Текст книги "Запруда"

– Прям ждет не дождется, – процедил сквозь зубы Турок.

– Зря надеешься. – Второе кольцо, извиваясь, образовало восьмерку, и повисло над Витькиной головой. – Я их видел. Вместе. Не просто же так они с подстилочкой в лесополосу ходили.

– Да, да, я тоже знаю… – поторопилась заверить Коломеец.

– Чего ты знаешь?.. – Серега посмотрел на Таньку с неприкрытым презрением. В темноте ее лицо было похоже на мордочку нутрии. Он отшатнулся, пружинисто вскочил и схватился за дерево. – «И вижу в нем любовь свою…», – пропел полушепотом, шмыгнул носом, повернул голову, заглядывая в Веткино окно, – «и думаю о ней».

 
9
 

«Даже сейчас, несмотря ни на что, а может даже еще больше… Нравится. Еще как нравится. Отчаянно нравится. Хоть и бесит. Бесит меня! Доиграется. Я, а не она. Я! Любой ценой! Не отступлюсь. Будет моим. Все!».

 
10
 

«Трынди-брынди доруле» – заливается радио. Вета дощипала брови, отодвинулась от зеркала. Хорошо получилось, волосок к волоску ложились в тонкую ниточку. От матери достанется… Наверное. Ну и пусть. Привыкнет. А она потом волосы еще перекисью вытравит. Вета вывернула ручку приемника на всю громкость и подошла к окну. У железной будки овощного магазина кучковалась молодежь.

В центре толпящихся куражился подвыпивший Турок. Он что-то рассказывал сгрудившейся вокруг него компашке, периодически, как боксер, выбрасывая вперед кулаки. Слов его было не разобрать, зато отчетливо слышался смех Таньки Коломеец, которая сопровождала каждый его жест громким похахакиванием.

В очередной раз отбоксировав невидимого противника, Турок посмотрел в Веткину сторону и, заметив ее в окне, согнулся в приветственном реверансе. Все тут же повернули головы. Что-то неуловимо острое царапнуло сознание, но что именно, Вета разобрать не успела, так как Алка Калашникова призывно замахала руками и заорала во все горло:

– Вета! Выходи!

– Выходи! – заорал Турок.

– Выходи! – подхватили остальные. Все, кроме Таньки Коломеец.

Вета натянула куртку и выбежала на улицу.

– Хелоу, краса! – подмигнул Серега. – Цукерки будешь?

Не дождавшись ответа, шмыгнул к ларьку.

– Полкило самых вкусных. И печений вон тех.

– Ну все, Серега в разнос пошел, – улыбнулась Инка.

– Да он, как выпьет, так у него сразу понос щедрости, – скривился Витька Суркан.

– А он трезвый и не бывает, – зихихикала Аллочка, подрагивая кнопочкой носика.

– Угощайся! – Турок протянул кулек с конфетами.

– Спасибо, я не хочу, – отказалась Вета, скрепя сердце. С утра жутко болел зуб, и слегка припухла десна. Унять боль удалось только анальгином. Но, несмотря на страстную любовь к сладкому, провоцировать воспаление не рискнула.

– А мы будем! – Танька выхватила кулек и выгребла оттуда конфеты. – «Школьные»? Из школьников у нас только Вета, – ломко заржала.

– А я тоже «Школьные» люблю, – Алка вырвала у Таньки кулек.

– Вы еще подеритесь, – Инка Стеренко, заметив обиженное лицо Веты, отвела ее в сторону. – Ты чего?

– Не люблю, когда мне тычут, что я малолетка.

– Ой, Господи, ты что, Таньку не знаешь? Это она переживает, что Турок не ей первой конфеты предложил. Не обращай внимания.

– Нужен мне ее Турок!

– Тебе может и нет, а вот ты ему… Гля, как выделывается.

В этот момент из магазина с авоськой в руках вышел мужчина. Проходя мимо, он кинул косой взгляд на шумную компанию и свернул к дому. Турок посмотрел на Вету и шагнул в направлении мужчины.

– Эй, фуфлыга! Сигаретой угостишь?

Мужичок повернулся и пожал плечами.

– Нет у меня. Я не курю.

– А чой-та ты не куришь? Больной, что ли?

