Текст книги "Янтарное сердце"

Рыжеволосая адептка подняла голову и с мольбой заглянула в потемневшие глаза своего колдуна. Он оказался прав: им сразу следовало уехать подальше. А Гвин снова втянула их в очередной виток войны с Мейхартами. Если Ив скажет, что немедленно покидает Нордвуд без нее, ей придется принять его решение. Это будет справедливо.

Но Иврос Норлан ответил на ее немую просьбу сразу и с абсолютно серьезным лицом:

– Я отправлюсь с тобой. И ни на шаг не отойду. Пока ты не решишь все… проблемы.

– Ты? В Высокий Очаг? – Гвин улыбнулась совершенно недоброй и даже слегка нездоровой улыбкой. – Тьма тебя раздери, Ив. Это пахнет кровавой расправой. Но это именно то, что мне так нужно сейчас. Спасибо.

Она протянула руку, чтобы коснуться небритой щеки.

Иврос наклонился ниже и прижался лбом к ее лбу.

– Не понимаю, о чем вы, – вмешалась Керика. Впрочем, у нее хватило чувства такта, чтобы отвернуться. – Но рассчитываю на то, что по пути вы двое расскажете мне, что творится в этом вашем Нордвуде.

Глава 3
Багровый лидер

– Есть в Идарисе одна легенда. Будто бы бог Тьмы однажды захотел сделать так, чтобы добрые люди умирали чаще, и отнял у них страх смерти. Такие люди сделались безумны и безжалостны к себе и окружающим. Но бог Света увидел это и коснулся некоторых из них своей милосердной дланью, дабы спасти их души. И сердца их тотчас сделались чисты и преисполнены величайшим героизмом. С тех пор так и повелось на свете: когда человек лишается страха смерти, он становится либо самоотверженным героем, либо жестоким безумцем.

– А что же боги? – Принцесса Девана хитро прищурила глаза. – Оставили все как есть и даже не повздорили между собой?

Тонкие губы архимага тронула едва заметная улыбка. Похоже, эта маленькая девчушка оказалась единственным живым существом в Высоком Очаге, кто не робел перед ним.

– На то они и боги, – ответил мастер Гарана, – нам до конца никогда не постичь их замыслов.

– По-моему, им самим не всегда удается постичь все, что они творят, – проворчала девочка.

– Девана! – шикнул на нее отец.

Крисмер ВарДейк усмехнулся. Весьма громко и вызывающе.

– Резонное замечание, ваше высочество, – сказал он.

Ранние зимние сумерки уже опустились на маленькое королевство серой пеленой. Чтобы разогнать темноту и холод, король велел хорошенько растопить камины и зажечь побольше свечей и фонарей. Почти как на Йоль. Да и праздничное дерево все еще никуда не делось. Оно стояло там же, подле королевского трона, темным, ароматным исполином и время от времени беззвучно роняло иголки. Впрочем, слуги трудились исправно. Они убирали сор, следили за каминами и подготовили комнаты для важных гостей: лучшие две – для архимага и его сестры и еще три, чуть попроще, для братьев Корвес и обаятельного блондина Криса. Дарон расстарался так, что уже к обеду выбился из сил, но виду не показывал.

Не менее усердно трудилась и кухня. Повар Бартолеус вопил на поварят как никогда громко. Вспоминал не только самые изощренные ругательства, но и наиболее изысканные блюда. А поварята послушно мельтешили меж столов и котлов, готовя трапезу, достойную архимага, – насколько это позволяли запасы кладовой, разумеется. Ведь выбор провианта весьма сузился после минувшего празднества. Весь день главный повар мечтал лишь об одном: чтобы Гвинейн поскорее вернулась и рассказала ему по секрету, что предпочитает кушать ее батюшка. Но не менее искренне главный повар надеялся угодить и самой Гвин. Он верил в то, что ее предприимчивая тетушка вернет племянницу к ужину. Бартолеус, как и все прочие слуги в замке, желал, чтобы их добрая и отчаянная госпожа возвратилась к ним. И к ее прибытию на столе должны оказаться ее любимые кушанья, дабы Гвин поняла, как сильно ее здесь ждали, что бы там ни надумал король.

