Текст книги "ОРМУАРШУРАШУ"

И вот, наконец, настал момент, когда, открыв глаза, Даниэль почувствовал, что готов бодрствовать.

Удивительно устроен человеческий мозг. В условиях выбора «жизнь или смерть» он отключает соображения и эмоции, не относящиеся к инстинкту самосохранения. Выжить во что бы то ни стало или, по крайней мере, использовать все шансы на это – вот смысл этого инстинкта. Разум иногда отказывается от борьбы, и для этого бывают разные причины. Любой вправе сам решать за себя. Но большинство все же говорят разуму – «отстань» и начинают дорожить каждым глотком воздуха в сдавленных хрипящих легких, и стараются продлить каждый предпоследний миг своей, сведенной до инстинкта, жизни.

Оказавшись перед таким выбором и усмотрев шанс на выживание в том, что гибель все же не состоялась, мозг Даниэля оттеснил на самый дальний план и временно отключил мысли и метания, которые не приводили ни к чему, кроме отчаяния. Даниэль прекратил вспоминать о своем недавнем, успешном и благополучном, существовании, о том, что он считался модным, а некоторые говорили – лучшим художником современности. Он не думал о том, что где-то там рушатся налаженные связи, теряются деньги… Все эти мысли были заблокированы. Им не было доступа в отсек сознания, работающий в аварийном режиме и сфокусированный только на «здесь и сейчас». Это вовсе не означало, что Даниэль забыл, кто он и откуда. Он все прекрасно помнил, но сейчас это совершенно не имело значения, потому что выжить ему в данной ситуации было необходимо вне зависимости от прошлого статуса и заслуг. А напрасно травить душу воспоминаниями, не будучи в состоянии что-либо изменить, было занятием крайне вредным, непродуктивным и опасным для душевного и физического здоровья. В его мозгу осталась включенной единственная важная на данный момент опция – выживание в создавшейся экстремальной ситуации, и от решения этой задачи зависело уже все остальное.

Проснувшись с ощущением прилива сил, Даниэль огляделся вокруг и, ужаснувшись своему виду, решил, что надо избавиться от брюк. Сжав зубы, преодолевая боль в спине, он яростно отрывал клочья от сырой, ядовитой, разъедавшей кожу тряпки, которая еще совсем недавно была дорогой итальянской тканью.

Кое-как справившись с этой нелегкой работой, он захотел передвинуться подальше от места, невольно загаженного им за время лежания. Опираясь о землю локтями, Даниэль попробовал подтянуть нижнюю часть туловища. Но у него ничего не получилось. Он подумал, что, наверное, лучше перевернуться на живот. Это стоило ему неимоверных усилий, не говоря уже о преодолении боли в спине. Отдохнув, он снова, после долгих упорных попыток, перекатился на спину. Потом опять на живот. Проделав это еще пару раз, он оказался примерно в полутора метрах от старого места. Под собой он чувствовал приятную, прохладную, как чистая простыня, траву. Даниэль безумно устал. Он лежал неподвижно какое-то время, стараясь накопить побольше слюны. Затем стал рвать траву и обтирать себя ею. С помощью слюны и травяного сока он освежил все тело, лицо и шею. Приятно было чувствовать запах травы, исходящий от собственных рук. Обессилев от действия, он снова уснул и проснулся от того, что затекла спина. Он уже отработанным методом перевернулся на живот и вдруг увидел прямо перед собой цветок, похожий на клевер. Наверно это и был клевер, только крупнее обычного. Даниэль отщипнул несколько розовых соцветий и попробовал их на вкус. Сладковатые! Точно, клевер! Только сейчас Даниэль осознал, насколько он голоден. Это был голод такой же звериной силы, как днями раньше – сон. Проснувшийся аппетит – хороший признак. Утоление голода – второе после сна природное лекарственное средство.

