Текст книги "Zoom. Карантинная история"

Она ругала Марину Петровну за то, что та допустила всех желающих выпускников до экзамена по биологии. Даже тех, кто на пробниках набирает балл ниже среднего.

– Но как же я могу им запретить? – возражала Марина Петровна. – Они же готовятся, у них же планы…

– У них планы, а у нас показатели! – настаивала завуч. – Низкие, ниже, чем в области! Готовятся, говорите? Разве так надо готовиться? Да что это за врачи будущие, с такими баллами!

– Они же не только в мед собираются. На психологов… – И психологи такие же! – отрезала завуч. – В общем, Марина Петровна, делайте что хотите, убеждайте, запугивайте, гипнотизируйте, но чтобы в списке на экзамен я этих неудачников не видела!

Женя изо всех сил делала вид, что ничего не слышит.

А Марина Петровна отошла к окну и украдкой смахивала слёзы.

Ничего она никому запрещать не будет, это ясно. И одиннадцатый класс отстоит, даже с их низкими показателями. И ничего она не слабая. Просто вот… теряется перед грубостью.

Женя её понимает.

Это шутка какая-то. Такого не бывает. Они же не в книге и не в кино!

Жене холодно, она тянет на себя покрывало, набрасывает на плечи как придётся.

В центральной больнице какой-то сумасшедший в ярости ударил по аварийному щиту с электропроводкой и обесточил часть больницы. Электричество быстро восстановили, психа обезвредили, но что-то там произошло с системой. В результате вся медицинская техника сбоила, в том числе жизненно важные сейчас аппараты ИВЛ. А ещё оказались заблокированными двери герметичных боксов. И коридора тоже.

Четвёртый этаж. Мамина пульмонология.

Женя столько раз бывала у мамы на работе! Но теперь больница кажется ей каким-то страшным местом, эпицентром техноапокалипсиса. Женя отгоняет фантастические видения, старается мыслить по-взрослому. И ей представляется, как люди, запертые в коробке, страдают от нехватки воздуха, от жажды и тесноты, криками сводят друг друга с ума. А вдруг там не только двери заклинило, а ещё и приборы под напряжением, и кто-то неосторожно касается, скажем, дверной ручки…

Нет, так ещё страшнее!

И вдруг её словно молотом бьёт.

Сообщение!

Она представляет, как мама берёт телефон, отходит в сторону, чтобы прослушать голосовое без помех, подносит телефон к уху…

Нет, то, что она услышит, ну никак не годится в качестве слов поддержки!

Женя лихорадочно листает ленту… Не прочитано ещё!

На секунду она замирает. С горечью думает о том, что красиво и решительно повернуться спиной к судьбе не получилось. Судьба придавила её лапой и выпустила когти, демонстрируя, что Женя – пленница, заложница. Таким, как она, нельзя бунтовать. Мир держится на таких, как она.

Несправедливый, прямо скажем, мир.

Женя, по обыкновению, закусывает большой палец – и бьёт пальцами по экрану.

Вы хотите удалить данное сообщение?

Ок.

Ок второй раз.

Женя успевает заметить: что-то не так. Но пальцы оказываются быстрее, и, только когда злосчастное голосовое уничтожено, до неё доходит, что именно.

Удалить для всех?

Проклятая привычка чистить чат! У неё на автомате стоит команда просто «Удалить».

Женя скулит и сползает по стенке.

Она не боялась ночевать одна во время маминых дежурств. Зато не могла заставить себя в одиночку прийти в школьный буфет и купить какой-нибудь пирожок или бутылку воды.

Однажды она почти час простояла в холле маминой больницы, подглядывая за теми, кто подходил к кофемашине, потому что очень хотела купить себе кофе, но не знала, как работает аппарат.

Потом наконец решилась, подошла. И у неё, может быть, всё бы получилось. Но прямо за её плечом пристроился какой-то парень, который тоже, видимо, соскучился по кофе.

Парень был смешной, кудрявый и ушастенький, одет в белый халат с криво висящим бейджиком. Интерн, кажется. Он беспрерывно зевал. Поймал Женин взгляд, улыбнулся. Так хорошо, приветливо, без всякой насмешки.