К вечерней трапезе подали тыквенный суп с сыром и солеными гренками, салат из маринованных грибов и кедровых орешков, картофельное суфле с травами, свежие лепешки и пряных цыплят на вертеле. На десерт, естественно, был ореховый бисквит и ягодный чай с карамелью.

Бартолеус редко вмешивался в дела лакеев Дарона, но сегодня он лично вышел к гостям в кипенно-белой одежде, такой чистой, что накрахмаленные рукава все еще хрустели. Старший повар с широкой улыбкой выразил свое почтение и собственными руками нарезал бисквит на идеально ровные кусочки. Он окинул беглым взором собравшихся и пришел к выводу, что даже маги остались довольны угощением. Впрочем, самого главного человека повар, к своему сожалению, не увидел.

Два места за столом пустовали. Все прочие занимали король, принц, принцесса Девана с ее неразлучными подругами, двое наиболее близких советников короля и четверо высокопоставленных чародеев. Говорили о каких-то мелочах, вспоминали легенды и обсуждали местные традиции. Точно сам архимаг не хотел поднимать слишком серьезные темы, пока не решил для себя, как относиться к Мейхартам в целом: доверять им как новой семье единственной дочери или испепелить как тех, из-за кого эта дочь вдруг бесследно исчезла.

Самым разговорчивым в компании оказался, как ни странно, его молодой ученик. Крисмер взял на себя большую часть застольной беседы. Он охотно поднимал кубок за хозяев, рассказывал о своих приключениях до поступления в обучение к архимагу. А еще лучезарно улыбался женской половине стола, чем вызывал смущенные девичьи смешки и переглядывания.

Архимаг никак не мешал ему занимать время. Более того, он словно отвечал блондину одобрительным взглядом каждый раз, когда тот заводил очередную историю. Изредка Авериус Гарана вставлял пару реплик или делился наблюдением. Двое же братьев Корвес сохраняли молчание. Голос они подавали, лишь когда к ним обращались Крис или архимаг. К слову, блондин беседовал с ними весьма почтительно, как со старшими по званию. Пожалуй, даже еще почтительнее, чем с собственным наставником.

Бартолеус закончил с подачей десертов, раскланялся и уже двинулся в сторону кухни, когда отворились парадные двери. На пороге возник Дарон. По лицу камергера все было ясно еще до того, как он открыл рот. Поэтому старший повар улыбнулся особенно широкой улыбкой, самой искренней из его арсенала, и поспешил скрыться в коридоре.

Конечно, до него донесся зычный глас камергера:

– Ее королевское высочество леди Гвинейн Мейхарт с… сопровожде…

– Подвинься, любезный друг, – Гвин протиснулась мимо него, не дожидаясь, когда Дарон покончит с формальностями.

Она откинула покрытый снежинками капюшон плаща. Тряхнула головой, рассыпая по спине алые волосы. Отыскала взглядом свою семью. И с восторженным возгласом побежала к собравшимся.

Все тотчас повставали с мест. Даже Бариан Мейхарт поднялся, дабы встретить невестку.

При виде живой и невредимой дочери черты архимага заметно смягчились. Он торопливо зашагал навстречу Гвин. За ним следовали братья Корвес. Но всех опередил блондин.

Крисмер ВарДейк в спешке уронил стул, на котором сидел. Он первым оказался перед адепткой, заключил ее в объятия. А она буквально врезалась в него, позабыв обо всем. Обвила руками его шею. Засмеялась по-детски непосредственно, не скрывая выступивших слез.

– Гвинни! Вишенка! – молодой заклинатель легко оторвал ее от пола и закружил. – Я знал, что ты жива!

– Крис, – выдохнула женщина, со смехом подставляя щеки и лоб его поцелуям. – Ты приехал!..