Связываться с подвыпившим парнем мужчине не хотелось. Не ответив, он развернулся и пошел дальше. Оскорбленный невниманием Турок коршуном бросился на мужика сзади и влепил ему кулаком в затылок. А когда тот упал на колени, со всей силы пнул его ботинком в зад. Авоська с картошкой отлетала в сторону и черные от грязи корнеплоды покатились по дорожке.

Никто Турка не окликнул, никто не остановил. Все молча наблюдали за происходящим. Вета с ужасом смотрела на распластанное по асфальту, содрогающееся от ударов тело мужика, на катящиеся по земле картофелины, на искаженное самодовольством лицо Турка. Желудок сдавило, что-то подкатило к горлу, во рту появился тошнотворно-кислый привкус. Захотелось исчезнуть, слиться с пространством. Резкая боль разорвала десну, в глазах потемнело. Все, что было дальше, странным образом исчезло из ее памяти, стерлось навсегда. Но после этого случая, всякий раз при встрече, лицо Турка вызывало у нее острую зубную боль и противный тошнотворно-кислый привкус во рту.

Славка

 
1
 

Восприятие мира зависит от взгляда, а оно всегда перспективно и линейно. Те объекты, что ближе, видятся большими и значимыми, но по мере удаления становятся невидимой точкой в несуществующей линии горизонта. Вот так и с чувствами.

Вета захлопнула почтовый ящик. Писем нет. Газета «Труд» для папы и журналы: «Работница» для мамы, «Мурзилка» для сестренки.

– Что, не пишет тебе ухажер твой? – Мать выбрала из брошенной на стол периодики журнал с женщиной в цветастом платке на обложке. – С глаз долой, из сердца вон.

Вета промолчала. Ответить нечего. Прошел уже почти месяц, как Колька уехал, а так ни одного письма от него и не пришло.

– Знаешь, что я тебе скажу? Может так и лучше. Не пара он тебе.

– Почему это?

– Вы разные. Ты не для него. Слишком хороша и юна к тому же. У тебя еще ветер в голове, а он уже зрелый. Даже не в смысле возраста, а по сути своей. И слишком прост. Подавит он тебя своим напором. Красу твою погубит. Обабит. Ты при нем станешь обычной теткой на кухне. Мужниной женой.

– В прошлый раз ты говорила, что из него выйдет хороший муж.

– А я и сейчас от своих слов не отказываюсь. Муж из него действительно выйдет хороший. Это сразу чувствуется. Он рано пережил горе. Отец у него умер, когда он совсем еще мальчишкой был. Мать одна, вот он и занял место мужика в доме. Только надо ли это тебе сейчас?

Мать принялась перелистывать журнал.

– Гляди, какой сарафанчик.

Вета с интересом взглянула на фото.

– Выкройка есть, можно тебе такой сшить. Я видела в магазине ситец в горошек. Синий и красный, можно скомбинировать. Одну оборку синюю, другую красную.

– Я бы немного кокетку изменила, приподняла бы вот здесь, – Вета провела пальцем под грудью модели.

– Да, так лучше. – Мать отложила журнал. – Вот видишь. У тебя талант, тебе надо на модельера выучиться. С Водолазом у тебя будущего не будет. – Мать вздохнула и полезла в тумбочку. – Вот деньги, езжай в магазин и купи два метра. Метр синего, метр красного. Пока не разобрали. К лету сошью тебе.

Вета сложила рубли в маленький кошелек, сунула в карман плаща проездной. В голове уже вырисовался фасон будущего сарафана. Похожего на тот, что на картинке, но намного лучше. И не только в кокетке. Она присоберет лямки, а еще обошьет оборки кружевом. Кружев у матери много.

Настроение улучшалось с каждым шагом. Про письма она уже не думала. Только приблизившись к остановке, той самой, где ее поцеловал на прощание Колька, загрустила. Как и в прошлый раз здесь никого не было. Она села на то же место, закрыла глаза, надеясь разбудить пережитые тогда ощущения и чувства. Погрузиться в прошлое помешало оглушающее тарахтение.

– А ну стой! – пробивалось через грохот.

Вета открыла глаза. Поблескивающий металлом мотоцикл взревел тормозами и почти влетел в остановку. За рулем сидел незнакомый парень. Брутал с внешностью рок-звезды. Он был красив по-особенному. Его красота наводила ужас, но этот ужас притягивал. Парень буравил ее черными глазами так, что ей казалось, будто к груди прижали сигарету, и она не гасла, жгла и прожигала грудь, добираясь до сердца.

