Текст книги "Я унесу четыре части горя…"

Головастики

 
Торопливо
чай допивала из синей любимой кружки —
«Лен, а кашу!» —
только куда там – и след мой давно простыл.
Я не знала,
что головастики – будущие лягушки,
Мне казалось —
это такие невыросшие киты.
Просто места
в нашей речушке китятам, конечно, мало.
Им бы море.
Или хотя бы огромный проточный пруд.
Крошки хлеба
и яблок зелёных дольки я им кидала.
Всё мечтала —
к августу ближе конечно же подрастут.
Отмывала
от сарафанчика бабушка пятна тины.
Улыбалась.
Капли отсчитывал мерно на кухне кран.
Снилось – мчусь я
до океана на синих китовых спинах…
Жизнь проходит…
Так никогда и не видела океан.
 

Скулящее

 
В телевизор уткнувшись невидящим взглядом пустым
(врут синоптики, врут, потепления ждать бесполезно),
мы лежим на диванах, трясёмся, жиреем и спим…
На пустынные улицы всякая нечисть полезла —
 
 
мы взрастили её, до отвала кормя пустотой,
на потеху толпе заменяя людское свинячим.
А теперь, оказавшись ненужным ничем, за чертой,
разошлись по углам, жрём, трясёмся,
жиреем и плачем,
 
 
да лелеем надежду – прискачет Добрыня с мечом,
махом зло победит (ну ему вообще без напряга)
и утешит скорбящих, и слабым подставит плечо,
сладких плюшек раздаст, и наступит всеобщее благо.
 
 
Ждём спасителя, ждём,
заперевшись на сотню замков.
И не трогайте нас, не кантуйте, оставьте в покое.
Неужели для битвы других не найдётся лохов?
…Вряд ли в нас, извините,
осталось хоть что-то мужское.
 

Расстаться

В разлуке три четверти горя берет себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть.

(Леонид Соловьев Повести о Ходже Насреддине)

Муж и жена – одна сатана (русская поговорка)

 
Ты видишь сам, что толку ни хрена – из нас не получилась сатана
(та самая, из русских поговорок).
Не стала шеей, ты не стал плечом, и быт, поверь, тут вовсе ни при чём,
судёнышко само утонет скоро.
Сомнений нет – во многом неправа, твои проблемы были трын-трава,
и села не в свои, похоже, сани.
Ты ангел и герой – о чём вопрос, один тащил семейный тяжкий воз…
Сойду сама, кобыле легче станет.
Не причинив особого вреда, страсть унеслась почти что без следа,
подобная ветрянке или кори.
Отрезанные руки не болят. Не беспокойся, ты начнёшь с нуля.
…Я унесу четыре части горя.
 

Цвета́

 
Небо жёлто-голубое, жвачки розовый пузырь.
Для «пристенка» детворою облюбованный пустырь.
И пронзающее счастье до мизинчиков. Насквозь…
Озорным щенком ушастым лихо детство пронеслось.
 
 
Увлечений вереница. Ревность, страсти – все дела.
Амарантовой зарницей юность в прошлое ушла.
Бесшабашны, безрассудны – не про нас… Года идут.
Фиолетовые будни – взрослой жизни атрибут.
 
 
А в конце – как по лбу обух.
Да кидает в пот и дрожь —
жил, как будто бы на пробу. Но назад не проживёшь,
как-нибудь совсем иначе, чтоб не тление – огонь!
…Мокрым носом по щенячьи
детство тычется в ладонь
 

Диалог

 
– Эта битва последняя долго бы длилась едва ли.
Изнемогший от ран, в пропитавшемся кровью хитоне,
Светлый лихо сражался, но люди в грехах измельчали.
Всё-то войско его поместиться могло на ладони.
 
 
Бесконечная тёмная рать – мертвечина живая
(Все приспешники ада с печатью порока на лицах)
Шла, оставшийся свет с безнадёжной планеты стирая.
Хохотала зазывно на звере багряном блудница.
 
 
– Отчего же ты мрачен, Владыка? Победа за нами!
Всюду царствует зло, равновесие в мире нарушив.
Смерть по горло сыта – эпидемии, войны, цунами.
 
 
– Стала муторной вечность.
И очень невкусными души!
 
 
Быстро к вони и тьме приспособилось племя людское.
И рогатому богу поют величальные песни…
Тела Светлого Всадника мы не нашли после боя.
Где-то горстка несдавшихся верит —
Спаситель воскреснет.
 

Проснуться

 
Она скользит над сверкающим океаном,
Ей так волшебно, смешно и немножко странно.
Морские звёзды лучами качают плавно,
Киты смеются, пуская свои фонтаны.
Она бежит и хохочет – легка дорога.
Взлетает ввысь над планетами и мирами.
Любима всеми, крылата и легконога.
Но скоро утро,
пора возвращаться к маме…
 
 
Проснувшись рано (ей вовсе не надо в школу,
но как сирена орёт полоумный кочет)
всё терпит стойко – таблетки, массаж, уколы,
сквозь боль и слёзы. До благословенной ночи.
Больное тело навечно срослось с матрацем.
Мух налетело – как будто бы кто науськал.
Она б хотела уснуть и не просыпаться,
Но маму жалко.
И рыжую кошку Люську.
 

