Текст книги "Крещенский апельсин"

Самсон, проглотив содержимое рюмки, со знакомой ему мадерой, послушно исполнил просьбу. Через миг-другой он услышал следующее приказание – открыть глаза. Если б он уже не сидел в кресле, то обязательно бы на него рухнул, так велико было его удивление, вызванное быстрым и неожиданным преображением хозяйки. Женщина вытянулась перед ним в полный рост, по плечам и высокой груди ее струились блестящие, черные волосы, очки отсутствовали, темные глаза смеялись и слегка косили.

– В юности меня поэты сравнивали с серной, – заявила она. – Неужели я так постарела?

– О нет… Что вы… – Самсон заикался от волнения и только тут вспомнил о визитке своего дорожного друга. Он судорожно зашарил по карманам, вслепую, не спуская глаз с преображенной хозяйки. – Простите… вот.

Он протянул странной даме твердый прямоугольник бристольского картона.

– Что это? О, откуда у вас это?

– Там, на обороте, – косноязычно подсказал Самсон.

– Вижу. Узнаю руку Эдички. «Милая Олечка! Помоги моему юному другу. Он провинциал без средств, но превосходный поэт». Странно. Почему ж вы сразу мне не сказали, что вас ко мне прислал Эдик? Откуда вы его знаете? Вы действительно поэт?

Ольга Леонардовна небрежно бросила Эдичкину визитку на стол и ловким движением собрала волосы в узел на затылке. Потом налила в рюмки мадеры и вновь расположилась на диванчике напротив посетителя.

– Рассказывайте.

Самсон поведал историю своего знакомства с господином Либидом. Рассказал и о своем карточном проигрыше, и о том, как стал невольным свидетелем дерзкого убийства извозчика.

Госпожа Май слушала его внимательно и не перебивала. Она достала из кожаной шкатулки, стоящей на придиванной полочке, пахитоску и спички, закурила.

– Интересно, очень интересно, – изрекла она задумчиво. – Эдичка остается в своем репертуаре. Узнаю его повадки. Впрочем, не сержусь. Господин Либид один из моих лучших авторов. Он пишет в журнале редко, но остро и умопомрачительно увлекательно. Под псевдонимом Черномор. Хотя, как вы имели возможность убедиться, вовсе не похож на сказочного урода. Вы меня взволновали, милый Самсон.

– Так что мне делать? – осторожно поинтересовался юноша.

– По правде говоря, мне сейчас не до вас. Завтра выходит очередной номер «Флирта». Материалы уже в типографии. Придется срочно менять третью полосу. Вы печатать умеете?

– Нет, не умею. – Самсон покраснел.

– Ничего, со временем научитесь. Так как, вы говорите, фамилия извозчика?

– Чиндяйкин. Зовут Яков.

– Отлично. Можете за час написать поэму о происшествии у Николаевского вокзала?

– Поэму? – Самсон захлопал глазами. – За час?

– Экий вы, юноша, теленочек, – махнула рукой госпожа Май. Поднялась, подошла к двери и крикнула: – Данила! Данила! Да где ты, старый черт?

От неожиданной грубости, вырвавшейся из уст интеллигентной дамы, Самсон похолодел.

Однако не прошло и мгновения, как в гостиную влетел давешний старичок.

– Чего изволите, барыня? – Он подскочил к письменному столу, за которым уже восседала госпожа Май.

– Иди в сотрудницкую, – велела она, – да срочно звони выпускающему в типографию. Пусть приостановит выпуск журнала. Часа… э… на два… Фотографии с третьей полосы убрать. Дадим в следующем номере. Будет досыл. Сейчас сама напишу, и отвезешь. Ясно? Да, и еще. Пусть разобьется в лепешку, но найдет в цинкографии три клише: извозчика макаровского, моста через Неву и какого-нибудь трупа. Запомнил?

– Так точно, барыня, все понял тютелька в тютельку, бегу. – Данила повернулся на пятках.

– Да стой ты, непоседа, – оборвала его хозяйка. – Пока буду писать, в буфетной установи софу. Ту, что в моем кабинете, у окна. И ширму возьми из моей спальни. Господин Шалопаев будет работать в нашем журнале. Стажером пока что. Спать будет в буфетной. За стол и ночлег вычтешь потом из гонорара.

