Текст книги "Возвращение"

Елена Миронова
Возвращение

Пролог

Жанна с удовольствием рассматривала свою комнату в доме отца. В ней только что бы произведён ремонт, и теперь помещение полностью соответствовало вкусам женщины. Светлое, большое, с незахламленным вещами пространством, оно так же радовалось жизни, как и нынешняя Жанна.

Прожив столько времени под чужим именем, она теперь научилась быть счастливой из-за маленьких пустяков. Вот, сделала ремонт и купила новую мебель – разве это не радость? Полинка, дочь, растёт прямо на глазах, и, слава аллаху, не болеет, это ли не счастье? Дела Семьи тоже понемногу приходят в норму, и это тоже заставляет Жанну улыбаться чаще. Конечно, она изменилась, но разве может человек, проживший много месяцев с чужим именем и чужой памятью, не меняться? Все должны меняться, расти, совершенствоваться, ничто не стоит и не должно стоять на месте – это Жанна усвоила как нельзя лучше. Иначе сейчас она не радовалась бы так своему новому обличью, которое было максимально приближено к старому – тому, которое у неё было год назад.

Она вернула свой натуральный цвет волос, иссиня – чёрный, вернула даже длину – сейчас в салонах свободно наращивают не только ногти, но и волосы, да и вообще могут из любой толстой дурнушки сделать красавицу – фотомодель, были бы деньги…

Жанна вернула себе память, вспоминая по крупицам то, что было до ТОГО, как она стала носить другое имя. Вот только не смогла повернуть время вспять и вернуть себе то, что принадлежит ей по праву. А главное – не смогла вернуть отца с того света. Но это сделать никто не в силах, так что не надо терзать себя сожалениями и напрасными иллюзиями. Всё равно нынешняя жизнь – прекрасна! И уж, во всяком случае, несравнимо лучше той, в которой она не помнила саму себя, свою семью и своё прошлое. Кто-то из великих мира сего как-то сказал, что у человека, у которого нет прошлого, нет и будущего. И Жанна полностью согласилась с этим высказыванием. Тем более что теперь никто не мог сказать, что у неё нет будущего. А вот каким оно будет, это будущее, зависит целиком от неё самой.

Жанна решительно шла по коридору, её сапожки на высоких каблучках звонко цокали по паркету. Больница была частной, а потому выглядела довольно прилично, как изнутри, так и снаружи. Не то, что обычные серые районные поликлиники и государственные больницы – грязные, заполненные болью и страхом перед врачами, которые равнодушно, не глядя на пациента, рассеянно просматривают его историю болезни, думая в это время о том, что приготовить на ужин, или почему жена стала подолгу задерживаться на работе.

Жанна узнавала эти коридоры, эти кабинеты по обеим сторонам, с табличками и надписями. Доктор говорил, что она может многого не помнить, поэтому должна смириться, если какой-то отрезок её жизни всё также будет не подвластен её памяти. Но Жанна упорно трудилась над своей памятью, вспоминала своё прошлое, восстанавливала его, усиленно вспоминая свою жизнь день за днём, и пока что никаких пробелов в памяти не замечала. Она всё вспомнила! Но остались невыясненными некоторые вопросы. На один из них Жанна планировала получить ответ немедленно.

Обнаружив нужную дверь, она толкнула её, не постучав. Слишком много чести для этого негодяя! Потому что если она всё правильно поняла, то этот врач – настоящий негодяй, мерзавец и фактически убийца её жизни. Но он лишь исполнитель чужой воли. А чья это воля решила убрать её подальше от Павла, Жанна сейчас выяснит. Догадки – одно дело, а информация – совсем другое. Жанна собиралась тщательно подготовиться к своей мести, ей не жаль было времени, ведь всем известно, что месть – это блюдо, которое лучше всего поедать холодным.

В чистеньком и ухоженном кабинете онколога сидела женщина. Она о чём-то разговаривала с молодым смазливым врачом и хихикала. Наверное, её прогнозы не оправдались, чему она была крайне рада. Но Жанну не интересовали её радости и недомогания. Её теперь вообще ничто не интересовало, кроме себя, дочери и своего будущего. Но прежде ей всё-же хотелось разобраться в этой дурно пахнущей истории до конца.

– Закройте дверь, – прикрикнул доктор, поднимая глаза на неё. – Вы разве не видите, что у меня приём?

