Текст книги "Боты для ночного эльфа"

Волк неуверенно рыкнул.

– Да ну тебя, – отмахнулась наглая попаданка. – Конфету хочешь?

Она полезла в карман за конфетой, а вытянула комок испачканных бурым салфеток.

Волк дернул носом.

– Ну да, это кровь, – призналась Рина. – Но не моя.

– Какая кровь, чья? – выронив кубок, как укушенный, подпрыгнул маг. – Ты кого еще сюда притащи…

Притяжение крови – великая сила.

Чмок!

Ткань мироздания вспучилась пузырем, прорвалась, и на дощатый пол таверны вывалился потрепанный мужичок в спущенных штанах.

– И все ягодицы! – пробормотал ошарашенный маг.

К вечеру погода улучшилась, и мы с малявками пошли прогуляться по набережной.

В Адлере набережная – это эпицентр курортной жизни. Все наиболее значимые действа и события – как культурные, так и бескультурные – происходят именно на набережной. Тут тебе и нехитрые аттракционы, и детская площадка, и фотографы с разнообразной живностью, и промоутеры с рекламной полиграфией, и всяческие лоточники…

Сегодня традиционный ажиотаж дополнительно подогрело явление народу известного артиста-юмориста.

У концертного зала толпились фанаты Михаила Галустяна, жаждущие автографов и селфи со звездой. Артист, сам сочинец, честно старался не испортить репутацию курорта как всемирного центра гостеприимства и покорно фотографировался со всеми желающими. Желающих было много. Проход по набережной на подступах к фотозоне был сильно затруднен.

– Уфф! – сквозь толпу фанатов отбуксировав пацанят на детскую площадку, я тяжело выдохнула и огляделась.

Пляжный отдых в классической отечественной традиции – дело трудное, требующее напряжения душевных и физических сил.

Прием солнечных ванн под палящим полуденным солнцем, пиво-рыба-кукуруза-пончики, не отходя от линии прибоя, чача с утреца натощак и шашлыки с аджикой на сон грядущий – в таких условиях от отдыхающего до подыхающего, как от любви до ненависти – рукой подать. Редкий истовый курортник доживет в полном здравии до середины отпуска!

Впрочем, вышесказанное применимо исключительно к взрослым гостям курорта. Поскольку дети традиционными блюдами и напитками не злоупотребляют, они резвы и бодры в любое время суток, что только усугубляет суровую участь родителей или лиц, их заменяющих.

Я, например, даже будучи в хорошей физической форме, с трудом успевала за Масяней и Манюней. И постепенно укреплялась в подозрении, что ушлые детки для мгновенных перемещений в пространстве используют пресловутую портальную магию.

Вот только что ребенок с пыхтением карабкался на детскую горку – и вот он уже с неясной, но явно злокозненной целью яростно скрипит молочными зубами о башенку надувного замка!

Или это уже другой ребенок?

А тот, который был на горке, тянет перо из хвоста попугая, игнорируя негодующие вопли птицы и ее хозяева-фотографа?

– Чей ребенок? Граждане, это чей ребенок?!

Я молча подскочила, дернула упомянутого ребенка за шаловливую ручку и утянула его за ближайший куст, не забыв пригнуться, чтобы потеряться из виду по возможности бесследно.

– Мальчик, ты чей? Где твоя мама?! – тут же гневно возопили по ту сторону клумбы.

– Стой здесь!

Я с трудом поборола порыв соединить мальца и куст по проверенному методу Карабаса-Барабаса, который в паузах между действиями вешал кукол на гвоздь в стене.

У меня просто не было ни стены, ни гвоздя.

Да у меня и пауз не было!

– Чей мальчик? Мальчик чей?

Продавщица сладкой ваты нервно размахивала голой палочкой, словно пытаясь расколдовать Масяню, самопроизвольно превратившегося в человека-паука. Судя по его виду, ребенок в высоком прыжке прицельно влип лицом в большой ком сладкой ваты.

– Мася!

Я промчалась по клумбе, как ветер, но человечек-паучок был быстрее, маневреннее и, главное, мельче: спасаясь от поимки, он нырнул в миниатюрную бревенчатую избушку, не предназначенную для взрослых, а я вынужденно осталась за порогом.

