Текст книги "Радогощь"

Глава 3
Похищение

– Подъем, ребятки, подъем!!!

В дверях стоит Пуления Авсеевна и обмахивает проем веником из всевозможных трав, видимо опять злых духов прогоняет. Трем глаза и выползаем из-под одеял.

– Мы всегда рано встаем, с первыми лучами солнца, – улыбаясь, говорит она, хлопая веником по дверям, – поднимайтесь, ребятки, уж и завтрак готов.

До меня долетает противный запах полыни, и я вдруг вспоминаю о ночном происшествии. Когда возле умывальника остаюсь наедине с Олесей, то делюсь с ней своими ночными страхами и спрашиваю её, не слышала ли она что-нибудь ночью.

– Вообще ничего, – смеется она, – я спала как убитая.

– Понятно, – вздыхаю я.

– Да не переживай ты так, – улыбается она, – ты просто не привыкла спать на природе, а это всё лесные звуки.

Когда возвращаемся к шатру, то застаем всех возле костерка, на низком столике уже накрыто всё к завтраку – пирожки, перепечи и шаньги. Если этим всё время питаться, то можно же так быстро растолстеть. Котелок над огнем уже плюется кипятком, Пуления Авсеевна ловко подхватывает его через толстое полотенце за ручку и наполняет большой заварочный чайник.

Усаживаемся с Олесей по-турецки на ковер возле столика, из носика заварочного чайника поднимается завитками пар, вдыхаю вкусный травяной аромат, ещё от костерка веет теплом и запахом березовых поленьев, и все мои ночные тревоги разом улетучиваются. И вот я вместе со всеми уже смеюсь, пью чай и угощаюсь свежей румяной стряпней.

К нашей полянке подходит Аверьян Егорыч, но не один, с ним ещё три молодых парня, все одеты по-когальски: в белых свободных рубахах, подпоясанных красными кушаками, широкие штаны заправлены в узкие сапоги. Один из этих парней внимательно смотрит на меня отчего мне становится совсем не по себе. Под таким пристальным взглядом я даже не могу есть, кладу недоеденный пирожок на блюдце.

– Доброго утра, – здоровается с нами Аверьян Егорыч, – хлеб да соль.

– Здравствуйте, – хором с набитыми ртами отвечаем ему.

– Ребятушки, нам требуется ваша помощь, – говорит Аверьян Егорыч, – кое-что нужно сколотить, а вы я смотрю здоровые, сильные. Вот мы и пришли к вам за подмогой.

– Без вопросов, мы готовы. – С ковра тут же поднимаются Даня и Макс.

Кирилл и Игорь продолжают сидеть, наши то парни городские, не привыкли к физическому труду, да и не рассчитывали на такое, мы же как бы отдыхать сюда приехали.

– А вы что-же? видите же, ребятам помощь нужна. – Оборачивается Даня и хитро поглядывает на Кирилла, усмехается, – или слабаки?

Когальские парни о чем-то перешептываются между собой на своем языке, как-то загадочно посматривая на нас.

– Ладно, поможем, – вздыхает Кирилл и тоже поднимается.

За ним и Игорь встает.

– Я с вами, – тут же подскакивает Аня.

– Эээ, нет, – качает головой Аверьян Егорыч, – я их отведу на мужскую половину, туда женщинам заходить нельзя.

– Ну как же? – испуганно отвечает Аня.

– Таков обычай, – поднимая ладони к небу отвечает Аверьян Егорыч, давая понять, что он тут бессилен что-либо изменить.

– Я скоро, – говорит Кирилл, обнимает её за плечи и целует в губы, – а ты тут с девочками пока побудь.

– Ладно, – вздыхает Аня, надувает губки и усаживается обратно.

– Ну, показывайте, с чем вы там без нас не можете справится, – смеется Кирилл, обращаясь к когалам.

– Идем вон туда, – машет рукой Аверьян Егорыч в сторону холма, где сверкают своей белизной на фоне голубого неба высокие шатры.

Смотрю вслед уходящим парням, один из них оглядывается, всё тот же и снова бросает жгучий взгляд на меня. Судорожно сглатываю, чувствую, как по всему телу пробегают мурашки. Я не привыкла к такому особому вниманию, обычно меня всё время не замечают, даже бывает, что при встрече здороваются только с Олесей как-то мимо меня, словно даже как-то сквозь меня, будто я вечно хожу, завернувшись в мантию-невидимку.