Жанна молча закрыла дверь, только не с той стороны, с которой ожидал онколог.

Теперь и посетительница, и белый халат во все глаза смотрели на неё. Жанна прошла к столу доктора и, наклонившись над его ухоженным лицом, произнесла:

– Помнишь меня, Айболит?

Женщина, до этого весело улыбавшаяся, быстро поднялась со стула и бочком направилась к двери. Некоторые женщины иногда очень хорошо соображают.

– Александр Матвеевич, я потом зайду, – пробормотала она и скрылась.

Жанна продолжала нависать над врачом.

– Да что происходит? – Александр Матвеевич вдруг побелел, и стал одного цвета со своим накрахмаленным халатом.

– Вижу, вспомнил, – ухмыльнулась Жанна.

Она вдруг почувствовала себя нехорошо, и присела на тот стул, с которого только что исчезла посетительница.

Голова у неё закружилась, на глаза словно давила какая-то глыба, сердцебиение нарушилось, и, словно сквозь сон, она почувствовала тот ужас, охвативший её во время первого свидания с этим доктором.

Через плотную пелену тумана звучали его слова: « У вас рак… Вам осталось жить не более трёх месяцев. Мне очень жаль…»

Жанна усилием воли скинула с себя оцепенение, но слабость ещё осталась. Чтобы отвлечься, она открыла сумочку, достала «Кэмел» и быстро закурила. Несмотря на то, что врачи запретили ей курить на время кормления дочери, Жанна не могла отказаться от старой привычки на все сто процентов. Конечно, она не курила так же, как раньше, сдерживала себя ради Полины, но иногда не могла отказаться от сигареты, хотя бы раз в неделю. Слишком много всего на неё свалилось, а кроме этого, за время её отсутствия в Семье накопилось множество проблем, которые тоже было необходимо решать. Жанна, как выяснилось, вовсе не двужильная, увы.

Руки, вопреки её ожиданиям, не дрожали. Значит, она уже приходит в себя, и становится той Жанной, которой была раньше. Этот факт порадовал её. В последнее время женщину радовало всё, что подтверждало характер той, прежней, настоящей Жанны – умной, сильной, способной на всё ради достижения собственной цели.

– Здесь не курят, – пролепетал доктор.

Он ещё не вспомнил эту странную молодую особу, но что-то связанное с ней смутно мельтешило в его испуганных мыслях.

Жанна, прищурившись, выпустила облачко и подняла глаза, наблюдая, как оно поднимается вверх и медленно тает. Врач, опешивший от такого нестандартного поведения, наблюдал за облачком дыма вместе с ней. Он не знал, что делать, и предпочёл подождать, пока посетительница не заговорит сама.

– Ну? – Жанна затушила едва начатую сигарету, бросив её на пол и придавив каблуком. – У тебя язык отсох? Будешь говорить?

– Что, что говорить? – пылко воскликнул врач, всем своим видом показывая, что на роль разведчика не годится, и при малейшем нажатии с удовольствием выдаст все секреты, и свои, и чужие, расскажет даже то, чего не знает.

Он с готовностью подался вперёд, ожидая вопроса, на который он должен будет дать ответ. И случайно приблизился к лицу этой совсем молодой женщины. Обычно в таком возрасте женщин ещё называют девушками, но эту даму назвать девушкой не позволяли её глаза. Они словно знали всё, и смотрели на собеседника с такой вселенской мудростью, мудростью черепахи Тортиллы, что человек чувствовал себя одураченным. На таком юном лице, на котором нет ни одной морщинки, не могло быть таких всезнающих глаз, глаз опытной, много пожившей и много видевшей на своём веку женщины. Именно глаза Жанны вводили в заблуждение всех окружающих. Именно глаза не давали никому разрешения назвать её девушкой, но Жанну это не смущало. Мало того, она даже не задумывалась об этом.

Она тоже впилась взглядом своих чёрных, похожих на смородины, глаз, в очи доктора, и увидела в них страх.

Доктор вспомнил! Вспомнил и отшатнулся, откинулся на спинку стула и что-то забормотал, вытер пот со лба своим белым, под стать халату и статусу, платочком.

– Послушайте, я не хотел, я не знал, – залепетал он, – вы живы, и…

Жанна удовлетворённо откинулась на спинку стула.

– Я тороплюсь, поэтому давай ты сам расскажешь мне всю историю, без моих вопросов. Или ты предпочитаешь диалог? – усмехнулась она.

