Текст книги "Мифы и реальность театра «КомедиантЪ»"

Джинсы Гамлета

Сцена из спектакля.

Алёна Чубарова

После удачного спектакля о Маяковском нас пригласили для аналогичной постановки сразу музеев десять… Даже голова закружилась от такого обилия предложений. Но финансовое обеспечение проекта предоставлял только музей Владимира Высоцкого. Другие музеи решили, что именно поэтому мы их предложения отклонили. Но, по правде говоря, Таганка-Любимов-Высоцкий – кумиры советской молодости. К тому же Высоцкий – Золотухин – особая линия, а Валерий Сергеевич является президентом фонда, при котором наш театр был создан. И речи о выборе не было! Впрочем, главное, обстоятельства сложились, значит – судьба.

К 30-летию постановки Юрием Любимовым «Гамлета» с Высоцким в главной роли в музее готовилась выставка с названием «Мой Гамлет». К открытию выставки мы должны были сделать одноактный спектакль на тему… «Путь Высоцкого к роли Гамлета»… Не любимые песни, не известные роли в кино, а путь к Гамлету! Вот это да-а… Легендарная постановка опальной Таганки, классическая пьеса Шекспира, главная театральная роль Высоцкого – серьёзная высота. Любовь Абрамова – первая жена поэта и куратор проекта – сразу высказала сомнения, дескать, такая тема не для молодого начинающего коллектива… Но, как известно, глаза боятся, а всё остальное работает. В музее нам посоветовали обратить внимание на повесть «Жизнь без сна, или Дельфины и психи». Эта малоизвестная проза Высоцкого, кое-что из Шекспира и Брехта, а также главы из дневников Золотухина легли в основу нашего сценария. Но сейчас рассказ не о самом спектакле.

Через пару дней после начала репетиций меня вызвал к себе зам директора музея и попросил примерить новые чёрные джинсы.

– Зачем?

– Просьба необычная и сугубо конфиденциальная, потом объясним…

Ладно. Меряю. Длинноваты. Но в бёдрах в самый раз.

– Ах, как удачно. Надо их недельки две поносить активно, так, чтобы они приняли вид сильно поношенных; а потом сдать обратно… Желательно, не порвать.

Просьба действительно странная, но вполне выполнимая. Почему не помочь, когда просят, тем более, руководство. Взяла, сорвала этикетку, надела. Хожу в джинсах дома и на работе, попадаю в них под дождь, валяюсь на репетициях по полу, толкаюсь в переполненном транспорте.

А между тем, пространство выставочного зала на глазах преображается. Перед лестницей появляется фрагмент занавеса Боровского – уменьшенная копия того, что служил декорацией на спектакле Любимова… На стенах афиши, фотографии, статьи того времени, в витринах реквизит, на манекенах костюмы из спектакля. Вот Гертруда, вот король, вот могильщик… А костюмы, надо сказать, удивительные, не чисто исторические, а стилизованные. Мягкий вязаный верх, фактурой перекликающийся с занавесом, и вполне современный низ. А Высоцкий вообще играл тот спектакль в свитере и джинсах, так что не сразу было понятно, кто же на сцене: Гамлет, которого играет Высоцкий, или Высоцкий, репетирующий датского принца.

Приближалась премьера, нервозное предвкушение мешало наслаждаться окружающим. Потом всё рассмотрим, время ещё будет.

Костюм Высоцкого в роли Гамлета.

Ещё через пару дней я, как и обещала, сдала поношенные джинсы в дирекцию, получила благодарность и, облачившись в привычную одежду, пошла репетировать.

А ещё через день среди выставочных экспонатов появился манекен в чёрном свитере и чёрных джинсах, рядом с которым висела табличка «Костюм, в котором Владимир Высоцкий играл Гамлета»…

Пауза. Долгая пауза, больше похожая на минуту молчания.