– А вы чего сиднем сидите, – вдруг всплескивает руками Пуления Авсеевна, – идите прогуляйтесь, там свадебная ярмарка в самом разгаре.

– О, здорово! – тут же подскакивает на ноги Олеся. – Я хочу на это посмотреть. Идемте.

– Я не пойду, я буду ждать Кирилла, – всё так же капризно надувает губки Аня. – И вы тоже останьтесь, а то мне одной тут страшно.

Олеся удивленно на неё смотрит. Меня тоже не радует перспектива всё пропустить ради Аниных капризов.

– Ладно, идите вдвоем, я с ней посижу, – предлагает Лера, обнимая Аню за плечи.

Собираемся, в этот раз я не беру смартфон и карточку, прячу их на дно рюкзака, а то так в толчее недолго их потерять. Всё равно телефон не ловит. Мы уходим вдвоем.

– Ну и пусть сидит, если так хочет, – ворчит Олеся, когда мы порядочно отдаляемся от шатра, чтобы они нас не услышали, – я приехала сюда за столько километров не ради того, чтобы тупо сидеть в шатре. Незачем было тогда и тащиться сюда.

– Хоть есть кому наши вещи покараулить, – вставляю я.

– Точно, – смеется Олеся.

Шатры расположены рядами. Идем до конца, поворачиваем и выходим прямо на ярмарку. Тут вовсю идет торговля, с шумом, с гамом, повсюду толчея, суматоха. Иные расхваливают свой товар, другие торгуются, чтобы сбавить цену. Одеты все в национальные одежды. Женщины в пышных цветных юбках, неизвестно сколько подъюбников им пришлось для этого поддеть под низ, сверху такие же яркие рубашки с длинными рукавами и с огромными плечами. На головах треугольниками платки, как будто на макушках тоже что-то надето, для поддержания формы. В такой одежде и не поймешь – стройна ли девушка телом или полна. А мужчины одеты попроще, в таких же рубахах, в каких к нам приходили парни вместе с Аверьяном Егорычем.

К нам сегодня все добры, улыбаются, угощают. Мы пробуем всё – и мед, и варенья, и сыр, и разные колбасы и многое другое. Идем дальше, попадаем на ремесленный рынок. Тут продают глиняные горшки, за первым прилавком сам мастер крутит гончарный круг и прямо при нас из его рук появляется красивый кувшин с вытянутым горлышком. Следующие ряды кожемяк, они торгуют различными изделиями из кожи. У них продаются и самодельные сапоги, и ремни, и даже плащи. За ними грудами разложены плетенные корзинки других мастеров. Любого размера – от самой маленьких, наверное, для хранения наперстков, до самых больших, куда даже я с легкостью помещусь. После них кузнечные ряды. Тут выставлены красивые кованные изделия и холодное оружие: кинжалы с филигранью, мечи, охотничьи ножи. Далее пошли лавки мастериц-рукодельниц – одежда, платки, скатерти, полотенца – всё вышито вручную и везде преобладают когальские орнаменты. Глаза просто разбегаются от всего этого изобилия.

От ремесленников попадаем в загоны, где продают животных. Тут и лошади, и коровы, ещё какие-то странные могучие быки с длинной свалявшейся бурой шерстью. Дальше яки, овцы, козы, ламы, альпаки и даже верблюды, чего я никак не ожидала увидеть.

За ярмаркой на огромной лужайке происходят какие-то соревнования: скачут на лошадях, забрасывая кольца на невысокие столбы. Мы останавливаемся, с интересом наблюдаем.

– Боже, ну какой же он страшный, – вдруг подает голос Олеся.

– Кто? – опять не понимаю я.

– Ну, жених этот.

Я прослеживаю её взгляд. Недалеко от нас кучкой стоят мужчины, узнаю того жениха с противной рыжей бородкой. Он пристально смотрит на Олесю. Она опять распустила свои длинные шикарные волосы, мало кто может пройти мимо неё, не обратив на них взгляд.

Соревнования заканчиваются и по полю в разных направлениях разбредается народ. Мы тоже пересекаем лужайку, наше внимание привлекает огромный разноцветный шатер на краю поля, идем к нему. Нам навстречу попадаются те когалы, что приходили к нам, звать наших мальчиков на подмогу. Среди них и тот, который тогда смотрел на меня. Наши взгляды пересекаются, и я чувствую, как у меня мурашки пробегают по спине. Таких красивых глаз мне ещё не приходилось видеть – ярких, томных, обрамленных густыми длинными ресницами.