В этой юной женщине было столько силы, что мужчина, который был на десять лет старше Жанны, отчаянно трусил. Ему и в голову не приходило сделать вид, что он просто ошибся в анализах, и что может просто позвать охрану. Он боялся, и это было видно невооружённым глазом. Так боялся, что и не думал лгать и изворачиваться. Тем более что так называемая жертва и так уже всё поняла, иначе и не пришла бы к нему.

– Это всё Мила, это она, – выдохнул он и ухватился за графин с водой, словно тот был спасительной соломинкой. Жадно выпив стакан воды, Александр Матвеевич продолжал:

– Это она попросила, сказала, что это – розыгрыш…

– Не слишком ли жестоко для розыгрыша? – подняла чётко очерченные брови Жанна.

– Я не знаю, я не думал, – заторопился врач, и стало понятно, что он ещё очень молод, и без халата вообще, наверное, был бы похож на рядового студента. И ещё стало ясно, что он сразу же понял, что это вовсе не розыгрыш, иначе почему он так перепугался? – Мила попросила сказать, что у вас – рак в последней стадии, и что вы на грани смерти.

– Значит, никакого рака у меня не было? – на всякий случай уточнила Жанна.

Она и не сомневалась, что автором поставленного спектакля была именно Мила, которой крайне необходимо было удалить соперницу от Павлика. Жаль только, что Жанна оказалась такой доверчивой, и не подумала проверить диагноз в другой клинике или онкологическом центре. Видимо, смерть отца так повлияла на неё, что она просто сбилась с курса.

– Нет, у вас… у вас никакого рака не было, – подтвердил доктор. – Вы были абсолютно, исключительно здоровы…

– Вот и славно, – одобрила Жанна. – Здоровье – это очень важно, правда, доктор?

Она уже пришла в себя, и поднялась со стула, запахивая кожаное пальто, подбитое чернобуркой.

– Вы не расскажете? – вопросил онколог, глядя на неё больными глазами побитой собаки.

– Кому? – не поняла женщина. – А, вашему руководству? Пока не знаю… – задумалась она. – Пожалуй, нет. Не стану рассказывать, – решила она. —Не вижу в этом никакой пользы ни для себя, ни для тебя. Ты, конечно, козёл, и я проучу тебя, но без твоего начальства, собственными методами. Ну и, естественно, ты тоже не расскажешь своей подруге о моём визите к тебе, верно?

Врач быстро закивал головой, отчего напомнил Жанне отнюдь не китайского болванчика, а кивающую собачку, которую многие автомобилисты ставят себе в машину.

Быть проученным этой женщиной с такими потрясающими многоопытными глазами показалось доктору гораздо хуже, нежели быть вызванным на ковёр к начальству. И он, стремясь задобрить посетительницу, залепетал подобострастно:

– А как ваш малыш поживает? Он, наверное, такой же красивый, как и его мама?

Жанна, уже было направившаяся к двери, остановилась и резко повернулась на каблуках.

– Откуда ты знаешь, что у меня есть ребёнок? – тревожно спросила она.

– Но вы же были беременны, когда сдавали анализы, – удивился доктор. – Кажется, именно поэтому вы и чувствовали себя не совсем здоровой, поэтому и обратились ко мне…

Жанна схватилась за горло. Ей стало нечем дышать. Она бросилась к двери, распахнула её настежь, побежала по коридору, спотыкаясь на тонких, враз ставших неудобными каблуках, и выскочила на улицу. Свежий морозный мартовский воздух попал в лёгкие, и ей стало лучше.

Она дошла до своей машины, щёлкнула сигнализацией, и, не усаживаясь на место водителя, снова закурила. Со стороны могло показаться, что эта молодая женщина совсем недавно научилась водить, и у неё теперь естественный страх перед дорогой. Но на самом деле Жанна даже не думала о машине или о дороге. Водить она не любила, хотя с блеском могла заткнуть за пояс любого аса.

Но сейчас Жанна узнала очередную тайну из своего прошлого. Интересно, сколько их ещё будет впереди, этих тайн?

– Люба, собирайся быстрее, – крикнул Резник, глава нефтяного концерна «Теллурика – нефть».

Они и так опаздывали на презентацию нового альбома Милы Илиади, невестки Анатолия Максимовича и Любови Андреевны.

Их единственный сын Павел Резник уже находился в помещении нового ресторана «Славский» вместе с женой, певицей.