Даниэль стал жадно высасывать сок из спелой шапочки цветка. Потом он заметил другой такой же цветок и потянулся к нему, затем к третьему, четвертому. Но для утоления жажды и голода ему надо было целое поле клевера. И тут Даниэль, словно внезапно прозрев, обнаружил, что он как раз и находится на таком поле. То, что ему казалось сплошным зеленым покровом, при ближайшем рассмотрении оказалось довольно пестрым. Тут были помимо клевера, синие, лиловые, желтые, белые цветочки, какие-то дикие колосья, высокие стебли конского щавеля, и множество незнакомых трав. Но самое главное – клевера было очень много.

Мог ли Даниэль когда-нибудь подумать, что именно этот неприметный цветок сыграет решающую роль в его жизни, а проще говоря, спасет его?

Когда все ближайшие шапочки клевера были уже до дна выпотрошены и испиты, перед Даниэлем встала проблема – как добраться до тех цветков, которые росли на расстоянии? Голод и жажда побуждали Даниэля к новым попыткам передвижения. Он вспоминал один из своих любимых фильмов, где героиня смогла усилием воли победить паралич обеих ног и полностью восстановить их двигательную функцию. Конечно, то был фильм, а у него – реальная жизнь (или это все-таки сон?) Но, так или иначе, иного выхода он не видел – он должен преодолеть свою немощь и заставить ноги двигаться. Он убедился, что позвоночник не сломан, поскольку боли в спине стали не такими острыми, а значит – есть вероятность, что ему удастся победить свои ноги. Даниэль изо всех сил приказывал ногам шевелиться, но пока безуспешно.

Зато он наловчился перемещаться с помощью рук на несколько десятков сантиметров, подтягивая неподвижную нижнюю часть тела. Это было огромное достижение, так как позволяло ему примерно в три-четыре захода преодолевать метровое расстояние до ближайших зарослей клевера и затем какое-то время оставаться на этом месте и «пастись», как он сам называл это с горькой усмешкой.

Метр за метром, сон за сном – проходило время. Даниэль не мог определить, как долго он находится здесь. Часы на его руке застыли, возможно, кончилась батарейка. Он не выбрасывал их потому, что все же не терял надежды когда-нибудь вернуться в те места, где заменить батарейку так же просто, как здесь в степи сорвать клеверную головку. И потом, такие часы не выбрасывают…

Однажды ему пришло в голову, что земля на равнине не выглядела пересохшей, а зелень – пыльной и вялой. Значит, тут должны быть какие-то подземные источники, питающие почву. И дожди тоже должны случаться. «Странно, что ни разу не было дождя». Словно в ответ на его мысли в эту же ночь пошел дождь. Даниэлю приснилось, что он принимает душ, и проснувшись, он обнаружил, что лежит под дождем. Дождь был летний, не холодный. И к счастью, сильный. Даниэль набирал дождь в сложенные корзинкой ладони, пил с наслаждением, подставлял струям грудь, живот, ноги. Он очень жалел, что не может запасти хоть немного воды. Вырыв руками в земле небольшую ямку, он выложил ее дно крупными листьями, но запас продержался лишь несколько минут. Земля быстро впитала в себя всю воду.