Пока я смотрю на него, не обращая внимания ни на что вокруг, вдруг будто какой-то вихрь проносится позади меня вперемешку с топотом и внезапный резкий Олесин вскрик заставляет меня подскочить на месте.

Я оборачиваюсь – Олеси рядом со мной нет, словно она провалилась сквозь землю. Зато я вижу, как быстро удаляются всадники от меня и кажется, что у одного из них, что-то или кто-то перекинут через спину коня. Я узнаю Олесю по светлым длинным волосам, выбивающимся из-за черного полотна, наброшенного сверху.

– Что?

У меня перехватывает дыхание, я не знаю, что мне предпринять – бежать ли за ними, или звать на подмогу. Между тем всадники уже достигли края холма и спустились вниз, скрывшись от моего взора.

Откуда-то передо мной появляется Аверьян Егорыч, бросаюсь к нему и сбивчиво, дрожащим надрывающимся голосом излагаю всё то, что произошло.

– Да это обычное дело – похищение девушек перед свадьбой, – машет он рукой, добродушно улыбаясь.

– И что? – не понимаю я.

– Традиция такая – нужно обязательно похитить и увезти красивую девушку. Не беспокойся, ничего плохого с ней не случится, покатают по полям и привезут. Иди к своему шатру, может быть она уже там.

Он говорит это добрым мягким тоном, но мне всё равно неспокойно, меня начинает потрясывать от всего этого. Я успокоюсь только тогда, когда она опять окажется рядом со мной. Бегу к шатру.

Вернутся обратно оказывается не так-то просто. Продираюсь сквозь толпу когальцев, путь мне перегораживают то какие-то телеги, поставленные поперек дороги, то стадо овец, то ведут огромного яка. От него я сама отскакиваю и терпеливо жду, когда его проведут.

В суматохе теряюсь и не сразу нахожу верное направление, бегая вокруг ярморочных рядов. Иногда мне кажется, что они специально развернули прилавки, чтобы ещё больше запутать меня. Всё пестрит у меня перед глазами, яркие наряды когальцев сливаются в одно сплошное пятно. Наконец я вырываюсь из заколдованного круга и вижу в конце ряда наш шатер.

Добегаю до нашего места, столик убран, костер почти угас, распахиваю дверцы и врываюсь в наш шатер. Одеяла, служившие нам постелью, сложены и убраны к стене, на них как в кресле восседает Лера и копается в телефоне. Олеси здесь нет, как и Ани.

– А где Олеся? – вырывается у меня.

– Вы же вдвоем уходили, – смеется она. – У тебя и нужно спросить.

– Она приходила обратно?

– Нет, – мотает головой Лера, поднимаясь с одеял.

– А Аня где?

– Вернулся Кирилл, Аня ему сказала, что хочет домой, что ей тут не нравится и они ушли.

– В смысле ушли? Куда ушли? – я вконец теряю самообладание и уже кричу на Леру.

– Взяли рюкзаки и пошли. Кирилл сказал, что договорился с кем-то, что их переправят через реку, – отвечает Лера.

– А Игорь?

– Не знаю ничего про него, может быть тоже с ними отправился. – Лера пожимает плечами.

Стою, как громом пораженная. Олесю в неизвестное место увезли когалы, Кирилл, Игорь и Аня просто бросили нас здесь одних, и ни слова не сказав свалили домой. Обшариваю взглядом шатер. Мой рюкзак на месте, Олесин тоже, и Лерин (я его ещё тогда на плоту заприметила), а вот вещей Кирилла и Ани точно нет. Ещё лежат два объемных рюкзака и один небольшой сбоку – то ли это только Дани и Макса, то ли ещё и Игоря, я не помню.

– Это чьи рюкзаки, только твоих парней? – спрашиваю её.

– Не знаю, – присмотревшись, отвечает она, – а что?

Молчу, нервно покусывая нижнюю губу. Аня ещё могла так поступить, она очень эгоистичная и ей плевать на всех. А вот Кирилл? Он был воплощением для меня идеального мужчины, поэтому никак не хотелось верить в то, что он способен бросить одних двух девушек в незнакомом месте, даже не предупредив. Но он же не знал, что Олесю похитили, может думал, что нам хорошо тут, мы развлекаемся, начинаю оправдывать его.

