Текст книги "Светящийся диск"

Елена Блаватская
Светящийся диск

Мы представляли собой небольшую и хорошо подобранную группу беспечных путешественников. Уже прошла неделя, как мы прибыли из Греции в Константинополь, и с тех пор по четырнадцать благословенных часов в день мы бродили вверх-вниз по крутым холмам Перы, заходя на базары, взбираясь на самый верх минаретов и пробираясь сквозь полчища голодных собак, неизменных хозяев улочек Стамбула. Говорят, что бродячая жизнь заразительна, и ни у какой цивилизации не хватит сил, чтобы разрушить очарование необузданной свободы, стоит ее вкусить хоть раз в жизни. Нельзя уговорить цыгана покинуть его шатер, и даже обыкновенный бродяга находит очарование в своем неудобном и опасном существовании, которое не позволяет ему поселиться в любом постоянном жилище. Таким образом моей главной заботой во время пребывания в Константинополе стала забота уберечь моего спаниэля Ральфа стать жертвой этой заразы и присоединиться к псам-кочевникам, наводняющих улицы. Он был прекрасным товарищем, моим постоянным спутником и любимым другом. Опасаясь потерять его, я постоянно строго следила за его передвижениями; но в течение первых трех дней он вел себя весьма сносно, как хорошо воспитанный четвероногий, и постоянно ходил за мной по пятам. На каждое дерзкое нападение со стороны своих мусульманских собратьев, выражали ли они враждебность или демонстрировали попытки завязать дружбу, он всегда отвечал одним и тем же: поджимал хвост и с выражением скромного достоинства искал защиты под крылышком кого-нибудь из нашей компании.

Так как он продемонстрировал решительное отвращение к скверной компании, я окончательно уверилась в его осмотрительности и вечером третьего дня заметно ослабила бдительность. Однако эта беспечность с моей стороны вскоре была наказана, и я горячо пожалела о чрезмерном доверии. В один момент отсутствия бдительности он услышал глас какой-то четвероногой сирены, и последнее, что я увидела, было кончиком его косматого хвоста, исчезающего за углом грязной, извилистой улочки.

Преисполненная величайшим раздражением, я провела остаток дня в тщетных поисках моего бессловесного компаньона, обещая за него награду двадцать, тридцать, а потом и сорок франков. И тотчас же множество бродяг мальтийцев начали постоянные поиски, и к вечеру к нашей гостинице явилось целое полчище людей, которые волочили за собой более или менее шелудивых дворняг и пытались убедить меня, что это именно мой пес. Чем сильнее я отвергала их, тем торжественнее они настаивали на этом, а один даже встал на колени и, ударяя себя в грудь с проржавевшим образом Святой Девы, торжественно поклялся, что сама Богородица любезно указала ему на нужную собаку. Вокруг поднялась такая суматоха, что все выглядело так, словно исчезновение Ральфа повлекло за собой народные волнения, и в конце концов наш хозяин послал за парочкой кавассов из ближайшего полицейского участка, и это полчище двуногих и четвероногих вскоре было разогнано превосходящими силами. Я начинала убеждаться, что больше никогда не увижу своего пса, и уже впала в глубочайшее уныние, когда гостиничный портье, полупочтенный старый разбойник, проведший, судя по его внешности, не меньше шести лет на каторжных работах, бодро заверил меня, что горевать бессмысленно, поскольку мой спаниель, безусловно, уже мертв и сейчас уже сожран, ибо турецкие собаки просто обожают некоторых своих английских собратьев.

Этот разговор имел место на улице возле входа в гостиницу, и я было отказалась от своих поисков, по крайней мере, этой ночью, когда некая старая греческая дама, фанариотка, заслышавшая шум на лестнице около двери, подошла к нашей безутешной компании и предложила мисс Х***, одной из наших спутниц обратиться к дервишам, чтобы узнать, какая участь постигла Ральфа.

– Да что могут знать дервиши о моей собаке? – спросила я, будучи отнюдь не настроена на шутку, которой мне показалось это необычное предложение.