Дождь продолжался, наверное, час, а может, больше. Когда он прекратился, Даниэль почувствовал некоторую усталость – слишком много энергии он потратил на радость дождю. Даниэль лежал весь мокрый на мокрой земле в зарослях мокрой травы. И хотя было тепло, и дождь тоже был теплый, но его пробил небольшой озноб. Даниэль подумал, что сейчас было бы прекрасно обтереться сухим полотенцем и надеть на себя сухую рубашку и брюки. И вообще хорошо было бы оказаться где-нибудь под навесом около огня или прогретого солнцем камня. Он так явно представил себе, что сидит, прислонившись спиной к теплому камню, что и в самом деле немного согрелся. Потом ему пришло в голову – а если бы дождь был осенний? – и тут же руки его похолодели и по спине побежали мурашки. Даниэль попытался сделать несколько гимнастических упражнений – взмах руками вверх, вниз, в стороны, – но резкая боль в спине напомнила о себе, и ему пришлось отказаться от мысли согреться подобным образом. Он пытался опять представить себе теплый камень, но не получалось. Тогда он стал думать об огне. Он сказал себе – я сижу у огня, и мне горячо. Мне так горячо, что я даже немного отодвигаюсь. Он повторял это, стараясь изо всех сил призвать ощущение согретости, но его ступни и ладони оставались холодными. И от них холод распространялся по всему телу. После того, как он пару раз чихнул, Даниэль понял, что у него есть единственный способ согреться – движение. Надо двигаться. Еще не хватало простудиться здесь. И он пополз. Ему было все равно, куда ползти. Он даже не мог сообразить – ползет он от того места, где он был раньше или опять к нему. Поэтому он полз без всякого направления, ни вперед, ни назад. Полз как ползется. Главное, он двигался. Движение давалось с трудом. Хотя значительно легче по сравнению с первыми попытками. Он опять был весь в мокрой земле и траве. Но что можно было сделать? Зато постепенно он действительно стал согреваться. И хотя усталость давала себя знать, он не позволял себе останавливаться. «Сейчас немного подтянусь. Потом еще продвинусь немного. Опять подтянусь. Вот так. Еще раз. И теперь можно отдохнуть. А потом еще три захода. Или четыре».

Ночь, наконец, закончилась, а с ней ушла и прохлада. Солнечные лучи пригревали достаточно сильно, и теперь свежесть травы была даже приятна. Даниэль лежал на животе, уткнувшись лицом в руки и отдыхал. Вокруг росло много клевера, и он решил, что пока можно никуда отсюда не двигаться. Он не спал, а смотрел на землю, которая буквально была у него перед глазами. Вряд ли он в своей жизни когда-нибудь был так близок к земле, подумалось ему. Он рассматривал невзрачные белые цветочки, которые в большом количестве можно увидеть везде – на любой поляне, обочине и косогоре. Но здесь они были значительно больше, как если б кто-то кликнул «увеличить изображение». Белый цветок, абсолютно неприметный. Оказалось, он состоит из множества крохотных соцветий – пять лепестков вокруг желтоватой серединки, и таких соцветий около двадцати или больше, и все вместе они образуют что-то вроде зонтика. Но до чего же хорош каждый миниатюрный цветок в отдельности! Как природа достигает такого совершенства? Ведь минимум красок – белые маленькие лепестки и крошечная серединка – но это настоящий шедевр, а ведь никто даже не смотрит, не замечает. Подарить такой цветок женщине – не поймет. Не простит. Оскорбится на всю жизнь. Решит – издевка. А сделай такое ювелир, все скажут – тончайшая работа!

Даниэль перевел взгляд на другое растение. Оно тоже показалось ему удивительно гармоничным. Оно было похоже на маленькое дерево, а от тонкого, но плотного стволика отходили ветки, на которых в шахматном порядке росли тонкие веточки. Каждая веточка завершалась тремя овальными листками, темными, в светло-зеленых прожилках. В самой верхушке растения уже виднелась завязь будущего маленького трехлистничка. И у Даниэля, наряду с восхищением, мелькнула мысль – а съедобное ли оно? Ему захотелось немного разнообразить свое клеверное меню. Он потянулся сорвать трехлистник, как вдруг увидел на одном из них довольно крупную тлю. Она уже испортила несколько соседних листов и теперь устроилась на следующем.

Даниэль отпрянул с отвращением. Он чуть было не отправил в рот листок с тлей! Хотя, наверно, это было бы справедливо – уничтожить таким образом тлю, мысленно усмехнулся он. Но вторая мысль заставила его задуматься – я и сам наподобие тли – я ведь хотел сделать то же самое. Правда, мне нужно просто утолить голод. Хотя…и ей тоже. С другой стороны, я не стал бы рвать лист, если бы был сыт. А тля питается без конца. Сколько листов она уже уничтожила! Но опять же, для утоления моего голода я бы за один раз сорвал листиков больше, чем эта тля за неделю. Но чья жизнь ценнее? Моя или ее? Моя, конечно. Я человек. Я художник. Я создатель ценностей. А она кто? Паразит. Но все же, если не знать, кто я… мы чем-то похожи…

Под эти философские размышления Даниэль незаметно для себя задремал.