– Дарина, что вообще происходит? Почему ты такая взбудораженная? – Лера прерывает ход моих мыслей.

– Олесю похитили, – произношу я дрожащим голосом.

– Как похитили? Кто?

– Когалы, – отвечаю я, еле сдерживая себя, чтобы не разреветься. Падаю на колени перед своим рюкзаком и начинаю рыскать в поисках смартфона. – Схватили, завернули во что-то черное, бросили на круп лошади и ускакали в неизвестном направлении.

– Шутишь? – со вздохом произносит Лера и опускается рядом со мной на корточки.

– Нет.

Наконец я нахожу телефон, набираю код разблокировки – нет сигнала. Конечно, нет. Его и вчера не было. В отчаянье сжимаю бесполезный аппарат в руке и выбегаю из шатра. Лера бежит за мной.

– Дарина, ты куда?

Тут до меня доходит, что может быть мой оператор не ловит, а у Леры может быть другой оператор и ловит. Что она там смотрела, когда я вошла?

– Лера, дай мне свой телефон, – я резко останавливаюсь и оборачиваюсь к ней.

– Зачем? – она подозрительно на меня смотрит.

– У меня не ловит, а у тебя работает, ты лазила в Интернете, когда я вернулась. Дай мне, я наберу им, – настойчиво требую я.

– Нет, у меня тоже не ловит, – испуганно произносит она, – я просто фотки смотрела, что наснимала здесь. И он в шатре остался, – она показывает мне свои пустые руки.

Разворачиваюсь и бегу дальше.

– Дарина! – кричит она мне вслед.

Я возвращаюсь тем же путем, что мы пришли сюда с реки. Может быть, они ещё недалеко уплыли, может быть, если они увидят меня или услышат, как я кричу им, то вернутся. Спускаюсь с кручи, огибаю кусты и выбегаю на мостки. Плота нет.

Неужели далеко уже уплыли? Я вглядываюсь в горизонт, но тщетно – вода и туман, ничего не видно – всё белым бело.

– Кирилл! – кричу я изо всех сил, набрав побольше воздуха в легкие. – Аня! Игорь! Вернитесь!

– Кирилл! Аня! Игорь! – вдруг слышу позади себя. Лера вбегает на мостки и вопит, что есть мочи.

Рвем глотки, но всё понапрасну. Не слышно ни ответных голосов, ни всплеска весел. И не видно никаких очертаний.

– Они, наверное, уже на том берегу. Ори – не ори, не услышат, – наконец говорит она. – Пойдем.

– Куда? – всхлипываю я. – Может быть, перевозчик вернется, и я у него спрошу.

– А если не вернется? А если он там останется? Мы же не знаем наверняка. Лучше пойдем поищем Олесю. Поспрашиваем у людей, кто русский знает, – предлагает мне Лера.

Её доводы мне кажутся убедительными, и я соглашаюсь. Поднимаемся наверх. Пока мы бегали до берега и обратно, обстановка в шатровом городке заметно изменилась. Народ весь слинял, словно все попрятались по шатрам и сидят там, боясь нос высунуть на улицу. Ярмарка опустела, только оставленные прилавки и совсем немного мусора, выроненного торговцами и покупателями, да примятая трава указывали на то, что только что тут происходила оживленная торговля.

Мы пытаемся заговорить со встретившимися нам по пути когалами, но они не хотят с нами разговаривать. Шарахаются от нас и лепечут что-то на своем когальском. То ли правда не знают русского, то ли притворяются.

В итоге мы возвращаемся к своему шатру ни с чем. Пуления Авсеевна хлопочет с обедом, накрывает на стол. Я проголодалась ужасно, но сейчас мне даже крохотный кусочек в горло не полезет.

– Что вы такие невеселые? – удивляется она, когда мы подходим ближе.

Рассказываю ей, что ребята нас бросили, а Олесю похитили.

– Да не выдумывайте вы ничего понапрасну, это обычай такой у нас, не одна свадьба не обходиться без якобы устроенного представления похищения, – отмахивается она, громко смеясь.

– Тогда, где она? Почему её не вернули? – вскидываюсь я.