– Этим святым людям известно все, кириа (мадам), – несколько загадочным тоном ответила старуха. – На прошлой недели у меня украли новую атласную мантилью, которую сын привез мне из Бруссы и, как видите, я получила ее обратно, и теперь она закрывает мне спину.

– В самом деле? Тогда, по всей видимости, эти святые люди также оказались способны превратить вашу новую мантилью в старую, – произнес один из сопровождающих нас джентльменов, показывая на огромную дырку на спине, неуклюже заколотую булавками.

– А это как раз самая удивительная часть всей истории, – ровно ответила фанариотка без всякого смущения. – Они показали мне в сияющем круге городской квартал, дом, и даже комнату, в которой жил еврей, укравший мою мантилью и собирающийся разрезать ее на кусочки. Нам с сыном едва хватило времени, чтобы добежать до квартала Калинджикоулосека и спасти мою собственность. Мы застали вора как раз в этот момент и оба узнали в нем человека, показанного нам дервишами в магическом свете. Он признался в воровстве, и теперь находится в тюрьме.

Хотя никто из нас совсем не понимал, что означал магический свет и сияющий круг, и все мы были совершенно озадачены ее рассказом о божественной силе «святых людей», мы всё же отчасти ощутили удовлетворение от ее манеры рассказа и решили, что эта история не совсем вымышленная, и поскольку, как бы то ни было, она получила свою вещь обратно при помощи дервишей, мы решили на следующее утро отправиться туда и проведать сами, смогут ли они нам помочь.

Монотонный крик муэдзинов с высоты минаретов объявил о полудне, когда мы, спустившись с холмов Перы к порту Галата, с трудом протиснулись через неприглядные толпы людей, наводнивших торговый квартал города. Перед тем, как добраться до доков, мы наполовину оглохли от пронзительных криков, режущих слух воплей и вавилонского смешения языков. В этой части города бесполезно руководствоваться номерами домов или названиями улиц. Расположение любого желаемого места отыскивалось только по его близости к каким-то бросающимся в глаза строениям, например: мечети, бани или европейского магазина; а что касалось остальных зданий, то тут приходилось довериться Аллаху и его пророку.

Поэтому мы с огромными трудностями наконец обнаружили лавку британского поставщика корабельных принадлежностей, позади которой располагалось место нашего назначения. Наш гостиничный проводник знал о жилище дервишей не больше нас, но в конце концов маленький грек, облаченный в примитивный халат, согласился за скромный бакшиш проводить нас к плясунам.

Когда мы добрались до места, то очутились в просторном мрачном помещении, смахивающем на заброшенную конюшню. Оно было длинным и узким, а пол покрыт толстым слоем песка, как в школе верховой езды. Свет пробивался туда сквозь маленькие оконца, расположенные на одинаковой высоте от пола. Дервиши закончили свои утренние представления и, очевидно, отдыхали от изнуряющих трудов своих. Они выглядели совершенно отрешенными; некоторые лежали по углам, другие сидели на корточках, бессмысленно уставясь в пространство, как нам потом объяснили, медитируя о своем невидимом божестве. Казалось, они ничего не видели и не слышали, ибо никто не отвечал на наши вопросы до тех пор, пока из темного угла не появилась гигантская фигура в высокой шапке, отчего нам показалось, что в этом человеке по меньшей мере семь футов росту. Сообщив нам, что он их предводитель, гигант объяснил, что святых собратьев, по обычаю получающих указания о дополнительных церемониях от самого Аллаха, ни в коем случае нельзя беспокоить. Но когда наш переводчик объяснил ему цель нашего посещения, которое касалось лишь его одного, поскольку он являлся единственным хранителем «божественного жезла», его возражения тотчас же испарились, и он протянул руку за пожертвованиями. Вознагражденный, он вскользь упомянул о том, что только двое из нашей компании могут быть приняты одновременно, чтобы довериться будущему, и двинулся вперед, ведя за собой мисс Х*** и меня.