Узнав ставшие за две недели родными штаны, я захлебнулась от противоречивых эмоций. Потом вдохнула, выдохнула, и, оглянувшись, чтобы никто не заметил, потрогала кончиками пальцев музейный раритет. Ещё постояла перед костюмом с полагающимся благоговением и подумала: «Ну вот, теперь мне будет, что рассказать внукам, я ведь целых две недели носила джинсы Гамлета!»

P/S. Эта история никак не подрывает авторитет музея Высоцкого. Настоящую, заслуженную репутацию вообще невозможно подмочить никакими курьёзами. Сотрудничество с этим музеем в проекте «Мой Гамлет» до сих пор одна из вершин, которой мы продолжаем гордиться.

Кто привёл нас к Булгакову

Вход в «Нехорошую квартиру».

Алёна Чубарова

Про музей «Булгаковский Дом» мы слышали, а вот, что «Нехорошая квартира» – это другой музей в соседнем подъезде, не знали. С этой путаницей мы ещё столкнёмся не раз, приглашая зрителей уже на наши спектакли. Но это потом. А тогда, весной 2006 г., мы ещё в статусе экспериментальной лаборатории областного ТЮЗа. От театра едем к Блоку в Шахматово, точнее, уже возвращаемся. Наш директор, на тот момент Надежда Кузина, подводит ко мне статного мужчину средних лет с острой бородкой, яркими глазами, вид вполне презентабельный, даже располагающий.

– Александр. Познакомьтесь, вы можете быть друг другу полезны, он представляет международный фонд… Далее мудрёное название фонда, которое я не запомнила. Да и к чему официальные названия, когда едем от Александра Блока, меня знакомят с Александром… Это же просто знак!

В автобусе садимся рядом, и он начинает рассказывать о своём фонде, который занимается буквально всем. О его совместном проекте с музеем Булгакова, о создании интерактивной лаборатории с новейшими подходами к изучению и популяризации творчества, об использовании нанотехнологий с интеграцией различных видов лингвистической деятельности, об изучении влияния психологии творчества на сознание с выходом на международный уровень… Уф-ф-ф-ф…

– А что это будет конкретно? И как в этом может принимать участия театр?

Александр продолжает говорить. Очень много умных слов, значения которых друг с другом не всегда связаны. Я слушаю очень внимательно, но ничего конкретного не могу понять. На секунду иголочка сомнения закрадывается: что за чушь он несёт, но… Александр… да от Блока… и к Булгакову. Ладно, я просто переутомилась, вот и не могу сосредоточиться. Назначаем встречу в квартире Булгакова, где у него уже «всё схвачено». Обмениваемся телефонами.

Но вот, наконец, день согласован. Мы с Ириной Егоровой и с Галиной Адольфовной Волиной, руководителем нашего золотухинского фонда, поднимаемся по той самой лестнице в ту самую квартиру с трепетным ожиданием новых перспектив. Заходим, спрашиваем Александра. Оказывается, его тут никто не знает, но ещё несколько человек уже пришли и ждут его… Гм… Сотрудник музея провожает нас в комнату, где довольно большая компания явно не знакомых друг с другом людей ждёт Александра. Напряжённое молчание. Люди подозрительно оглядывают нас, вновь прибывших. Пока я размышляю, как бы выяснить, кто есть кто, заходит директор музея Инна Омаровна Мишина (имя её я выясню много позже)

– Ну, и где ВАШ Александр? – спрашивает она, с ударением на слове «ваш».

Наш… Гм… Присутствующие начинают говорить, что он назначил им встречу.

– И объясните мне, наконец, что он предлагает, – перебивает директор.