А Женя занервничала, отвернулась, потянула из стопки стаканчик, вытянула сразу три.

– Помочь? – спросил парень.

Женя затрясла головой, устроила стаканчик в нужное место, ткнула в какую-то кнопку, забыла закинуть монетку, закинула монетку…

Дальше она помнила плохо. Кажется, все три стаканчика покатились по полу, дымящаяся карамельная струя полилась мимо, а Женя рухнула на пол прямо возле ненавистного аппарата.

Смешной интерн перепугался. Он больше не улыбался и не зевал. Опустился на колени рядом и что-то кричал, и ещё подбегали люди и тоже что-то кричали, Женя не разбирала.

А потом она сидела рядом с мамой, и мама обнимала её за плечи и укачивала как маленькую. Пахло ванилью и лекарством. Ванилью – от стаканчика с горячим шоколадом, мама держала его в руках и время от времени давала Жене отхлебнуть.

– Ты просто устала. Бывает, – повторяла она.

Шоколад остыл и был невкусным, но кофе вреден девочке Жениного возраста, да ещё такой легковозбудимой.

– Что делать, бельчонок, привыкай. Всё достаётся тяжким трудом. Только так. Ты ведь не хочешь стать такой, как наша Мила?

Женя глотала отвратно-тёплый шоколад. У неё не было сил сказать, что она, может быть, как раз этого и хочет.

Быть как Мила.

Мила – Женина тётка, младшая мамина сестра.

Когда-то она тоже поступила в медицинский институт. И даже проучилась там полтора года. А потом заскучала, заявила: «Это не моё!» – и забрала документы накануне сессии.

Фразочка Милы. Она повторяла её в решающие моменты своей бурной и непутёвой жизни.

– Это не моё! – произнесла она, покидая тёплое кресло референта одной солидной фирмы, куда её устроила подруга.

– Это не моё! – сказала как отрезала, уходя от мужа с чемоданом в одной руке и хнычущим свёртком – в другой. – Он зануда, – объяснила она, сидя на кухне у сестры.

Она ела абрикосовое варенье столовой ложкой, кормила грудью пятимесячную дочь Елизавету и абсолютно не чувствовала себя виноватой.

– Тебе ребёнка растить! Одной! – выговаривала Женина мама.

– Ты же растишь, – Мила облизала ложку и улыбнулась. – Тоже без мужа. И ничего.

– Это другое! – возразила мама. – Я не смогла жить рядом с ленивым и безвольным человеком. А ты?

Мила осторожно переложила засопевшую дочку на другой локоть. Застегнула блузку.

– По сравнению с тобой все ленивые и безвольные, – заметила она.

С тех пор её дочь Лизка выросла. Мила зарабатывала изготовлением тортов на заказ. Получалось здорово, но не то чтобы очень доходно.

Мама вроде бы махнула рукой на убогую сестру – пусть живёт как хочет! Но время от времени принималась её ругать. Или приводила Жене как дурной пример.

Но Женя не проникалась. Втайне она завидовала всему, что мама считала непростительно легкомысленным. Тому, что Мила способна, например, предложить Лизке прогулять школу – потому что «погода хорошая» и «пятый класс – не выпускной». Тому, что она может уволиться из своей кондитерской и мотануть на всё лето в какой-нибудь Кисловодск. Что в любой момент способна сказать «Это не моё» и решительно повернуть свою жизнь в другую сторону.

Наплакавшись, Женя подходит к окну.

Снаружи темнеет. Она провожает взглядом тонкие облачка, тающие над крышами многоэтажек. Звонит Миле (с тем же успехом), думает, что надо бы извиниться перед Брониславой, решает, что пока обойдётся, и отправляется к последним новостям.

Теперь все говорят – крайним. Женю это раздражает. «Крайний герой». «Крайний из могикан», ага! Но сейчас она и сама боится слова «последний». Даже когда оно звучит только в голове.

Сердце стучит так, что хочется достать его, сжать руками и утихомирить.

Человека, раскурочившего проводку, отпустили на поруки родственников. Он оказался не таким уж психом. Просто неделю провёл в больничных коридорах, почти не спал, ждал, когда жену переведут из реанимации в общую палату.