Безусловно, такое поведение нарушало все возможные приличия. Переходило любые рамки дозволенного. Бариан Мейхарт растерялся. Кевендил так и вовсе оторопел, закусив губу. Девана с девочками зашушукались, но их волновало не нарушение приличий замужней женщиной, а то, что они за долю секунды лишились внимания обаятельного заклинателя. Однако старшие чародеи приняли происходящее перед ними выражение чувств весьма тепло и даже снисходительно улыбались друг другу, что смущало еще сильнее.

– Думаешь, меня мог кто-то остановить? – Крис наконец поставил Гвинейн перед собой и иронично поморщился: – Выглядишь просто ужасно. И пахнешь, будто спала в медвежьей берлоге.

– Ах ты. – Она поджала губы, выбирая ругательство пострашнее, и толкнула Крисмера в грудь, отчего заклинатель лишь рассмеялся.

Громкое покашливание за спиной заставило его отступить в сторону.

– Могу я тоже порадоваться дочери, в конце концов? – Авериус Гарана укоризненно покачал головой, продолжая ласково улыбаться.

– Простите, мастер. – Крис запустил пятерню себе в волосы, взъерошив их. – Не удержался.

– Могу тебя понять, – архимаг широко раскрыл объятия, позволяя Гвин прижаться к его груди. – Моя милая.

Он не произнес больше ни слова.

Гвин тоже ничего не сказала.

Она спряталась лицом в складках его сложного бордового одеяния с кучей карманов и застежек, обвила отца руками. Затихла, зажмурив глаза, и мысленно вернулась в детство, потому что нос безошибочно уловил знакомые нотки терпентина, аниса и перечной мяты.

Любая отцовская одежда пропитывалась ими неизбежно и бесповоротно. Матушка ворчала. Вывести эти запахи не представлялось возможным. Вот и теперь Гвинейн почудилось, что она дома, в Идарисе. Отец грохочет в подвале громадным перегонным аппаратом, переставляя длинные металлические трубки и жгуты. Из всех возможных отверстий валит густой белый пар с вот этим самым острым ароматом. Из комнат первого этажа, где располагается цветочная лавка, матушка кричит, чтобы папа немедленно прекратил травить ее цветы этой вонью. А Гвин сидит на широком дубовом столе и болтает ножками. Вокруг склянки и приборы. Что-то ползает. Что-то другое пытается это догнать. А Гвин все болтает ножками и не обращает ни на что внимания. На ней огромные защитные очки с толстыми линзами на кожаном ремне, скрывающие пол-лица. Девочка чихает и радостно улыбается отцу сквозь едкую белую дымку. Во рту не хватает двух верхних резцов. Алая шевелюра завивается от пара и торчит во все стороны. Но девочка счастлива. Абсолютно.

Авериус Гарана бережно обнял дочь. Погладил по волосам. Положил ладонь ей на голову, прижимая Гвин к себе. Будто не веря до конца, что это она. Что с ней все в порядке.

– Здравствуй, вишенка, – тихо шепнул архимаг и поцеловал дочь в макушку.

– Здравствуй, пап, – та подняла на него счастливые глаза.

Они снова замолчали, но взгляды говорили куда больше слов.

– Скажите, когда придет наша очередь обнимать красивую девушку, – подал голос один из Корвесов, тот, что носил с собой меч.

Гвин вздрогнула, выглянула из-за отцовского плеча.

– Дядя Бергард! И дядя Хелвит! Вы оба тоже здесь!

Гвинейн сначала обняла одного, поцеловав его в правую щеку (высокому чародею пришлось для этого наклониться). Потом обняла второго и поцеловала его в левую. Перевела взгляд с одного брата на другого.

– Вы с возрастом делаетесь такие разные. Слов нет.

– Зато ты хорошеешь, девочка, – низким басом заметил тот, что предпочитал пернач.

– Рада, что вы все приехали, – призналась Гвин, и весьма искренне. В обществе этих людей ей нечего было бояться. Кроме них самих, если на то пошло.

– Разве мы могли не приехать? – подала голос Керика Гарана.

Она неторопливо подошла к ним.