– Привет! – Из-за плеча незнакомца показалась голова Витьки Суркана.

– Привет! – Вета отодрала взгляд от черных глаз и впилась глазами в Витьку.

– Чо, автобус ждешь? – Витька задавал глупые вопросы с таким видом, словно хвастался перед бруталом, что с Веткой он вот так, «на короткой ноге». По всей видимости, брутал был для Витьки авторитетом. Только откуда он взялся? В их районе все друг друга хорошо знали. Район маленький и за три года, с момента переезда сюда их семьи, Вета знала абсолютно всех, и уж точно такой экземпляр не смог бы остаться незамеченным.

– Жду.

– В город собралась?

Бессмысленные вопросы требовали столь же бессмысленных ответов.

– Да.

«Сигарета» продолжала жечь и чадить, отчего дышать становилось невозможно.

– Пиу… – Автобус подкатил вовремя, так как количество глупых вопросов у Витьки заканчивалось. Словно разжавшаяся пружина вытолкнула Вету со скамейки, и она ланью прогарцевала в автобус.

– Пшш… – прошипела автобусная гармошка, захлопывая двери.

Автобус потащил свой неповоротливый зад, обдав парней густым облаком выхлопного угарного газа.

 
2
 

«Он все время крутится возле нее…».

«Будь осторожна. Он за ней бегает. Нет никакого сомнения…».

«Нужно что-то делать. Что-то придумать. Я не могу так просто ей его отдать. Поможешь?..».

«Помогу. Но и ты там сама приложи усилия…».

«Я уже знаю, что делать. У меня все под контролем. Рассчитываю на помощь с твоей стороны…».

«Во мне можешь не сомневаться. Мы ведь друзья…».

 
3
 

– Вета! – влетело в форточку, заставило вздрогнуть и оторвать голову от учебника.

Коломеец забежала на крыльцо и забарабанила в дверь. Последнее время они сдружились. Танька не отлипала от Веты, всеми правдами и неправдами стараясь отодвинуть лучшую подругу – Инку Стеренко на второй план. Всячески заверяя в своей преданности, Танька просиживала все затяжные дождливые вечера у Веты. Задаривала ее фотографиями кинозвезд, пополняя обширную Веткину коллекцию редкими снимками, заговорщицки делилась последними районными сплетнями и, как козырную карту, предлагала мальков меченосцев, ведь в аквариуме Веты плавали одни безликие гуппи.

Танька сбросила мокрый плащ, тряхнула короткими сосульками волос.

– Чо делаешь?

– Физику учу.

– Бросай. Ко мне пойдем.

– К тебе?

Приглашение было неожиданным. Родители Таньки гостей не любили и друзей дочери не жаловали.

– Родаки уехали к бабке. Хата свободная. Я вечеринку устраиваю. Все наши уже собрались, я специально за тобой прибежала, – на слове «специально» Танька сделала многозначительный акцент. – Ты же моя лучшая подруга. А твои дома?

– Нету. Мама во вторую смену. Папа в гараже, наверное. Только сеструха.

– Это хорошо. Слушай, у нас музон есть, Витька магнитофон притащил, закусь кое-какая имеется, а вот с выпивкой… – Танька развела руками. – Сама понимаешь.

Вета, хлопая пушистыми ресницами, не понимала.

– У твоего батьки вино еще осталось? То, что мы в прошлый раз пробовали.

В прошлый раз Вета показала Таньке пятилитровую бутыль, в которой «играло» поставленное отцом бродить вино. В тот раз они его даже попробовали. Немного, по стаканчику. Вино было похоже на забродивший компот, щипало язык и вызвало у Таньки отрыжку, а у Веты икоту. Минут через десять у Таньки развязался язык, она стала плести какую-то околесицу, из которой было понятно только одно, что она безумно любит Турка, и готова отдаться ему при первой возможности. Пьяные откровения подруги вызвали у Веты безудержный смех, остановить который не смогло даже появление в дверях перепуганной младшей сестренки. Опьянение плавно перетекло из головы в ноги и свалило обеих на кровать.

– Ну и?..

– Трехлитровая банка есть?

– Есть, наверное…

– Перельем…

– Вино? Ты что? Отец и в прошлый раз подозрительно присматривался к бутыли, а если три литра перелить, он сразу заметит.

– Не заметит, воды добавим.

Через десять минут с трехлитровой банкой вина в тряпичной сумке подруги отправились на вечеринку.