– Женщина, это ваш ребенок?

– Да! – не оглядываясь, гаркнула я.

Оглядываться, предположительно, на Манюню не стоило, чтобы не упустить засевшего в домике Масяню.

– А это не ваш?

– Тоже мой!

Я решила ни от кого не отказываться.

Авось добрые возмущенные люди помогут мне собрать разбежавшихся гавриков в плотный пучок.

– Давайте всех сюда!

– Мальчик, иди к маме, – какой-то джентльмен в классическом курортном прикиде – бермудах и майке с надписью «Сочи» – подтащил ко мне сопротивляющегося Манюню.

– А это не моя мама! – зловредно тормозя ногами, громогласно объявил мелкий паршивец.

Продавщица сладкой ваты и пара мамашек посмотрели на меня с подозрением.

– Прекрасно, сейчас тебя заклеймят как похитительницу детей, – спрогнозировал мой внутренний голос.

– Ах, так я тебе, значит, совсем чужая, Масянечка? – возмутилась я, упреждая нежелательное развитие событий. – Ладно, но тогда ужином тебя пусть кормит кто-нибудь другой!

– Узын?! – обнадеженно пробасили в тылу бревенчатой избушки.

Тут малышня на площадке дружно захныкала.

– Ой, кто это?! – ахнула продавщица сладкой ваты, тыча своей не волшебной палочкой в интересующем ее направлении.

Я проследила его, обежала избушку и тоже чуть не разрыдалась, увидев выглядывающее из окошка чудище.

До Бабы-яги оно немного не дотягивало – курносый нос и короткие вихры классическому образу не соответствовали, но в целом чудище выглядело эффектно и стопроцентно являлось нечистью.

Чистого там вовсе ничего не осталось.

Еще бы!

Влипнуть потной мордахой сначала в ком сахарной ваты, а потом в клочковатую пыль, мелкий мусор и развесистую паутину – это очень быстрый, незатратный и результативный способ незабываемо украсить себя для шабаша на Лысой горе.

– Ты не поверишь, но у нас в тематическом парке штатную артистку для роли Бабушки Яги гримируют целых четыре часа, – сообщила я эффектно декорированному ребенку, осторожно потрогав самую крупную бурую бородавку на его сером бархатном лбу.

Слава богу, это была всего лишь сухая горошина. Она благополучно отвалилась, а ребенок отодвинулся от меня – и заодно от окошка. Закрепляя успех, я еще немного потыкала перстом в пыльный детский фасад, потом молнией метнулась назад – от окошка к двери – и ловко сцапала чумазого баб-яжонка за щиколотку.

После этого выволочь его из избушки не составило большого труда.

Я всего-то минут пять на это потратила и частично оглохла.

Добрые люди на меня очень нехорошо косились, зато родной братик нечистика прибежал мне помогать, и мы все трое наконец счастливо воссоединились.

Нежные детские ладошки в красивых грязевых разводах я ни в коем случае не собиралась выпускать из рук до самой двери квартиры, и любое препятствие на пути к ней смела бы корпусом, как неукрощенный могучий мустанг. Поэтому невзрачный мужичок, дерзко заступивший мне дорогу, серьезно рисковал быть затоптанным.

На его счастье, вопрос у человека был простой, не предполагающий затяжной беседы.

– Где Мишка?! – в высшей степени нервозно спросил он, бешено сверкая очами.

– Да вон же он!

Я резко дернула головой, указывая правильное направление чокнутому фанату Михаила Галустяна.

Мужичок отвернулся, я дернула пацанов за лапки, мы мгновенно обошли препятствие и ушли в скоростной слалом между кипарисами – так было быстрее, чем чинно топать по аллее, запруженной праздным народом.

Чтоб я еще хоть раз дерзнула выгуливать этих демонят без их чертовой мамы?!

Да ни за что!

Загнать троглодитиков в постель удалось только пряником, точнее, шоколадкой:

– Кто первый уснет, тот получит шоколадный батончик! – коварно пообещала я.

Нырять в объятия Морфея в соревновательном режиме Иркиным парням до сих пор не доводилось (большое упущение со стороны их мамаши), но за сладкий приз от кондитерской фабрики имени Бабаева Масяня с Манюней готовы были на многое.