За ней мрачной тенью следовал Иврос. Он остановился в паре шагов от черноволосой чародейки, запустил большие пальцы за широкий пояс, что перехватывал темно-синий кафтан. Высокий и широкоплечий, излучающий уверенность. Пахнущий лесом и зверем. И распространяющий вокруг себя незнакомую ауру, сильную, но незримую для простого глаза. Даже для глаза опытного мага ирхи. Он без эмоций воспринял сцену единения своей возлюбленной с ее семьей, даже с той ее частью, которая была Иву особенно противна. Мейхарты держались в стороне одной общей стайкой и глядели на сына лесника с подозрением и нескрываемым презрением, особенно Кевендил. Догадывался ли принц, что перед ним был сейчас тот самый медведь, что несколько дней назад увез его жену? Сложно сказать. Но ненависть в его серых очах вспыхнула вполне искренняя. Ивросу было все равно по большей части. Гвин принадлежала ему. Возвращать возлюбленную под крыло незадачливого супруга в планы не входило. Да Иврос и не верил, что она бы захотела вернуться к нему сама.

Колдун с удовольствием разорвал зрительный контакт с младшим Мейхартом. Повернулся к Гвин и ее семейству. Чародеи уже несколько умерили первые эмоции от встречи, и сейчас шумный блондин шутил на тему того, какое забытое богами местечко их крошка Гвин выбрала для себя, ведь в Нордвуд добраться непросто. Все выглядели вполне дружелюбными. До тех пор, пока Иврос не поймал на себе взгляд архимага.

Взор этот – острый, пристальный, изучающий – вызвал у колдуна орду холодных мурашек на коже, но при этом неприязни в нем не было ни капли. Лишь неприкрытая заинтересованность.

– Познакомь же нас со своим спутником, Гвин, – голос Авериуса Гарана заставил адептку вздрогнуть. Он говорил мягко, но при этом требовательно.

Гвинейн словно очнулась.

– Ах да. – Она встала между Ивросом и своей семьей и, обращаясь к колдуну, сказала: – Ив, как ты уже понял, это мой отец, Авериус ирхи Гарана.

Архимаг почтительно кивнул, и сын лесника ответил ему тем же.

– Мою тетушку Керику ты уже знаешь. – Гвинейн улыбнулась тетке, а затем раскрытой ладонью показала на близнецов: – А двое этих удивительных мужчин – двоюродные братья моей матушки. Бергард ирхи Корвес, мастер над зачарованным оружием, – она указала на чародея с мечом, а затем – на его брата, который носил у пояса пернач: – и Хелвит ирхи Корвес, мастер оккультизма. Они действительно близнецы, как ты уже наверняка подметил.

– Скорее, двойняшки, – не удержался от очередного замечания светловолосый заклинатель, что стоял сейчас по правую руку от архимага.

– А этот невыносимый человек – мой старый друг и единственный, кого папа согласился взять в ученики, Крисмер ирхи ВарДейк.

Гвинейн не успела договорить. Блондин бодро подошел к Ивросу и протянул ему руку. Приветствие простолюдина. Оно послужило бы оскорблением для высокородной или просто заносчивой особы, но Крис улыбался так искренне и широко, что Ив невольно ответил на рукопожатие.

– Он заклинатель, – закончила фразу Гвин, качая головой.

Адептка дождалась, пока Крис оставит Ива в покое, и лишь тогда назвала имя своего спутника, ощущая трепет в районе солнечного сплетения. Она не сводила глаз с отца, и на то была причина.

– Иврос импери Хагмор.

В наступившей тишине стало слышно, как ржут в конюшне лошади.

Чародеи переглядывались меж собой. Улыбки на их лицах сменились неким замешательством. У всех, кроме архимага.

– Норлан, – терпеливо поправил Ив. – Иврос Норлан. Хагмор – фамилия моей матери.

Но Авериус Гарана будто не расслышал его. Он сложил вместе ладони и поднес их ребром к лицу, стремясь скрыть подкатывающий восторг. Он же архимаг и ректор Академии в Идарисе, да еще и левая рука Императора, в конце концов. Негоже предаваться всплескам эмоций. Он и так себе слишком многое позволяет. Но, если дочь не ошибается, если этот человек действительно импери по крови… О, боги!