Этого объяснить не может никто. Но вот он, герой романа, врывается в комнату и… начинает примерно ту же речь, что я уже прослушала сначала в автобусе, потом несколько раз по телефону. Однако, в этой речи появляется нечто новое… Оказывается, что театр «КомедиантЪ» с Александром уже давно всё выяснил и чуть ли не договор подписал, и Александр представляет наши интересы, да и все присутствующие его старые друзья и коллеги. Я пытаюсь вставить замечание, что я вообще не понимаю, о каком именно проекте идёт речь, но полной дурой показаться неловко, и я говорю слишком дипломатично, от чего сама запутываюсь. Тут все начинают задавать какие-то вопросы. Но, видимо, болезнь лукавомудрия заразна, и никто опять ничего не понимает. Тут я не выдерживаю и, обращаясь напрямую к директрисе, предлагаю ставить спектакли в стенах её музея. Но Александр перебивает и снова уводит беседу в область культурологической невнятицы.

– Булгаковщина какая-то… – думаю я и вдруг понимаю, что Александр этот либо сумасшедший, либо авантюрист, и надо отсюда бежать, пока мы все не потеряли рассудок. Наша безумная беседа ни о чём длится уже более часа, и все устали, а воз и ныне там.

Не помню, как мы оттуда ушли, рассудок действительно мутился. Всё, что я смогла понять, это только то, что со всеми, включая директора музея, Александр познакомился буквально накануне и всех успел убедить, что со всеми остальными он знаком уже целую вечность. Поневоле вспоминается анекдот «Хочешь замуж за миллионера», но нам не до анекдотов. Ежедневно и по нескольку раз в день после визита в «Нехорошую квартиру» Александр начинает нас доставать и требовать новых встреч и обсуждений наших проектов… Поговорить же по-человечески с директором музея у меня не получается, она явно меня боится, поскольку театр «КомедиантЪ» для неё ассоциируется с безумным Александром, от которого она просто скрывается. Ситуация всё больше начинает походить на фантасмагорию. Я уже не подхожу к телефону или, заслышав его голос, в ужасе бросаю трубку. И о «Нехорошей квартире» даже слышать не хочу.

Однако, спустя какое-то время надоедливый герой исчезает с горизонта так же неожиданно, как появился, а я понимаю, что надо всё же объясниться с директором музея. Москва – это большая деревня, пойдут разговоры, а у театра сейчас хорошая репутация, надо хотя бы просто объясниться. И вот, дозвонившись Инне Омаровне, я, вместо того, чтобы представиться в начале разговора сразу кричу: «Я не знаю, кто такой Александр, я не имею к нему никакого отношения!» Это срабатывает, и встреча театра с музеем назначена. Мы вместе смеёмся, обсуждая нелепость того первого визита, общий язык найден, цели совпадают. Июнь 2006 г. А в декабре мы уже играем свой первый спектакль в булгаковской квартире, тогда ещё почти пустой и даже без статуса государственного музея. И вся история театра на долгие годы становится связанной с именем Михаила Булгакова.

Так кто же был этот безумный Александр?..

Где живёт булгавкв?

А. Огородов в роли Коровьева.

Дмитрий Майоров

Мы только начали репетировать наш первый спектакль в мемориальной квартире Михаила Афанасьевича (никакого статуса музея тогда ещё не было). Я входил в тот самый подъезд, открывая массивную старую дверь без кодового замка, и поднимался в квартиру 50 на последний этаж. Помню свои первые ощущения. Ты прикасаешься к какой-то тайне, ступая по затёртой лестнице, разглядывая надписи и рисунки, вернее росписи на стенах подъезда, многослойные, как со времен Трои, ждущие своего Шлимана. В квартире тишина, такая бархатно-парчовая, густая, и в этой тишине будто проплывают слова, как лодки, как бумажные корабли. Кажется, что атмосфера настолько насыщена и уплотнена, что воздух становится видимым, появлялась какая-то взвесь, способная трансформироваться в любой предмет или образ. На репетиции ты работаешь с теми самыми экспонатами: телефонами, лестницей, чернильницей, примусом… И этот реквизит становится как бы ритуальными предметами в жреческом храме. Во время репетиции ты ждёшь своего выхода, прячась в тоннеле тёмного коридора, чувствуешь до какого-то озноба, что во всем этом, здесь, присутствует Мастер, создавший этот мир. И именно Он пропускает тебя сюда.