Она усмехнулась и перевела взгляд на зардевшегося юношу. Тот старался скрыть охватившую его радость: слава Богу, крыша над головой на эту ночь есть. Да и работа какая-никакая предлагается. Спасибо господину Либиду – настоящий друг!

– Понял? – повторила хозяйка. – В буфетной за ширмой. Пока. Приготовишь шалашик нашему Нарциссу и принеси нам чаю с бутербродами. Подкрепиться тоже не лишнее.

– Бегу, моя золотая барынька, бегу, – закивал шустрый Данила и скрылся за дверью гостиной.

– Вы довольны? – Хозяйка обратила взор к облагодетельствованному провинциалу. – Все остальное решим по порядку. Сейчас главное – журнал. Вы поняли?

– А что я должен делать? – неуверенно спросил Самсон.

– Машинописью вы не владеете, – сказала с досадой хозяйка, – но писать-то я, надеюсь, разборчиво можете?

– Да, почерк у меня хороший. А что надо писать?

– Фельетон-бомбу, – злорадно сообщила Ольга Леонардовна, – снаряд, начиненный эротическим динамитом. Он прогремит на всю столицу и повысит наш тираж.

– Повысит?

– Не думайте, что он мал. Наш журнал – единственный в своем роде. Флирт, любовь, страсть, семейные измены, роковые судьбы интересуют каждого человека. Искусство любви – это целый космос. Об Овидии слыхали? Или в гимназиях о нем не упоминают? Впрочем, науку страсти можно постичь и без Овидия. Наш журнал для этого и предназначен. Увидите, через год-два нас будет читать вся Россия!

Ольга Леонардовна перевела дух. Она стояла посреди гостиной и торжествующе смотрела сверху вниз на своего нового сотрудника.

– Идите за стол. Берите бумагу и ручку. Сейчас начнем писать. Кстати, какой псевдоним вы себе выбираете?

Самсон замер в нерешительности. Ему внезапно стало так тоскливо! Как он хотел сейчас оказаться рядом со своей пухленькой исчезнувшей женой. Внезапно его озарила надежда: он знает, как устроить так, чтобы Эльза поняла, что ее супруг-освободитель рядом! Если она читает журнал «Флирт»…

– Фамилия Шалопаев слишком игрива, для такой бомбы не подходит, – отрезала госпожа Май. – Думайте быстрее. Ну?

– Может быть, Эльзин?

– Эльзин? Что за глупости? Дурацкое имя, – хозяйка поморщилась. – Вы знаете, какими псевдонимами мы привлекаем читателей? Мой, например, Золотой Карлик. А есть еще Брысь, Шут… Ладно, будете Нарциссом. Согласны?

Самсон не был согласен, но сразу же перечить главному редактору и издателю журнала, в котором ему посчастливилось найти работу и угол, он не решился.

– Итак, сели? Пишите. Времени мало.

– Что писать?

– Я же сказала, фельетон об убийстве извозчика Якова Чиндяйкина на Знаменской площади. С начинкой из роковых страстей. Какие есть идеи?

Самсон вздохнул, закусил губу и втянул голову в плечи.

– Помощник пристава говорил, что террористы-эсеры балуют, – пробубнил он. – Дело скорее политическое. И я ничего не могу придумать…

– «Не могу, не могу», – передразнила его Ольга Леонардовна, – чтобы этих слов, в редакции я больше от вас не слышала. Даже мои менее грамотные сотрудники способны из любого события состряпать романтическую историю. А вы… Поэт… Где ваше воображение? Где полет фантазии? Где проникновение в трансцендентные области духа?

– Да что ж об извозчике писать, – робко выказал сопротивление Самсон, – какой там полет? Может, его и застрелили случайно. С какого бока тут любовь приделать?

Госпожа Май, казалось, не слышала сетований юного сотрудника. Она по-прежнему возвышалась посреди гостиной и терла ладонью правой руки лоб.

– А может, я расскажу историю моей любви? – робко предложил Самсон. – В пристойных тонах, разумеется.

– Да кому интересна скучная история ваших детских переглядываний и пожиманий рук? – – с досадой откликнулась госпожа Май. – Да и ваши провинциальные герои не интересны столичной публике. Труп хотя бы там есть?