Привыкший полагаться на многолетние изыскания и кропотливый труд чародей откровенно наслаждался моментом. Воля случая. Но подобное совпадение невероятно. Сколько ему лет, этому молодому мужчине, что глаз не сводит с его дочери? Двадцать шесть или около того? Он был лишь немного старше Гвин, судя по всему. Но сила в нем ощущалась невероятная. Будто он всю жизнь провел в Академии. На вид обычный селянин – мускулистый, крепко сложенный, одет небогато, камзол явно поношен, равно как и штаны. Сапоги добротные, но кожаные ремни, наручи, заклепки и застежки имели вид изрядно потертый. Неплохо выглядел тяжелый плащ с белым мехом у ворота, но все равно на наряд высокородного потомка не тянуло. Скорее всего, это была его лучшая одежда. Возможно, даже единственная. И никакого оружия или оккультных символов. Словно бы и не маг вовсе.

– Импери? – Авериус Гарана старался переспросить так, чтобы голос звучал предельно холодно. Выходило не очень хорошо, к сожалению. – Твой друг действительно импери?

– Да, пап. Настоящий импери с древней кровью. Нордвуд – его земля.

Что-то в интонации Гвин заставило архимага в красных одеяниях насторожиться. Одного мимолетного взгляда на дочь ему хватило, чтобы понять: что-то неладно.

Им нужно было обсудить многое. Целые годы, проведенные порознь. В конце концов, он мечтал сам рассказать ей о том, какой пост теперь занимает. Но человек, которого крошка Гвин привела с собой, заставлял нервничать не только ее саму, но и местного монарха с его немногочисленным семейством.

Авериус Гарана выпрямился и отчеканил:

– Приказываю удалиться из зала всем, кроме короля, его наследника, моих людей, а также господина Норлана, – и несколько мягче добавил, обращаясь к дочери: – Ты должна рассказать мне обо всем, что тут стряслось, вишенка.

Гвин рассказала все, что знала сама. Впервые за месяцы, проведенные в Нордвуде, она искренне озвучивала вслух все свои догадки до последней. Голос адептки звучал обвинительно и непростительно громко, так, что в коридорах было слышно. Ни о какой секретности теперь и речи не шло. Но скрывать Гвинейн больше не могла.

Она поведала о том, что в Нордвуде много веков подряд в сокрытой от глаз крепости жил род импери. Род Хагмор, чей склеп она посетила. Она ходила по коридорам их неприступного бастиона. И ей посчастливилось сражаться рука об руку с последним из них. С человеком, чья сила несоизмерима ни с одной прочей, равно как и его благородство. Несмотря на все лишения и невзгоды, он оставался единственным человеком, который опекал земли Нордвуда – земли своих предков. Земли матери, последней колдуньи импери Ашады Норлан, которая не успела передать свои знания сыну. Потому как погибла от рук короля Бариана Мейхарта.

На этих словах Гвин нордвудский монарх попытался возмутиться, но Авериус Гарана молча поднял руку, давая знак, что желает сначала дослушать версию дочери.

И тогда Гвин поведала историю Ашады. Она говорила очень осторожно, дабы не задеть Ивроса, но в то же время не упустить ни одной важной детали. Адептка рассказала об одинокой женщине, которую считали лесной ведьмой. Последняя импери Тернового Бастиона, однажды она повстречала лесника Сархиса Норлана, вышла за него и родила ему мальчика. Ашада любила мужа. Но сына она любила еще сильнее. Она оберегала его – отчаянно, разрываясь между стремлением передать те крупицы знаний импери, что дошли до нее самой, и защитить его от этого бремени. Она даже создала руническую печать, чтобы сдержать мощь сына до тех пор, пока тот не повзрослеет достаточно, дабы принять свое наследие. Но более всего Ашаду тяготило чувство несправедливости от того, что ее чудесный мальчик никогда не получит то, что принадлежит ему по праву крови. Он никогда не сможет править землями своих предков. Возможно, даже не задумается о том, чтобы попытаться вернуть себе власть, потому что ее Иврос не таков. Мать, любившая свое дитя, глубоко переживала свое бессилие перед установившимися порядками.