Спустя тройку месяцев работы над спектаклем эти ощущения уже слегка улеглись, растворившись в простых сложностях профессии.

В подъезде тоже шла своя работа. Квартиры снизу в то время выкупали под офисы (нотариальная контора и еще что-то). И вот раз, открыв дверь, я окунулся в туман побелки, а уши забил адский треск перфоратора. Надо сказать, что треск тут же кончился, и на смену звуковым эффектам пришли обонятельные. По всему подъезду разливался запах чего-то ужасного, запах преступления, совершённого поваром, точнее, (если до конца говорить языком Воланда) тем, кто посмел им назваться!

В разбитом проёме двери будущего нотариуса показался рабочий с дымящимся котелком. «Амбалы едят хаш», – возникло во мне откуда-то. Здоровый, молодой, как персидский герой из «Книги царей», он гордо пронес передо мной ритуальную чашу плавленого жира, в которой сквозь дым угадывались очертания чего-то копытоподобного. Засмотревшись на это варево, я в тумане побелки чуть было не налетел на преграждающие путь строительные козлы.

– Туда? – спросил кто-то из тумана. Волосатый палец, похожий на жёлтую морковь, указывал вверх. Возле меня возник второй рабочий, пожилой, с сигаретой.

– Ага, в Булгакова, – ответил я и, отойдя на шаг, наблюдал, как напарники пытались стреножить раскорячившиеся на всю лестничную площадку козлы и запихнуть их в квартиру к нотариусу.

Котелок с варевом стоял рядом со мной. То, что из него торчало, теперь напоминало баранью шкуру шерстью наружу.

– Все туда… – с каким-то сожалением, даже отчаянием проговорил молодой рабочий, двигая козлы.

– Э-э-э, – снова поднял палец-морковку пожилой, на этот раз очень величественно. – Там Булгавкв живет!

Козлы стукнули о перила лестницы, и по всему подъезду прокатился угрожающий скрежет, похожий на лай. Молодой рабочий вздрогнул и затравленно глянул наверх, туда, где, как северный волк Фенрир, бродит какой-то Булгавкв.

Проход открылся, и я бесстрашно зашагал по лестнице, а рабочие, обняв козлы, провожали меня взглядами. Мифологическое сознание их не успело погаснуть в суете современности, и они видели сквозь стены, сквозь старую кладку Москвы. Булгавкв здесь! Он здесь всегда! И не важно, было это, есть, или только ещё будет!

А не сходить ли в квартиру…

Фотоколлаж к театрализованной экскурсии.

Ксения Клюева

Выходной день, весна, в воздухе свежесть от недавно прошедшего ливня, манит выйти на улицу. «А не сходить ли в музей-квартиру Булгакова? – подумалось мне вдруг,. – Самое время!»

Полупустые комнаты, намётки экспозиции, зеркала, огромные дышащие окна, таблички на дверях коммуналки, и простор, простор, простор… Войдя в «белый зал», на окне я увидела лист с надписью «Если вы хотите получать репертуар театра „КомедиантЪ“, напишите свой эл. адрес». Недолго думая, я вписала туда свой e-mail и пошла дальше по квартире в поисках заветной Булгаковской комнаты. Получила ли я то, чего ожидала от квартиры? А именно – погружение в атмосферу мистики, присущей произведениям Михаила Афанасьевича? Отвечу честно: мне казалось, что да! В прекрасном настроении, наполненная новыми эмоциями и оставившая на лестнице «своё послание Мастеру», поехала восвояси.

Прошло 2 месяца. На почту приходит сообщение с неизвестного e-mail`а с темой письма: «Репертуар театра «КомедиантЪ»…Приглашали на спектакли в квартире Булгакова. По мере того, как я читала аннотации на сайте, мои глаза округлялись, челюсть отваливалась всё ниже и ниже, а любопытство росло всё выше. Почему, спросите вы? Потому что я в принципе не могла себе представить, КАК можно играть в музее, и тем более в таком небольшом, как булгаковский. Через 30 минут я уже бронировала билет на спектакль «Садовая, 10, далее – везде…».