 
4
 

В полутьме комнаты звучал Поль Мориа. В центре, задрав вверх руки, плавно покачивала узкими бедрами Алка Калашникова. Приглушенный свет торшера рисовал на стенах темные силуэты. Вета прищурилась, ища глазами Инку Стеренко, но среди присутствующих Инны не было. Взгляд наткнулся на одинокую фигуру у окна. Лица видно не было, человек полусидел на подоконнике, уперев одну ногу в батарею.

– Пойдем, я тебя познакомлю, – шепнула на ухо Танька, и подтолкнула Вету к окну. – Слав, познакомься, это моя лучшая подруга – Вета Дакота.

Парень опустил ногу, но от окна не отошел.

Привыкшие к темноте глаза разглядели того самого брутала на мотоцикле, что подъезжал к ней с Витькой Сурканом. Острые иглы вонзились в кончики пальцев.

– Ну ладно, вы тут поболтайте, а я пойду, вино перелью. – Для убедительности Танька приподняла сумку с банкой.

– Опочки! – Из неоткуда подскочил Турок и приобнял Вету за плечо.

– Пойдем, вино разольем, – вцепилась ему в руку Танька.

– О! Вино! Наконец-то! – Турок подхватил сумку, и они с Танькой отправились на кухню, оставив Вету наедине с бруталом. «Иглоукалывание» усилилось.

От него пахло табаком, и этот запах дурманил. А может не запах, а что-то другое. Страшно и томительно. И чувство, что стоишь на пороге чего-то ужасного. Ощущая всем своим естеством неотвратимость надвигающегося на тебя хаоса. Еще шаг, и ты провалишься в пропасть и уже никогда из нее не выберешься. Один шаг и… Она отступила.

– Ты куда? – Брутал схватил ее за руку и притянул к себе. – Не оставляй меня одного.

Ее затрясло.

– Тебе холодно?

– Нет… Да.

– Тогда надо выпить. – Он оторвался от окна и, увлекая за собой, стал проталкиваться между танцующими. В какой-то момент он остановился и обнял ее за плечи.

– Потанцуем.

Они задвигались в ритм музыке. Он прильнул губами к ее голове, колючая щетина царапала шею. Близость волновала. Внезапно она почувствовала, как что-то мокрое коснулось уха, и не сразу догадалась что это. Кончик языка медленно полз по ушной раковине, достиг мочки, подхватил ее. Было и противно, и приятно одновременно. Сознание мутилось, тело погружалось в анабиоз, а мысль о падении в собственных глазах наполняла сердце тайным ликованием. Причудливая смесь страха и восторга, желания остаться и немедленно уйти. Все смешалось, завертелось воронкой.

– Пойдем, погуляем? – Вопрос ввел ее в ступор. Она оглянулась, в углу на кресле, накрывшись одеялом, копошилась парочка.

– Тань, – проскулила Вета.

Взлохмаченная голова вынырнула из-под одеяла. Свекольный оттенок кожи и размазанная вокруг губ помада красноречиво свидетельствовали о происходящем в укрытии процессе.

– Чего тебе? – огрызнулась Коломеец и снова нырнула под одеяло.

– Не мешай им. Пойдем.

Одеревеневшее от ужаса тело не слушалось.

– Твой? – Славка накинул ей на плечи плащ и дернул за руку. Она не сопротивлялась, она стала безвольной и податливой. Воронка, подхватив, уносила ее в омут грядущих событий.

 
5
 

– Анамуратов? Ты совсем с ума сошла?! – Огромные Инкины глаза стали еще шире. – Ты хоть что-нибудь о нем знаешь? Знаешь, откуда он вдруг появился?

– Нет. Он ничего не сказал…

– Еще бы! – Инка покачала головой. – А что Танька тебе не рассказала перед тем, как знакомить?

– Нет.

– Тогда скажу я. Вета, он сидел! В колонии для несовершеннолетних. За угон мотоцикла. Его посадили еще до вашего переезда сюда. Поэтому ты ничего о нем не знала, а мы все прекрасно знаем, что он собой представляет. Ты понимаешь, с кем связалась?

– Я не связывалась. Мы просто погуляли.

– Просто?! Ты думаешь, он так легко от тебя отстанет? Надо было сразу отпор дать.

– Да откуда я знала. Мне никто ничего про него не сказал. Тебя же не было.

– Так меня никто и не пригласил.

Вета села рядом с подругой.