На всем протяжении своей горячей тирады Гвинейн ощущала, как волнуется Ив, который сидел за большим столом Мейхартов по левую руку от нее. Как он, внешне каменно спокойный, буквально резонирует с ее словами.

Сила расходилась от колдуна, как круги по воде. От этого у адептки мурашки бежали по спине. Ощущал ли нечто подобное кто-то из присутствующих, Гвин сказать не могла. В конце концов, она оставалась окулус – единственным чародеем из всех собравшихся, кто мог контактировать с нитями энергий напрямую. Женщина старалась не отвлекаться на эти ощущения, поэтому торопливо перешла к самой неприятной части истории.

Она рассказала о том, как после знакомства с красивой ведьмой Ашадой Норлан король стал проявлять к ней симпатию. В том ничего удивительного не было. Ашада была импери. Древняя кровь горела в ней столь жарко, что мало кто мог устоять. Ее красота казалась красотой самого Нордвуда в человеческом обличье. Король не сумел противиться чувству, несмотря на то что уже был женат и супруга подарила ему двоих детей. Вот только, тихая и утонченная, она не была похожа на Ашаду. Королева Трила никак не интересовалась ни мужем, ни жизнью королевства. Его королевства. Ашада же показала себя полной противоположностью, ведь она, по сути, и была этим королевством во плоти.

В какой-то момент у Ашады родился план. Она наверняка решилась на него не сразу, потому что слишком любила сына и супруга. Но желание вернуть то, что принадлежало роду Хагмор, оказалось сильнее. Желание достичь величия, которого не удалось снискать предкам. Ашада уступила ухаживаниям короля Бариана с одной целью – занять место королевы и вернуть роду корону. Корону, которую пообещал ей влюбленный монарх.

Но когда пришла пора выполнять обещание, Бариан Мейхарт вспомнил о жене и детях. И струсил. Ашада пришла к нему, сюда, в этот самый зал. Пришла и потребовала сдержать слово: оставить супругу и жениться на ней. Король отказал. Высмеял ее, назвав сумасшедшей пред всем двором. В ответ Ашада прокляла Нордвуд, посулив, что, покуда землями правит Мейхарт, королевство будет гнить и приходить в упадок. Но дальше произошло самое странное.

Ашада по какой-то причине поднялась на галерею над морем. Король нашел ее там. Между ними вновь вспыхнула ссора. Возможно, король знал, что Ашада была импери – полноправной хозяйкой Нордвуда, но его это не остановило. Вероятно, Ашада пригрозила, что расскажет обо всем лично королеве Триле, которая в те дни находилась с детьми в Архейме. И тогда король сбросил Ашаду с галереи. Она разбилась насмерть об острые скалы у подножья утеса. Тело оставалось там несколько дней, но после исчезло. Ни люди, ни прибой не могли достать его, но достало то самое проклятие, что в сердцах изрекла могущественная импери.

Ведьма восстала из мертвых и пришла в Архейм. Она убила королеву на глазах принца Кевендила и заняла город. Столица стала сердцем проклятия. Отсюда оно потекло во все стороны, незримо и неотвратимо. А неупокоенная ведьма принялась убивать жителей и обращать их в нежить. Она никуда не торопилась. Год за годом Нордвуд гнил, а скрытый в лесных дебрях Терновый Бастион набирал силу. Все, что проклятие отнимало у земель Мейхартов, перетекало в дом рода Хагмор.

Король пытался справиться с бедой своими силами. Нанимал магов. Но делал это скрытно, старался не привлекать лишнего внимания. Подумаешь, нежить. И не такое случается в маленьких королевствах.

Только вот против Ашады и ее чар ничего не помогало. И тогда прибегли к крайним мерам – стали искать для принца невесту-чародейку. Такую, что сможет дать отпор ведьме. А коли сгинет в бою, так и то не горе. Кто ее тут отыщет, в Нордвудских лесах?