– Рано ещё. На закате обычно возвращают. Да видела я её. Цела-целехонька, ваша Олеся, улыбается, – сообщает мне вдруг неожиданную новость Пуления Авсеевна.

– Где? – вскрикиваю я.

– Да в шатре, – отвечает Пуления Авсеевна.

– В каком? Покажите!

– Да сядь уже, поешь толком, а потом я вас отведу к ней, – говорит Пуления Авсеевна. – А то остынет же.

Она накладывает нам в деревянные миски кашу. Не могу определить, из какой крупы, но пахнет вкусно, ещё и с травами.

– Кстати, пока вас не было приходили два ваших мальчика, сказали, что их пригласили пожить к себе ал-когалы, забрали вещи и ушли, – сообщает Пуления Авсеевна.

– А, ладно, – пожимает плечами Лера, будто ей всё равно.

– Ты не будешь переживать? – удивляюсь я.

– Нет. А зачем? Ну они так решили и решили, – спокойно отвечает Лера.

– Но ты же остаешься совсем одна.

– Почему одна, – удивляется она, – с тобой и с Олесей.

– Только двое приходили, третьего не было с ними? – уточняю я у Пулении Авсеевны.

– Да вроде только двое, – наморщив лоб, вспоминает она. – Вы кушайте, кушайте.

– Дарина, давай поедим нормально, а потом пойдем к Олесе, – говорит Лера ровным спокойным голосом, усаживаясь на ковер перед столиком.

Вздыхаю, но опускаюсь рядом с ней. Подтягиваю к себе приборы, ложки и те деревянные, пробую кашу. Необычная на вкус, так и тает во рту, будто долго томилась в русской печке. Может быть так оно и есть, ну не в самой большой печи, а в какой-нибудь маленькой, перевозной и на дровах. Сама не замечаю, как уплетаю всё, даже ложкой соскребаю остатки со дна, подбираю все крупиночки.

Пуления Авсеевна разливает нам чай из самовара, опять с ароматными травами. Кружки красивые фарфоровые с изогнутыми ручками, на боку изображены люди в когальских народных костюмах. От горячего чая разливается по телу приятное тепло, и я понемногу успокаиваюсь. Теперь мне кажется, что я зря подняла волну и нагнетала тут атмосферу безысходности. Всё с Олесей в порядке.

Глава 4
Прощание с невестой

После обеда, как и обещала, Пуления Авсеевна ведет меня к Олесе. Шатер, куда её отвезли находится далеко от общего шатрового городка, в ложбинке между холмами. Он небольшой и что сразу бросается в глаза – чисто белый, даже режет глаза от такого контраста на серо-голубом фоне неба. Шатер окружен наскоро собранным плетеным забором, на палках которого зачем-то воткнуты черепа животных. От этого зрелища становится как-то жутковато.

Заходим внутрь. Олеся сидит в серединке на низкой скамейке, на ней длинное белое одеяние с вышитым орнаментом по вороту, но подол задран так, что оголены её худые бледные ноги. Вокруг неё на коленях, а кто и по-турецки, сидят женщины-когалки в разноцветных платьях и в смешных квадратных шапочках, и о чем-то поют. Хор у них получается дружный спетый, что невольно заслушаешься, хотя ничего непонятно – на чужом языке же все слова. Одни просто поют, другие обмазывают Олесины голые лодыжки темно-зеленной грязью.

– Олеся! – вскрикиваю я.

– А, Дарина, – улыбается она мне, – как хорошо, что ты пришла.

Сажусь рядом с ней на сбитую полутвердую подушку.

– Ты как? Всё в порядке? – осторожно спрашиваю я.

– Всё отлично, – по-прежнему улыбается она и смотрит на меня как-то загадочно.

– Что они такое тебе делают? – киваю я на её ноги, уже полностью облепленные неприглядной на вид грязью, из которой торчат сломленные стебли и перемолотые листья и травы.

– Что-то на вроде депиляции, только народными средствами, – беспечно отмахивается она.

– А зачем?

– Чтобы кожа была гладкая и нежная, – щурится она. – Я же замуж выхожу.

– Так не скоро же.

– Дарина, я завтра замуж выхожу, – отвечает она и её улыбка сходит с лица, глаза становятся немного печальными, но всё равно светятся ожиданием счастья.

Судорожно сглатываю слюну.

– За кого же?