– Нет, трупа нету. – Самсон чувствовал себя виноватым.

– Тогда молчите и пишите. Причем быстро и без помарок. Поняли? Задача прессы, дорогой мой, не в том, чтобы рисовать нравы на основе полицейских протоколов, а в том, чтобы проводить в жизнь идеи добра, справедливости и благородства.

– Так точно, – невольно подражая старику Даниле, отозвался Самсон, занося ручку над белым листом бумаги.

Прошла минута, другая, и наконец Ольга Леонардовна заговорила:

– Роковая страсть на святках. Вчера, в последний день святок, петербуржцы стали свидетелями финала роковой трагедии. Ее истоки надо искать в предыдущем царствовании, когда одно очень высокопоставленное лицо, носящее известную всей России фамилию, воспылало страстью к доктору медицины Анне Ф. Тайная связь завершилась рождением двух сыновей – Якова и Авраама. Увы, несчастная мать скончалась в родовых муках, а ее близнецы-сироты были отправлены бесчувственным отцом в Ярославскую губернию. Долго ли, коротко, но мальчики выросли и покинули дом. Жизнь их сложилась по-разному. Авраам добрался до Баку и стал правой рукой крупного нефтедобытчика. Яков же отправился в Америку, разыскивать сокровища Монтесумы. Но ни тот, ни другой не могли забыть простую деревенскую красавицу Акулину, к которой оба пылали роковой юношескою страстью. Оба мечтали вернуться к ней и посвататься. Первым в родную деревню вернулся Яков, блестящий денди на новейшей марке автомобиля «рено». Следом за ним на собственном пароходе «Акулина» приплыл из хвалынского царства Авраам, с сундуком изделий от Фаберже. Но оба несчастных любовника опоздали…

Диктуя, госпожа Май расхаживала по комнате из угла в угол, иногда останавливалась в задумчивости, делала маленький глоток мадеры, затягивалась пахитоской и, сощурив темные глаза, смотрела на Самсона. Тот, высунув от усердия кончик языка, строчил безостановочно. Ольга Леонардовна вздохнула.

– Успеваете?.. Их суженую отец выдал замуж за грязного необразованного мужика, и несчастная Акулина вместе с нелюбимым супругом уехала в столицу, где ее муж занялся извозным промыслом. Деревенские мужики, охваченные яростной завистью к братьям-сиротам, в ночной лихой час подожгли автомобиль и корабль, и царственные юноши едва спаслись от неминуемой смерти. Преодолев немало трудностей, братья добрались до Петербурга. Нищие, ограбленные, возненавидевшие друг друга, соперники поклялись, что убьют пошлого мужа Акулины. И каждый из них считал, что именно ему обещано райское блаженство с прекрасной селянкой.

В горле Самсона что-то булькнуло, недовольная госпожа Май бросила на него строгий взгляд и продолжила с нажимом:

– Да… Именно так… с прекрасной селянкой. Однако Авраам оказался хитрее. Он установил слежку за братом и скоро узнал, что несчастный Яков, желая хотя бы издали любоваться на свою избранницу, нанялся на извозный двор, для чего изменил свою внешность и стал простым извозчиком. Взыграло ретивое в душе Авраама. От одной мысли, что его брат-соперник сумеет склонить бедную Акулину к прелюбодеянию прямо в каретном сарае, выстроенном строительной конторой… – Ольга Леонардовна задумалась. – «Вавилон»… Да, «Вавилон» платит исправно… Итак, после «Вавилон» пишите: Авраам потерял власть над собой и отправился в оружейную лавку Фидлера, на Невском, 32… Они нам тоже приплачивают за рекламу, – добродушно пояснила Ольга Леонардовна, – это писать, естественно, не надо. – Она сосредоточилась, и из ее уст потекли чеканные фразы: – Там он украл револьвер марки «Смит-Вессон», самый убойный револьвер, продающийся за самую небольшую цену, которую можно найти в Петербурге, и в толпе у Николаевского вокзала выстрелил из-за афишной тумбы в загримированного Якова, отягчив свою бедную душу грехом братоубийства… Хотел он броситься сразу же к возлюбленной, порешить и ее законного мужа, но на Дворцовом мосту не стерпел муки душевной и бросился в ледяную прорубь Невы. Ничего не знала об этой трагедии прекрасная Акулина, ибо весь вечер простояла она перед образом Богородицы и молилась о том, чтобы простила ее непорочная дева за ненависть к мужу и за тайные встречи с аполлоноподобным приказчиком из филипповской булочной…

Глава 3

– Я ее убью! Да у меня такие связи с эсерами, что ей несладко придется! Локти будет кусать! Сам, конечно, я рук марать не буду, но в ближайшую пятницу найду того, кто бесплатно уничтожит эту мегеру капитализма, эту кровопийцу, эту экс-плуататоршу!