Открыв глаза, он увидел, что по его предплечью по направлению к ладони ползет червячок землемерка. Вообще Даниэль с брезгливостью относился к ползающим членистоногим. Но сейчас он даже с некоторым любопытством наблюдал, как червячок ползет, преодолевая препятствия в виде волосков, покрывающих руку Даниэля от локтя до запястья.

Червячок проделывал удивительные движения: его хвостовая часть словно пыталась соединиться с головной, изгибая при этом туловище дугообразно. Как только это удавалось, головная часть резко выдвигалась вперед, заставляя хвостовую догонять себя, и так без конца. Даниэль отметил, что червячок двигался вполне резво, и подумал, что это, наверное, лучший способ для передвижения ползком Ему пришло в голову – а не попробовать ли самому так ползти. Если бы удалось стать на четвереньки с упором на колени, то потом надо было бы каким-то образом подтянуть колени к груди. Потом аккуратный, не резкий рывок вперед на длину вытянутых рук, и опять подтянуть колени к груди. И он решил – да, попробую.

Но все оказалось не так просто, ведь мышцы его «хвостовой части» не могли самостоятельно сокращаться. Они были парализованы или, по крайней мере, временно обездвижены. Несмотря на понятный и совсем несложный механизм передвижения землемерки, Даниэль устал чуть ли не до потери сознания. Ему несколько раз удавалось поставить себя на четвереньки, но при малейшей попытке подтянуть колени к груди он заваливался на бок, и ему стоило огромных усилий опять перевернуться на живот. Наконец, он отказался от нововведения, и прополз полметра по-старому, на руках. Это показалось легким и каким-то родным, привычным делом. «Если бы я мог согнуть их в коленях!» – с досадой подумал он. Но тут же сам себе возразил – если бы я смог согнуть их в коленях, я бы встал. Но я не могу! И он так явственно осознал свое бедственное положение, словно увидел себя со стороны – жалкого, грязного, беспомощного, полупарализованного, абсолютного одинокого, ползающего «аки червь» по какой-то совершенно неизвестной местности, в которой он непонятно как очутился. Даниэль почувствовал, что отчаяние опять охватывает его. Он лежал на спине, обессиленный своими попытками усовершенствовать способ передвижения, и горестно думал: «За что мне это наказание, за что? Что я такого сделал? Кого я обидел? «Аки червь»! Я даже как червь не могу! Я ничего не могу! Я не знаю, что мне делать. Я не знаю…И никого, никого, кто бы мог мне помочь…»

Даниэль опять забылся сном, и на этот раз ему даже что-то снилось, потому что, проснувшись, он не сразу сообразил, где он. Но потом понял и застонал – сон и явь словно поменялись местами: его прежняя жизнь, приятели, работа, успех и комфорт – все это было сном. А то, что должно называться ночным кошмаром, – стало явью. И в этой яви он был один. И рассчитывать было не на кого и не на что.

Даниэль попытался представить мысленно своих друзей. Ему никак не удавалось придумать, как бы они могли ему помочь в его нынешнем положении. «Подожди, мы сейчас вызовем врача…» Но откуда? Тут же пустынная равнина. «Надо соорудить носилки». Из чего? Тут не растет ни одного дерева. «Надо его вымыть». Но где? Под дождем? Тут же нет никакого человеческого жилья. Тут даже берлог и нор нет. С другой стороны, они же не пешком сюда явятся. А на машине. Но как бы они его нашли? Ведь у него нет ни телефона, ни навигатора. Даже спичек нет, чтобы разжечь костер. Да и из чего костер-то? Неважно, допустим, искали бы, искали, и нашли бы, наконец. Вот они грузят его в машину. Но куда ехать? В какую сторону? Ладно, раз добрались сюда, то и обратно смогут вернуться. Вот он уже на каталке в приемном покое какой-то больницы, укрытый одеялом. Кто-то из медперсонала говорит его приятелям – все, мы его увозим, можете идти. Пока мы ничего не можем сказать, нужно обследование. Позвоните завтра.