От спектакля я ожидала не больше, чем какой-то скудной театрализации произведений, дилетантства актёров и даже какого-то лёгкого разочарования, ведь после первой встречи с музеем я получила «стооолько эмоций»! Но билет был куплен, а жажда новизны и градус интереса были настолько высоки, что все предрассудки я выкинула из головы и в вечер спектакля пошла знакомиться с квартирой сызнова.

На входе меня встретил «Следователь», проверил билет, уверил в том, что я «Госпожа», и настоятельно посоветовал не смешиваться с «Товарищами». Покорно кивнув, я пошла пройтись по уже знакомым комнатам и даже не заметила, как из них начали выбегать булгаковские персонажи, «ожила» квартира, как пить дать! Я, разинув рот совсем не по-господски, влилась в действо так, что не заметила, как оказалась сидящей в «Белом зале». Помню, меня до глубины души покорил Михаил Рогов (ныне покойный), исполнявший роль Булгакова в этом спектакле. Сидела, смотрела на него, и думала: «Вот именно таким я представляла себе Михаила Афанасьевича. Именно таким». Восхитила и пробрала до косточек игра актёров, КАЖДОГО, манера «глаза в глаза», обращение к каждому зрителю, живые «декорации» музея. Да, «Садовая, 10, далее – везде…» – первый спектакль, который я увидела у «Комедианта», и дальше, как говорится, «понеслось!» Весь репертуар был пересмотрен за 2—3 месяца. Уровень режиссёрской и актёрской работы поражал меня с каждым спектаклем. Думала ли я, что спустя 5 лет буду вести фонограмму в одном из залов, в котором играется спектакль? А годом позднее – играть сцены из этого спектакля на теплоходе «Михаил Булгаков»?

Следуйте зову своего сердца, и это приведёт к невероятным изменениям в жизни!

Особенности синхронизации

Сцена из спектакля «Вещица».

Елена Токмакова-Горбушина

В театр «КомедиантЪ» меня привела Оля Непахарева осенью 2006г. Привела для того, чтобы я могла заменять её в первом готовящемся в «Нехорошей квартире» спектакле. Всё ведь может случиться – другая работа, проблемы дома, в сложный момент дублёр может очень выручить. Однако, наши режиссёры сильно увлеклись открывшимися возможностями, и вместо роли, обозначенной в первоначальном сценарии «Оля-Лена», появилось две разные роли «Оля» и «Лена». Но мы с ней тогда продолжали репетировать обе эти роли, с тем, чтобы иметь всё же возможность замены в случае чего. Но случай произошёл совершенно неожиданный.

Для понимания ситуации объясняю особенность спектакля «Садовая, 10…»: зрители разделены на две группы, и актёры играют два параллельных спектакля в двух разных залах. Итак, в начале спектакля занята «Оля», она играет сцену в белом зале, потом в красном. Затем на сцену выходит «Лена» и тоже играет в белом, потом в красном, а «Оля» в это время переодевается и играет уже в третьей части, когда «Лена» свободна. Вот так мы с ней и чередуемся весь спектакль: одна играет, другая переодевается, не встречаемся вместе ни разу, только на поклоне.