За стеной буфетной, располагавшейся в начале редакционного коридора, крики неизвестного слышались глухо, но Самсон от них все-таки проснулся. Он вскочил и в ужасе уселся на софе, спинкой примыкавшей к буфету. Уставившись на голубой шелк высокой ширмы, отделявшей его ложе от комнаты, он пытался сообразить, где он, и через минуту-другую вспомнил, что находится в редакционном помещении журнала «Флирт» и отныне здесь будет жить и работать.

Торопливо одевшись, свежеиспеченный журналист выглянул в коридор. Возле топчущегося Данилы размахивал руками мужчина средних лет в бобровой шапке, сдвинутой на затылок так, что бритый череп наполовину обнажился. Влажные губы крикуна побелели от злости.

– Да как она смела, как могла! Вот свежий номер! Я так его ждал! И когда же она успела совершить эту пакость? – надрывался господин, не замечая высунувшегося из-за дверей Самсона. – Сократила две строки! В моем репортаже! На всем старается выгадать, на всем! Только чтоб лишних денег не платить! Так обращаться со своим лучшим автором! Да я нарасхват иду!

– Погодите, господин Мурин, погодите, – урезонивал гостя ничуть не смущенный Данила, – сейчас разберемся. Какие две строки? Где?

Крикун сунул раскрытый журнал в нос старику.

– Вижу, вижу. Чудный материал о враче-акушерке, и фотография хорошая… Но ваш материал весь тут.

– Нет, – возопил автор, – нет! Здесь двух строк не хватает! Это дискриминация! Я давно заметил, что госпожа Май третирует сотрудников-мужчин. Это шовинизм! Я протестую! Я предупреждал ее, что не оставлю ее происки безнаказанными.

– Чего расшумелись, понимаете ли. – Данила грубо всучил автору журнал. – Ступайте вон. Барыня еще почивает. И стажера разбудили.

Только тут господин скандалист заметил в дверях буфетной испуганного Самсона.

– Кто такой? Еще одна жертва?

– Наша новая звезда. Его материал на третьей полосе. Вместе с госпожой Май писал всю ночь. Будет работать под псевдонимом Нарцисс.

– Звезда? – Автор, подталкиваемый Данилой к выходу, недоверчиво скривился. – Да ведь он сосунок! И сразу в этот вертеп?

– Идите, батенька, идите. Не беспокойте барыню, пока вас вовсе не выгнала. Ей и так не нравится, что вы якшаетесь с идейными изданиями да в бульварной прессе подрабатываете. А наш журнал – вне политики. Мы с цензурой хлопот не хотим. Идите, проспитесь, вечером в «Медведе» увидитесь. Там будет банкет, не забыли?

Данила выпроводил пришельца и вернулся к стажеру.

– Слушайте меня, голубчик, и в проигрыше не будете. – Он ласково потрепал Самсона за локоть. – Давайте знакомиться с редакцией. Рядом с буфетной комнатой – умывальная, можете освежиться. А эта дверь слева ведет в две смежные комнаты. В первой, что побольше, сотрудники толкутся, а в маленькой, дальней, – стенографистка-машинистка. Но это по будням. Утром приходит уборщица и убирает грязные стаканы, тарелки, окурки, бумаги. Сегодня выходной. Кабинет госпожи Май вы видели вчера. А в конце коридора – видите? Запертые двери. Они ведут в личные покои госпожи Май. Путь сотрудникам туда закрыт.