Мы пошли за ним и вскоре очутились в некоем подобии прохода, наполовину находящегося под землей. Затем он провел нас к подножию высокой лестницы, ведущей в помещении, находящееся под самой крышей. Мы взобрались наверх за нашим проводником и наконец очутились на небольшом отвратительного вида чердаке с голыми стенами и полностью лишенном мебели. На полу лежал толстый слой пыли, а со стен беспорядочно свисали бесконечные гирлянды паутины. В углу мы увидели нечто, что я поначалу ошибочно приняла за груду старого тряпья; но вскоре эта куча зашевелилась и поползла к нашим ногам, приближаясь к центру помещения, после чего остановилась перед нами. Это оказалось самого необычайного вида создание, которое я когда-либо видела. Оно было женского пола, однако невозможно было определить, женщина это или ребенок. Это была омерзительная карлица с огромной головой, гренадерскими плечами и соответствующей талией; и все это держалось на коротких, уродливых паукообразных ножках, которые, казалось, неспособны справиться с задачей выдержать вес этого чудовищного тела. Она имела насмешливое выражение лица, как у сатира, и это лицо было разукрашено буквами и знаками из Корана, нанесенными ярко желтой краской. На лбу виднелся кроваво-красный полумесяц; а голову венчал пыльный колпак или феска; ее ноги были обряжены в просторные турецкие шаровары, а тело завернуто в грязный белый муслин, едва скрывающий ее чудовищные уродства. Это создание скорее лежало, нежели сидело на середине пола, а когда она всем своим весом опустилась на рахитичные ножки, то вверх поднялось огромное облако пыли, отчего мы закашлялись и зачихали. Это была знаменитая Татмос, известная как оракул Дамаска!

Не теряя времени на пустые разговоры, дервиш взял кусок мела и нарисовал вокруг этой девушки круг примерно шести футов в диаметре. Затем он вышел за дверь и принес двенадцать маленьких медных ламп, которые наполнил какой-то темной жидкостью из бутылочки, что снял со своей груди. Потом он симметрично расположил лампы по окружности магического круга. Затем выломал щепку из полуразвалившейся двери, уже носившей на себе многочисленные следы подобного обращения, и, держа ее между большим и указательным пальцем, начал дуть на нее с постоянными интервалами, бормоча при этом странные, даже жуткие заклинания, пока на ней внезапно не появилась искра, хотя ничего для разжигания у него не было. Спустя несколько мгновений щепка загорелась, как сухая спичка. Тогда дервиш при помощи этого самозародившегося пламени зажег двенадцать ламп.

Во время этого процесса Татмос, сидевшая до сих пор спокойно, внезапно скинула со своих обнаженных ног желтые тапочки и швырнула их в угол, продемонстрировав нам в качестве дополнительного украшения шестой палец на каждой своей уродливой ноге. Теперь дервиш вступил в очерченный им круг, и, схватив карлицу за лодыжки, оторвал ее от пола, словно поднял мешок с кукурузой. Он оторвал ее от пола, а потом, отступив на шаг назад, опустил ее голову вниз. Она затрясла головой так, будто высыпали содержимое мешка, и движения ее были легкими и регулярными. Затем он стал раскачивать ее то вперед, то назад, как маятник, пока не достиг необходимого момента, и тут, когда она отставила одну ногу в сторону, он обеими руками ухватился за вторую и с необыкновенным усилием закружил ее в воздухе, как будто она была индийской булавой.

Моя спутница в ужасе отошла в самый дальний угол мансарды. А дервиш все продолжал кружить свою живую тяжесть, она же оставалась совершенно равнодушной к этому. Он закружил ее еще быстрее до тех пор, пока мы едва могли уловить взглядом кружащееся тело. Наверное, это длилось две или три минуты, пока он постепенно не замедлил движение и в конце концов остановился. А спустя мгновение он опустил девушку так, что она оказалась на коленях в самом центре освещенного лампами круга. Таков был способ погружения в гипнотическое состояние на Востоке, практикуемый дервишами.