И не дождался. Вирус косит не только пожилых.

Вообще-то псих, конечно. При чём здесь остальные? Ни врачи, ни другие больные не виноваты. Каждый день кто-то умирает, кто-то выздоравливает.

Но Женя почему-то не осуждает этого человека. Злится на него, но не осуждает, нет.

В комнате уже совсем темно. Только экран ноутбука светится. Как портал.

Стук в дверь отзывается грохотом лавины. Женя вскакивает с места и мчится в коридор, но перед самой дверью замирает.

Стук повторяется снова, на этот раз из-за двери подают голос:

– Открывай, чудище!

Женя бросается навстречу Миле так стремительно, что не даёт войти, и обе стоят на пороге: Мила – растопырив руки и придерживая дверь, Женя – уткнувшись ей в плечо.

– Ну хватит уже. Чего ты! – Мила отрывает Женю от себя, и они наконец ступают из тёмного подъезда в квартиру.

– Ты почему не перезвонила? – набрасывается на тётку Женя.

– Телефон сдох, – отзывается Мила уже из кухни, где гремит кастрюлями и что-то роняет на пол. – Есть что-нибудь глотнуть? В горле пересохло. И засвети уже фонарик какой-нибудь, сколько можно в темноте.

Женя щёлкает выключателем. Кухню заливает светом.

– Опа! – Мила зажмуривается. – А я думала, здесь тоже электричество отключили.

– Здесь не отключили, – произносит Женя.

Они смотрят друг на друга и думают об одном и том же.

Мила не выдерживает.

– Идём! – командует она.

– Куда?

– В больницу, конечно!

– Что мы там будем делать?

– Не знаю. Что-нибудь. Двигаться легче, чем ждать. Женя всхлипывает.

– Это из-за меня…

И вываливает на Милу сразу всё: про банку кофе и орехи, про Брониславу, про Марину Петровну, про то, что не хочет поступать в медицинский, но чего именно хочет, сказать не может.

Про сообщение и неудачную попытку его удалить тоже рассказывает.

– Вот балда! – вздыхает Мила.

Она намешивает в кувшине воду с вареньем – ни сока, ни компота в доме нет, а чай греть долго и лень. Наливает себе в стакан, кивает Жене:

– Будешь?

Женя качает головой. Наблюдает, как в прозрачном кувшине мечутся по кругу ягоды смородины.

Потом они вместе шарят по новостям. Жертв пока нет. Профессионалы устраняют последствия. Вот список врачей, что оказались в блокаде. Мамы среди них нет.

– Уже хорошо, – говорит Мила.

Женя закусывает палец. Теперь, когда она перестала бояться за маму, её волнует другое. Мила легонько шлёпает её по руке – тут она солидарна с сестрой-медиком, которой тоже не нравится эта Женина привычка.

– То есть ты бы хотела, чтобы мать этого не слышала, так?

Мила не успокаивает, ничего. Просто уточняет.

Ну конечно, Женя хотела бы! Она бы с радостью вернула всё назад. Она бы даже перед Брониславой повинилась. И стала бы опять покорно ходить на занятия.

Мила отрывисто кивает. И не смотрит на Женю. Она, кажется, чем-то недовольна.

– Идём, – повторяет Мила. – Матери всё равно сейчас не до звонков. Заберём её аппарат и сотрём лишнее. Если ты уверена, что оно лишнее, конечно.

Последние слова она произносит вполголоса.

Женя вытирает слёзы и кивает.

– Ты не врач, – однажды сказала Мила. – Ты слишком близко к сердцу принимаешь мировую боль. Она не врач, – сообщила тётя и вошедшей маме, указывая пальцем на Женю.

Ну какая мировая боль? Они смотрели «Эру Альтрона», и Женя расплакалась, когда убили Пьетро.

– Это пройдёт, – сухо сказала мама. – Ко всему привыкают.

– Нет, ты не врач, – повторила Мила.

Это было уже позднее, во время пандемии.

Мама пришла с работы усталая. Повесила пальто на вешалку. Пальто упало, а у мамы не хватило сил даже на то, чтобы его поднять. Она велела Жене это сделать. Женя рванулась было…

Пальто лежало на полу такое… Как будто живое. Как будто тоже обессиленное. И перчатки валялись тут же – две усталые бабочки.