Самсон, сопровождаемый словоохотливым Данилой, вошел в отделанную белым кафелем умывальную. Впрочем, у старичка хватило ума оставить стажера на некоторое время в одиночестве, и Самсон смог воспользоваться услугами столичного ватерклозета. Фаянсовая чаша ладьеобразной формы, свисающая с бачка каплевидная ручка на изящной цепочке, наполненное водой, не пропускающее неприятные запахи колено фановой трубы приводили его в умиление, – в столичном ватерклозете только что не благоухали розы. Потом, пока его провожатый рассказывал о порядках в редакции, юноша вымыл лицо и руки над фаянсовой раковиной, забранной в деревянный ящик с резными накладками.

– Сегодня завтракаете с барыней, а потом как она решит, так и будет. Пойдемте.

Данила провел Самсона на хозяйскую половину в уютную, без претензий столовую. Выдержанную в зеленых тонах комнату заливал солнечный свет – было уже далеко за полдень. Госпожа Май сидела за столом.

– Располагайтесь, – предложила она без всякого интереса. – Прошу не стесняться. Завтрак у меня легкий, по английской диете. И вам советую с утра не наедаться, тяжело будет думать.

Самсон оглядел большую гжелевскую миску, наполовину наполненную овсянкой, рядом с миской стояла тарелка с вареными яйцами, еще одна – с беконом, нарезанным тонкими ломтиками, булка, масло, мед. Кофе из начищенного до блеска серебряного кофейника хозяйка налила сама.

– У вас фрак есть? – спросила она. – И вообще, где ваш багаж?

– В общем, багаж у меня весь с собой, – стушевался стажер, – и фрака нет.

– Так я и знала. – Ольга Леонардовна покачала головой. При дневном свете да после ночных тревог и трудов выглядела она, как ни странно, несравненно лучше и моложе, чем вчера. – Надо вас привести в порядок. В таком виде ходить по столице стыдно. Эй, Данила!

Она крикнула, но затем потянулась, выгнувшись назад и влево всем телом, и дернула за шнур, который привел в движение колокольчик на редакционной половине.

Данила споро прибежал и застыл на пороге.

– Данила Корнеич, – велела она, – измерь нашего богатыря. Да позвони в Гостиный двор, сам знаешь кому. Пусть пришлют напрокат одежду. Фрак, рубашку тонкого полотна, ботинки…

Данила скрылся, но ненадолго. Через минуту он появился с портновским метром в руках и принялся ползать у ног вынужденного встать Самсона, что-то бормоча себе под нос.

– А пальтишко, Корнеич, у него так себе?

– Романовская овчинка, золотая моя барынька, – подтвердил старик.

– Тогда и пальто на кенгуру, и шапку пусть пришлют. И счет выставят.

– Прилично набежит, – старик вздохнул, – в копеечку влетит.

– Не твоего ума дело, – заявила Ольга Леонардовна, будто Самсона рядом не было, – мальчик перспективный, отработает. Да и кое-какие идеи насчет него у меня возникли. Так что не прогорим.

– Верю в вашу мудрость, красавица моя, – поклонился Данила и резво побежал выполнять приказание.

Минуту в столовой царило молчание. Пораженный, Самсон механически жевал свежайшую булку, не чувствуя ее вкуса.

– Что же с вами делать? – проговорила госпожа Май. – Вы ведь совсем не знаете столицы и ее людей. Надо вас к кому-нибудь прикрепить… Но к кому? Может, к Мурычу?

– Только не к нему! – воскликнул Самсон. – Я боюсь буйных! Он как Оцеола или Кожаный чулок, того гляди, скальп снимет.

– А откуда вы знаете Мурыча?

– Только что видел, говорил, что сражается с гидрой капитализма.

– Ну это он врет, – госпожа Май усмехнулась, – политическим Геркулесом он у нас является только по пятницам, когда в бульварном листке чушь несет. По вторникам он религиозный мыслитель, в газете «Божья правда» строчит слащавые историйки. А в наш журнал пишет занудные репортажи. Например, о работе акушерок… А зачем он приходил?

– Ругался, что из его репортажа убрали две строки, – Самсон смутился от своего невольного доносительства.

– Дурак он, – с досадой сказала госпожа Май, – плохо строки считает. Да что там такого было, чтобы их на другую полосу переносить? Вы еще не таких скандалистов здесь встретите. Крикуны и истерики. Не берите с них примера. У вас судьба другая. Ну-ка, дайте ладонь…

С застенчивой улыбкой опешивший Самсон протянул госпоже Май руку.