Я даже не сразу задаю ей этот вопрос, настолько у меня пересыхает во рту от столь неожиданной новости.

– За Касима Емельяновича, – отвечает она. – Ну за жениха, которого нам показывали вчера, у кого свадьба в Радогощь, – добавляет она, видя, что я ничего не понимаю.

– Шутишь? – вспыхиваю я. – Олеся, ты в своем уме?

– Нет, Дарин, я не шучу, всё серьезно. – Она обхватывает мою ладонь своими холодными руками и заглядывает мне в лицо. – Я только тут поняла, что настоящей женщиной и матерью я смогу быть только здесь, вдали от суматошного и сумасшедшего большого города.

– Но он же страшный. И ты будешь у него третьей женой. Олеся, вдумайся – третьей! – чуть ли не кричу я.

– Ничего и не страшный, а настоящий мужчина. Сильный, крепкий, надежный. Чтобы поддерживать здоровым свой род, когалы время от времени берут себе жен с других племен, сегодня выбрали меня и знаешь, я по-настоящему счастлива. А то что третья, это очень даже хорошо, одной с большим домом и с хозяйством мне не справится.

Я не узнаю Олесю, словно это не она говорит, а кто-то другой за неё.

– А как же Антон? – едва слышно произношу я.

– Антон был моей ошибкой. Это просто увлечение. Моя настоящая любовь – это Касим Емельянович, – говорит она.

– Олеся! – Я дергаю её за руку, – очнись! Тебя чем-то опоили?

– Никто ничем меня не опаивал, – смеется она.

И вдруг льнет ко мне, крепко-крепко прижимается, стискивая меня в своих объятиях.

– Как хорошо, что ты пришла со мной попрощаться, – шепчет она мне на ухо, её горячее дыхание обжигает меня, – мы больше не увидимся в том качестве, как сейчас. В следующий раз я буду другой, и ты можешь изменится, если ты сама этого захочешь.

Отстраняется от меня, внимательно смотрит мне в глаза. Я ничего не понимаю, и мне хочется заплакать как маленькой.

– Я буду рада, если ты тоже поменяешься, – говорит она. – А теперь иди, мне нужно подготовится к обряду.

– Олеся, – только и вырывается у меня.

Я хочу ещё что-то сказать, привести какие-то доводы, но слова застревают в горле, и я ничего не могу. Меня отрывают от Олеси и выталкивают из шатра, затягивают полог. Пуления Авсеевна берет меня под руку и ведет прочь.

Наверное, нужно было кричать, отбиваться, если надо грызть зубами стенки этого шатра, но вытащить оттуда подругу. Она бы на моем месте так бы и поступила, а я ничего этого не делаю. Позволяю себя увести.

Даже не сразу замечаю, что мы не возвращаемся обратно к нашему шатру, а меня отводят к высокому старому засохшему дереву, садят чуть в стороне на ковер. Пуления Авсеевна располагается рядом, держит мою руку в своих ладонях, гладит, чувствую её теплую морщинистую кожу и успокаиваюсь понемногу, хотя сердце так и колотится. И главное, я не знаю, как мне поступить. И как назло Кирилл, Аня и Игорь так бессовестно свалили, оставили нас здесь одних.

– Всё будет хорошо, не переживай, – говорит Пуления Авсеевна и поглаживает меня.

Отдергиваю свои руки и обнимаю себя за плечи. Солнце быстро садится, налетает пронзительный холодный ветер. Ежусь, жалею, что ветровка осталась в шатре, но нет сил подняться на ноги и сходить за ней. Я, словно как загипнотизированная, сижу, прилипнув попой к ковру. Вокруг нас собирается народ, и я догадываюсь, что сейчас что-то должно произойти и мое сердце сковывает тревога.

Солнце опускается так низко, что запутывается в сухих корявых ветвях старого дерева и вдруг вновь ударяют в барабан, и я подпрыгиваю на месте, оглядываюсь.

К нам приближается процессия. Впереди шаман, высокий, настолько худой, что видны его выпирающие ребра на голом торсе, плечи прикрыты черной шкурой, а на макушке голова мертвого волка. Он вышагивает чинно, размеренно, ни на кого не глядя, и люди отходят в сторону, пропуская его. В руках у него огромный бубен и он бьет в него своей крепкой жилистой ладонью, натянутая мембрана издает гулкий: «БОМ» и мое сердце замирает.