Не прошло и десяти минут, как рухнувшие в кровати детки размеренно засопели.

Я сунула по батончику под каждую из двух подушек, заныкав третью шоколадку для себя.

Шоколад – удивительное вещество! Самый лучший домашний кондиционер для растрепанных нервов!

Оставив малышню мирно спать при свете ночника, я побрела к себе, ощущая себя добросовестным портовым грузчиком на исходе многотрудного ночного дежурства.

Виновато покосилась на своего домашнего любимца – ноутбук, не дождавшийся нынче вечерней порции вкусной рукописи, но заставить себя сесть за работу не смогла.

Оказывается, я уже забыла, какое это трудное и беспокойное, на грани опасного экстрима, занятие – присматривать за энергичными малогабаритными пацанами!

И то сказать, раньше в зоне моей персональной ответственности фонтанировал энергией всего один неукротимый ребенок, а сегодня я опекала сразу двоих таких.

Воистину Ирка – настоящая мать-героиня!

Существуй где-то в мире пункт обмена демонят на послушных детей, за каждого из подружкиных отпрысков дали бы по целому классу монастырского пансиона!

Я влезла под душ и минут пять с нескрываемым наслаждением отмокала в горячей воде, распариваясь, как ломкий сухой прут, постепенно превращающийся в превосходную гибкую розгу.

– Судя по образному ряду, абстрагироваться от проблем педагогики получается с трудом, – поддел меня внутренний голос.

– Педагогика затягивает, – согласилась я и ассоциативно отступила от воронки сливного отверстия под ногами, куда водоворотом уходила пенная жижа.

Зря я это сделала.

– Боишься просочиться на пару сотен лье в канализацию? – хихикнул внутренний голос, уместно процитировав Стругацких.

Я помотала головой.

Ох, не того я боялась!

Новенькая душевая штора с изображением сексульных игр обитателей моря не выдержала искушения близостью, потянулась и сладострастно обняла меня сверху донизу.

Гладкий мокрый пластик слился в экстазе с моей влажной кожей, и это оказалось невыразимо противно!

Как если бы я была невинной виноградной улиткой, а штора – порочной сластолюбивой коровой, поцеловавшей бедную улиточку взасос.

Я взвизгнула и задергалась, вырываясь из сексуального рабства.

Карниз не выдержал этих энергичных игрищ, и все мы рухнули на пол: я, штора и державшая ее железная палка – к сожалению, именно в таком порядке, а не наоборот.

Наоборот было бы мягче.

– Вот это, я понимаю, бурная половая жизнь! – издевательски восхитился мой внутренний голос.

Я попыталась встать – замотанная в штору, с карнизом на манер коромысла на плечах, – и, разумеется, не преуспела. Наоборот, сбила со стены мыльницу на присосках, наступила на мыло, снова грохнулась и горестно взвыла, ощутив резкую боль в ноге.

Черт, черт, черт! Да я на лыжах зимой не катаюсь, боясь травмировать конечности, которые нравятся мне целыми и невредимыми, а тут, похоже, позорно сломала ногу в санузле!

В гневе я с чувством шарахнула злополучным карнизом по стене и усладила свой слух глубоким музыкальным звуком, которым отозвался на удар стальной полотенцесушитель.

– Бум-бум-бум! – усложнил ритмический узор торопливый стук в наружную дверь. – Ленка, открой!

– Явилась, не запылилась! – злобно прошипела я в адрес припозднившейся подруженьки.

– Вернулась, не завернулась! – подхватил мой внутренний голос.

Явно намекнул, скотина, на меня, уже успевшую и завернуться, и навернуться.

И в кого он у меня такой ехидный?

– Ленка, ты там живая? – неожиданно громко и ожидаемо встревоженно поинтересовалась Ирка.

Наверняка прицельно кричит в замочную скважину, опасаясь разбудить короедов в соседней квартире.

– А если нет, то что? – ворчливо поинтересовалась я, с трудом отлипая от кафельного пола.

– А если мертвая, то тебе же хуже будет, потому что я выбью дверь! – пригрозила подружка.

Эта выбьет, можно не сомневаться.