Женя сфотографировала всё это, а потом прибралась, конечно.

#КонецРабочегоДня #будни_врача #КогдаМамаВрач.

Потом фотка обросла другими тегами. Её перепостили много раз.

Женя этого не ожидала, она даже испугалась. Можно ваять арты под чужими именами, но когда такой резонанс получает твой собственный пост! Она очень боялась, что мама узнает. А маме, к счастью, было не до того.

Но Мила не мама.

Она долго смотрела на фотографию, вообще-то уже превратившуюся в общее достояние. Вот тогда она убеждённо повторила, что Женя вряд ли будет врачом.

А потом у Жени был день рождения, и Мила подарила ей крутой фотоаппарат.

Мама цокнула языком.

– Половину зарплаты угрохала на эту штуку. Зачем?

Мила пожала плечами. Вообще-то не половину, а гораздо больше.

– Мила, это же страшно дорого! – прошептала Женя.

В этот момент она говорила чужим голосом и чужими словами. На самом деле фотик ей очень нравился, не терпелось поскорее взять его в руки.

– Может, просто спасибо скажешь? – рассердилась Мила.

Сейчас у Жени нет этого фотоаппарата. Мама всё-таки узнала, что Мила взяла его в кредит, и заставила Женю вернуть подарок.

Они поругались.

Потом помирились, конечно. Но Жене кажется, что Мила до сих пор сердится.

Не на маму.

На неё.

Улица бьёт по глазам вспышками дворовых фонарей.

Улица странно безмолвна. Ни смеха, ни окриков. Людей мало. Машин и то больше. Все они сосредоточенно смотрят вперёд светящимися глазами и очень быстро едут. Спешат.

Навстречу идут девушка с парнем, тоже молчаливые, оба в чёрных масках, так что в темноте их лица проплывают мимо жутковатыми белыми пятнами.

Женя поневоле ощущает себя героиней комикса. Лучше думать об увлекательном, чем о страшном.

Да, она героиня. У неё миссия. Добраться до ключевого артефакта (мамин смартфон) и аннулировать смертельную программу (голосовое сообщение).

Она идёт по вымершему Вест-Гангу и держит за руку невидимого Гермеса. Зеленоглазый чертёнок всё ещё думает, что он свободен. Хотя давно говорит чужим языком.

Вот и Женя – она ведь тоже постоянно скрывает то, что думает на самом деле. Не из-за какой-то там Твари, а потому что собственные мысли кажутся ей неправильными.

Женя придвигается к Миле поближе. Но Мила смотрит вперёд. Лицо её кажется Жене серьёзным, даже печальным.

Но возле больницы людей много.

В основном у входа. Временами из дверей кто-нибудь вы ходит – служащий, не посетитель – и громко просит соблюдать дистанцию и надеть маски правильно – то есть закрыть всю нижнюю половину лица, а не только подбородок.

Народ послушно расступается, но через минуту дистанция сокращается снова.

– Жди! Я сейчас.

Мила ныряет в толпу, оставив Женю стоять в сторонке под клёнами. Женя со своего места видит, как та взбегает по ступенькам, долго стучит в дверь, как выходит охранник и они долго беседуют.

Как ни странно, именно здесь Женю настигает ощущение, что всё хорошо, всё как прежде. Здесь и звуки живут – нормальный человеческий гомон, разноголосый и невнятный.

– Не пустили, заразы! – Мила появляется и заставляет вспомнить, что нет, ситуация ненормальная. Даже более ненормальная, чем всегда. – Но мне шепнули, что можно подойти к боковому входу…

Мила трещит на бегу, слова из-за маски звучат непонятно, Женя скорее догадывается, чем слышит. Про боковой вход она и сама могла бы рассказать – в мирное время в основном им и пользовалась.

Они не одни оказываются такими умными. У бокового входа народу тоже стоит порядком. Здесь никто не просит соблюдать дистанцию. Здесь дверь вообще не открывается.

– Вот блин! – недовольно произносит Мила.

Женя дёргает её за рукав.