И тут карлица, совершенно не замечая окружающих ее предметов, впала в глубокий транс. Ее голова и челюсть безвольно упали на грудь, глаза пристально уставились в одну точку, а вся ее внешность стала намного чудовищнее, нежели прежде. Тогда дервиш осторожно закрыл ставни на единственном окошке, и мы очутились бы в кромешной тьме, если бы не крошечное отверстие, через которое пробивался яркий луч солнца, освещающий затемненную комнату вместе с девушкой. Дервиш взял ее за голову и расположил ее так, что луч упал ей прямо на головной убор, после чего, сделав знак, чтобы мы молчали, он сложил руки на груди и, сосредоточив взгляд на освещенном месте, застыл, как каменный идол. Я тоже вперилась в это место, размышляя, что же будет дальше и как эта странная церемония поможет мне отыскать Ральфа.

Постепенно яркое пятно, как будто напитанное солнечным лучом, сконцентрировалось во всем своем великолепии в одной точке, приняв форму сверкающей звезды, посылая во все стороны лучи, как из фокуса.

Потом случился весьма любопытный оптический эффект: помещение, которое до этого было лишь частично освещено солнечным лучом, становилось темнее и темнее, в то время как звезда увеличивалась в своем сиянии, и так продолжалось до тех пор, пока нас не охватила египетская тьма. Звезда мигала, трепетала и изменялась, сперва в медленном вращательном движении, становящемся все быстрее и быстрее, с каждым оборотом ее диаметр увеличивался, и наконец мы увидели сверкающий диск. Мы больше не смотрели на карлицу, которая, казалось, растворялась в своем свечении. Постепенно достигнув наивысшей скорости, подобно тому, как это сделала девушка, когда ее вертел дервиш, движение стало замедляться и наконец превратилось в еле заметную вибрацию, очень похожую на отблеск лунного света на покрывшейся рябью воде. Потом свет на какое-то мгновение замерцал, испустил несколько завершающих вспышек и, приняв вид плотного зрачкоподобного огромного опала, остался недвижимым. Теперь диск излучал свет, похожий на лунный, мягкий и серебристый, но вместо того, чтобы освещать чердак, он, казалось, только усиливал тьму. Очертания круга были не расплывчатыми, а, напротив, резко выделялись в темноте, подобно серебристому полю.

Теперь, когда все было готово, дервиш, не промолвив ни слова и не сводя взгляда с диска, вытянул руку и, схватив меня, подтащил к себе и указал на светящееся поле. Глядя на указанное место, мы заметили, как на нем появились довольно крупные пятна, как на луне. Постепенно они сформировались в очень рельефные фигуры, которые стали окрашиваться в свои естественные цвета. Они не были похожими ни на фотографии, ни на гравюры; и меньше всего походили на образы, отраженные в зеркале, однако диск очень напоминал камею, и фигуры поднимались над его поверхностью, а затем наполнялись жизнью и движением. К моему изумлению и ужасу моей подруги, мы узнали мост, ведущий из Галаты в Стамбул, перекинутый через Золотой Рог, из нового города в старый. По нему туда и обратно сновали люди, синие воды Босфора бороздили пароходы и юркие каики. Мы видели отражающиеся в воде множество разноцветных зданий, вилл и дворцов; и вся эта картина озарялась полуденным солнцем. Она проходила перед нами, как панорама, но производимое ею впечатление было настолько ярко и живо, что мы стояли, не двигаясь, и не в силах произнести хотя бы слово. Повсюду кипела жизнь, движение, суматоха, но ни один звук не нарушал гнетущей тишины. Все было бесшумно, как сон. Это была картина-призрак. Улица за улицей, квартал за кварталом проплывали друг за другом; вот и базар, а вот его узкие, крытые коридоры, крохотные лавки по обеим их сторонам, кофейни с бодрыми турками, курящими благовонный табак; и когда они проскользали мимо нас, или мы – мимо них, один из курильщиков опрокинул наргиле и кофе прямо на другого, и тотчас же мы изумленно ощутили поток беззвучных ругательств. Так мы путешествовали вместе с изображением до тех пор, пока не подошли к крупному зданию, в котором я узнала дворец министра финансов. И в канаве позади здания, неподалеку от мечети, лежал в грязной луже в своей шелковой и испачканной попоне мой бедняга Ральф! Тяжело вздыхая и вытянув лапы, словно от жуткой усталости: казалось, что он при смерти; а рядом с ним собрались несколько жалких дворняг, которые лежали, греясь на солнышке, и изредка лаяли на мух!

