаленном родстве с семьей Силади брат Яков, несмотря на разделявшую их значительную разницу в возрасте, на протяжении довольно долгого времени считался едва ли не лучшим другом юного Матьяша. Мальчик привязался к своему старшему товарищу, с присущей детям любознательностью жадно ловил каждое слово, произнесенное эрудированным, начитанным монахом. Бог знает, что за интересы их связывали, но эти двое часами просиживали в библиотеке, обсуждая занимавшие обоих вопросы. Когда Матьяш стал королем, брат Яков начал стремительно подниматься по служебной лестнице, и если бы не конфликт с Яношем Витезом – бывшим гувернером Матьяша, а ныне архиепископом, канцлером и примасом[18]18
  Примас – в католической и англиканской церквах почетный титул главнейших епископов.


[Закрыть]
Венгрии, мог бы сделать хорошую карьеру. Брат Яков полагал, что венгерское королевство явно отставало от таких цивилизованных европейских стран, как Франция, Италия, Швейцария или Германия, где уже не одно десятилетие в массовом порядке сжигали на кострах уличенных в связях с дьяволом ведьм. Упущение следовало срочно исправить. Ставший инквизитором монах с энтузиазмом взялся за дело, каленым железом вытягивая из своих жертв нужные показания. Сгубил карьеру брата Якова донос – кто-то из его коллег подробно описал методы, применявшиеся к подозреваемым в колдовстве женщинам, утверждая, что подобные способы дознания бросают тень на репутацию церкви. Приверженный гуманистическим идеалам Витез был не на шутку разгневан, и только заступничество Матьяша спасло любимца короля от серьезных неприятностей. Скандал удалось замять, а брата Якова сослали в отдаленный монастырь, где он должен был находиться до тех пор, пока не улягутся страсти и не забудется некрасивая история с его участием. И вот теперь, похоже, настало время отдавать долги. Монах понял это, как только увидел покрытого дорожной пылью Томаша Бакоца.

– Что желает от меня наш король?

Посланник его величества достал бумаги, протянул монаху:

– Здесь изложена суть дела, но для того, чтобы послание выглядело убедительно, его надо дополнить фактами. В текст следует добавить как можно больше цифр, географических названий – они придадут документу убедительность.

– А что это?

– Биография. Рассказ о деяниях одного из преступников, доказательство его вины.

– Вот как? – сухие жесткие пальцы монаха сжали лист, узнав знакомый почерк, он улыбнулся. – И кто же составил сей документ?

– Не имеет значения. Будем считать, что это писал очевидец зверств, сам пострадавший от бесчинств князя. Например, монах из разграбленного им монастыря.

Брат Яков бегло пробежал глазами начало повествования. Юный друг монаха, обожавший выдумывать сказки, на этот раз дал волю своему воображению. Написано было ярко, и все же, – здесь Бакоц оказался прав, – рассказу не хватало документальности. Это был скорее сборник хорошо знакомых любому образованному человеку анекдотов, перемежавшихся с подробными описаниями различных пыток и казней. Чувствовалось, что автор «биографии одного из преступников» слишком много времени проводил за книгами и не утруждал себя поисками документальных фактов.

– Работа требует много времени.

– Мы должны торопиться. Чем быстрее документ будет обнародован, тем быстрее воцарится спокойствие.

– Да. Скандал докатился и до стен нашей обители. А прежде – до наших ушей долетали только восторги, вызванные победами этого героя. Немало придется потрудиться, чтобы изменить укоренившееся мнение. И еще: я ничего не знаю о жизни этого человека, а для того, чтобы рассказ вышел убедительным, нужны не только эти милые истории, но и факты.

– Я расскажу о нем, что знаю.

– Отлично.

– Брат Яков, – чиновник тайной канцелярии подошел к своему собеседнику, положил руку на плечо, – рассказ о годах правления злодея будет отправлен в Ватикан, потому к работе следует отнестись с величайшей ответственностью. Я думаю, что его святейшество больше всего будет возмущен надругательством над церковью, поэтому, прежде всего надо рассказать о том, как князь уничтожал монахов, грабил монастыри…

– Да…

– Но не только! Следует подчеркнуть, какие величайшие страдания выпали на долю трансильванских саксонцев. Его преосвященство дружит с германским императором, поэтому такой факт особенно возмутит его.

– Да. Добавим.

– А для большего эффекта – убийства младенцев. И огромное количество жертв, в наше время никого нельзя изумить отдельным убийством. Здесь нужна массовость, – реки, моря крови…

– Я уже понял, господин Бакоц, какой именно документ хочет получить твоя милость.

– Тогда немедленно приступим к работе. Я должен лично и как можно скорее вернуть оригинал текста отправителю, а до того не расставаться с бумагами ни на минуту. Это приказ. Кроме нас этот документ видело только лицо, написавшее его. Как только работа будет завершена, я сразу вернусь в Буду.

– Твоя воля, господин Бакоц. Устраивайся поудобней. У нас, монахов, строгий быт, но кружка доброго вина из монастырских запасов найдется всегда. Итак, начнем с первого года правления этого изверга.