Они уходят. И Даниэль совершенно отчетливо представил себе как они, став героями дня – спасителями знаменитого художника, дают интервью всем каналам и рассказывают всем общим знакомым – мы нашли его в ужасном состоянии. Мы его не узнали сразу. Подумали, что какой-то полубезумный бомж. Худой изможденный. Заросший. Весь в земле, траве, дерьме. Голый. С какими-то лохмотьями вокруг пояса. Ноги парализованы, он передвигался ползком и питался какими-то травами. Мы его спрашивали, что случилось, но он ничего не слышит, похоже, оглох или контужен. В общем, мы отвезли его в больницу. Сейчас врачи его обследуют, и после этого что-нибудь прояснится.

Даниэль сжал кулаки. Нет, я этого не позволю. Вы меня таким не увидите. Ни за что. Я все-таки жив. Я сам когда-нибудь расскажу о том, что мне пришлось пережить, но я уже буду в форме. Я буду в силе, я буду ходить…

Даниэль вспомнил, что последнее время он как-то слабо занимался своими ногами. Сначала он приказывал своим ногам двигаться. Но результата не было. Он кричал – двигайтесь, шевелитесь, чертовы ноги! Он посылал им сильнейший импульс, от которого раскалялся его мозг – двигайтесь! Но ничего не помогало. Сейчас Даниэль подумал, что он неправильно себя вел. Ноги не чувствовали в нем хозяина, которого они должны слушаться. Так иногда вырвавшаяся из ошейника собака не подчиняется истерическим выкрикам – а ну иди сюда, иди ко мне, я сказал! Но услышав спокойно-грозный приказ «ко мне», с виноватым видом подходит и покорно ждет заслуженного наказания. Так и в этом случае – Даниэль кричал, просил, молил, требовал, но это не был приказ хозяина. Мозг потерял контроль над своими подчиненными – нервными окончаниями ног, а они чувствовали его слабость и нагло отказывались выполнять его требования.

Он посмотрел на свои неподвижные и бесчувственные голени, икры, ступни.

«Вы будете шевелиться и чувствовать. Вы будете стоять, ходить и бегать. Вы будете, понятно?»

И затем, немного смягчив тон, но так же уверенно, добавил:

«Вы сможете, мы вместе этого добьемся».

Поговорив так со своими ногами, Даниэль усмехнулся – вот бы кто-то из друзей сейчас это видел! «Он парализован, оглох и, похоже, немного спятил – он разговаривает со своими ногами».

Но никто его не видел, не слышал, и слышать было некому. Даже единственное живое существо – землемерка давно скрылась в густой траве.

* * *

Прошло еще несколько восходов и несколько закатов. Пара дождей. Наверное, если бы кто-то смотрел сверху, он мог бы по примятому травяному следу определить, какое расстояние преодолел Даниэль за это время. Внимательный следопыт также отметил бы объеденные головки клевера. Даниэль уже не мог смотреть на клевер, у него даже болел живот. Один раз он пытался жевать что-то похожее на дикий щавель, но трава оказалась не кислой а горькой, и Даниэль испугался, что она могла быть ядовитой. Несколько раз ему встретился белый клевер, но его соцветия были абсолютно безвкусными. Даниэль решил, что в его положении нельзя капризничать – спасибо клеверу за то, что он есть, что его много и что он, безусловно, не отрава.

Однажды, когда Даниэль совершал очередное передвижение на новое «пастбище», он почувствовал резкий укол. От неожиданности он охнул и, перевернувшись с живота на спину, с усилием сел, чтобы посмотреть, что его укололо. У него на ногах уже были царапины, оставшиеся после прежних «переползок». Сейчас на правой ноге чуть выше лодыжки выступила капля крови. По привычке, оставшейся с далекого детства, он поискал подорожник, но не нашел. Он сорвал какой-то округлый лист и приклеил его слюной к месту укола. Подождав немного, он перевернулся на живот, чтобы ползти дальше. Но не сделав и пары рывков, он снова почувствовал боль от укола.