Резник – старший не любил опаздывать. У него была ещё уйма дел, и ему было жаль, что он так бездарно проводит время. Но Мила долго упрашивала его, и он согласился прийти на презентацию её нового диска. Зато отличилась жена: Люба очень долго не могла собраться, и Анатолий Максимович, нервно измеряя громадную гостиную такими же громадными шагами, прождал её почти час.

Не дождавшись ответа и разнервничавшись, он поднялся в гардеробную жены, в которой та и проводила всё это время.

Люба сидела полунагая, бледная, схватившись за сердце.

– Что с тобой? – бросился к ней муж. Он напрочь забыл о своём недовольстве. – Тебе плохо? Вызвать врача? Почему ты ничего мне не сказала?

– Я не могла кричать, а ты был внизу, – с трудом ответила жена.

Резник, поддерживая тёплое обнажённое плечо Любови Андреевны, довёл её до спальни, уложил на большую кровать, прикрыл пледом и позвонил врачу, постоянно дежурившему в их доме. Вернее, врач жил в гостевом домике, как и весь обслуживающий персонал, но на территории поместья Резников.

Потом он быстро спустился вниз, сам подогрел в турке молоко, размешал в нём мёд, и отнёс стакан жене.

– Тебе нужен мёд, в нём калий, который поддерживает сердечную мышцу, – убеждал он жену, которая терпеть не могла тёплое молоко.

– Мне уже лучше, спасибо, – она с улыбкой благодарно смотрела на мужа. – Извини, дорогой, я не смогу сопровождать тебя. Что – то с сердцем совсем плохо…

– О чём ты говоришь, конечно же, тебе нельзя никуда ехать! Мало того, я тоже останусь с тобой, – заявил Резник.

– Нет – нет, – испугалась жена. – Мила обидится. Езжай, хорошо?

– Но я не могу бросить тебя одну, – удивился он. – Прислуга вся отпущена, кроме Джонни. Но оставлять тебя с ним как максимум опасно, а как минимум – бесполезно.

– Я побуду с Валей, – ответила жена, гладя руку Резника. – Давай, Толик, езжай скорее, ты и так опоздал. Мила будет дуться, зачем нам лишние скандалы в доме?

В дверь постучала доктор, Валентина Назиповна. Она тут же стала щупать пульс у Любы и мерить ей давление.

Резник поднялся с кровати. Он с гораздо большим удовольствием остался бы у постели жены, но Люба права. Мила страшно обидится, будет долго дуться и язвить. И журналисты тут же просекут, что знаменитый свекор певицы не был на празднике, раздуют из мухи слона, не упустят шанса позлословить.

А с женитьбой Павла в доме наступили не самые лучшие времена. Вообще – то, говоря откровенно, они наступили гораздо раньше, но теперь, после того, как Мила вышла за Павлика замуж, этот дом из тёплого, тихого, радушного островка превратился в какой-то метрополитен. В доме постоянно сновали люди, устраивались какие – то приёмы. Мила не отказывала себе в удовольствии приглашать известных людей в любое время суток. Резник уже просил её о том, чтобы она сбавила обороты, потому что после работы ему хотелось отдохнуть в тишине, вместо того чтобы присутствовать на очередной вечеринке в собственном доме.

– Вы отстали от жизни, – нагло заявила невестка, когда он её попросил об этом. – Пока человек тусуется, он на вершине. Но если он исчезнет со страниц светской хроники, то выйдет в тираж.

– Пожалуйста, тусуйся, сколько душе угодно, но только не в моём доме, – вежливо попросил Резник. Он ещё хотел добавить, что люди, обожающие шумные светские мероприятия, как правило, заканчивают тем, что перемещаются на другую страницу газеты – уже в криминальную хронику. Но передумал, решил не обижать невестку.

После этого Мила закатила Павлику грандиозный скандал. Она кричала, что Анатолий Максимович ненавидит её, выживает из дома. И что им с Павликом немедленно надо найти себе другое жильё.

Павел, меланхоличный и аморфный, постоянно соглашающийся с женой, неожиданно отказал ей. И наконец-то запретил проводить свои дурацкие вечеринки в этом доме. После этого Мила опомнилась и бросилась с головой в творчество. Резник был рад: в доме воцарилась тишина. Но ненадолго. В одной из комнат, предназначенных для гостей, Мила устроила свою студию, и теперь с утра до ночи распевала свои дурацкие дешёвые песенки о любви.