– Так, – она нахмурилась, – вижу… Вижу, что снедает вас роковая страсть… Вы найдете свою судьбу.

– Правда? Я ее найду? – обрадовался юноша, в сознании которого вновь вспыхнул незабываемый образ Эльзы.

– Но не сразу, – охладила его пыл хозяйка. – Придется побегать, потрудиться. Завтра же отправитесь в университет. Мне неучей и без вас хватает.

Самсон убрал руку и залился краской досады. Интуитивно он чувствовал, что об Эльзе рассказывать здесь нельзя.

– А сегодня у нас два важных дела. – Ольга поднялась из-за стола. – Сперва поедем в Дворянское собрание. У вас зрительная память хорошая?

– Хорошая, – пробормотал Самсон, – и всякая другая тоже.

– Отлично. Там я покажу вам известных в столице людей. Если повезет, увидите министров и депутатов. И кого-нибудь из царствующей фамилии. А вечером сотрудники редакции соберутся на банкет в «Медведе». Поняли?

– Понял. – Самсон встал. – Что мне делать?

– Ступайте к Даниле, он вас приведет в порядок. И пусть цирюльника вызовет. У вас бритва есть?

– Есть, – смущенно подтвердил Самсон.

– Усы и бороду надо отрастить, – распорядилась госпожа Май. – С ними вы будете выглядеть взрослее.

– Да я бы рад, – замялся юноша, – но как?

Самсон разыскал Данилу в сотрудницкой Старик поливал цветы, ловко лавируя между письменными столами, венскими стульями, ободранными круглыми табуретами. Всюду топорщились кипы папок, рукописей, брошюр, старых газет. Вдоль стен выстроились деревянные полки с десятками газетных подшивок и шкафы с застекленными, затянутыми зеленой тканью дверцами В свободных простенках висели театральные и концертные афиши. Слева от двери на круглом столике, в соседстве с пачкой бумаги и коробочкой из-под сардин, переполненной папиросными окурками, стоял ореховый скворечник с металлически поблескивающими причиндалами – телефон. У одного из двух окон – большой канцелярский стол, покрытый черным дерматином, около него свалены бесформенные, частично надорванные бумажные тюки.

– Тираж прибыл, – сообщил Данила, – берите, изучайте, я уж Ольге Леонардовне снес.

Самсон погрузился в изучение свежего номера журнала «Флирт». Его размер соответствовал четверти стандартной газетной страницы, а объем не превышал шестидесяти листов. На зеленовато-серой плотной обложке, испещренной цветочными узорами, красовалась полуобнаженная дама с округлыми плечами и шейкой, с голыми ножками. Судя по ее наряду, Самсон решил, что она изображает персонажа из древнегреческой истории, скорее всего – Психею.

– Заезжая звезда Айседора Дункан, – пояснил Данила, распечатывая очередной тюк, – сегодня увидите ее на сцене. Антрепренер прислал билеты в ложу. Но вы открывайте, открывайте, полюбуйтесь на свою первую публикацию!

Самсон пролистал журнал. Сердце его забилось при виде фельетона, подписанного двумя именами – Золотой Карлик и Нарцисс.

– Поздравляю, голубчик. С Крещением вас и с крещением. – Данила хихикнул. – Нравится?

– Неужели это я? – восхитился Самсон. – А откуда взялись фотографии?

– Как откуда? Из запасца. В типографии целая коллекция на все случаи жизни.

Самсон разглядывал снимки. На одном был запечатлен труп пожилого мужчины в цивильной одежде, в расстегнутом пальто, с торчащими из-под брючин ботинками с галошами. Голова незнакомца запрокинута, рот безобразно оскален. На другом изображена панорама скованной льдом реки – Невы, как догадался Самсон. На переднем плане – внушительный мост. На третьей красовался извозчик на козлах, в поддевке с воротником и в круглой шапке. Извозчик получился лучше всего. По боковине экипажа даже просматривалась надпись «Макаровъ».

– Потрясающе! – воскликнул Самсон. – Но мне непонятно только одно: откуда Ольга Леонардовна узнала подробности о преступнике? Неужели она вхожа в круги сыщиков?