Что за черт!

Он опять проделал сложную процедуру переворота на спину и усевшись, обнаружил вторую каплю крови. Тогда он провел рукой по траве и нащупал стелящееся по земле неизвестное ему растение с шипами. Он снова сорвал лист, послюнил и приложил к уколотому месту. Ему показалось, что второй укол был больнее первого, а может быть, шип глубже вонзился в ногу. Через несколько минут обе ранки начали пульсировать, особенно вторая.

«Ну что за напасть!» – в сердцах воскликнул Даниэль. – «Чертов вьюн! Откуда он тут взялся?»

Тут ему пришло в голову, что на этой равнине он может напороться и на другие неприятные неожиданности. Мало ли какие растения тут растут! Он вторгся на их территорию, ползет, приминает. Вот они и оказывают сопротивление пришельцу.

Интересно, а змеи тут случайно не водятся? Не хотелось бы вот так прижать спящую змею…

Места вокруг уколов покраснели и опухли. Возможно, в этих шипах была какая-то ядовитая пакость.

«Это похоже на укус пчелы или осы», – подумал Даниэль. – «Тогда это должно скоро пройти. Вроде у меня никогда не было аллергии на пчелиный яд».

Он стал рассматривать опухшие места.

– Только бы не занести туда грязь. Если загноится…

Он пощупал ноги выше и ниже припухлостей. Это было довольно болезненно.

Он попробовал, преодолевая боль выдавить яд пальцами. Из «укуса» засочилась какая-то прозрачная жидкость. Он продолжал давить, но у него очень заболела спина, так как ему пришлось согнуться почти пополам. Даниэль выпрямился, выровнял дыхание.

«Ну что делать-то? Ладно, спокойно. Посижу, поотдыхаю. торопиться некуда».

Он сел, чуть откинувшись назад и опираясь на руки. Плохо было то, что не к чему было прислониться – ни стены, ни дерева. Спина быстро уставала без опоры.

Яд между тем продолжал действовать. Уже не только место укола, но вся нога пульсировала и горела изнутри, хотя боль вроде бы стала меньше. Он дотронулся до ноги ниже колена и явно ощутил разницу температур. Рука показалась прохладной на пышущей жаром ноге.

И в это самое мгновение его вдруг осенило – нога обрела чувствительность! Боль, жар, сам момент укола! Это были ощущения живого тела! Он так заволновался, что даже заболела голова. Он боялся верить самому себе, он боялся, что как только кончится действие этой случайной инъекции, нога опять омертвеет. Даниэль осторожно выдохнул и снова легонько прикоснулся к ноге. Да, он чувствовал прикосновение, чувствовал свои пальцы. Он попробовал нажать посильнее – и ощутил это нажатие. Даниэль сорвал растущий рядом колосок и провел им по ноге, потом по руке. Одинаковое ощущение легкого щекочущего касания! Он вспомнил свои «разговоры с ногами» и снова обратился к ним: «Молодцы, ноги! Молодцы, мои дорогие! Хорошо. Все правильно. Давайте дальше! Все получится!».