– Сейчас открою, жди, – пообещала я, мучительно воздвигаясь и начиная трудный путь в прихожую. – Нет, не сейчас, но скоро… Еще сегодня, наверное, хотя как пойдет…

Моя проблемная нога идти вообще никак не хотела, она болела и явно начала опухать.

Тяжко подпрыгивая на второй, относительно невредимой (ссадина на коленке не в счет) нижней конечности, я кое-как добралась до двери и впустила в квартиру Ирку.

– Стриптиз с шестом? – неуверенно предположила она, пытаясь логично увязать меня, всю такую голую и мокрую, с трубой карниза, которую я использовала как костыль. – Для кого, интересно?

Она искательно оглядела комнату.

– Для собственного извращенного удовольствия, – буркнула я, аккуратно роняя себя на кровать. – Такая маленькая садо-мазо-игра, не обращай внимания, подай-ка мне халат!

– Слушаюсь, моя госпожа и повелительница!

– Давай, давай издевайся над бедной раненой мной, – не поддержала я назревающую ролевую игру. – Я, может, сейчас самый больной в мире человек, а ты не хочешь стать мне родной матерью!

– Душевнобольной? – уточнила неродная мать.

– Физически!

Я демонстративно побаюкала руками травмированную ногу и неподдельно захныкала.

– О-о-о, я вижу, дело плохо! – Подружка сменила тон. – Тут не халат нужен, а трусы!

– Какие, на хрен, трусы?! – плаксиво рыкнула я, подозревая, что душевнобольные среди нас все-таки имеются, и это не я.

– Если на хрен, то мужские, но ты, я думаю, семейники не носишь?

Ирка переместилась к шкафу, открыла дверцу и зашуршала тряпками, оживленно воркуя:

– Хотя, возможно, я не все знаю о тебе, о затейливая любительница членовредительского стриптиза… Сейчас оденем тебя, если получится – обуем и в травмпункт повезем, а там и доктор Айболит, он под деревом сидит…

– Ты, что, мне зубы заговариваешь? – догадалась я.

– А то!

Подружка нашла, что искала, и бросила мне чопорные бесшовные плавки и просторный сарафан.

Правильно, про джинсы с травмированной ногой придется забыть, и в откровенных стрингах к доктору идти не стоит… Если, конечно, мы не планируем ролевые игры…

Тьфу, о чем я?!

Я кое-как оделась, влезла в не обременяющие ноги шлепки, и мы отправились в травмпункт.

Идти было трудно. Я скрипела зубами, а Ирка без умолку болтала, старательно отвлекая меня от роли страдалицы:

– Вот зараза управдомша, в каком состоянии хозяйство содержит, это же просто ужас: душевые кабины шаткие, карнизы со шторами и вовсе падучие, во дворе труп, в двери вечно кто-то скребется, и какому идиоту, интересно, пришло в голову измалевать весь коридор мелком от тараканов?!

Я виновато ойкнула.

А, так это был мелок от тараканов, а не для детей…

– Ну, потерпи, потерпи! – Ирка неправильно трактовала мой возглас. – Есть и хорошая новость: лифт заработал! Тебе не придется скакать на одной ножке с шестого этажа на первый.

– Это действительно радует, – согласилась я, честно пытаясь найти в сложившейся ситуации позитив.

Помог мне в этом доктор: осмотрев мою лапку и сделав рентген, он диагностировал не перелом, а всего лишь растяжение, порекомендовав сегодня приложить к травмированной области лед, а уже с завтрашнего дня использовать согревающую мазь. А потом туго замотал мою ножку эластичным бинтом, использовав его огорчительно экономно.

– А можно еще немножко бинтиком обмотать? – спросила я. – Ну, так, для пущей красоты и чисто символически…

– А голову ты не ушибла? – прищурилась Ирка, не оценив мое оригинальное представление о символических красотах.

– Ну, пожалуйста, что вам, три метра бинтика жалко? – заныла я. – Я же не протез прошу, не деревянную ногу, даже не гипс…

И добрый доктор меня пожалел, а бинтика для меня не пожалел, так что в итоге нога моя стала похожа на белый кокон.

Выйдя на крыльцо травмпункта, я вручила Ирке свой мобильник, велела:

– Сфотографируй меня!

И я встала в эффектную позу на фоне вывески лечебного учреждения.