– И что теперь делать?

– Не знаю. Ты сама-то как? Не влюбилась случайно?

– Не знаю. Он красивый, конечно, но я его боюсь до чертиков. Он, как удав, подавляет мою волю. Меня и тянет к нему, и отталкивает.

– А Колька?

– Колька… – Вета с грустью посмотрела на свое отражение в трельяже зеркал. Красивая. Одни глаза чего стоят. «Он погубит твою красоту» – вспомнились слова матери. – Не знаю. Писем нет. Может, и не было ничего.

– Писем нет, потому что он сейчас в учебке.

– Или с глаз долой из сердца вон, – повторила слова матери.

– Это у тебя… Эх, Вета!

– А что, мне теперь из дома не выходить?

– Да что-то ты не туда выходишь. Лучше бы книжки читала.

– А я и читаю. Те, что ты мне принесла. Да прочла уже все.

– Ты говорила, у матери на работе есть танцевальный кружок. Давай запишемся.

– Есть. Народные танцы.

– Вот и хорошо. Все меньше с Коломеец будешь по хатам таскаться.

 
6
 

Отношения что-то меняют внутри нас. Порой, это что-то меняется так незаметно для нас самих, как изменение ощущения вкуса на большой высоте, где постоянно хочется чего-то соленого, вроде томатного сока.

Она впервые летала во сне. Всегда считала, что это придумки, а оказалось… Все, что было внизу, напоминало поле боя роботов. Небольшие населенные пункты с высоты напоминают раздавленных железных человечко-машин, которые мигают своими огоньками-схемами. Навсегда остаться в небе – не счастье ли это? Все лучше, чем об землю – «бум!».

Вета вздрогнула и проснулась. Она и не заметила, как уснула. Читала и отключилась.

За окном раскатывалась непогодь, и в ответ на это сдавило виски. Спать на закат чревато головной болью. А когда с природой творится такое… Вета расправила смятый лист и закрыла книгу, поднялась и пошла на кухню. Стакан холодного томатного сока еще не вернул ощущение реальности, но стало значительно легче.

Он появился как привидение. Она даже не поняла каким образом. То ли забыла закрыть дверь, то ли сама открыла в состоянии сомнамбулы.

– Я за тобой, – объявил с порога, снял с крючка ее плащ, натянул на плечи и потащил за собой.

– Куда? – опомнилась Вета.

– Дверь не забудь закрыть. Давай ключи.

Она подчинилась. Нащупала в кармане ключ, протянула.

Дождь хлестал по лицу, стекал по волосам, струился за воротник, хлюпал в размокших мокасинах. Они не бежали, просто быстро шли. Он клещами держал ее руку, но она и не пыталась вырваться, тащилась за ним безвольной массой. Куда? Зачем?

Нырнули в серый подъезд дома, он толкнул ее к стене, налег всем телом, прижался небритой щекой к ее щеке.

– Я хочу познакомить тебя со своей мамой… И сестрой.

Отодвинулся и потащил наверх по лестнице.

Над кастрюлей колдовала плохо, словно второпях, одетая женщина с копной черных давно немытых волос на голове. Рядом с ней за столом перебирала гречку девушка. Жидкая, перетянутая резинкой косичка лежала на ее плече крысиным хвостиком. Девушка дула через губу на челку. Челка взлетала и падала вновь.

Когда они вошли, женщина и девушка замерли. Сознание подкинуло Вете спасительную мысль, что все это не по-настоящему. Просто картина такая – «не ждали». От этой мысли охватила оторопь.

– Это мои мама и сестра. – Славка прошел к навесному шкафу, вынул чашку, открыл кран, набрал воды и залпом выпил. Положил чашку обратно и, не оборачиваясь, бросил через плечо. – А это моя девушка.

Последняя фраза прозвучала, как команда «отомри». Девушка и женщина переглянулись и снова уставились на гостью.

– Ве… Вета, – пробормотала вполголоса Вета, стыдливо поглядывая на Славкину мать.

Женщина дважды кивнула, но промолчала, а девушка приоткрыла рот, дунула на челку и улыбнулась.

– Ладно, пойдем в комнату, телек посмотрим.

По телеку круглолицый кинопутешественник Сенкевич рассказывал о дальних далях.

– Приземляйся, – Славка растянулся на раскладном диване. – Чего стоишь? Ложись, просто полежим.