Я увидела все, что хотела, хотя я не могла рассказать дервишу о собаке, и к тому же в эти мгновения меня больше охватывало любопытство, нежели какая-либо удачная мысль. Мне не терпелось немедленно уйти отсюда и вызволить из беды Ральфа, но поскольку моя спутница умоляла меня немного задержаться, я с явной неохотой согласилась. Наконец, сцена поблекла, и мисс Х*** в свою очередь заняла место рядом с дервишем.

– Я буду думать о нем, – прошептала она мне на ухо страстным голосом, которым, как правило, говорят о том, кого боготворят.

Появилась длинная полоска песка и синее море с белыми волнами, пляшущими на солнце. Затем мы увидели огромный пароход, плывущий вдоль далекого заброшенного берега, оставляя за собою молочно-белый след. На палубе вовсю кипит жизнь, все мужчины чем-то заняты; из кубрика вышел кок в белой шапочке и переднике; прохаживаются офицеры в форме, пассажиры собрались на юте, они отдыхают, флиртуют или читают. И тут появился молодой мужчина, которого мы обе узнали. Он вышел вперед и перегнулся через гакаборт. Это был он.

Мисс Х*** вздохнула, зарделась и улыбнулась, после чего снова сосредоточилась на своих мыслях. Изображение парохода исчезло; магическая луна еще несколько минут оставалась чистой. Но вот новые пятна появились на ее светящемся лике, и мы увидели, как откуда-то из глубины медленно выплывает библиотека с зелеными коврами и обоями и с книжными полками по всем четырем стенам. В кресле за столом под свисающей с потолка лампой сидел пожилой джентльмен и что-то писал. Его седые волосы были откинуты со лба назад, а вся его внешность и выражение свежевыбритого лица говорили о доброте.

Дервиш сделал быстрое движение, призывая к тишине; и вот свет на диске дрожит, но все-таки продолжает ровно светиться, и снова, во второй раз, его поверхность оказывается пуста.

Теперь мы возвращаемся в Константинополь, и из кристально чистых глубин поля показываются наши апартаменты в гостинице. Мы видим наши бумаги и книги на бюро, в углу висит шляпа для путешествий моей подруги, ее ленты свисают на стекло, а на постели лежит платье, которое она сменила перед началом нашей экспедиции. Ни одной подробности не упущено, поэтому сходство полнейшее; и, словно в доказательство этому мы не видим в своем воображении ничего необычайного. На туалетном столике лежат два нераспечатанных письма, подпись на которых моя подруга отчетливо узнала. Эти письма от ее дорогих родственников, о которых она ожидала услышать еще по приезду в Афины, но там ее постигло разочарование. Сцена постепенно стала блекнуть, и вот мы увидели комнату ее брата, и его самого, лежащего в ленивой позе; затем увидели слугу, моющему ему голову, и к нашему ужасу заметили капающую кровь. Когда мы уезжали, то оставили мальчика совершенно здоровым, но это было за час до нашего ухода. При виде этого зрелища моя спутница издала тревожный крик и, схватив меня за руку, потащила к двери. Мы присоединились к нашему проводнику и друзьям, оставшимся в том длинном помещении и поспешили в гостиницу.

Юный Х*** упал с лестнице и довольно сильно порезал себе лоб; в нашей комнате на туалетном столике оказались два письма, доставленные в наше отсутствие. Наняв экипаж, я немедленно отправилась к дворцу министру финансов, и отпустив проводника, поспешно добралась до канавы, которую впервые увидела на светящемся диске! Прямо посреди лужи, всклокоченный, полуголодный, но все-таки живой, лежал мой красавец спаниель Ральф, а рядом с ним шелудивые дворняги, равнодушно порыкивая на мух.