– Это для семейного архива? – поинтересовалась подружка, послушно сделав несколько снимков.

– Нет, это для моего начальства, – объяснила я, прикрепив наиболее удачное фото к моментально родившейся поэтичной эсэмэске «Ушла на больничный, клянусь, что вернусь!»

Хотя слово «ушла» как-то диссонировало с одноногостью…

А, ладно, какая разница! Главное – теперь никто не будет ждать, что я в ближайшие дни появлюсь на работе.

Я почувствовала, что мое настроение уже не падает, как пикирующий бомбардировщик.

Ирка же, хотя и уяснила, что я не скончаюсь в страшных муках прямо здесь и сейчас, на обратном пути продолжала посильно отвлекать меня от печальной – в свете моей временной одноногости – действительности.

Темы для болтовни подружка находила по ходу жизни и по пути следования автомобиля одновременно.

– Какие в Адлере названия улиц однотипные, ты заметила? – трещала она. – Улица Тюльпанов, улица Акаций, Цветочная улица, Сиреневая… Как будто мы в коттеджный поселок к Незнайке закатились! Нет, чтобы честно назвать: улица Тьмы Египетской, улица Бродячих Собачек, улица Колдобин и Рытвин, имени семидесятилетия бомбардировки Хиросимы…

Я захихикала и, разумеется, рачительно вспомнила о своих писательских нуждах:

– Ирка, а давай для населенных пунктов в моем романе-фэнтези названия придумывать?

– А давай!

Подружке только дай поучаствовать в увлекательном процессе литературного творчества.

– Улица Охромевшего Дракона, а? Как тебе?

– То есть она не очень-то ровная, эта улица, да? – резонно предположила я.

– Ну а откуда во мгле средневековья ровные улицы? – пожала плечами подружка. – Но если про дракона тебе не нравится, то вот еще варианты: Нижнеэльфийская, Верхнегоблинская, Староорочья и Новогномская! И трактир «Вертелятор»!

– Ммм?

– От слова «вертел», потому что это в том трактире самый востребованный предмет кухонной утвари.

Дома заботливая подружка уложила меня в постель и подпихнула под травмированную ногу подушку.

– Неудобно, – пожаловалась я. – Слишком мягко, нога проваливается.

Ирка молча заменила обычную подушку диванной.

– А теперь слишком твердо! Ноге жестко!

– На тебя не угодишь! – не выдержала сестра милосердия.

Сердито посопев, она ушла, и я было подумала, что капризный пациент в моем лице (и, главное, ноге) остался без материнской заботы, но минут через пять Ирка вернулась.

– Вот. От души отрываю!

Она продемонстрировала мне подушку-думку с искусно вышитыми лупоглазыми котятками.

– Та самая, винтажная?

Я оценила Иркину щедрость.

Этих котяток на плотной бязевой наволочке в свое время вышила еще подружкина бабушка. За полвека нитки заметно выцвели, а местами полиняли, и котятки приобрели довольно потрепанный вид, но Иркины детские воспоминания о безмятежной дреме на деревенской печке нисколько не потускнели. Поэтому всякий раз, когда она куда-либо уезжает, подружка берет с собой бабулину подушечку – благо та невелика и не занимает много места в багаже.

Выражаясь в стилистике фэнтези, для Ирки эта вещица – артефакт домашнего уюта.

– А вот теперь в самый раз! – обрадовалась я, протестировав подушку с котятками. – Не слишком твердо, не слишком мягко, ноге удивительно удобно… Что там внутри?

– Чечевица. От прежних жильцов в шкафу большая банка ее осталась, а у нас чечевицу никто не ест, – объяснила подруга. – Вот, кстати, о еде: подсласти-ка себе жизнь!

Она вручила мне шоколадную плитку, пожелала спокойной ночи и удалилась к себе.

Жаль, я успела съесть только пару долек – уснула мертвым сном.

День четвертый

Утром я с удивлением (и, не скрою, с разочарованием) обнаружила рядом со своей подушкой пустую обертку от шоколадки. Ностальгически ее понюхав, я задумалась.

Поскольку дверь с вечера была захлопнута Иркой, предположить наиболее вероятное – что меня снова объели младые обжоры Максимовы – я не дерзнула. Домашних животных в съемной квартире я не держу, даже тараканов – и тех превентивно извела мелком «Машенька».