Позади него идут женщины-когалки всё в тех же разноцветных платьях и квадратных шапочках, когда я застала их в шатре с Олесей. Их головы опущены, словно они чем-то опечалены. Меж них я замечаю и саму Олесю, в белом длинном платье, на голову накинута полупрозрачная ткань, что-то наподобие фаты. Они подводят её к дереву, и она становится спиной к сухому стволу.

Ищу глазами жениха, но не нахожу, нет его здесь, и вспоминаю, что она говорила, что замуж же завтра выходит, тогда, что сегодня за обряд? Спрашиваю об этом Пулению Авсеевну.

– Сегодня прощание с невестой, – с готовностью отвечает мне когалка.

– Это что значит?

– Что она переходит из одного статуса в другой.

– Из просто девушки в замужнюю женщину? – уточняю я.

– Нет, не совсем так, – качает она головой.

– А как тогда?

– Мне сложно это тебе объяснить, – чуть помолчав, говорит она, – ты не поймешь сразу, для этого время нужно, чтобы осознать. Попозже всё узнаешь. Кащь проведет её, не беспокойся, они справятся.

– Кто такой Кащь? – спрашиваю я, а у самой мурашки бегут от какого-то неосознанного страха.

– Кащь – это шаман, который помогает совершить переход, – поясняет она.

Хмурюсь, не нравится мне всё это. Хочется, чтобы поскорее кончилась эта часть обряда, а ночью я попытаюсь пробиться к Олесе и увести её оттуда. Мы сбежим из этого странного места во чтобы то ни стало, и забудем всё это как страшный сон. Прикусываю губу и в который раз проклинаю друзей, которые бросили нас здесь одних.

Между тем шаман бросает на траву свой большой бубен и что-то кричит на когальском, обращаясь к приведшим Олесю женщинам. Те с воплями и рыданиями падают на колени и начинают громко голосить, чуть ли не раздирая на себе одежду.

– Что происходит?

– Кащь спросил – попрощались ли они с невестой, – отвечает Пуления Авсеевна. – И они показывают, что они очень опечалены расставанием с ней.

– Как-то это всё странно, – произношу я, не замечая, что я это говорю вслух.

– Таков обычай, – усмехается она. – Ведь Олеся из другого племени, не из нашего, поэтому должна пройти обряд прощания в полной мере.

– В полной мере? – перевожу на неё взгляд.

Она хитро улыбается, загадочно посматривая на меня и больше не добавляет ни слова. Поворачиваюсь обратно к Олесе. Она сняла фату с головы и я вижу её спокойное лицо, с неё смыта вся косметика, что я даже не сразу узнаю её. Волосы прибраны в толстую косу. Что совсем на неё не похоже. Олеся никогда не заплетала по-простецки косу, предпочитая всегда либо хвост, либо распущенные волосы. И всегда, всегда красится!

К шаману подходит тот жених, руках у него поднос, накрытый полотенцем. Кащь рывком сбрасывает полотенце и берет с подноса за рукоять длинную чуть изогнутую саблю. Поднимает руку над головой, и острая сталь сверкает на солнце. Кащь издает страшный сдавленный крик, изгибаясь при этом, словно его голос идет не из горла, а откуда-то изнутри него и вдруг делает резкое быстрое движение рукой, взмахивая саблей…

Мой глаз не успевает уловить, что это было за движение и для чего оно было нужно, как вдруг на острой стороне сабли откуда-то появляются капельки алой крови. Я смотрю на Олесю, она застыла столбом и вдруг, как в замедленной съемке, на её длинной шее, на её белой нежной коже появляется узенькой ниточкой красная полоса. Сначала совсем тонюсенькая, едва различимая, затем всё больше утолщается и вот кровь уже пузыриться и брызжет, а Олесина голова просто-напросто съезжает с шеи и падает в траву.

Немой крик застревает в моем горле, всё разом кружится у меня перед глазами, сливаясь в одно большое пестрое пятно. Я падаю на ковер, стукаясь больно подбородком, и у меня перехватывание дыхание. Я хочу вдохнуть, но не могу, словно мое тело разом разучилось дышать. Меня накрывает таким спазмом, что мне кажется, что сейчас мою душу выдавит из тела.