Чуть в стороне, на свободной от клёнов площадке, какой-то парень крутит пои. Он одет в синий комбинезон, пол-лица закрывает маска с нарисованной улыбкой, на затылке подпрыгивает светлый хвостик. Но главное – пои, конечно!

Женя, загипнотизированная, движется к группе людей, которые любуются неожиданным фаер-шоу.

Фигуры, нарисованные огнём, живут своей жизнью, пусть всего несколько секунд. Но они кажутся более настоящими, чем окружившие их человеческие тени.

Парень останавливает шоу. Ему хлопают.

– Браво! – кричит Мила.

Парень оборачивается в их сторону, сияя улыбкой. Женя тоже улыбается, но тут же спохватывается, что улыбка нарисованная. И, конечно, смущается.

Но глаза у парня всё равно смеются.

– Как это вы так?

Мила. Вот кого ничем не смутить!

– Не увидела бы – не подумала, что можно так красиво размахивать какими-то вертушками с пламенем.

Женя готова сквозь землю провалиться. Мила городит какие-то очевидности-банальности, в ответ на которые настоящий мастер должен бы отвернуться.

Но мастер, похоже, ничуть не оскорблён.

– Красиво можно делать всё что угодно, – говорит он, успокаивая пои. – Даже кран чинить.

Поднимает с земли куртку в цвет комбеза и рывком набрасывает на плечо. Куртка форменная.

– Вы водопроводчик? – смеётся Мила.

– Точно! – парень продолжает сиять масочной улыбкой. – Но надо же иногда вспоминать, что есть радости в жизни.

– Послушайте, водопроводчик! – Мила бросается за ним следом. – Возьмите нас с собой! У нас там родственница.

– У всех родственники. Все ждут.

– Нам нельзя ждать! Вопрос жизни и смерти! Точнее, войны и мира! Водопроводчик, пожалуйста!

Парень останавливается и внимательно смотрит на Милу, потом на Женю.

– Только одну из вас проведу, – говорит он.

– Вот её!

Женя смотрит на тётку жалобно. Ей кажется, что Мила справится гораздо ловчее, чем она. Но Мила толкает её к парню очень решительно и, кажется, опять сердито.

Водопроводчик набрасывает Жене на плечи свою куртку, и они идут внутрь здания. Не через боковой вход, а через подвал.

Всю дорогу они молчат. Парень шагает впереди, Женя за ним. Перед глазами у неё огненные линии – плавные, сияющие. Подарок её внутреннему художнику.

Кажется, она готова сменить почерк и даже знает как. Интересно, как отнесётся к этому Флегматичный.

А, пусть как хочет, так и относится.

– Ну вот, пришли, – наконец говорит водопроводчик.

Он снимает маску и оказывается ещё моложе. Пухлые губы, подбородок с ямочкой. Маска тут же возвращается на место, только парень надевает её обратной стороной. Вообще-то так не положено, но правилам следуют не все. Теперь маска просто чёрная, без улыбки.

– Территорию знаешь? – спрашивает он.

Женя быстро-быстро кивает. Да, она знает территорию больницы! Как свои пять пальцев! Дальше она сама! И спасибо тебе, добрый водопроводчик, умеющий обращаться с огнём!

Кажется, что ничего и не случилось. Так же люди бегают по лестнице. Так же ярко горят светильники, и запах тот же – больничный, в котором звучат не столько лекарства, сколько мыло с хлоркой.

На мамином этаже царит всё та же деловитая суматоха, но здесь ещё работают и другие специалисты – люди в зелёных комбинезонах.

На Женю никто не обращает внимания. Она стягивает маску до подбородка, но ей никто даже замечания не делает.

Женя чувствует себя странно. Она всё ещё исполнитель миссии и уже близка к цели. Но в то же время она устала быть невидимкой. Её не замечают не потому, что она искусно маскируется, а потому, что по жизни незаметная. Девочка-тень.

Даже мама её не видит. Проходит мимо ординаторской, уткнувшись в бумаги, скользит взглядом по Жениной фигуре. Бумаг много, а взгляд ничего не выражает.

– Мам! – окликает Женя.

– А?

Мама поворачивается, пара листиков выскальзывает из пальцев и плавно опускается к Жениным ногам.