Так кто же стырил мою прекрасную шоколадочку?

Почему-то вспомнился вчерашний труп загадочного происхождения.

Мужик ведь откуда-то прилетел, так, может, он летал не по прямой, а с грабительской целью закладывая виражи в окна мирно спящих граждан – счастливых обладателей надкусанных шоколадных плиток?

– Хронология у тебя не сходится, – как обычно, непрошеным высказался мой внутренний голос. – Летучий труп образовался прошлой ночью, а шоколадка пропала этой. Ты же не думаешь, что вороватые мужики тут летают регулярно, стаями? Или что вчерашний труп снова встал на крыло?

Я выглянула в окно, ни старого, ни нового трупа во дворе не увидела и согласилась, что дала слишком много воли нездоровой фантазии. Когда погружаешься в мир фэнтези, нежить вроде зомби начинает казаться нормой жизни…

Должно быть, это я сама лунатично схомячила шоколадку во сне.

Хотя…

Полуоформившаяся мысль застряла в мозговой извилине, как Винни Пух в парадном подъезде Кролика. Я бы непременно ее додумала, но помешал интригующий звук:

– Шкря, шкря…

– Кто там? – проявила я любопытство, не вставая.

– Это я, твоя лучшая подруга, пытаюсь деликатно разбудить больную! – донеслось из-за двери.

– Сама больная, – отозвалась я, спустив ноги на пол и осторожно испытав пострадавшую правую.

Нога побаливала, но не сильно.

Тем не менее я не видела, почему бы благородной даме не использовать редкий случай откосить от всех трудов и обязанностей по причине очевидного нездоровья.

Поэтому я не двинулась к двери бодрым шагом кремлевского гвардейца, а демонстративно поскакала на одной ножке.

За дверью ожидаемо обнаружилась Ирка с подносом.

– Кофе с молоком и рисовая каша с персиком! – важно, как королевский подавальщик еды в романе-фэнтези, объявила подружка.

И свободной от подноса рукой сделала мелкое досадливое движение, отгоняя жалкую меня с пути следования торжественной процессии.

Я покорно проскакала обратно и поудобнее угнездилась в подушках.

В конце-то концов когда мне еще кто-нибудь кофе с кашей в постель подаст? От любимого супруга раньше Восьмого марта такого красивого жеста не дождешься.

– Ты ешь, а потом перебирайся в нашу квартиру, – сказала Ирка, с удовольствием полюбовавшись трапезничающей мной. – Мы с пацанами сейчас на пляж пойдем, а к тебе я ремонтную бригаду вызвала, ты тут под шум строительных работ не поспишь.

– Какую еще ремонтную бригаду?

Я допила постельный кофе и послушно воздвиглась, готовясь к показательному выступлению в паралимпийской дисциплине «двадцать метров в прыжках на одной ножке».

– Какая у них тут есть, я не знаю.

Ирка пропустила меня вперед и пошла следом, позвякивая посудой на подносе.

Походя объяснила мне:

– Я на дверь управдомши, да оплешивеет ее любимый махровый халат, налепила записку с категорическим требованием произвести в твоей квартире срочный ремонт санузла.

– Интересно было бы почитать это послание, – хихикнула я. – Уверена, там содержался мощный императив.

– Если хочешь, я тебе на память процитирую близко к тексту, – предложила подружка, которая всегда рада поделиться плодами своих литературных трудов.

– Давай.

– Я написала примерно так: «Уважаемая Софья Викторовна! Карниз, закрепленный какими-то идиотами на чьих-то соплях, чуть не привел к безвременной смерти временно проживающей в квартире великой русской писательницы. Если не хотите неподъемных претензий со стороны мировой культуры, срочно чините этот чертов сортир!»

– Спасибо тебе, дорогая, – искренне поблагодарила я за все разом – и за комплимент, и за заботу.

Следующие полчаса я просидела на диване, поджав колени к подбородку, чтобы суматошно собирающиеся на пляж Максимовы не оттоптали мне последнюю здоровую ногу.

Потом они ушли, а я легла и приготовилась со вкусом подрыхнуть.