На хуторке

 
На хуторке (дворов десятка два)
жгли ведьмочку. Спокойно, деловито.
Вершили казнь отец Устин со свитой
да Прохор Титыч – местный голова.
Девчушка лет примерно десяти
с копной кудряшек огненного цвета.
Глазищи – травостой в начале лета,
а смотрит так, что господи прости.
Всей одежонки – лапти да рядно.
Намедни вышла к хутору из леса.
Решили сразу – меченая бесом.
Вон, на щеке родимое пятно.
Устав кричать, обмякла у столба.
(Всех сердобольных убедили быстро)
Дрова взялись. Солома мечет искры.
«Что, сатана, бессильна ворожба?»
От малой искры (ведьмина рука!)
вмиг полыхнули баньки да сараи.
Гудел огонь, довольно пожирая
избушки да подворья хуторка…
 
 
Осела наземь серая зола.
Над пепелищем ночь вздыхала тяжко.
На небо рыжекудрая бродяжка
по лунному лучу печально шла.
 

Февральское эховое

 
Узнаю тебя, жизнь. Принимаю…
Скорей бы весна.
А. А. Блоку, небось, отопление не выключали —
и тепло, и светло, и Прекрасная Дама – жена
тихо рядом шуршит, предлагая то кофе, то чаю.
У меня – только снег пастернаковской болью метёт.
Всё, конечно, бело. И с чернилами тоже проблемы.
На poezia.net оценили мой стих в «низачот».
Затупилось стило, и пишу на банальные темы.
С личной жизнью беда. Только это не странно ничуть.
Ну какой же мужик (адекватный) потерпит такое:
не «фантастиш» и «даааа»,
не в прозрачном бюстгальтере грудь,
не лагман и шашлык, а стихи. Даже камень завоет.
…Я уеду в Ацтлан, там лиловое солнце горит.
Буду жить не тужить, в томной неге деньки коротая.
А тебе передам с проводницей смешного бубри.
Он не очень умён. Но потешно ворчит и чихает.
А, когда подрастёт, он не станет чудовищем, нет.
Будет ласков и мил, в холода лучше печки согреет…
Вроде, дали тепло.
Завернусь-ка в потрёпанный плед —
буду думать стихи, прижимаясь плечом к батарее.
 

Кошкин мир

 
Дома-улитки в небо выставили рожки
Дождь убежал, дворы умыв, и вечер тих.
Бескрайний мир принадлежит, конечно, кошкам.
И всё, что в мире – исключительно для них.
 
 
Когда Сехмет золотоглазая зевает,
по небу солнечный клубок катать устав —
приходит Бастет – королева звёздной стаи,
держа вселенную на кончике хвоста.
 
 
И оглашается простор кошачьим пеньем.
По спящим улицам крадётся благодать.
Весь этот мир для кошек создан, вне сомнений.
И люди тоже (чтоб за ушками чесать)
 

Знахарь

 
Слышал – любые болезни врачуешь.
Вылечи, травник, от вечного страха.
Вылечи, золотом чистым плачу я.
Дай мне лекарство от памяти, знахарь!
Мне бы уснуть ненадолго. Забыться.
Чудится – бесы и слева, и справа.
«Братоубийца и детоубийца,
скоро, – шипят, – будешь нашей забавой»
Мнится геенна и чёртовы рожи.
Псины зловонные веки мне лижут.
Денно и нощно всё тело корёжит.
Каяться? Не в чем! Лечи, чернокнижник!
Я убивал для богатства и славы.
Злей росомахи, безжалостней кобры.
Прозван народом Ваалом Кровавым.
Разве у власти удержится добрый?
Не бормочи тут про божию милость.
Сотни святошей сгноил я в темницах.
Сделай, чтоб сердце от страха не билось.
Зелья волшебного дай мне напиться.
– Вряд ли поможет всё золото царства.
Злом не пугайте, добра не сулите.
Разве покойнику нужно лекарство?
Вы от рожденья мертвы, повелитель.
 

Коала спит и сопит

 
Когда последний звук затихнет под луной,
Остынет всё вокруг, что жило и горело,
А мойры оборвут все нити до одной.
Ловец пугливых душ своё закончит дело,
А души обретут забвенье и покой —
Создатель отдохнёт от суеты сует,
Печально осознав – не избежал ошибок.
И день другой начнёт, сказав: «Да будет свет!»
Тритонов сотворит и серебристых рыбок,
И чаек, и котов, и соек-непосед.
 
 
Свершится снова мир. Появятся опять
Опоссум и тапир, и скользкая минога.
Почти, как прежде всё, как будто время вспять
И человек… Но он, возможно, снился богу.
Такой ужасный сон не стоит повторять.
 

