Текст книги "Покров Любви"

Соланж привез ее в полицейский участок, напоил кофе и обещал отвезти домой чуть позже. И только здесь, в полицейском участке, она вдруг разрыдалась. Она плакала сильно и не могла успокоиться. Нужно позвонить родителям, но у нее не было сил. Как такое могло случиться? Анри, у которого было столько планов, вдруг взял и покончил с собой? А может, его, так же как и отца Антуана, убили? И Николь снова заплакала. Нет, сейчас она не может ни о чем думать, а завтра она успокоится и обо всем расспросит капитана.

Вечером Марк Соланж отвез ее домой, был очень внимателен. Сказал, что родителям уже сообщили. Это хорошо, подумала Николь, что она сейчас не с ними. После пережитого шока в квартире брата ей бы не хотелось сейчас видеть несчастную мать. Она была благодарна капитану за внимание и заботу, которые он проявил, хотя это и не входило в его обязанности, но у нее не было сил даже на простое спасибо. Завтра. Завтра будет легче.

* * *

Андрей доедал ужин. Он принес все с собой, зная, что без Галины Петровны – бабушки Максима – в квартире вряд ли можно будет полакомиться чем-то вкусненьким. Макс подумал, что никакие напасти не смогут отвлечь Андрюху от еды. Сначала хорошо покушать, а потом все остальное. Тот поглощал свой ужин с таким удовольствием, что Макс невольно позавидовал: как ему удается столько есть и при этом оставаться таким стройным? Есть Андрей хотел всегда! Кофеечек, чаечек с конфеткой, булочки, печеньица… И при этом еще хороший завтрак, обед и ужин. Но, к счастью, Андрей был неприхотлив в еде, мог с удовольствием поесть и устрицы, и сосиску с макаронами, и кильку в томате. «Что есть, тем и закусим», – говаривал он частенько. А Макс поесть забывал, к еде относился спокойно, мог целый день так и не вспомнить, что не мешало бы перекусить. Но вот такие вечерние посиделки с Андреем любил. Они не просто ужинали, а разговаривали о работе, версиях, догадках, мотивах. В общем, работали. Иногда Андрей посматривал на часы и говорил, что его ждет очередная пассия и убегал, оставляя Макса в одиночестве.

С тех пор, как Макс развелся с Леной, ему было как-то не до женщин. «Что очень плохо», – говорила бабуля и пыталась ему сосватать многочисленных внучек всех своих подруг. А подруг у учительницы русского языка и литературы, заслуженного учителя было много. Она до семидесяти лет работала в школе, потом ушла на пенсию, но все равно не могла без школы. Бывшие ученики приходили, приносили цветы. «Учителя на пенсии не бывает», – говорила Галина Петровна, – это не должность, это образ жизни».

Сегодня Андрей никуда не спешил. Они ждали звонка от Мишеля и подводили итоги двух дней работы.

Макс рассказал о встрече с Гершвиным.

– Знаешь, я думал сначала, что рассказ о саламандре Франциска Первого ничего нам не дает. Но вот я все время к нему возвращаюсь. Мне кажется, что наш коммерсант таки поведал нам правдивую историю. Но вот зачем? Что он хотел этим сказать? В чем связь между покровом Богородицы из шартрского собора и бриллиантовой брошью? И потом, меня мучает одна деталь в разговоре, не пойму, что именно. Прокручиваю всю беседу и не понимаю…

– Надо брать диктофон.

– Да ты что?! Разве бы он согласился со мной беседовать, если бы знал, что я записываю разговор.

– И то правда. А я тебе тоже хочу кое-что рассказать.

– Жду с нетерпением.

– Подожди, вот еще сыр и десерт остался.

– Да наешься ты когда-нибудь? – усмехнулся Максим. – Бедная твоя будущая жена, она от тебя сбежит, не сможет накормить такого обжору.

– Ничего, прокормит. У меня ведь есть и положительные качества.

Они рассмеялись, а Андрей приступил к сырам и десерту. Макс выпил кофе и приготовился слушать своего помощника. Да нет, не просто помощника, скорее, друга.

– Значится так… Я тебе говорил, что Истомины скоро летят в Париж. Я дозвонился до мадам. Все свое обаяние, все красноречие подключил. Мозги расплавились после нескольких минут разговора по телефону. Но, по-моему, я ее все же обаял. Ох и женщина! Все видит и слышит, и, главное, чувствует на расстоянии. Но я уговорил ее на встречу. Теперь вот боюсь идти. Может, вместе сходим? Я буду ораторствовать, а ты выводы делать. Ты ж у нас специалист по выводам. Да и вместе все-таки комфортнее.

– А что ты ей сказал, какая цель встречи?

– Если б я сказал, что хочу поговорить об украденном покрове, она бы меня послала… далеко-далеко, как ты понимаешь. Я ей сказал, что меня интересует немецкая гравюра XIV–XV веков, что мне нужно узнать ее мнение как единственного, я подчеркнул – единственного – настоящего знатока средневековой гравюры насчет одной малоизвестной и уникальной вещи. Она спросила, чья это вещь. Я сказал: моя. На что она засмеялась и спросила, кто автор. Вот тут я ее и поймал. Я сказал, что это и есть причина моего звонка. Авторство этой гравюры под сомнением. Скорее всего, это Михаэль Вольгемут. Для тебя поясняю, что это немецкий живописец, гравер и резчик по дереву XIV–XV веков. Пара его работ пропали во время Второй мировой войны. Поэтому она тут же клюнула. Никто не знает, где и когда могут нарисоваться эти работы. Истомина назначила мне встречу на завтра, на 12.00.

– Ну и как ты будешь выкручиваться? Где возьмешь гравюру, хотя бы отдаленно напоминающую твоего этого, как его, Вольгемута?

– Обижаешь, шеф. – Андрей хитро улыбнулся. – А друзья нам на что дадены? Саша Гладышев подсуетился. Это его конек: северное Возрождение в Германии. Он обнаружил в архивах мюнхенской пинакотеки кое-что интересное. Естественно, он даст мне очень хорошую фотокопию одной гравюры. А я уже додумаю, что гравюра принадлежит нашей семье и досталась мне от деда, воевавшего в Германии. Или, как вариант, раскрою карты, что являюсь детективом, и выполняю заказ одного влиятельного человека по установлению авторства этой гравюры. Посмотрю по обстоятельствам.

– А дальше? Как ты выйдешь на покров?

– А вот тут, дорогой шеф, мне пришла в голову мысль, когда я поглощал десерт. Знаешь, сладкое всегда стимулирует мою умственную деятельность.

– Не только сладкое. И горькое и соленое. Лишь бы было что жевать.

– Нет, именно сладкое.

– Да не тяни уже, говори.

– Что, интересно? А я вот возьму и расскажу мадам еще об одной тайне – саламандре Франциска Первого. Естественно, без указания источника информации. Если у нее есть роза Генриха Наваррского, то ее очень заинтересует история о саламандре, которая тоже принадлежала Марии Медичи, как и роза. А потом я перейду к покрову. И намекну, что мне кое-что известно о его похищении. Ну а дальше я, честно говоря, не знаю, – Андрей приуныл, – посмотрю по ее реакции. Я ведь буду, по ее мнению, эдаким богатеньким юношей, имеющим интерес к гравюрам, бриллиантам и всяческим загадкам. Может, я ее разговорю. Я не глуп…

Макс усмехнулся.

– Красив…

Макс закатил глаза.

– Имею успех у женщин, особенно пожилых. Возраст мадам Истоминой – самый мой любимый возраст.

Они оба рассмеялись. И если бы не телефонный звонок, они бы продолжали дурачиться и хохотать. Андрей взял трубку. Звонил Мишель. Андрей говорил с ним по-французски, а Макс с завистью слушал, как катается грассированное «р» у Андрея во рту. Какой красивый язык! Макс вполне сносно мог объясниться на английском. Иногда, когда звонил Мишель, они так и делали – разговаривали по-английски, но это совсем не то. Андрей по-французски говорил свободно, понимал юмор, каламбурил, в общем, что называется, свободно владел иностранным языком. Это было одним из тех «положительных качеств», которым Андрей разил наповал всех понравившихся ему женщин или, как он их называл, пассий. Вдруг прочтет наизусть Верлена или Элюара. И дамочки тут же влюбляются. Удивительным было то, что когда Андрей с ними расставался, никто ему не закатывал никаких сцен. Он умел любить радостно и расставаться радостно. И со всеми у него оставались прекрасные отношения.

Андрей положил трубку. Помолчал.

– Ох и любишь ты паузы, Андрюня. Тебе бы в артисты, господин Шустров. Ты бы эти паузы так отыгрывал, что зал рыдал бы, – усмехнулся Макс. – Рассказывай.

– Пока мы тут с тобой работаем с русскими коллекционерами, во Франции, мой дорогой шеф, события развиваются очень быстро. Как я тебе говорил, появился еще один труп. Некий молодой человек – ученик духовной школы и помощник-волонтер у викария, Анри Легран, собиравшийся, по словам его сестры да и всех служителей собора, оставить мирскую жизнь и стать церковным служащим, найден мертвым в своей квартире. Повесился. Конечно, будет произведена дополнительная экспертиза, возможно, это убийство, хотя и не похоже. На столе найдена предсмертная записка, адресованная его сестре. Если перевести с французского, то что-то вроде: «Прости, моя дорогая Николь, жизнь стала бессмысленной, ибо я совершил тяжкий грех. Грех мой в том, что я убил человека. И всему виной дьявол-искуситель – золотой телец». Предполагают, что он хотел подменить покров, чтоб его продать за большие деньги, но неожиданно у часовни появился отец Антуан, и парень был вынужден убить священника, чтобы скрыть похищение. Потом он подменил покров и ушел домой. Французы думают, что его обманули и денег ему не заплатили. Вернее, покупатели провернули какую-то хитрую аферу с деньгами, и когда этот Анри захотел перевести сумму на другой счет или совершить какую-то банковскую операцию (я в этом не особенно разбираюсь), их – денег – там уже не было. Возможно, стресс был таким сильным, что ему ничего не оставалось, как покончить с собой. А, может, это было раскаяние.

Увы, покрова у него не оказалось. Зато оказались на столе три кофейные чашки. Сейчас криминалисты колдуют над пальчиками. Возможно, удастся что-то выяснить. Они предполагают, что из двух чашек пили покупатели. Если они оставили отпечатки – это упростит дело. Но все это очень странно. Это не похоже на профессионалов. Или они были уверены в том, что эти чашки никогда не попадут в руки полиции? Они не предполагали, что он может покончить с собой? Или это чашки, которые не имеют к ним никакого отношения, и тогда появившаяся ниточка снова обрывается. Вот так. А нам нужно продолжать работать. Я изложу Мишелю по «электронке» все, что мы узнали. И напишу о наших планах на завтра. Все. Есть какие замечания, пожелания, шеф?

– Есть. Первое. Я тобой очень доволен. И мне нравится тебя слушать, когда ты говоришь по-французски. И второе. Я вот думаю, может, нам, действительно, пойти вместе к Истоминой? Я к тому времени закончу с Лисовским. Его секретарша выделила мне тридцать минут, представляешь? Если повезет и я произведу на него впечатление, мы с ним потом еще раз встретимся. А к двенадцати я буду свободен. Как думаешь?

– Я – за.

– Хорошо, завтра решим. Ты свободен на сегодня. Спасибо, Андрюша.

И Андрей ушел. А Макс принялся продумывать завтрашнюю беседу с Николаем Осиповичем Лисовским.

* * *

Известный криминалист и частный детектив Мишель Дебре и капитан полиции Марк Соланж зашли в кафе на rue Saint-Degré[7]7
  Улица Сан-Дегре (франц.)


[Закрыть], которая находится рядом с кафедральным собором, выпить кофе.

– Как получилось, что вы, месье Дебре, работаете по этому делу?

– Мне позвонил епископ сразу после убийства отца Антуана. А когда они обнаружили эту чудовищную подмену, он попросил меня приехать немедленно. Можно сказать, он нанял меня на расследование этого дела.

– Он не доверяет полиции?

– Да нет, что вы, конечно, доверяет.

Мишель понимал, что полицейские не очень любят частных детективов, но так как он был известным криминалистом и специалистом по изобразительному искусству и к нему часто обращались за консультацией, то его розыскную деятельность, скажем так, терпели. Иногда снисходительно делились информацией, иногда уважительно советовались, но, в основном, в его личные детективные дела не вмешивались, хотя деятельность его не сильно поощряли, особенно когда он работал параллельно с полицией по одному и тому же делу. Но здесь все зависело от конкретных людей, ведущих расследование.

– Когда-то я оказал ему услугу (тогда он еще не был епископом) как частному лицу и с тех пор у нас сохранились теплые отношения. Знаете, я даже стал приходить на мессы. Вот, был в этом году на Пасху. В основном, общался с епископом. Кстати, я хорошо помню этого парня Анри Леграна. Я видел его в соборе и даже беседовал с ним однажды.

– Это правда, что вы работаете с частными сыщиками из России?

Мишель улыбнулся:

– Да, правда. Я их нанял. Поверьте, эти ребята знают свое дело. Они могут нам помочь. А что там с отпечатками пальцев?

– На одной чашке отпечатки были очень четкими. По нашей базе данных они не проходили. По всей квартире удалось найти немного: есть еще пару незнакомых отпечатков, не принадлежащих ни Леграну, ни его сестре. Мы отправили также запрос в Россию. – Он откусил кусочек печенья, которое прилагалось к кофе. – Почему не введут, как в Америке, хотя бы в аэропортах, процедуру снятия отпечатков пальцев? Прилетел в страну, будь добр, приложи пальчики. Насколько было бы проще работать.

– Я думаю, вы правы, в целях безопасности это просто необходимо сделать.

– Скажите, ваши друзья из России что-нибудь разузнали для нас интересного?

– К сожалению, пока нет. Но уже проверены некоторые лица и можно смело отмести какие-то версии, что тоже немало. Но вы не волнуйтесь, как только у меня будут важные сведения, я обязательно поставлю вас в известность. Кстати, мои друзья детективы тоже «на связи» с вашими коллегами из московского уголовного розыска. Так что нам нечего скрывать друг от друга, мы все заинтересованы в скорейшем возвращении покрова и расследовании убийства.

– Меня сейчас беспокоит, чтобы исчезновение реликвии пока оставалось в тайне. Журналисты так и снуют повсюду. Пока нам удается объяснить наше присутствие здесь только убийством викария. Представляете, какая поднимется шумиха в прессе?

– Насколько мне известно, о том, что покров ненастоящий, знают единицы, поэтому можно надеяться, что это не станет достоянием гласности.

Они заказали по второй чашке крепкого кофе, поговорили о том о сем и вернулись в собор. Марк Соланж подумал, что сегодня надо обязательно съездить к Николь. Нужно расспросить ее о брате, его знакомых. Может, она кого-нибудь из них знает. Но, чего греха таить, девушка ему очень понравилась, и он просто хотел еще раз ее увидеть. Совместить полезное с приятным, так сказать. Хотя, какое уж тут приятное, она, бедняжка, была так расстроена вчера.

И Мишель подумал о том же: надо навестить семью Анри, расспросить всех служащих собора о его знакомых. И надо как можно быстрее найти хозяина пальчиков. Есть еще пару дел на сегодня.

* * *

Макс ждал Лисовского в холле военно-исторического архива. Он пришел на пятнадцать минут раньше намеченного времени. И сразу почувствовал, что в этом здании совершенно особая атмосфера. Как будто переступаешь порог и попадаешь в другой мир: несуетный, спокойный, очень доброжелательный. С самого утра в Москве ты подвержен стрессам: пробки на дорогах, общественный транспорт переполнен, люди спешат, бегут, всем некогда, все заняты. А здесь как-то все спокойно. Нет, он нашел другое слово: здесь все достойно. Он расслабился в уютном кресле и не сразу отреагировал, когда к нему обратились:

– Вы, очевидно, Омский Максим Максимыч?

Макс вскочил, как-то неуклюже пожал протянутую руку, извинился:

– Извините, Николай Осипович, после утренней Москвы я просто попал в другой мир. Здесь так уютно. Я знаю, что у нас мало времени и предупрежден, что у меня всего тридцать минут.

– Мне сказала Анечка, что вас рекомендовал Саша Гладышев. Я хорошо его знаю, он замечательный исследователь. Но, насколько я помню, он не занимается христианскими святынями. А вы, как я понял, интересуетесь покровом Святой Девы Марии.

Макс подумал, что Анечка – это, наверное, старая мымра, с которой он так долго договаривался о встрече, и в его воображении возникло некое странное существо: очки, поджатые губы, серый костюм… «Да что ж такое со мной происходит, надо настроиться на работу, а не расслабляться, во всем виноват этот Архив – настраивает на какой-то несерьезный лад». Он собрался с мыслями.

Лисовский продолжал:

– Так о чем бы вы хотели меня спросить? Я не совсем понимаю цель нашей беседы.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться. Я попробую вам объяснить, что мне от вас нужно. Я частный детектив. В настоящее время работаю по одному делу. В деле фигурирует покров Богородицы из шартрского собора.

– Ну-ка, ну-ка, расскажите.

– Николай Осипович, мне кажется, что нет смысла выдумывать какие-нибудь истории, чтобы подвести вас к интересующему меня вопросу. Я спрошу прямо: вы знаете о том, что покров из собора украден?

На лице Лисовского отразилось изумление. «Если он играет, – подумал Макс, – то очень хорошо это делает, настоящий артист».

– Покров Богородицы украден? То есть как, украден? Когда? Боже мой, и где он сейчас?

– Значит, вы ничего не знаете об этом?

– Я? А почему я должен об этом знать? – он так искренне удивился этому вопросу, что Макс засомневался, стоило ли ему вообще приходить к этому человеку. Вернее, приходить стоило, а вот подозревать его?.. Но ведь об этом просил и Мишель. Значит, что-то все-таки есть, если французская полиция просила обратить на него внимание.

– Почему вы? Потому что вы – собиратель раритетов и ценностей, в вашей коллекции находятся редкие предметы, книги, манускрипты. А еще у вас есть деньги, вы можете позволить себе купить все, что вас заинтересует. Вы не жалеете денег на интересующий вас предмет. Вот недавно вы купили подлинный трактат Дюрера. Или я неправ?

Лисовский долго смотрел на Макса, ничего не говорил. Затем медленно произнес:

– Вы оскорбляете меня, Омский Максим Максимович, своими дикими подозрениями. Чтобы я мог отважиться на кражу христианской святыни?.. И потом, вы что, думаете, я работаю в ФСБ или ЦРУ, чтоб осуществить такой грандиозный план? Да как вы смеете? – он прошелся по залу, остановился, долго смотрел на Макса, успокаивался, потом продолжил: –Сейчас у меня есть два варианта разрешения нашей беседы. Первое. На этом мы можем закончить, и я больше слышать о вас ничего не хочу. Считайте, что я ваше нахальство прощаю, списывая его на ваш юный возраст. Хотя «юный» по отношению к вам – это не совсем точное определение…

– И второе?

Макс ждал… Лисовский понемногу стал успокаиваться.

– Второе… Мы можем продолжить нашу беседу, но не сейчас, у меня назначена встреча. – Он посмотрел на часы. – Через час я освобожусь, мы вернемся ко мне, и я преподам вам урок хороших манер. Но при условии, что вы не будете смущать меня своими гнусными подозрениями. И поделитесь со мной информацией, которая вам известна о краже, потому как это просто из ряда вон выходящее событие.

– Конечно, я вас подожду. Мне просто необходимо с вами поговорить. Обещаю, что буду вести себя прилично, вы увидите во мне «не мальчика, но мужа».

Лисовский ушел на свою встречу, а Макс тут же позвонил Андрею:

– Вот что, придется тебе идти к Истоминой без меня.

– Но…

– Никаких «но». Я занят. Ты меня убеждал, что ты умный и красивый, что ты просто в восторге от женщин зрелого возраста, что Истомина – твой идеал. Так что действуй. Я на тебя рассчитываю! Пока. До встречи. И… это… – Макс еле сдерживал смех, – ты не имеешь права включать ее в круг своих пассий. Только дело! И ничего больше!

И Макс отключился.

* * *

Они стояли перед дверью в офис Лисовского. Или это все-таки квартира, а не офис? Или это и офис, и квартира, как, например, у Макса? «Правда, масштаб не тот», – подумал Макс и ухмыльнулся. Миновали охрану, поднялись на второй этаж и открыли дверь в кабинет. Дальнейшее Макс вспоминал с трудом. Ибо когда он зашел в кабинет (Лисовский пропустил его первым), он увидел Анечку. Ту самую Анечку, «мымру», у которой он с таким трудом вчера по телефону вымаливал встречу. Она поднялась, протянула руку, представилась. Потом, кажется, предложила им принести в кабинет кофе или чай. Макс попросил кофе. Нет, чай. Или все-таки кофе? «Ладно, когда принесет, увижу, что я попросил». Да, Анечка была в сером костюме (надо же, угадал!), и у Анечки были очки. На этом сходство с той, воображаемой им еще пару часов назад, Анечкой закончилось.

Это была женщина, о которой он мог только мечтать. Его женщина. Ему 37 лет, один брак продлился почти пять лет и закончился как-то тихо, сам собой: выдохся, сдулся, как воздушный шарик. Ни он, ни Лена – бывшая жена – о расставании не жалели. И «остались друзьями», как принято говорить в таких случаях. Вот уже шесть лет он ходил в холостяках. Его это не смущало, но очень огорчало бабушку. И вот здесь и сейчас он увидел женщину, от взгляда на которую у него пошли мурашки по телу. Он даже мысленно выругался и заставил себя собраться. Она была далеко не красавица, ничего такого, что бросается в глаза. Лет тридцати. Да, приятная, да, изящная. Но таких приятных и изящных женщин можно встретить повсюду. Это была просто его женщина и этим все сказано. Интересно, а она замужем? И кто у нее муж? Потом он рассердился на себя: какая разница, кто у нее муж. Господи, о чем он думает! «Соберись, – отругал себя Макс, – ты на работе!»

Анечка принесла ему кофе, а своему шефу чай. Что-то к чаю. И прикрыла дверь. Лисовский, кажется, заметил его смущение.

– Вам понравилась Анечка? Это лучшее, что есть у меня в коллекции.

«Ах, вот оно что…», – с сожалением подумал Макс. Очевидно, на лице его отразилось такое неподдельное разочарование и смущение, что Николай Осипович рассмеялся.

– Да нет, вы не так меня поняли. У меня до нее было несколько секретарш, которые были лучше или хуже, вроде бы делали исправно свою работу, но когда появилась Аня, я понял, что в ее лице я приобрел бесценный экземпляр. Это не секретарша. Это мой помощник и советчик. И просто умница. Я очень ей признателен. Будет жаль, если она уйдет.

– А почему она должна уйти? – глухим голосом спросил Макс.

– Ну, она молода и прекрасна. Однажды ей надоест быть помощником у такого старого зануды, как я. Я знаю, что работа ей нравится, но пора подумать о семье.

«Не замужем», – отметил про себя Омский.

– Я ей желаю только добра и очень хочу, чтобы она встретила достойного человека. Хотя мне и будет очень грустно с ней расставаться.

– А что, разве нельзя совмещать семью и работу?

– Можно. Но не для Ани. – Он помолчал. – Ну хорошо, давайте продолжим наш разговор.

– Вы меня простили?

– А вы больше не думаете, что я причастен к краже в соборе?

Максим смутился. До чего проницательный. Надо быть очень внимательным.

– Как вам сказать…

– А так и скажите. Изложите свои сомнения.

– Ну хорошо. Скажем так, я не думаю, что вы причастны. Но я сомневаюсь, что вы откровенны со мной и ничего об этом не знаете.

– Это ваше мнение?

– И мое тоже.

– А чье еще?

– У меня есть друг, частный детектив из Франции, и это он просил «проверить» вас. Видите, я с вами искренен. И продолжу быть честным: если бы я узнал, что вы в этом как-то замешаны, я не стал бы скрывать эту информацию и тут же передал ее кому следует. Хотя вы мне очень симпатичны, – добавил Макс.

– Я благодарю вас за откровенность. Но вынужден вас разочаровать: для меня новость о краже покрова была такой же неожиданностью, как и для вас. Я не представляю, кто и зачем мог это сделать. Хотите, я изложу вам свои мысли на этот счет?

– Я за этим и пришел.

– Но сначала вы скажите мне, почему вы ищете покров здесь, в России?

– Я сам точно не знаю. – Максим говорил правду, он честно пытался понять логику французских розыскных органов, но потом решил «не усложнять себе жизнь», а просто искать. – Таково предположение тамошних полицейских. Они, конечно, ищут повсюду, но особый акцент делают на версии, что покров у нас.

– А акцент на мне тоже просили сделать французские полицейские?

– Не совсем. Я не могу вам этого сказать.

– Но почему? Потому что я купил Дюрера? Заметьте, совершенно законно купил. И даже уплатил этот чертов налог. Простите, вырвалось. – Извинился он за слово «чертов». Или за несдержанность. Но Макс только внутренне улыбнулся. Удивительно, но Лисовский ему все больше и больше нравился.

– Это могло навести на мысль.

– Нашу коллекцию начал собирать еще мой дед, потом отец. Я посвятил этому всю жизнь. Вам этого не понять. Только истинный коллекционер может понять меня. Но я не вор! Да, у меня были сомнительные сделки. Может быть, сейчас, когда у меня есть опыт и знания и, главное, моя коллекция, я бы поступал по другому, не так, как в молодые годы. Наверное, я не всегда платил столько, столько стоили эти работы. Было время, когда мой дед, и чего греха таить, я сам, за бесценок скупали настоящие шедевры. Но чтобы просто украсть?! Да еще реликвию?!

– Николай Осипович, никто не говорит, что вы украли. Но вы могли бы пожелать эту вещь, а кто-то для вас постарался.

– Значит, я вас так и не переубедил…

– Не то чтобы не переубедили. Я просто рассуждаю вслух. Может, вы с кем-то поделились своими мыслями, сказали, например, что хорошо бы иметь в своей коллекции христианскую реликвию. И этот кто-то воспринял ваши слова как руководство к действию.

– Нет. Такого не было. Это не сфера моих интересов как коллекционера. Поверьте. Хотя я очень много интересуюсь искусством и архитектурой средневековья, не скрою, я достаточно сведущ в этих вопросах, а также в вопросах истории христианства, но я даже не помышлял заиметь в своей коллекции что-то подобное.

– Хорошо, допустим я вам поверил.

– Только допустим?

– Пока да. – Макс улыбнулся. – Только допустим. Но я хочу убедиться в этом. И вы можете мне помочь.

– Я попробую, – как-то по-детски наивно произнес Лисовский. – Вы были в Шартре? – безо всякого перехода начал он.

– Нет. Я несколько раз был во Франции, но, честно признаюсь, даже не думал, что нужно посетить этот город. В следующий раз обязательно поеду туда.

– Это удивительный город и удивительный собор. Хотя во Франции очень много замечательных соборов. А вы знаете, что во Франции находится очень много христианских святынь?

– Неужели? Я не знал.

– Да, это так. И одна из таких святынь находится… – он сделал паузу, – находилась в шартрском соборе. Покров Богородицы – это христианская реликвия, подаренная собору Карлом Лысым, внуком Карла Великого в 876 году, если мне не изменяет память. А тому она была передана в дар византийским императором. По преданию, в это покрывало была облачена дева Мария, когда к ней пришла благая весть о том, что она станет матерью Иисуса Христа – сына Божьего и Спасителя мира. С тех пор, как это покрывало хранится в соборе, оно оберегает не только собор, но и жителей Шартра.