Тихий и безмятежный дневной сон! Что может быть приятнее в будний день для большинства представителей просвещенного человечества, угнетенного необходимостью тяжко и пошло трудиться!

Однако получить чистое и незамутненное удовольствие от редкого занятия – дневного ничегонеделания – мне не удалось.

Помешал раздражающий шум ремонтно-строительных работ.

Едва я идеально совместила ухо и подушку, где-то рядом загудело мощное сверло, стена завибрировала, а мой диванчик затрясся.

Неуемное воображение живенько нарисовало мне пару коренастых гномов с отбойными молотками. Заткнув за пояс длинные бороды, Балин и Двалин вгрызались в мифриловую жилу…

Или это был Доктор Айболит с бормашиной особо крупного размера? Спрятав благообразное лицо с эспаньолкой за маской сварщика, он старательно сверлил кариозный бивень слона…

– Чтоб вам там лопнуть мыльными пузырями! – выругалась я в адрес тружеников, кем бы они ни были.

И с запозданием сообразила, что трудовой процесс разворачивается непосредственно за стеной, то есть в соседней квартире.

То есть у меня.

То есть это материализовались и трудятся на мое благо вызванные Иркиным волшебным заклинанием ремонтники.

– Ладно, тогда не лопайтесь пузырями. Работайте, – разрешила я великодушно.

Нашла в тумбочке подружкину косметичку (размер XXXL – с малый походный рюкзак Федора Конюхова) и смастерила себе из ватных шариков беруши. Закупорила ими слуховые органы, и раздражающее гудение сразу же ушло. Осталась только легкая вибрация, но она мне не мешала.

Наоборот, колыбельное потряхивание помогло уплыть в сон.

Однако спалось мне под звуки неравной битвы отбойного молотка со слоновьим кариесом тревожно, подсознательно хотелось спрятаться в каком-нибудь звукоизолированном блиндажике. Видимо, поэтому во сне я умудрилась отрыть подобие узкого мелкого окопчика между матрасом и стеной и удачно завалилась в него, обрушив сверху на себя подушки.

Со стороны это гнездо, наверное, смотрелось не очень аккуратно, но мне в нем было хорошо, пока не стало жарко.

Я повела плечами, мягко сбрасывая с них подушки, и неожиданно услышала сюжетно чуждый ситуации стеклянный звон.

– Интересно, а Ирка тоже прячет в постели продовольственные заначки? – сонно пролепетал мой внутренний голос.

Намекнул, язва, на мою вчерашнюю шоколадку под подушкой. Или на сегодняшнюю, спрятанную похитрее – под кроватью.

– Интересно, а у нее тут что припрятано – банки солений? – заинтересовался мой внутренний голос.

Резон был понятен: Иркины секретные соленья гармонично дополнили бы мой тайный шоколад. У нас с подружкой мог бы получиться симпатичный глубоко законспирированный поздний ужин…

Я секунду подумала и отрицательно покачала головой.

Банку солений я бы под собой почувствовала, чай, она не горошина, а я не принцесса. Да и звякнуло неведомое стекло деликатно, не так, как упавший на кафель баллон.

Я искательно огляделась и… обнаружила, что я в квартире не одна!

Стоя ко мне спиной, в кухонном шкафчике сосредоточенно копалась некая личность!

Точно не Ирка – из Ирки можно было бы выкроить трех таких.

– Или троих, – поправил внутренний голос.

Как филолог, я не могла с ним не согласиться.

Нельзя было определиться с местоимением, не зная гендерной принадлежности этой личности. А тощая фигурка с узкими плечиками, с ног до головы облаченная в мешковатый серый трикотаж, могла принадлежать как стройной женщине, так и хлипкому мужчинке. Да будь у нее хвост на попе, я бы вообще решила, что это гигантская голодная мышь. Ишь, как истово шарит по полкам!

– Эй, а вы кто вообще? – спросила я хриплым спросонья голосом, и Мышь замерла, растопырив локти. – А что это вы тут делаете? – резонно поинтересовалась я. – И как сюда попали?!

Мышь тяжело вздохнула, сокрушенно помотала затянутой в капюшон толстовки башкой, удрученно развела лапками – и внезапно развернулась в стремительном прыжке к моему лежбищу.