– Она всюду вхожа, всюду, – Данила хитро улыбнулся, – а для таких статеек и входить никуда не надо. Талант следует иметь да мастерство, да чутье женское – тогда и открывается существо происходящего.

– А что стало с крестьянами Ярославской губернии? – спросил стажер.

– Это вы и разузнаете, голубчик, – старик похлопал его по плечу, – голову даю на отсечение, с понедельника повалятся письма с просьбой раскрыть тайну происхождения погибших близнецов. Журнал будут рвать друг у друга из рук!

Увлекательную беседу прервал звук электрического звонка, и Данила бросился к дверям. Дальнейшее Самсон воспринимал в каком-то тумане: являлись посыльные из магазинов, и, повинуясь придирчивым просьбам, Самсон раздевался и одевался, примерял фрак, смокинг, сюртук, брюки, рубашки, башмаки, пальто. Затем юноша оказался во власти цирюльника: разбитной хитроглазый молодчик, пританцовывая, жонглируя инструментом, оттопыривая мизинец, нещадно обкорнал светлые кудри юного провинциала, тщательно уложил их на косой пробор и щедро смазал липкой пахучей помадой, отчего волосы сразу заблестели. Нежный пушок на подбородке и верхней губе юноши был снят безжалостной бритвой, после чего цирюльник попытался приладить к розовому лицу клиента накладные усы и бороденку. Однако по цвету накладки не подходили. И цирюльник прикидывал: то ли Самсона покрасить, чтоб цвет его волос совпал с накладками, то ли выкрасить накладки.

Однако юноша резко воспротивился и тому, и другому. С накладной бородой и усами вид его в зеркале получался совсем уж пошлым и глупым. Данила, видимо, жалел новичка, на долю которого выпало столько потрясений, и принял сторону Самсона. Посмеиваясь, старик выразил надежду, что маленькая загвоздка с растительностью на лице будет преодолена со временем.

В промежутке между хлопотами, Данила Корнеевич успел подкормить своего подопечного буженинкой и холодной зайчатиной с хреном и хрустящими солеными огурчиками. Поел Самсон с удовольствием, а вот сделать больше одного глотка обжигающей, разрывающей нутро жидкости бурого цвета, налитой ему Корнеичем в жестяную кружку из заветной бутылочки, вытащенной из заветного же уголка, не смог. Потом, облаченный во фрачную пару, крахмальную рубашку голландского полотна и лаковые ботинки, благоухающий помадой и одеколоном «Рояль-ралле», Самсон вновь оказался на хозяйской половине.

Ольга Леонардовна тоже не теряла времени понапрасну. В гостиной юношу встретила стройная обворожительная женщина в черном газовом платье на малиновом атласном чехле. Лиф и рукава были усеяны обильными блестками. Высокая талия, под самой грудью, заставляла вспомнить дам времен французской Директории. Голову госпожи Май венчала громадная черного бархата шляпа, покрытая массою страусовых перьев малинового цвета в несколько оттенков. Темные волосы спереди немного выпущены. В ушах переливались бриллиантовые серьги. Глаза госпожи Май смеялись. От запаха пряных тонких духов у Самсона перехватило горло.

– Одобряете ли вы мой наряд, милый Самсон? – казалось, изменилось даже звучание голоса госпожи Май, он стал хрипловатым, со странным придыханием.

– О да! – воскликнул восхищенный стажер.

Особенно взволновали его малиновые длинные перчатки, обтягивающие изящные кисти и тонкие запястья Ольги. На мгновение вспыхнул в его памяти далекий образ Эльзы – и тут же померк.

Следом мелькнула шальная мысль: «Если б Ольга не была так высока, если б казалась беззащитной… »

– И вы, мой друг, ослепительны, – госпожа Май отметила преображение подопечного милостивым кивком. – Мы с вами будем великолепной парой.