«Как муж и жена» – дозвучало в голове голосом Кольки. Вета смотрела на распластанную на диване фигуру, на оттопыренную в сторону руку, куда ее приглашали лечь, и не двигалась. У французов это называется дежавю. Как-то «классная» объясняла им, что состояние «это уже было» объясняется усталостью мозга.

– Ложись!

Она присела на край дивана.

Он приподнялся, схватил ее сзади за воротник школьной блузки, потянул, уложив рядом с собой.

– Ты что, как не живая?

– Голова болит, – соврала Вета.

– Ща пройдет.

Его рука протиснулась в вырез вмиг распахнувшейся блузки и обхватила грудь. Сосок возбужденно заострился. Он потеребил его пальцем.

– Начинаешь оживать.

Она оттолкнула его руку и попыталась застегнуть блузку, но пуговица никак не хотела пролезать в отверстие петли. Пока она боролась с пуговицей, его рука проползла по бедру и, приподняв подол юбки, устремилась вверх по ноге.

И тут Вета пришла в ужас. Она вспомнила, что придя со школы, плюхнулась с книжкой на кровать прямо в том, в чем была. В том и уснула. И проснулась. Она и сейчас была в школьной форме, но беспокоили не синяя юбка и белая блузка, а то, что было под юбкой. А под юбкой были штанишки с начесом. Это мать. Она заставляла ее надевать «под низ» утепленные штаны. Визит Славки был неожиданным, и не предполагал в ее сознании подобной развязки.

– Отстань!

Вета одернула его руку, вскочила, сжимая разъехавшуюся на груди блузку, выбежала в темный коридор, нащупала на вешалке мокрый плащ, сорвала и выскочила за дверь.

Дождь кончился. Отплакал, отстенал. Угомонился. Она шла, перепрыгивая лужи, хватая губами влажный воздух, заглядываясь на мокнущую в лужах листву. Хороший вечер для того, чтобы понять, что тепло и уют – это состояние души. Она поднялась на крыльцо, равнодушно глянула на почтовый ящик, прошла мимо, вернулась, дернула затворку… На пол шлепнулся конверт. Письмо без марки. Обратный адрес: Ростов. Внизу в последней строке крупными печатными буквами: «Водолазкин Н. К.»

 
7
 

В магазин завезли бананы. Экзотические плоды среди населения вызвали небывалый ажиотаж и очередь длиной «как в Мавзолей». Отведать импортный плод, который до сих пор народ видел только в мультфильме про Бонифация, хотелось всем без исключения. Свои персики и груши не впечатляли. Зато темно-зеленые изогнутые в полумесяц то ли фрукты, то ли овощи (кое-кто утверждал, что это трава) вызывали желание схожее с вожделением.

Неожиданный завоз дефицита в очереди объясняли по-разному. Версия, что на подъезде к городу перевернулся эшелон с банановым грузом, идущим в Москву, удовлетворяла всех. Это было справедливо – считалось, что Москва в сравнении с другими регионами «жирует». В глазах Веты столичную «зажиренность» подтверждали привозимые отцом из командировки апельсины. Мать делила пупырчатые оранжевые шарики между сестрами поровну. Свои апельсины Вета съедала сразу, сестра же растягивала удовольствие на несколько недель, раздирая плоды даже не на дольки, а на «бульки». Однако и апельсины сестры тоже заканчивались неожиданно быстро и все благодаря Вете, которая в тайне от сестры таскала плоды из ее запасов.

– Ты не представляешь, какие они вкусные. – Инка проглотила набежавшую слюну.

– Ты ела?

– Да. Меня как-то угощали.

– А какие они на вкус? На что похожи?

– Даже не знаю. Они сладкие, и мягкие, как вареная картошка.

Сравнение со сладкой вареной картошкой не впечатляло.

– Здравствуй! – услышала Вета за спиной тихий голос и обернулась. Мать Славки Анамуратова, переминаясь с ноги на ногу и смущаясь, теребила на груди цветастый платок.

– Здрасти! – Вета почувствовала неприязнь. «Наверное, пристроиться хочет. Без очереди».

– Можно тебя на минуточку?.. Поговорить. – Женщина повернулась и пошла в сторону противоположную от очереди.

– Не ходи, – шепнула Инка.

– Неудобно. – Вета направилась вслед женщине.

Она была похожа на ворону. Такая же черная, остроносая, трагичная.

– Я только предупредить хотела… – женщина говорила сбивчиво, стыдливо косясь по сторонам. – Он… Ты… Сколько тебе лет?