Через несколько часов жар в ноге стал спадать, отек от укола тоже. Нога стала нормальной температуры, и к счастью, опасения Даниэля не оправдались. Обретенная чувствительность не пропала. Уже была очевидна разница между правой «живой» и левой «мертвой» ногой. Даниэль решил подвергнуть испытанию левую ногу. Он снова нащупал незаметный, словно прячущийся между травами стебель с чудодейственными колючками и уже чуть было не отломил от него кусочек. Но что-то внутри него забило тревогу, и он среагировал на этот сигнал, а затем, с опозданием на мгновение, понял его значение – не ломай! Испугавшись, что он чуть было не совершил непоправимую ошибку, он обратился к растению – «Прости, прости, пожалуйста, за бездумность! Я идиот! Но я не хотел тебе зла! Это правда!» Где-то в глубине подсознания опять мелькнула мысль – «слышали бы меня сейчас знакомые!», но он прихлопнул эту мысль, как комара или моль. «Растения живут в своем мире, а мы в своем. Эти миры рядом, они соприкасаются и взаимодействуют. И если кто-то из мира растений приходит на помощь кому-то из мира людей, то нет ничего необычного в выражении благодарности за это. И нет ничего смешного в том, что я просил растение, помогшее мне, простить меня за то, что я чуть не нанес ему вред». Даниэль не знал, вслух ли он произнес эту тираду или мысленно. Но он сформулировал для себя самого нечто новое, но настолько очевидное, что ему было удивительно, как он не задумывался об этом раньше. Он понял, что как бы чудаковато это ни выглядело со стороны, но никогда больше он не сможет сломать ветку, сорвать лист или цветок, не извинившись мысленно перед ними и не объяснив им, для чего это нужно.

* * *

Через два дня обе ноги Даниэля одинаково воспринимали тепло, холод, прикосновения, нажатия и легкие похлопыванья. Интересно, что на первый укол шипа левая нога никак не отреагировала, а вот второй был болезненный, но все же менее, чем на правой. Даниэль поколебался, боясь переборщить, но потом все-таки уколол ногу третьим шипом. И повторилось все, что он уже испытал – боль, отек, жар, восстановление чувствительности. Потом Даниэль понял, что очевидно царапины на правой ноге как раз и были следом воздействия первого шипа, которое он не почувствовал.

Даниэль внимательно рассматривал спасительное растение, стараясь запомнить строение листьев, вид стебля, цвет и форму колючек. Он ни разу нигде не встречал что-либо подобное. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он когда-нибудь сильно интересовался ботаникой, но если б встретил – наверняка запомнил бы. Стебель растения был довольно тонкий, миллиметра три-четыре в диаметре, но не травянистый, а крепкий, как ветка дерева или лоза, и при этом шершавистый, плотно покрытый жесткими чешуйками, напоминая чем-то устройство еловых шишек. «Надежная защита от повреждения. Конечно, если слон наступит, то…» Но для этого и были, наверное, предусмотрены шипы. Таких шипов Даниэль тоже никогда не видел. Они ничего общего не имели с благородными шипами роз или комариными занозочками избалованных пушистых домашних кактусов. Не походили они и на воинственные острые иглы, которыми топорщилось растение, подаренное Даниэлю одним австралийцем – оно, наряду с иглами, обладало продолговатыми ярко-зелеными листьями и красивыми пурпурно-оранжевыми цветками. После пересадки австралийского подарка в более просторный горшок, приходящая горничная Даниэля выглядела так, как будто насильно удерживала на руках дикую кошку.

Растение, которое сейчас разглядывал Даниэль, имело шипы весьма необычной формы. Они чем-то походили на когти хищной птицы. В спокойном состоянии они были прижаты к чешуйкам, покрывавшим стебель, и практически незаметны, но при давлении на стебель и его деформации, например, изгибе, «когти», как на пружинках откидывались от стебля и впивались в виновника деформации. Очевидно, в этот момент в него впрыскивалась капля ядовитого сока, то есть, идея защитного механизма растения была в чем-то такой же, как у пчел, ос и других жалящих насекомых. Судя по тому, что шипы, уколовшие Даниэля, так и остались торчать и не вернулись на место, не прижались опять к стеблю, можно было сделать вывод, что они однократного действия и больше уже не пригодятся растению, а, следовательно, скоро отпадут. Возможно, на их месте вырастут новые, а возможно и нет – у растения остается достаточно средств для самозащиты. Даниэль осторожно разглядывал один из «сработавших» шипов, который неожиданно легко извлекся из-под чешуйки. Это почему-то напомнило Даниэлю, как в детстве он почти без усилий вытащил у себя два молочных зуба, предварительно как следует расшатав их языком. Нижняя часть «когтя» и вправду была похожа на детский молочный зуб, только черного цвета. В основании шипа, там, где он крепился к стеблю, было некоторое углубление, в центре которого можно было разглядеть крохотное сквозное отверстие, словно проделанное шилом. На самом деле это было входным отверстием полого канальца, проходившего сквозь все тело шипа и заканчивавшегося в его острие, которое имело косой срез, как у медицинской иглы. Изначально шип был насажен на прозрачный стерженек, заполненный ядовитым соком стебля. Когда на стебель кто-то надавливал, стерженек лопался – и шип под воздействием сока, стремительно заполнившего каналец, выстреливал и впивался в «обидчика». Так что укол шипом с полным правом можно было назвать инъекцией. Даниэль первый раз в жизни пытался так подробно разобраться в устройстве растения. «Эх, жаль, что мне нечем и не на чем зарисовать этот коготь!»