Женя поднимает документы и отдаёт маме.

– Спасибо, – машинально откликается та. – Ты как здесь оказалась?

– Тайными тропами, – бурчит Женя.

– Тайными… Что? Что ты несёшь! – мама очнулась, глаза за стёклами очков уже искрятся. – Тебе кто разрешил выходить из дома? По-твоему, у меня мало проблем?

– А по-твоему, у меня их совсем нет? – срывается Женя. – И по-твоему, ты одна волнуешься? Я за тебя не могу переживать, да? Ты так считаешь? Даже не позвонила!

Мама сдвигает очки на лоб, маску на подбородок. Удивлённо моргает.

Женя сама в шоке. Первый раз в жизни она кричит на маму. Но ей совсем не стыдно. И не страшно.

– Прости, бельчонок. Я как-то не подумала.

Голос у мамы охрипший. Она притягивает Женю к себе, при этом снова роняет свои бумаги.

У Жени глаза мокрые. Но она не плачет. Это нервное, это сейчас пройдёт.

– Ты скоро? – бубнит она сквозь маску.

– Наверное.

Ждать в самом деле недолго – профи в зелёном перекликаются уже весёлыми, а не напряжёнными голосами.

Оставшееся время Женя сидит в ординаторской и дочитывает фик. Решающий момент – а она не может сосредоточиться, перечитывает по четыре раза каждую строчку.

Когда Икар сказал, что это мой дом, наши общие игрушки и рисунок, который мы с ним не дорисовали, я ничего этого не вспомнил. Но как-то сразу поверил. И мне стало больно. Моей настоящей болью.

– Ты предал меня! Я тебя ненавижу! Ненавижу тебя больше, чем других!

Так я хотел ему крикнуть. Но вместо этого произнёс:

– Мне плевать. Оставайся один в своём прошлом.

Я не знаю, может, мой удар оказался бы смертельным. Но я почувствовал, что бить не могу. И шевелиться тоже. Что это? Магия? Тайное оружие?

Икар усмехнулся. А я-то принял его за безоружного болвана!

Я дёрнулся. Сначала от неожиданности, потом от боли – Тварь мстила за мою опрометчивость. Мстила качественно – я не выдержал, закричал.

Икар улыбаться перестал. Подошёл вплотную.

Смотреть в глаза, приказал я себе, хотя уже плохо различал его лицо сквозь огненную пелену. Встречать смерть нужно по крайней мере не теряя сознания.

Но он не ударил. Он протянул руку и убрал прядь волос с моего взмокшего лба.

Наконец блокада снята, в коридор радостно вываливаются медсёстры и пациенты – те, кто на ногах. Без надобности, просто так, проверить, что они больше не заперты.

И это тоже трогательно. Женя делает маме чай – ну и что, что сейчас домой. Пусть выпьет. Или не выпьет, а просто подержит тёплый бокал в руках.

Мила вызвала такси.

– Мам, ты прочитала моё сообщение?

Они уже сидят в машине, Мила рядом с водителем, Женя с мамой сзади.

– Не успела, – мама коротко зевает, почти не открывая рта.

– Можно?

Не дожидаясь разрешения, Женя забирает мамин телефон, удаляет сообщение.

– Что, уже не актуально? – спрашивает мама.

– Ещё как актуально, – говорит Женя. – Просто я сама тебе потом всё скажу.

И показывает язык Миле, которая изумлённо оборачивается со своего переднего сиденья.

– А, ну ладно. Кстати, Женя! – спохватывается мама. – Пани Збаражская вернула мне оплату твоих уроков за месяц. Всю сумму. И никак не прокомментировала. Не объяснишь почему?

Женя глубоко вздыхает. Нельзя сказать, что она прямо вот совсем не боится.

Мила отвернулась к окну. Делает вид, что не слышит. А может, и правда не слышит.

Машина едет по ночному городу. По пустому, но живому ночному городу: фонари льют мягкий свет на тротуары, дома мигают окнами, выглядывая из-за деревьев. Жене дорого это спокойствие. Ох, как же оно ей дорого!

Но рано или поздно всё меняется. Нельзя, чтобы не менялось.

– Объясню, конечно, – говорит Женя.