И действительно, в Дворянском собрании, куда они попали через полчаса, публика на них оборачивалась. Любопытные взгляды преследовали их. Многие кланялись спутнице Самсона, но она отвечала не всем. Запах дорогих духов, сигар, негромкий говор будоражили. В настенных зеркалах фойе Самсон ловил свое и Ольгино отражения и испытывал смешанные чувства. Сам себе он очень нравился. Никогда прежде не было у него столь элегантного наряда, никогда прежде не радовалось тело прикосновению таких тонких ароматных тканей, никогда он не ощущал столь явственно, что достоин лучшей доли… И в то же время нет-нет, да и мелькала в глубине сознания ужасающая мыслишка о стоимости роскошного туалета, о кабале, о долговой яме, в которую он попадет, если не сможет вернуть затраченное Ольге Леонардовне. Его стихи, вчера еще казавшиеся гениальными, проникнутыми яркой любовной страстью, теперь представлялись ему куцыми, слабыми, – да и сколько же заплатят за эти строчки?

Ольга Леонардовна на ходу поясняла ему:

– Вот тот низенький, в пенсне на шнурке – Кони, судебный деятель. А вон Стасов, как всегда что-то вещает своим спутникам. Он критик. А вот та дама, крупная блондинка, – жена Блока. Поэта. И мирискусники все здесь. И Анна Павлова – вот та, с темными волосами. Прима, нынешняя соперница Кшесинской.

В толпе Ольгу Леонардовну и ее эффектного юного спутника отыскал антрепренер. Склонившись в угодливом полупоклоне, он поднес к губам ручку влиятельной дамы, после чего проводил ее в ложу.

– Уверен, дорогая Ольга Леонардовна, – запел он льстиво, бросая короткие изучающие взгляды на скованного Самсона, – все прекрасно, превосходно. Сегодня ожидаем полный аншлаг. И завтра, в консерватории, – тоже. И всю неделю. А уж мы для вас расстараемся, не сомневайтесь. На все концерты билеты присылать будем, не извольте гневаться.

– Я, по правде говоря, не очень люблю, когда на сцене мелькают голые грязные пятки, – капризно скривила губы Ольга Леонардовна, – велите вашим людям чище мыть сцену. Ведь Айседора – подлинное чудо, и страсть как эротична.

– Наши суфлеры говорят, что голые пятки и есть самое эротичное, – антрепренер хихикнул. – Им виднее, они ближе.

– Да? – Ольга выгнула черную изломанную бровь и полуобернулась к спутнику: – Самсончик, не мойте впредь пятки.

Администратор рассмеялся.

– Шутница вы известная, Ольга Леонардовна. Мужские пятки совсем иное. А это ваш новый сотрудник?

– На третьей полосе бомбу видели? – спросила высокомерно Ольга. – Его работа. Я лишь внесла два-три штриха.

– Так вы и есть Нарцисс? – антрепренер всплеснул руками. – Мне следовало самому догадаться! Милостивый государь, вы наш желанный гость всегда! А уж как актрисочки будут рады! В шампанском купаться будете, попомните старика!

– Автор золотой, предупреждаю, – осадила комплименты Ольга.

– Вижу-вижу, и перо золотое, и автор золотой. А то как же, все понятно, – заспешил загладить провинность администратор и, чтобы сменить тему, прошептал, понизив голос, – партер уж заполнен, и хоры тоже. По моим сведениям, дорогая Ольга Леонардовна, великий князь Михаил пожалует…

Глаза юного провинциала разбегались. Ему казалось, что в зале собрались самые красивые женщины мира: перед ним мелькали роскошные туалеты всех мыслимых и немыслимых оттенков с отделкой из гипюра, вышивок, кружев, блесток, торжественно проплывали широкополые шляпы, на которые были истрачены, пожалуй, пуды птичьего пера – цапли, страуса, неведомых тропических птиц. Шляпы затеняли лица столичных прелестниц, придавая им манящую таинственность.

Как бедный деревенский сарай вспоминал он родной казанский храм Мельпомены. Ольга Леонардовна держала в руке маленький бинокль из слоновой кости, но Самсону его не дала, шепнув, что молодому мужчине неприлично слишком пристально изучать дам. Впрочем, Самсон, не обнаружив никого похожего на Эльзу, быстро переключился на изучение столичных мужчин: среди них были ослепительные красавцы, статные, с прекрасной осанкой, с горделивой посадкой головы. Мужчины во фраках преобладали над военными. Военные Самсона особенно привлекали – в них странным образом сочетались сила и грация. Самсон гадал, есть ли в зале адъютанты самого Государя?