«Кстати!» – внезапно подумал он, – «а почему при мне нет ни карандаша, ни бумаги? Где мои краски? Где все это? Куда все делось? Странно…Где я, вообще, черт побери?!»

Он огляделся – везде, насколько хватало глаз, простиралась равнина.

«Ах, ну да. Я здесь, и это не сон. Но где я?»

Он потянулся и сорвал несколько головок клевера. «Прости, друг, но я устал и голоден. И никто, кроме тебя, мне не поможет».

Подкрепившись и немного подремав, Даниэль продолжил свое знакомство с растением.

«Так, со стеблем мы разобрались. А что у нас с листьями?»

Листья у этого растения тоже были не совсем обычные. Их длинные черенки были скручены, как старый телефонный шнур, и невозможно было определить, как и где они прикреплялись к стеблю. (Даниэль опасался чересчур настойчиво проявлять исследовательскую любознательность, чтобы не заработать еще несколько «инъекций», которые неизвестно чем закончатся.) Сами листы были небольшие, округлые, плотные, сочные и мясистые. Даниэль подумал, что они напоминают кошачьи лапы.

«Кот гулял после дождя. На мокрой размягченной земле оставались вмятинки его следов. Там же неподалеку тянулась лиана, похожая на длинный голый корень или змею, которая притворилась корнем. Этой лиане нужно было очень много воды, но она не могла собственными короткими корешками добывать воду из глубины. Поэтому она питалась соками соседних растений. Со временем растения раскусили характер лианы и сошлись такой плотной стеной, что лиана никак не могла прикрепиться к кому-нибудь. Ей пришлось виться по обочине и самой добывать себе воду. Однажды, после очередного дождя вся вода уже испарилась или просочилась глубоко под землю. И только во вмятинках от кошачьих следов еще стояли лужицы. Лиана потянулась к ним и расположилась ровно по центру, чтобы следы правых и левых лап были одинаково доступны. Со временем от стебля лианы по направлению к каждому следу протянулся пружинистый отросточек, чтобы по нему вода могла поступать прямо в стебель, подобно тому, как мы пьем сок через соломинку. А спустя еще какое-то время на отросточках появились плотные сочные листья, заполнившие вмятинки и принявшие их форму. С тех пор лиане уже можно было не особенно беспокоиться о воде, потому что листочки обеспечивали ей необходимый запас. Лиана перестала быть опасной для соседних растений, поскольку не нуждалась в их соке, и теперь могла тянуться везде, где ей хотелось. Но она хорошо знала, какие опасности существуют для честных растений, и обзавелась шипами, которые охраняли ее от разбойных нападений. Вот такая история, ребятки. Понравилось вам? – Да-а-а! Понравилось! – А вы, Мария Пална, кажется, хотите задать вопрос? – Да, я вот не очень поняла – а какая мораль у этой сказки? – Мораль? Действительно, насчет морали… Хм…я сам еще с моралью не совсем разобрался…тут как-то неоднозначно все получается…ну, что поделать? Такая вот сказочка…»