В лапе у шустрой Мыши слепяще сверкнуло, и я как-то даже не удивилась тому, что в лоб мне прилетело что-то твердое и – точно, стеклянное!

– Не, не соленья, – успел еще вякнуть мой внутренний голос, прежде чем мы оба с ним ушли в аут.

Голова болела так, будто я славно порезвилась в составе той команды из анекдота, где тренер обещал: «А как нырять научитесь, так мы вам и воду в бассейн нальем».

– Дело пахнет керосином, – промямлил мой внутренний голос.

О, тоже очнулся! Но явно еще неадекватен.

Пахло не керосином, а колбасой.

Копченой.

Даже, кажется, сырокопченой.

Определенно вкусной.

Я искательно клацнула зубами и охнула, ощутив сотрясшее содержимое черепной коробки злое эхо.

– Ну, слава богу! – сердито и озабоченно изрек знакомый голос. – Очухалась, спящая красавица! Я уже беспокоиться начала, не летаргический ли это сон на сто лет! Но решила сначала проверить версию с голодным обмороком – и не ошиблась, есть эффект!

– Вот что колбаса животворящая делает, – согласилась я, осторожно открывая глаза.

Ирка отсалютовала мне початой палкой салями.

– А Мышь где? – спросила я, злобно щурясь.

– Какая мышь?

Подружка покосилась на колбасину и махнула рукой:

– Это не мышь, это я сама немного отгрызла, не удержалась, извини уж. Мне, ты же знаешь, редко достается провиант, не надкушенный чьими-то зубками.

– Кстати, где они?

– Зубки-то?

Вообще-то я спрашивала про Мышь и ее зубки, но Ирка явно решила, что речь о ее драгоценных короедах:

– В твоей квартире, легли поспать.

– Прощай, шоколадка под кроватью! – вздохнул мой внутренний голос.

Провидец, да.

– Болит? – сочувственно спросила подружка, оценив мою гримасу.

– Как будто череп треснул, – пожаловалась я.

– Череп? – Ирка искренне удивилась. – Когда мы уходили, у тебя болела нога! Неужели в наше отсутствие еще что-то случилось?

– Мышка бежала, хвостиком махнула, череп и разбился!

– Ты бредишь?

Подружка потянулась пощупать мой лоб, и я взвыла.

– Вот это шишка! – ощутив рельеф, восхитилась подруга. – Откуда?!

– От верблюда! То есть от Мышки!

– Чтоб ей ни дна ни покрышки! – удачно срифмовала Ирка нарочито добрым голосом психиатра, забалтывающего потенциально буйного пациента. – А что за мышка, я ее знаю?

– Уж наверное, знаешь, раз у нее есть ключи от твоей квартиры!

– Да-да, ключи от квартиры, где деньги лежат…

Тут тетя доктор вспомнила, что фантазии фантазиями, а ее совсем недавно натурально ограбили, так что деньги уже нигде не лежат, и сразу же надулась, как та мышь:

– Несмешно. Объясни толком, о чем ты?

– Объясняю.

Я отняла у Ирки колбасу и понюхала ее так мощно и вдумчиво, что голова стала болеть заметно меньше.

Всегда знала, что вкусная еда – отличное болеутоляющее средство!

– Когда я проснулась, тут нагло шарился кто-то в сером спортивном костюме с капюшоном, – объяснила я. – Мелкий такой, как мышь. Я только успела поинтересоваться, что эта серость тут делает, как она треснула меня по голове бутылкой…

– Из-под ликера брусничного, – кивнула подружка.

– Откуда ты знаешь?

– А она в мойке лежит, пустая и мокрая, – Ирка шагнула к мойке, подняла и показала мне бутылку.

Правильно говорят, спиртное вредит здоровью!

– Я было подумала, что ты ликер этот вылакала, потому и спишь теперь мертвецким сном, – продолжила подружка. – Но это у меня была самая первая рабочая версия, потом-то я обнюхала тебя и обнаружила, что ты спиртным не пахнешь.

– То есть эта тварь еще и ликер допила! – огорчилась я.

– М-да-а-а… Если бы не шишка у тебя на голове, я бы подумала, что тебе все приснилось, – призналась подружка. – Очень не нравится мне сознавать, что в отсутствие хозяев в квартире шарилась какая-то темная личность!