Про любовь

 
Мечты о любви – это дело скучающих дур.
Любовь убивает. Нагрянет – и песенка спета.
Не в радостный час хитроглазый жестокий Амур.
Всадил из двустволки
в сердца нам две пули дуплетом.
 
 
Любовь – это сказочка для романтичных детей.
Года за плечами. Не склеятся две половинки.
Не бабочки – мухи порхают в моём животе.
Любовь – это нервы. И ревность. И небо с овчинку.
 
 
И нет упоения. Есть безнадёжность и страх —
Что всё разобьётся и больно поранят осколки.
Скелеты, забытые нами в огромных шкафах,
Костлявые средние пальцы протянут из щёлки.
 

Сонеты

 
Печалилась душа ещё вчера,
Тревогой и тоскою одержима.
Всё суета и жизнь проходит мимо.
И долгие унылы вечера.
 
 
Всё кончится. Бессмысленна игра
Оттягивать уход неотвратимый.
Не скрыть морщин ни полутьмой, ни гримом.
И каркает усталость, мол, пора…
 
 
Но ангел за плечом шепнул, что рано.
Он обо мне печётся неустанно.
И бережёт. Печалиться о чём?
 
 
Мой путь ведёт к земле обетованной.
Сверкнуло утро солнечным лучом.
Прошла гроза, развеялись туманы.
***
Стрижей полёт, на ветках птичьи звоны
Доносят миру радостную весть,
Что всё живое так спешит расцвесть,
А небо безмятежно и бездонно.
Охрипшие беснуются вороны —
Мол, беды грянут и числа им несть.
Но счастье в миге. Вот сейчас и здесь —
В ещё нераспустившихся бутонах.
 
 
Коснется неизбежно смерти тень.
Живому недоступен вечный день.
Покинем все любимых мы однажды.
 
 
Но в молодых побегах старый пень
И лишь одно незыблемо и важно —
Приветливой весны живая сень
***
Кляня планиду горькую свою,
Устав вести неравную борьбу,
Остановись на жизненном краю.
Найди за что благодарить судьбу.
 
 
Среди потерь и боли, и стыда,
Когда истерзан, сломлен и поник,
Когда вокруг разруха и беда
Найди хотя б один счастливый миг.
 
 
Когда устал от тяжести креста,
Когда в душе и пусто, и мертво,
Надежды нет на райские врата.
Найди хоть миг и помни про него.
 
 
На высший суд придя в конце времён
Мгновеньем этим будешь ты спасён.
***
Что молодость? Её и след простыл.
Ты не такой порывистый и рьяный.
У старости желания просты.
Зелёного милее лист багряный.
 
 
О прожитом не пестуешь тоску.
И мало что теперь обеспокоит.
Даруют силы новому ростку
Былые травы, ставшие землёю.
 
 
Весны цветенье – радость наших глаз.
Но и зима по-своему красива.
Из праха зарождается алмаз.
Планеты начинаются со взрыва.
 
 
Смотря на зим и вёсен круговерть
Осознаёшь: всему начало – смерть.
 

Утреннее

 
Под утро Ариадна облака
На тоненькие нити распустила.
Зевает Лев. За ночь, наверняка,
Созвездия устали и светила.
 
 
Они уйдут в объятья чёрных дыр —
До вечера поспать во тьме бездонной.
Растают серебристые следы
Медведиц, Волопаса и Дракона.
 
 
Под покрывало утренней зари
Упрячет месяц тоненькие рожки.
И, наливаясь жаром изнутри,
Проснётся в небе солнечная кошка.
 
 
Лучами брызнет, мир позолотив
Потянется, дугою выгнув спину.
В белёсом море млечного пути
последний раз мелькнёт плавник Дельфина…
 
 
Летит над лугом жаворонка звон.
А кошка-солнце щурится жеманно,
И пьёт из ярких чашек анемон
Остатки забродившего тумана.
 

Депрессивное

 
Мне говорят: не плачь, мол, не падай духом.
Надо держаться, а время, конечно, лечит.
Я и не плачу. В глазах и на сердце сухо,
но не держусь… Да нечем держаться. Нечем!
Руки и ноги мягкие, словно вата,
зубы раскрошены – грызлась по всякой чуши,
по дребедени, по мелочи. Вот расплата —
силы осталось только хрипеть в подушку,
выть на луну да кутаться в одеяло.
Горе не кончится вместе с осенней ночью
Всех утешителей – к лешему. Всё достало…
Страшно, когда хотеть ничего не хочешь.
 

В городе

 
В этом городе праздников нет.
Серо, скучно и просто.
Ни сюрпризов не ждёшь тут,
ни каких-то особых интриг.
Этот город, как будто
навечно застрял в девяностых,
И беззубо смеётся —
седой инфантильный старик.
 
 
Тут с утра алкаши
на пузырь собирают монетки.
И угрюмые дети
ковыряют в песочницах грязь.
Тащит пьяного мужа
домой на закорках соседка,