– Можно чуть раньше, например, с того, как… – чиновник замялся. Ему не хотелось называть имена. – Начнем с того, как старый правитель убил отца злодея, а сам князь расправился со своим предшественником на троне. Они с братом только что вернулись из Турции, где жили долгие годы и приняли ислам… Или нет… Кажется, младший брат остался у османов, а наш герой веры не менял, хотя с другой стороны, мало кто может устоять против того давления, что оказывают турки…

– Какая разница? Его святейшество не будет вникать в такие подробности, а я уже начал писать, не портить же из-за этого лист? К тому же, это показательный факт, если сказать, что наш герой в свое время был магометанином, тогда легче представить, что он имел тайные переговоры с султаном. И еще – я думаю, следует несколько исказить названия населенных пунктов. Опять же, такие пустяки не разглядеть из Рима, а так можно избежать ненужных вопросов.

– Из тебя получился бы отличный политик, брат Яков.

– Я благодарен Господу за то место, что он мне уготовил. Человек должен, прежде всего, заботиться о спасении собственной души, а где это еще сделаешь, как ни в монастыре? Итак, берем за основу сей документ, твоя милость рассказывает мне все, что знает о жизни князя, а я вношу в повествование местный колорит и правдоподобие. Думаю, мы прекрасно сработаемся. Кстати, у истории нет финала. По-моему необходимо дополнить ее рассказом о пленении злодея и последовавшим за тем справедливом возмездии.

– А вот здесь ты ошибаешься, мой друг. Не забывай, этот документ и послужил причиной гнева короля. Прочтя его в конце осени прошлого года, он принял решение об аресте вероломного, свирепого, кровожадного злодея. Точку в этом повествовании ставить не нам, все еще впереди…

– Из тебя получился отличный политик, господин Бакоц.

Брат Яков склонился над текстом. Его мало интересовали особенности художественного стиля автора, чье имя он прекрасно знал, но так и не произнес вслух. Поэтому монах зачастую игнорировал сложные сюжетные линии рассказов, выделяя из них основную идею – запредельную жестокость валашского князя. Неважно, что обвинения звучали нелепо, хорошо разбиравшийся в искусстве написания доносов брат Яков знал, что главное в такого рода произведениях – это напористость, уверенность и безапелляционность. Чем страшнее будут обвинения, чем чудовищнее масштабы жертв, тем лучше будет результат. Пусть доносу не поверят наполовину, но и второй половины хватит с лихвой, чтобы опорочить человека.

«В 1456 году начал Дракула творить дурные дела…» – начал быстро выводить на бумаге брат Яков…

Венгрия, королевский дворец в Буде

– Арестовав Дракулу за измену, я даже не подозревал о других злодеяниях князя. Оказывается, едва ли ни с первого года после вступления на престол он регулярно совершал рейды в Трансильванию и творил там чудовищные зверства! Им были замучены десятки тысяч ни в чем не повинных людей – женщин, детей, мирных ремесленников, купцов.

Модрусса с почтительным вниманием слушал рассказ молодого короля. Легат был опытным дипломатом, а потому ничем не выдавал своего скептицизма. А поводов для него имелось предостаточно. Еще недавно Дракулу называли опасным заговорщиком, задумавшим отдать Венгрию под власть Мехмеда Завоевателя, как вдруг совершенно неожиданно выяснилось, что подлинной причиной ареста князя стала не его переписка с султаном, которую так и не удалось убедительно доказать, а прежние преступления на территории Трансильвании. По словам Матьяша, о злодеяниях вассала ему стало известно совсем недавно из некоего анонимного письма, коим он постоянно размахивал перед носом Модруссы. Однако легат отлично знал, что до своего воцарения сам Матьяш жил в Трансильвании как раз в те годы, когда творились «невиданные зверства» Дракулы и, естественно, был в курсе всего происходившего там.

– Ах, господин Модрусса, язык не поворачивается говорить о чудовищных преступлениях «сына Дьявола», – да, да, именно так переводится его прозвище, – однако это мой долг, я обязан донести всю правду его преосвященству папе Пию II. Некоторых из своих врагов Дракула бросал под колеса телег или рубил на куски, но это было самым легким способом умереть. Представить страшно, сколь извращенные пытки выдумывал этот человек! Причем делал он все это от скуки, ради собственного удовольствия! Вначале изверг распоряжался снять с жертвы ее платье, раздеть догола, затем содрать кожу, затем, когда страдания становились невыносимыми, он приказывал сдирать с человека плоть, «раздевая» до внутренностей. Он сыпал соль на свежие раны, он варил людей в котлах и жарил на медленном огне, он душил детей, женщин и мужчин собственными руками, он забивал гвозди в глаза и уши, но больше всего он любил сажать на кол! Если провести эту процедуру с особым искусством, используя затупленный кол, который не может серьезно повредить внутренние органы, обильно смазать его жиром и осторожно ввести в тело через ягодицы… – Матьяш потупился и залился краской. – Я понимаю, что твоей милости, господин легат будет нелегко докладывать о таких гнусных подробностях его святейшеству, но я настаиваю на том, чтобы ты сообщил ему чистейшую правду, какой бы страшной она ни была!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 | Следующая
  • 3.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации