Текст книги "Покров Любви"

Он спустился в подвал, достал сверток: забирайте. Они долго разглядывали покров, остались довольны, бережно сложили ткань, еще раз поблагодарили за работу, сказали, что он очень-очень славный малый и замечательно поработал. Ушли.

Боже мой, неужели ушли?! Теперь спать… Спать. Последнее, о чем он подумал, прежде чем забыться, что за всеми этими делами он забыл вчера поздравить сестру с днем рождения… В первый раз за столько лет он забыл позвонить Николь. Она обидится…

* * *

Когда Красавчик и Хмурый вышли на улицу, они услышали шум полицейской машины и непривычную в это время суету вокруг собора.

– Неужели они обнаружили пропажу?

– Так быстро? Это невозможно.

– Там что-то случилось. Надо сматываться.

– Стоп, ты иди к машине, а я задержусь. Зайду в булочную и расспрошу.

Красавчик зашел в булочную, попросил deux petits pains au chocolat[5]5
  Две булочки с шоколадом (франц.)


[Закрыть], поинтересовался, что случилось, почему столько полицейских.

– О, monsieur, они пока молчат, но мы узнали от служителей собора, что случилось несчастье: вчера вечером убили викария. Представляете, нашего доброго отца Антуана убили!

– Боже мой, какая жалость. И как же это произошло?

– Неизвестно. Кто-то был в соборе ночью. Должно быть преступник пробрался внутрь, чтобы что-то украсть. Или это было спланированное нападение на отца Антуана. Говорят, что совсем недавно он имел жесткий разговор с иммигрантами, которые пытались спровоцировать драку прямо на площади перед собором. Возможно, кто-то из них захотел отомстить. Знаете, эти люди ничего не хотят делать, не хотят работать, но ведь им нужны деньги, чтобы жить, вот они и занимаются воровством и торговлей наркотиками. Жаль викария, хороший был человек.

Они еще поговорили несколько минут о том, что все труднее и труднее зарабатывать себе на жизнь, посетовали на иммигрантов, которые «живут на пособия и не хотят работать», и разошлись.

Красавчик сел в машину и сказал: «Наш славный малый убил викария. Надо было его расспросить поподробнее. Но сейчас возвращаться к нему слишком рискованно. Выставляй GPS и едем в Брюссель. Нужно как можно быстрее уехать из Франции. Давай сразу на автостраду, езжай осторожно, старайся не превышать скорость. Нам сейчас не нужно никаких проблем с жандармами».

Через три с половиной часа они пересекли французско-бельгийскую границу.

* * *

– Омский Максим Максимыч, – представился Макс по телефону. Вот уже несколько минут он пытался уговорить эту совершенно неуговариваемую особу на встречу с Лисовским. – Мне рекомендовали господина Лисовского как специалиста по загадкам средневековья и христианским святыням.

Макс пытался прорваться сквозь невозмутимость секретарши Лисовского и уже потерял надежду на встречу с коллекционером. Неужели не получится? Тогда нужно будет задействовать свои милицейские связи. А милиция уже, наверное, потрясла его. Или еще нет? Во всяком случае, он хотел бы для начала познакомиться лично с Лисовским, сделать выводы о нем как о человеке, а уж потом, если нужно, договориться о негласных оперативных мероприятиях. Но чтобы в управлении на это решились, нужны доказательства. В общем, как ни крути, встреча с Лисовским ему просто необходима.

– Передайте, пожалуйста, Николаю Осиповичу, что это очень важно.

– Для кого важно? Для него или для вас? – не деликатничая особо, спросила секретарша.

– Скорее, для меня, но может очень заинтересовать и вашего шефа, – «вот старая мымра», – подумал Макс и добавил: – Послушайте, вы можете хотя бы спросить у Николая Осиповича, возможно, ему интересно как специалисту узнать новую информацию о покрове Девы Марии из шартрского собора?

– Хорошо, подождите, я узнаю…

Макс успел выкурить сигарету, прежде чем мымра снова взяла трубку.

– Кто вас рекомендовал? – спросила она.

– Саша Гладышев, – не моргнув глазом, соврал Макс. Фамилия одноклассника Андрея всплыла как нельзя кстати. Надо будет срочно предупредить его, чтобы позвонил своему другу. – У него диссертация по Грюневальду…

– Я знаю, кто такой Гладышев. Подождите…

Вот как, она знает Гладышева. Надо быть осторожнее. Она ответила сразу.

– Хорошо. Николай Осипович встретится с вами завтра, в здании Архива на Бауманской в 10 часов утра, внизу в центральном холле. У него намечена встреча на 10.30, поэтому у вас будет 30 минут.

– Но мне хотелось бы….

– У вас будет 30 минут, – прервала она. – И если ваша история заинтересует моего шефа, он вам назначит другую встречу и вы сможете более обстоятельно поговорить. Постарайтесь не опаздывать, он этого не любит.

Гудки… Фу, получилось. Макс позвонил Андрею, предупредил насчет Гладышева и поинтересовался, что у того нового.

– А нового у меня, мой друг, немало. Например, я узнал, что господа Истомины через три дня летят в Париж. Еще звонил Мишель…

– Не тяни, любишь ты паузы.

– Нашли того, кто украл покров.

– Да ты что? И что он рассказал? – Макс был нетерпелив, – может, мы тут зря работаем?

– Его нашли и выстроили цепочку, как все произошло. Только вот сказать он ничего не может. Помер.

– Сам помер?

– А ты как думаешь?

– Думаю, что помогли.

– Неправильно думаешь. Самоубийство. Он оставил предсмертную записку.

– И что там?

– К сожалению, очень мало.

– А подробнее?

– Мишель позвонит вечером и все расскажет.

– Окей. Занимайся Истомиными, а я подготовлюсь ко встрече с Лисовским. И хочу навестить Гершвина.

Только он положил трубку, как телефон вновь зазвонил: да, Омский слушает.

Звонил Алексей Витальевич Красавин, старший оперуполномоченный МУРа. Они с Красавиным не были друзьями, но всегда очень тепло относились друг к другу. Когда Макс работал опером в одном из районных отделов, им приходилось часто встречаться. Алексей был очень хорошим аналитиком и, главное, он был нормальным человеком, без завихрений, мании величия и комплексов. Очевидно, это привлекало к нему людей. Всякая нечисть отскакивала от него и как-то само собой получалось, что с ним работали нормальные ребята. Истинные профессионалы своего дела.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что тебя наняли на поиск покрова Богородицы, а, Омский?

– Ну, наняли – это громко сказано… Попросили помочь. А вы, как вижу, уже работаете вовсю. Может, мне и делать ничего не придется.

– И кто ж тебя попросил?

– Один знакомый частный детектив из Парижа.

– Из Пари-и-жа, – протянул Красавин, – тебя и во Франции знают… Завидуем твоей популярности.

– Да ладно, Леш, нет никакой популярности.

– И как, что-нибудь нашел? Может, поделишься информацией?

– Я бы поделился, Леша, ты меня знаешь, но пока ничего. А я как раз тебя хотел попросить поделиться. Вы же, наверное, Гершвина уже потрясли.

– Были у старика. Говорит, что ничего не знает. Клялся-божился, что даже не представляет себе, кто мог на такое отважиться. Это ж святыня, а не бриллианты Людовика. Говорит, что если нас интересует какая-то саламандра Франсуа Первого, которая тому была подарена еще предками капетингеров…

– Капетингов, Алексей Витальевич. А король – Франциск Первый.

– Ну да… Слушай, и откуда ты все знаешь? – хмыкнул Красавин, но совсем беззлобно. – Так вот, о саламандре он кое-что слышал. Но, знаешь, мне только всяких ящериц сейчас не хватало. И так полно работы. Но я тебя знаю, все равно ведь пойдешь к Гершвину.

– Пойду. Может, что-то вы пропустили. Одна голова – хорошо, а две….

– Да наших целых три головы ходило. Лучшие ребята. Так уже его крутили! Не знаю, говорит, креститься-божиться начал.

– Креститься? – Макс засмеялся, – и вы поверили? Он же иудей, он, когда крестится, явно что-то недоговаривает, я его знаю.

Алексей тоже рассмеялся:

– Ну, старый черт, провел ребят. Ладно, сходи, если что узнаешь, не побрезгуй, поделись.

– Обещаю. Да… – замялся Макс, – мне бы выйти на Хаджибекова. Может, ты мне посодействуешь?

На той стороне провода помолчали. Потом Красавин сказал:

– Не думаю, что он замешан. Не того полета человек. Я справки наводил, говорят, много хорошего делает.

– Но раз ты справки наводил, значит, у тебя тоже подозрение возникло.

– Скорее, сомнение. Но я почти уверен, что он ни при чем.

– Вот именно, почти…

– Слушай, Макс, я тебе в этом помогать не буду. Не потому, что не хочу, а потому, что по моим представлениям, это пустая трата времени. Но могу подсказать, если все же ты не успокоишься, как на него можно выйти нам, простым смертным. У него начальник охраны – бывший афганец, полковник запаса Сирый. Он ему предан, таких начальников охраны поискать… Вряд ли он захочет с тобой говорить, но можно через его афганских друзей попробовать. Это я так, подсказал. Ты меня понял? Если тебе это поможет, пользуйся, я добрый. И за тобой будет должок.

– Я понял, Леша. Спасибо. До свидания.

Макс решил тут же идти к Гершвину. Что он там насчет саламандры говорил? Все, что связано с Францией, нужно проверить. Кто его знает, может, какой-нибудь сумасшедший собирает коллекцию французских предметов, имеющих историческую ценность. Но покров Богородицы – это не французская история.

Да, пока никаких зацепок. Если уж Красавин позвонил, значит, они тоже в затруднении.

И Макс отправился к Гершвину. Уже сел в машину и вспомнил, что забыл пообедать.

* * *

Вот уже несколько часов Он тупо смотрел на банковскую распечатку, которую ему передали эти двое. После обеда, когда он выспался, он дозвонился в банк. Там сказали, что у него на счету ничего нет. Но как такое может быть? Еще две недели назад у него было сто тысяч, он знает. В банке тогда все подтвердили. Потом появилось еще четыреста. Вот, перед его глазами бумага из банка со всеми печатями и подписями.

– Да, деньги были, но вы же сами, месье, написали распоряжение о переводе денег на другой счет, – говорили в банке.

– Я не давал никаких распоряжений, – ответил Он и почувствовал, как холодный пот стекает по спине.

– У нас есть все документы, месье, мы не смогли бы без вашего разрешения перевести деньги. К тому же, когда открывали счет, это было одним из условий, вы были ознакомлены с контрактом.

Он положил трубку. У него не будет домика в деревне и не будет конюшни. Он впал в ступор: сидел молча, не двигаясь, смотрел в одну точку. Вчера произошло что-то очень нехорошее. Ужасное. Что? Что Он сделал не так? Напряг память, пытался вспомнить, что случилось вчера ночью, и не мог.

Почему-то в памяти всплывали витражи собора. Какие насыщенные и чистые краски! Таких витражей и таких красок нет ни в одном средневековом соборе. Не только во Франции, но и во всем мире! Как он любил рассматривать эти витражи! Особое настроение придает им глубокий синий тон, его так и называют «шартрская синь». Жаль, что секрет этих красок утрачен. Вот в верхнем ряду – сцены Ветхого и Нового заветов, эпизоды жизни пророков и святых, а в нижнем – витражи о жизни королей, рыцарей, простых ремесленников. Он вспомнил, как совсем недавно аккуратно протирал каждое стеклышко в десятиметровой «розе», сюжеты которой повествуют о жизни крестьян. Собор сохранил свои витражи неизменными практически с XII–XIII веков. А вот сцены, которые называют повествовательными: по ним можно изучать историю Франции! Здесь – картины из жизни эпохи Карла Великого, его «портрет».

Он вспомнил, как этим летом любовался лучом света, который проходит через отверстие в левом витраже и точно освещает шляпку медного гвоздя, забитого кем-то из средневековых служителей в мраморном полу собора. Это было 21 июня – в день летнего солнцестояния. И столетие за столетием этот луч сквозь витраж и этот гвоздь в мраморном полу говорят о неизменности мироздания.

Вот витраж с житием Святого Евстафия, где изображена Богоматерь, а этот витраж называют «Богородица из красивого стекла». Какое светлое настроение. Стоп… Богородица…

Внезапно память вернулась. Он вспомнил, что украл покров. И вспомнил, как ударил викария. Но, главное, он вспомнил, как он радовался и строил планы на будущее. Стало нестерпимо себя жаль, хотелось плакать. И он заплакал, нет, он зарыдал. Надрывно и страшно. Потом как-то сразу успокоился, но взгляд его был странный. Да, он решился…

И прежде чем совершить этот шаг, он снова подумал, что не позвонил сестре. Она, должно быть, ждала. Милая Николь… Нет, он не будет звонить, он не сможет сейчас сказать ей ничего утешительного и радостного.

* * *

Николь Легран была очень расстроена. Любимый брат Анри не поздравил ее с днем рождения. Она была младше брата на два года и не было ни одного дня рождения, чтоб Анри не приехал с цветами и подарком. Два года назад его не было во Франции, он уехал паломником в Италию, но и тогда он нашел время позвонить и поздравить ее. Николь расстроилась, но предположила, что, возможно, он был очень занят. Каково же было ее удивление, когда Анри не приехал и даже не позвонил на следующий день. Потом прошло еще два дня, а он все не объявлялся. Она забеспокоилась. Может, он болен? В больнице? А они не знают… Николь несколько раз пыталась позвонить на мобильный телефон, но безрезультатно. Потом отослала послание по электронной почте, но ответа не получила. Через несколько дней она решила позвонить в собор, извинилась за нескромное вторжение и попросила к телефону отца Антуана.

– Здравствуйте, мне бы хотелось поговорить с викарием собора.

– А кто его спрашивает?

– Это сестра Анри Леграна Николь. Мой брат – помощник викария, волонтер, он много времени проводит с ним и хочет быть священником. Но вот уже несколько дней я не могу с ним связаться. Может быть, отец Антуан сможет мне сказать, где мой брат.

– К сожалению, он не может подойти к телефону. Вы не могли бы приехать к нам, мадмуазель.

– А что случилось?

– Отец Антуан мертв.

– Как мертв?.. Да, Анри говорил мне, что у него больное сердце… А когда он умер?

– В прошлый четверг, рано утром. А когда вы последний раз общались со своим братом?

– Подождите, я вспомню. Это было во вторник. Это точно было во вторник, я еще подумала, что завтра он мне снова позвонит или, может быть, даже приедет, потому что в среду у меня был день рождения. Но он не позвонил. Сегодня уже понедельник, а от него никаких вестей. Где же он может быть? И кто вы?

– Меня зовут Марк Соланж, капитан полиции. Послушайте, мадмуазель, вы знаете, какой адрес у вашего брата?

– Знаю. Он живет совсем недалеко от собора, я была у него пару раз. Я приеду. Мне нужно часа два, чтобы доехать, от меня нет прямого автобуса, я живу в шестидесяти километрах от Шартра.

– Хорошо. Когда будете здесь, зайдите сначала в собор, а потом мы вместе сходим к вашему брату. Договорились?

– Да, конечно, господин капитан.

Николь ничего не сказала родителям, чтобы не расстраивать их раньше времени. Жаль, придется добираться общественным транспортом: старенькая машина нуждалась в ремонте, и она отдала ее в гараж. Прямого автобуса до Шартра нет, но нужно ехать. И почему ей отвечал капитан полиции? Что-то произошло в соборе. Хоть бы ничего плохого не случилось с братом. Николь быстро собралась и поехала в Шартр.

* * *

Максу открыл сам Гершвин Марк Иосифович. И сразу же вместо приветствия сказал:

– Уеду я от вас в Париж. Надоели. Сказал же, что ничего не знаю. Это уже третий визит, молодой человек. Беспокоите старика…

– Да какой же вы старик, Марк Иосифович… Здравствуйте, бесценный вы наш. Разрешите я войду. Вы мне очень нужны, без вас никак.

– А я могу вам отказать и не разрешить?

– Можете, Марк Иосифович. Я не из МУРа. Я теперь частный детектив. Но я очень надеюсь, что вы меня выслушаете и поможете.

Макс с таким виноватым и подобострастным видом посмотрел на Гершвина, что тот только вздохнул и отворил дверь.

– Только недолго. Ваши товарищи из МУРа меня вчера промурыжили три часа, думал, инфаркт у меня после них будет. Таблетки пил.

– Обещаю, я вас сильно мурыжить не буду и до инфаркта не доведу.

Макс пошутил, и они вместе рассмеялись, видимо, представив, каким образом можно мурыжить несильно, то есть так, чтобы не случился сердечный приступ.

– Чаю хотите?

– Нет, спасибо.

Макс не захотел пить чай из чашки, которая не чистилась пару недель. Как старик может жить в таком бардаке? Книги вперемешку с тетрадями и рисунками, стулья завалены всяким хламом, пыль давно не вытиралась.

– Извините, у меня бардак. Обычно убирает дочка, но она давно не приезжала. Как приедет, снова будет ругаться. В прошлый раз, когда она прибралась в доме, она меня обозвала засранцем евреем. Можно подумать, она – китаянка… Сказала, что еще раз увидит квартиру в таком состоянии, выбросит все в мусор. Но я не могу по-другому. Я после ее уборки ничего не мог найти. Чуть не плакал.

– А где ваша супруга Ида Михайловна?

– Идочка в Париже. А я вот, старый еврей, не могу без Москвы. Две недели там побуду и назад – домой, в Россию. Мне там неуютно. Мне надо чувствовать просторы необъятной родины.

Макс улыбнулся.

– Не верите? Ну как хотите. Так вот, мне, знаете ли, совсем не хочется в конце жизни затеряться где-нибудь в сибирских бескрайних просторах. Поэтому вы напрасно думаете, что я причастен к нехорошим делам. Вы, Максим, зря теряете время.

– Ну что вы, Марк Иосифович, когда я общаюсь с вами, я никак не могу потерять время зря. Вы же просто кладезь информации! Да и потом, мне приятно общаться с вами как с самым мудрым евреем, которого я знаю. А о ваших талантах коммерсанта легенды ходят. Еще когда мы с вами встречались в девяностые годы (я только-только начал работать в МУРе, по вечерам, после занятий на юрфаке), я помню, как наши опера вами восхищались. Говорят, что за шестьдесят лет они так и не смогли доказать ваше… – Макс подумал, как лучше выразиться, – скажем так, не совсем честное зарабатывание денег.

– Ну, таки может мои заработки были всегда честными? Раз уж в самом МУРе не доказали? – Гершвин заулыбался и хитро подмигнул.

– Эх, Марк Иосифович, ваши бы таланты да на службу родине.

– Отслужился я, молодой человек, мне уже восемьдесят два. Пора и о душе подумать, а не о службе Отечеству. Ладно, задобрили старика. Говорите, что там у вас случилось и почему вы ко мне зачастили.

И Макс рассказал ему о краже, о просьбе Мишеля и своих версиях. У него уже сложилось впечатление, что старик что-то знает, но не хочет говорить. Нет, он вряд ли замешан, но кое-что скрывает. Как же его разговорить?..

– Марк Иосифович, вот вы говорите, что ничего не слышали. Предположим, так. Но вот… к вам ребята из МУРа приходили, вы же потом, вероятно, справки наводили… Я вас знаю. Хотя бы из простого интереса. Я не говорю, что вы что-то узнали конкретное, но, может, у вас появились некие мысли, догадки, фамилии интересные всплыли. Я вас прошу, помогите нам. У вас опыт, знания. Подскажите, где нам искать. Понимаете, не хочется перед французами в грязь лицом ударить, хотелось бы показать, что и мы чего-то стоим. – Макс вошел в роль: ага, старик любит, когда ему дают понять, что без него не обойдутся. – И потом… Это же святыня. Надо вернуть верующим.

– Вы, Максим, серьезно считаете, что можете найти покров?

– Да я другого и не представляю. А что, вы полагаете, я слишком оптимистичен?

– Послушайте, что я вам скажу… Если, как вы говорите, покров в России, то найти его вам поможет только сам Господь Бог или… – он многозначительно промолчал, – случайность. Да-да, его величество Случай! Такие кражи нельзя раскрыть ни с помощью технических методов, самых что ни на есть прогрессивных, ни с помощью допросов и опросов.

– Я и не сомневаюсь, что случай вообще играет большую роль в жизни, не только в нашем деле. Но, согласитесь, чтоб этот случай пришел именно к вам, нужно его заслужить. Нужно провести работу, стремиться к чему-то, искать, действовать, а потом наступает этот момент… И вдруг все вокруг говорят: ах, как ему повезло, ну надо же, почему ему так везет!.. Но для того, чтобы тебе повезло, надо много работать. – Максим посмотрел на старика. – Вы не согласны?

– Я согласен, да. Везение приходит к тому, кто его заслуживает. Но я не об этом, Максим. Я о том, что к вам это самое везение может и не прийти, как бы вы ни выкладывались, как бы вы ни пытались… Такие преступления совершаются не для того, чтобы их можно было раскрыть, это…

– Марк Иосифович, я просто пытаюсь делать свою работу, понимаете. Я хочу помочь своему французскому другу, я хочу, чтоб эта святыня вернулась в собор, я очень не люблю, когда убивают людей. Ведь был убит человек, священник… Я отдаю себе отчет, что могу ничего не найти, ребята из МУРа могут ничего не найти, но мы хотя бы попытаемся что-то сделать. Вот вы – одна из наших надежд. Возможно, вы ничего не знаете, а может, о чем-то догадываетесь. Возможно, знаете и не говорите… Но если вы поможете нам, еще кто-то поможет, что-то мы сами сделаем, так, глядишь, сложится мозаика. Если вы в этом замешаны, – старик запротестовал жестами, – я говорю, если… то вы, конечно, нам ничего не скажете. Но что-то подсказывает мне, что вы не замешаны. Однако это же самое чувство подсказывает мне, что вы что-то не договариваете, осторожничаете. Вы боитесь? Кого? Тех, кто уже убил одного старика? Или вы просто не хотите с нами сотрудничать?

– А если я действительно ничего не знаю?

– Тогда вы можете узнать! По своим каналам. Хотя бы что-то. Нам пока не за что зацепиться. А время идет. Видите, я раскрываю вам все карты. Я, можно сказать, делюсь с вами информацией, как со своим сотрудником.

– Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

– Но вы попытаетесь?

– Каким образом?

Омский расстроился. Старик помогать не готов. Пока не готов.

– Ну хорошо, как хотите.

Макс устало поднялся и хотел уходить, но все же задержался. Вспомнил, что хотел расспросить старика еще кое о чем.

– Да, а что это за история с саламандрой Франциска Первого? Ребята сказали, что вы им предлагали вместо сведений о покрове рассказать историю в саламандре.

Гершвин прищурился. В его глазах – умных и проницательных – появился молодой блеск.

– Это вам муровцы сказали?

– Да поделились в двух словах, что вы им начали рассказывать про французских королей, а им неинтересно стало. А вот мне интересно.

– Эта история – как раз подтверждение моих слов о Случае. Вот уже на протяжении пятидесяти лет, – он сделал паузу для значимости, – разыскивается брошь в виде саламандры, похищенная в Париже из Консьержери в конце 50-х годов. Ее украли, вернее, подменили во время проведения выставки драгоценностей французских королей. Эта брошь ценная не только своими бриллиантами и алмазами, но это еще и уникальное произведение ювелирного искусства XV века. Это одно из немногих ювелирных изделий той эпохи.

Так вот, как-то утром сижу я в своей французской квартире и пью чай. Позвонили. Моя Идочка пошла открывать дверь. Я услышал, что звонивший сначала говорил по-французски, а потом перешел на русский язык. Ида пригласила его в дом. В комнату вошел молодой человек, очень красивой наружности, с хорошими манерами и предложил мне посмотреть на брошь, не заинтересуюсь ли я ею как покупатель. Я сразу сказал, что если вещь краденая, то я и смотреть не хочу. Но он ответил, что брошь принадлежала его бабушке, потом перешла к его маме и от нее – к нему. В настоящее время он нуждается в деньгах и хотел бы ее продать, но даже не знает, насколько она ценная и сколько может стоить.

Я попросил показать. Наверное, я очень разволновался, но как только я взял в руки эту красавицу, руки мои затряслись и из глаз полились слезы. Вы не можете себе представить, Максим, что это за чувство. Вы держите в руках не бриллианты (хотя их там предостаточно), вы держите в руках историю! Эту брошь носил Франциск Первый! Скорее всего, она перешла к нему от его отца – графа Ангулемского Карла. Потом она красовалась на груди Марии Медичи. Напомню вам, что Ангулемская линия Капетингов прервалась со смертью Генриха III. А династия Бурбонов началась с Генриха IV, который был представителем младшей ветви капетингского двора. Мария Медичи была второй женой Генриха Наваррского. Она очень любила драгоценности, заказывала их лучшим ювелирам Франции. Эта брошь должна была передаваться по наследству. Потом, во время французской революции, следы этого ювелирного шедевра, как и многих других произведений искусства, потерялись. Знаете, революции не способствуют сохранению ценностей. И вот совсем случайно, перед самой этой выставкой, в конце 50-х годов один французский искусствовед нашел эту брошь на блошином рынке в Париже. Потом она снова пропала.

И я держал ее в руках! Конечно, я сразу подумал, что молодой человек врет, никакая его бабушка не владела этим сокровищем. Он догадался о моих сомнениях, рассмеялся и сказал: «Я вижу, что вы узнали эту брошь. И, естественно, думаете, что я наплел вам всякую чепуху о своей бабушке, но не спешите делать выводы. Я не представился, извините. Меня зовут… (он назвал свое имя), мои предки принадлежали знатному русскому дворянскому роду, и моя прапрапрабабушка действительно владела этой брошью, причем на совершенно законных основаниях. Эту брошь передала ей в дар Елена Мекленбург-Шверинская, герцогиня Орлеанская, жена Фердинанда, сына последнего короля Франции Луи-Филиппа в знак дружбы и признательности за оказанную услугу. Я мог бы рассказать вам эту историю, но это семейная тайна, и я пока не готов посвящать в семейные тайны посторонних. Потом эту брошь выкрали у моей прапра…, и потомки искали ее повсюду. Когда мой дед увидел эту драгоценность на выставке в Консьержери, он решил вернуть ее в семью. Дед разработал план и выкрал ее для своей дочери – моей мамы. Как ему это удалось, осталось тайной. Он хотел мне рассказать перед смертью, но не успел. Так что я, действительно, владелец этой броши, хотя вернулась она к нам в семью не совсем законным способом».

Я спросил, чего же он хочет от меня. Ответ меня очень удивил и обескуражил: денег! Он хочет продать эту красавицу! Боже мой, как можно продавать такую красоту?! И почему он пришел ко мне? Я объяснил ему, что я, конечно, не беден, но и не так богат, чтобы купить эту брошь. К тому же я бы не смог ее показывать, я бы не смог ею похвастаться, так как она была украдена из музея. Я не Гобсек, чтобы любоваться своими сокровищами в одиночестве, мне нужна публика.

Молодой человек попросил посоветовать ювелиров, которые могли бы заинтересоваться этой брошью и не задавать лишних вопросов. Я обещал ему подумать и перезвонить. Естественно, я переговорил с теми, кто мог быть заинтересован. И он продал потом эту вещь.

– Откуда вы знаете?

– О, Максим, я имею свои комиссионные от каждой сделки. Вы скажете, что я должен был сообщить французской полиции, что мой долг гражданина меня обязывает… и т. д. и т. п. Но, во-первых, молодой человек очень настойчиво просил меня не делать этого, потому как я старый человек, а у меня есть дочь и внуки. А вы понимаете, что это значит, когда тебе намекают на твоих близких? Во-вторых, он знал о моей репутации, и, в-третьих, я имел свои комиссионные. Конечно, я вам не скажу, от кого и какие, да это и неважно.

Вот и вся история о саламандре. Не знаю, поможет ли вам чем-нибудь мой рассказ, но он может быть поучительным для тех, кто ищет или, как вы говорите, пытается что-то сделать.

– А вы можете мне назвать имя этого человека?

– Зачем? Что это вам даст? А для меня лишние хлопоты. Кстати, имя тоже может быть ненастоящим.

– А все-таки…

– Нет.

– Ну, хорошо, Марк Иосифович. Спасибо за рассказ. До свидания.

Макс вышел от Гершвина. Пока ехал домой, обдумывал сказанное им. История с саламандрой, конечно, интересная, но имеет ли она хоть какое-то отношение к покрову? Пока связи он не видел. Он подумал о молодом человеке из дворянского рода (ой ли?), который хорошо говорит по-французски. Кто он? Правдив ли его рассказ? Вряд ли. Хотя… Надо было дожать старика, чтоб назвал имя. У Макса осталось странное впечатление, что он что-то пропустил в беседе с Гершвиным. Не в рассказе про брошь (здесь у него все четко отложилось в памяти), а во всей встрече. Старик сказал нечто такое, на что нужно было обратить внимание. Но что? Какая-то фраза вертелась в голове, но никак не вырисовывалась. Макс знал, что нужно перестать об этом думать, и тогда информация сама выплывет на поверхность.

Он обещал позвонить Красавину, но, по правде говоря, пока похвастаться нечем. Макс решил, что сейчас звонить не будет. Сначала надо встретиться с Андреем, вечером поговорить с Мишелем, а завтра с утра – господин Лисовский.

Не унывать! Уныние – страшный грех! Он поднялся к себе на этаж и только возле двери почувствовал, что проголодался…

* * *

Николь приехала в Шартр. Автобус остановился прямо на центральной площади. Она раздумывала, как лучше поступить: сначала сходить к Анри домой или, как обещала капитану Соланжу, зайти в собор и уже вместе с капитаном идти к Анри? Чувство беспокойства возникло с новой силой.

«Сначала в собор», – решила она.

Дверь центрального портала была закрыта, две полицейские машины стояли у боковой двери, в которую входили и выходили люди в форме. Николь подумала: «Неужели из-за смерти викария столько предосторожностей? Что-то здесь не так». И вошла в дверь.

– Мадмуазель, сегодня собор закрыт, вы не можете зайти, – сказал находившийся в проеме полицейский.

– Я вижу, месье, но мы договорились с капитаном Соланжем о встрече.

– А, вы, наверное, Николь Легран?

– Да.

– Тогда проходите. Сейчас я позову капитана.

Марк Соланж тут же вышел к ней, они пожали друг другу руки. «А он очень хорош собой, – отметила Николь, – отличная фигура и такие волосы! Даже завидно. Зачем мужчине столько волос? Вот бы мне такую шевелюру».

– У вас нет новостей от брата?

– Нет, месье. Я очень волнуюсь.

– Вы говорили, что знаете, где он живет. Если это так, то давайте не будем медлить и сразу же пойдем к нему.

– Да, конечно.

Его квартира была совсем рядом, а deux pas de la cathé drale[6]6
  В двух шагах от собора (франц.)


[Закрыть].

– Скажите, а почему столько полицейских возле собора? Неужели смерть викария наделала столько шуму. Да, его жалко, но ведь он был совсем стареньким, у него было больное сердце.

– К сожалению, его убили, Николь.

– Как убили? Почему?

– Этого я пока не могу вам сказать.

– Но вы знаете почему?

– Думаю, что причина нам известна.

Николь промолчала. Волнение вновь охватило ее, капитан заметил это и поддержал ее под руку.

– Вот, мы пришли. На третьем этаже живет мой брат.

Они подошли к двери, постучали. Никто не открывал.

– У вас есть ключи?

– Нет, в этом не было необходимости. Я никогда не приезжала к Анри без звонка. Где же он может быть?

– Нам нужно взломать дверь, мадмуазель.

– Взломать? Но как же так?..

– Простите, но это необходимо.

Он позвонил своим сослуживцам, потом они ждали полицейских у подъезда. А после…

Николь все помнила, как в тумане. Анри, ее любимый брат Анри… Он был мертв. Кто-то расспрашивал ее, кто-то пытался усадить на стул, вызвали врача. Она отвечала на вопросы, много вопросов… спрашивали о какой-то записке… врач сделал ей успокоительный укол. И запах… Этот странный запах, он преследовал ее. Потом тело брата куда-то отвезли.