Знаете ли вы, что известны несколько случаев действительно чудесного избавления жителей Шартра от войны с викингами, потом с англичанами, от пожаров и даже чумы. И все эти чудеса приписывают наличию в соборе покрова Богородицы. В начале второго тысячелетия вся Европа шла паломничеством к покрову шартрской Богоматери. Собор даже стал центром прославленной епархиальной школы, которой руководил епископ Реймский, ставший Папой Римским тысячного года под именем Сильвестра II. А во время пожара 1194 года, когда полностью сгорел город и собор, и все подумали, что покрывало тоже превратилось в прах, из развалин собора вышли клирики и вынесли раку с покровом. Тогда энтузиазм охватил весь город, и народ приступил к восстановлению собора. Люди шли из всех провинций: и крестьяне, и ремесленники, и господа, и простой люд. Кто не мог прийти – посылал пожертвования. И за очень короткий срок собор отстроили. В 1260 году его освятили.

Не буду посвящать вас в философские учения епархиальной школы, скажу только, что сюжеты всех трех порталов вдохновлены именно этими учениями. А епископы много сделали для того, чтобы привлечь лучших архитекторов и каменотесов. Был построен совершенно новый собор, грандиозный и уникальный по своей архитектуре, с ценнейшими витражами и особенной атмосферой.

Но вернемся к покрову. Знаете ли вы, Максим, что во время французской революции покров был изъят из собора и разрезан на куски? Потом эти куски были проданы.

Максим удивленно посмотрел на Лисовского.

– Да-да. Все революции несут только разрушения, – добавил Лисовский, а Макс отметил про себя, что эту же мысль высказал вчера и Гершвин. – Но, очевидно, революционеры быстро спохватились и вернули в собор одну, самую большую, часть покрывала, два с лишним метра из пяти. В 1927 году в Лионе была проведена экспертиза ткани, и эксперты датировали эту материю первым столетием нашей эры. Это шелк очень хорошего качества, прекрасно сохранившийся в наши дни. Кстати, именно это богатство ткани, редкие для тех времен дорогие шелковые нити, из которых сплетено покрывало, смутило некоторых исследователей, потому что социальный статус Марии в то время не позволял ей иметь покрывало такой высокой стоимости. Она вела скромную и уединенную жизнь в доме Иосифа, своего дальнего родственника, который заботился о ней и охранял ее девственность. Поэтому некое несоответствие богатства ткани и образа жизни Девы Марии налицо. Но все это только версии. Верующие христиане верили и продолжают верить в святыню.

– А какие еще христианские святыни есть во Франции?

– Кроме покрова Богородицы в Шартре, во Франции находится голова Ионна Крестителя в Амьене; в парижском соборе Богоматери – терновый венец Христа, нешвенный хитон Спасителя – в Аржантое, мощи святой Марии Магдалины тоже в Париже, голова преподобного Антония Великого в Гренобле, мощи святой Софии в Оше, часть мощей Николая Чудотворца в Нанси. В православном храме Трех Святителей – икона Иверской Божьей матери, история спасения которой из рук торговцев похожа на детектив. А всего несколько лет назад никто не знал, что в Париже находятся мощи святой царицы Елены, матери первого римского императора-христианина Константина, которая обрела на Голгофе Крест Христов и восстановила поруганные язычниками Святые места, связанные с жизнью Спасителя. А вы знаете, что эти мощи нашел православный священник? Именно он обнаружил в католическом храме Сен-Ле-Сен-Жиль в саркофаге, подвешенном к потолку, мощи святой царицы Елены. Это потрясающая история, как-нибудь я вам ее расскажу.

– Подождите, но это скорее православные святыни, чем католические?

– Не совсем так. До 1054 года, когда единая церковь раскололась на Православную и Католическую, святыни были едиными. Поэтому, чтобы избежать путаницы, их принято называть раннехристианскими.

– А можно сказать так, что эти святыни имеют гораздо большее значение для православных, чем для католиков?

– В обыденном смысле слова, да. Основные паломники – это православные. Знаете, на западе по-другому относятся к церкви, чем у нас. А четыре французские революции, к сожалению, сопровождавшиеся осквернением и разграблением церквей, нанесли невосполнимую утрату многим церковным святыням. Сейчас во Франции, даже на праздники, редко увидишь полные храмы. Но об этом уже не нам судить.