И вот однажды Оля, возвращаясь с какой-то другой работы на машине, попала в страшную пробку, причём где-то на мостах, на эстакадах, очень далеко от метро, вылезать из машины и идти пешком было невозможно – никуда не успеешь прийти. Она катастрофически не успевала к началу спектакля. Как ведя репортаж с места события, она звонила в квартиру №50 каждые 10 минут и сообщала безутешные вести о своем местоположении. Что было делать – непонятно. Начало спектакля всегда немного задерживается – люди опаздывают, путают адрес, не сразу находят нужный подъезд. Но больше, чем на 15 минут, затягивать с третьим звонком никак нельзя, тем более, что в начале именно этого спектакля зрители у нас стоят – идут сцены в коридоре и на кухне, около 20 минут все 40 человек на ногах, это всё же утомительно, да и тесно им стоять ждать начала в довольно узком коридоре. Вот такое положеньице…

Время идёт неумолимо, а Оля ещё слишком далеко. Я стою, уже одетая на свой первый выход. «Переодевайся! Будешь начинать ты!» Легко сказать, я репетировала, конечно, но этот текст давным-давно не повторяла. Однако, времени на охи-ахи нету, бегом переодеваюсь (Олины вещи мне велики, кошмар!), крашусь в несколько раз сильнее, товарищи стоят рядом и напоминают мне слова. Всё, я готова, больше тянуть нельзя – зритель устанет. Вперёд, понеслась!

Играем «коридор» – шум, переходы, сценки, всё нормально, всё хорошо. Началась рассадка людей по залам: «С белыми не путаться!..» Рассадили. Вот и Оля, наконец-то добралась до музея, ура! А я в этот момент играю первую сцену в белом зале вместо неё, бедняжки.

Ну вот, все на месте, всё теперь хорошо, вот только что же мы будем делать дальше? Ведь нам же надо теперь с ней как-то поменяться, а как? Между частями практически нет времени – один персонаж закончил, и сразу появляется другой, так что переодеться нет никакой возможности. Оставаться на чужих ролях тоже нельзя, потому что вторую сцену Оля вместо меня сыграть может – там главная Аннушка, она ведёт действие, а я и говорю мало, и в папку с бумагами много смотрю (можно подглядеть текст). А вот четвёртую сцену только я могу сыграть, ведь Оля её не знает, она почти совсем не репетировала, а роль-то ведущая, тут слова никак не подглядишь, тут всё хорошо знать надо. И пропустить в сценарии ничегошеньки нельзя – если бы спектакль был обычный, то не страшно было бы, ведь зритель не знает, как оно должно быть на самом деле, любые сокращения-изменения могут проскочить без проблем «при хорошей мине». А у нас-то спектакль идет в двух местах сразу, и обе части должны закончиться одновременно, иначе всё перекосится, не совпадёт, а это же провал!

И вот тут я поняла, что надо сделать. Да сих пор горжусь тем, что я это тогда придумала. Единственная возможность нам с Олей подмениться – это внутри части. То есть в белом зале сцену играет одна, а в красном зале ту же сцену – уже другая, тогда первая успевает переодеться до следующей части, и таким образом перескакивает на другую партию – всё встаёт на свои места, дальше спектакль идёт своим чередом. Гениально!

Вот только двух костюмов-то у нас нет. Говорю Оле в паузе: «Найди себе любые тёмные брюки и сапоги-кирзачи возьми у Митьки, передавать остальную одежду придётся по ходу дела».

И вот наступил интереснейший момент дня. Закончив первую часть («Зойкина квартира»), я надела свои брюки и стою в носках под дверью белого зала, слушаю, как там Оля играет допрос Аннушки. Всё идет нормально, она отыграла, выходит – и мы с ней дружно движемся по коридору к красному залу, на ходу Оля снимает с себя вещи, передаёт мне, я надеваю. Даже сапоги приходится снимать и надевать, не останавливаясь. Подходим к дверям, я надеваю последнюю деталь – кепку, забираю у неё из рук папку и иду играть сцену, а Оля остается в коридоре босая, на ней остались только чьи-то чёрные брюки и самое нижнее бельё. Если бы кто-то посторонний оказался тогда в коридоре, какое уникальное зрелище он бы увидел – передача костюма на ходу.

К счастью, подобных историй больше со мной никогда не происходило, и никому из коллег такого пережить не пожелаю, а всё-таки вспомнить приятно – как же здорово мы тогда это сделали!