Ну вот! Начинается! Неужели и эта будет читать морали о том, что она маленькая?

– Пятнадцать, а что?

– Пятнадцать… – затеребила кончик платка, – пятнадцать… Ты знаешь, какой он?

– Если вы про то, что он сидел, то знаю! – с вызовом ответила Вета.

– Не совсем… Хотя и про это тоже… Он… Он мне сказал, что возьмет тебя силой…

– Что?! – голубые глаза стали синими. – Как это?..

– Что ты тогда никуда от него не денешься…

– Вета! Наша очередь!

Вета оглянулась.

– Пятнадцать тебе… Боюсь я… Опять посадят его…

– Вета! – махала рукой Инка, выглядывая из дверей магазина. – Давай быстрей.

Вета поплелась в магазин. В висках стучало «возьмет силой».

– Ну, ты чего? – Инна подтолкнула Вету к прилавку. – Чуть не пропустила. Два часа же стояли.

Через пять минут они вышли из магазина со связкой буро-зеленых бананов. Черной женщине уже не было.

– Чего она хотела?

– Предупредить, чтоб держалась от Славки подальше.

– И правильно. Я тебе то же самое говорю.

– А что мне делать? Он же от меня не отстает.

– А ты сама к нему как?..

– Ну, как-то так… Боюсь очень. – Вета разодрала зеленую кожуру банана, откусила и поморщилась. Рот стянула безвкусная чуть кисловатая терпкость. – Письмо пришло от Водолазкина.

– Ух, ты! – обрадовалась Инка. – А чего мне не сказала?.. Что пишет?

– Да ерунду всякую. Вообще письмо странное, словно и не он писал. Вроде и про любовь, но холодное какое-то. Чужое.

– А, по-моему, ты придираешься.

– Может быть.

 
8
 

Доверчивость похожа на альпийский пейзаж, где на фоне Монблана пасутся коровы, и немые вязы смотрят в небо, а молочные облака, как на картине Сезана написаны быстро и грубо.

Она смотрит на него в узкую щель штор. Крутой, весь на понтах. Иголочки вонзаются в кончики пальцев. Он вскидывает голову и в упор смотрит на окно. Вета резко приседает, но подозрение, что ее заметили, вызывает дрожь в коленях.

Заметил, и тут же направился к ней. Стучаться не стал. Дернул дверь. Она только и успела, что выскочить из комнаты в коридор.

– Бери магнитофон. Пошли.

Бобинный магнитофон, подарок дяди Антона, весит килограмм пять. Прошел в комнату, подхватил магнитофон, сунул ей в руки коробки с бобинами.

– Куда? – спросила обреченно.

– На хату. – Обхватил одной рукой за шею, притянул, прижал к себе. – В общагу.

Возражения? Бессмысленно. Она под гипнозом. Она безвольна, как та коровка на альпийском лугу. Чем защититься? Что у нее есть? Достоинство нелепых убеждений, причудливая смесь суеверий и восторженной веры в чудо. Вот и все.

 
9
 

Там, куда он ее привел, было хмуро. Те же лица, тот же смех, анекдоты, мат, сигаретное марево, алкогольный душок.

– Привет! – машет рукой Коломеец, заслоняя собой Турка. Витька Суркан и Сашка Цыган курят у окна. Сашка красиво, как в иностранном кино, затягивается, выпуская дымок, смотрит сквозь задумчивый прищур на Вету.

– Витёк, вруби магнитофон, – Славка протягивает Суркану агрегат, оборачивается к Вете, – отдай ему бобины, я сейчас.

Витька ставит магнитофон на табурет, надевает на штырьки бобины, включает. Динамик покряхтел, пошипел, заголосил: «Лето, лето, лето. Лето твоих рук, твоих глаз. Па-па, па-пара-па-па». Песни, те самые, что ей записал Колька.

В это время на кухне Славка наливает в чашку заварку, разбавляет водой и, отвернув на коричневой бутылке крышку, что-то вливает. Пробует на вкус. Добавляет еще.

Пока Славка колдует над зельем, Вета растерянно топчется у стены. Не выпускающий ее из вида Цыган гасит сигарету, хлопает Витьку по плечу и подходит. От него приятно пахнет. Ей хочется придвинуться к нему ближе, чтобы вобрать тонкий аромат, забиваемый сигаретным смогом.