Чувствую, что меня бьют по щекам, хватают за руки, но это как будто не со мной, как будто я вне этого тела. И вдруг я делаю вдох и наконец могу пошевелиться. Поднимаю голову и ищу глазами Олесю, я не верю в то, что я сейчас увидела, этого просто не могло быть, это какой-то сон, мое дурное воображение, но никак не правда.

Я вижу, как к месту развернувшейся трагедии подносят плетенные носилки, укладывают на неё безголовое окровавленное Олесино тело, а рядом кладут её отрезанную голову. Накрывают её полностью льняным покрывалом и уносят прочь от меня. В этот миг гаснет последний солнечный луч, небо вдруг затягивается темной пеленой и на землю опускается тягучая холодная мгла.

Просыпаюсь я как-то вдруг, открываю глаза как от толчка, пытаюсь унять бешено бьющееся сердечко от только что увиденного кошмара, я всё ещё слышу устрашающий крик шамана и вижу перед глазами как падает отрезанная голова Олеси. Тяжело дышу и фокусирую взгляд. Темно. Догадываюсь, что я в нашем шатре, но не помню, как в нем очутилась, когда мы сюда вернулись и легли спать. Всё так туманно в голове. Поворачиваюсь набок, чтобы разбудить Олесю и рассказать ей свой страшный сон, но её нет рядом со мной. Я лежу в нашем шатре одна и больше никого.

И вдруг до меня доходит ужасное – Олеси больше нет, что всё это было не сон, её убили на самом деле. Всхлипываю, выбираюсь из одеяла, тянусь к своему рюкзаку, вытаскиваю смартфон, а вдруг ловит? Но телефон не включается, аккумулятор без зарядки совсем сел, в лесу тут негде заряжать. Достаю минералку и делаю большие глотки. Слезы текут по моим щекам, и я не в силах унять их.

Бежать, бежать отсюда во что бы ни стало. Дрожащими руками закручиваю крышку, расплескивая воду. Хорошо, что я легла спать в джинсах и худи, поэтому быстро надеваю кроссовки, хватаю ветровку с рюкзаком и выскакиваю из шатра.

На улице темно. Небо заволочено густыми черными тучами, что не видно ни звезд, ни луны. Зябко. Уже холодно так, будто глубокая осень и словно пахнет снегом. На ходу кутаюсь в ветровку. Бегу к берегу.

Вбегаю на мостки в надежде, что плот на месте, но его нет. Да если он даже и был бы, то смогла бы я одна с ним справится? С тяжелым неповоротливым плотом, одна, с одним веслом, переплыть широкую реку ночью?

От этой мысли меня всю передергивает. Но думать об этом всё равно нет смысла – плота-то ведь нет. Всматриваюсь в темноту, пытаюсь различить огни деревни на том берегу, но мрак такой плотный, что ничего не разглядеть.

Вдруг что-то булькает совсем рядом со мной и по темной воде расходятся круги. Пячусь назад, сама не знаю почему. Внезапно вспоминаю про деревянных идолов, воткнутых по дну реки, и сердце на миг замирает. Сухие камыши шуршат, но не от ветра, нет такого ветра, чтобы их так потревожить, будто кто-то прополз, погруженный в воду. Вглядываюсь и вдруг замечаю меж сухого тростника чьи-то блестящие глаза. Они наполнены такой злобой, что у меня мурашки бегут по спине. Вижу, как это существо открывает свой маленький сморщенный ротик полный острых зубов и издает громкий не то каркающий, не то клокочущий звук и мое сердце начинает бешено стучать. И вот уже несколько пар глаз сверкают на меня из темных камышей.

Вскрикиваю и не помня себя от страха несусь прочь от реки. Бегу, не разбирая дороги, лишь бы поскорее убраться подальше от воды, от этих страшных неизвестных мне существ. Ветки хлещут меня по рукам и ногам, но я всё равно продираюсь через кустарники, в темноте потеряв всякие ориентиры и где-то сойдя с тропы. Возвращаться обратно, чтобы поискать эту самую тропу и речи нет. Я слишком напугана.

Вдруг врезаюсь во что-то мягкое и чувствую прикосновение чьих-то рук ко мне. Вновь ору и пытаюсь отбиться.

– Дарина! Дарин, что с тобой? – слышу знакомый голос.

Это отрезвляет меня, и я перестаю дергаться, поднимаю глаза, чтобы разглядеть, кто передо мной. Лера.