– Что у тебя с ним? – кивает Сашка в сторону кухни.

Вета пожимает плечами. Она и сама не знает что.

Продолжить разговор не получается. Славка появляется рядом, смотрит ястребом, желваки нервно мечутся по скулам. Лицо суровое, злое. Он протягивает Вете чашку с коричневой жидкостью.

– На!

– Что это?

– Чай. Пей!

Чай пахнет спиртом, но пары алкоголя заполнили все помещение. Что откуда – не разберешь

Вета отпивает.

– Горький.

– Крепкий чай и должен быть горьковатым. Пей!

Сашка смотрит на Вету долгим взглядом и отходит в сторону.

– Чего ему нужно от тебя? – Славка держит Цыгана в прицеле глаз.

– Ничего, просто поздоровался. – Вета отпивает еще глоток. Горьковатый привкус чая начинает нравиться. – Вкусно! – произносит заискивающе, и лицо Славки смягчается.

– На бутерброд, закуси.

Добавленный в чай коньяк косит мгновенно. Ноги не держат, мысли вязнут, глаза закрываются. Дальше серая пустота. Застывшее время.

 
10
 

Продавленный диван крякнул, и Вета очнулась. Плохо. Так плохо ей еще никогда не было. К горлу подкатывает горьковатая смесь колбасы и коньяка.

– Очнулась? – Славка сидит напротив. Поедает жгучим взглядом. – Слабенькая ты. Не думал, что коньяк тебя так быстро свалит.

Она не может говорить. Если откроет рот, то колбасная блевотина извергнется наружу. С трудом встает. Внутренний спазм сдавливает желудок, и серо-буро-малиновая жижа фонтаном выплескивается ей на свитер.

– Нууу… – Славка хватает ее за руку и тащит в ванную.

Она склоняется над раковиной, но все что должно было из нее выйти – уже вышло. Она молча открывает кран, смывает следы блевотины с лица, трет свитер.

– Снимай! – командует Славка и, хватая за края, стягивает с нее свитер, и сам застирывает его.

В выцветшей амальгаме старого надтреснутого зеркала стоит девушка с измученным серым лицом. Она сжимает руками голые плечи. Широкие бретели майки и узкие лямки лифчика в грязно-сером отражении выглядят неряшливо, отчего девушке не по себе. Она выхватывает мокрый свитер и натягивает на озябшее, покрытое мурашками тело.

 
11
 

В темной комнате продолжает играть музыка. Неизвестно, сколько она была в отключке. Наверное, долго, раз все уходят.

– Я хочу пить, – цедит сквозь зубы Вета. – Воды.

– Сейчас принесу.

Как только Славка выходит, она слышит над ухом:

– Может с нами пойдешь? – Лицо Цыгана серьезно.

Вета не успевает ответить.

– Она останется! – Славка протягивает стакан воды, оттесняя Сашку к двери. – Я сейчас их провожу и вернусь.

«Провожу» выглядит, как «выпровожу». Комната быстро пустеет, и она остается одна. В чугунной голове беспорядочное колебание звуков сливается в непереносимую какофонию. И вдруг сквозь нее: «Я заметила однажды…».

Вета вздрогнула. В слабом свете потолочной лампочки она наконец может рассмотреть, где находится. Куда он ее привел? Заставленный пустыми бутылками и банками подоконник, проломленный диван, заваленный какими-то тряпками, среди которых и ее смятый плащ.

«Ты мне веришь или нет?», – звучит из магнитофона юный женский голосок.

«Я тебе, конечно, верю. Разве могут быть сомненья», – заверяет в ответ мягкий мужской баритон.

Вета вытаскивает из груды тряпья свой плащ, впопыхах надевает, идет к двери, дергает ручку… Закрыто. Она в ловушке.

«Кажется, мне хана!», – эта мысль придает ее действиям ускорение. Чтобы щелкнуть шпингалетами и толкнуть створки окна хватило секунды. Склянки с боем загремели о доски пола. Она залезла на подоконник и выпрыгнула.

Приземлилась попой в песочную насыпь. Железная рука вцепилась в загривок и потянула вверх.

– Удрать решила?

Потащил обратно. Втолкнул в комнату.

– Ты что натворила? – Пнул осколок бутылки. – Мне люди квартиру одолжили… А ты…

Стянул с нее плащ и толкнул на диван. Стал раздевать.

Ее трясло. Не от холода, от ужаса.