– Давай я подберу тебе помещение для студии, – осторожно предложил Резник. Он боялся, что Мила снова раскричится, и придётся улаживать отношения несколько дней подряд. Будучи очень спокойным человеком, Анатолий Максимович ненавидел домашние скандалы и боялся их. Они, словно вампиры, забирали у него энергию, и после бурных склок он чувствовал себя измученным, вымотанным, выжатым и больным.

Мила, вопреки его опасениям, согласилась. Но сказала, что студию выберет сама. В результате ему пришлось оплатить год аренды огромного помещения в центре столицы. Мила плевать хотела на расходы, тем более что деньги были заработаны не ею.

Но зато теперь в доме действительно стояла тишина. Правда, недолго она стояла. После сегодняшней презентации Мила сорвётся и снова устроит истерику. Особенно если он не поедет, а останется с женой.

Резник вздохнул. Кажется, Люба пришла в себя, её жизни ничего не угрожает, рядом будет врач. Он съездит буквально на час, чтобы потрафить Миле, а потом быстро вернётся.

Иначе этот дом снова будет в состоянии шока от криков невестки. Анатолий Максимович направился к машине, дверцу которой перед ним уже распахнул охранник.

Ему было грустно. Как же так получилось, что его дом, его детище, стал для него почти чужим?

Жанна закусила нижнюю губу. В последнее время она часто так делала, когда злилась, причём не просто злилась, а впадала в бешенство. Она пыталась держать себя в руках, ведь она теперь – мать, и не к лицу ей кричать и ругаться, размахивая руками, словно деревенская клуша. К тому же она давно усвоила, чем тише твой голос, тем больше к тебе прислушиваются. Настоящий лидер – не тот, кто громче всех кричит и зовёт за собой, а тот, который скажет всего несколько слов, тихо, но веско, и соратники побегут за ним, почувствовав его силу и мощь. Жанне только что доложили, что несколько человек из Семьи работают на Курском вокзале. И не просто работают, торгуя чебуреками или помогая отъезжающим нести сумки к поезду. Жанна не видела ничего зазорного именно в такой работе, то есть настоящей: ты что-то делаешь, тебе за это платят деньги, платят за твой труд. И то нормально, ведь любая работа должна оплачиваться. Тем более после того, как Шахид ослабил позиции Семьи, и бизнес приносил всё меньше и меньше средств, не было ничего удивительного в том, что некоторые члены Семьи хотели подзаработать. Но дело оказалось вовсе не таким простым. Гарик, работающий в одном из ныне закрытых автосервисов, и Галиб, его приятель, вовсе не собирались тратить свои силы на обычный небольшой заработок. Они придумали нечто другое. Зачем напрягаться, когда можно получить большие деньги просто так? Они облюбовали себе кафе рядом с Курским вокзалом, и по вечерам сидели в нём, попивая дешёвый кофе из пластиковых стаканчиков. В это кафе редко заглядывали пассажиры, ожидающие поезда. В основном сюда заходили уставшие после рабочего дня работяги, проживающие в Подмосковье. До электрички у них оставалось время, которое необходимо было убить. Поэтому рабочие усаживались на неудобных пластиковых креслицах и потягивали либо пиво либо тот же кофе. Гарик с Галибом подсаживались к ним, заводили ничего не значащую, пустую беседу, и в подходящий момент подсыпали либо в пиво, либо в кофе лёгкий наркотик, от которого у человека начиналась сонливость, при этом он с трудом переставлял ноги и вообще переставал соображать, где находится, и что ему надо делать. Заглянуть такому человеку в сумку, выудить оттуда кошелёк и мобильный телефон, а потом ещё, прикрываясь желанием помочь новому знакомому добраться до электрички или туалета, незаметно снять с него золотые украшения, не представляло сложности. За вечер Галиб с Гариком могли обработать таким вот образом нескольких человек. Как правило, на следующий день после удачной охоты приятели не появлялись в кафе, опасаясь возможной расплаты за совершённое. Они приезжали на Курский вокзал не чаще двух-трёх раз в неделю, продолжая «обувать» наивных русских. Когда Жанна узнала об этом, она запретила им продолжать в том же духе. Гарик с Галибом клялись, что больше никогда и ни за что не появятся на вокзале, однако же не прошло и недели, как Жанне доложили о том, что они принялись за старое.

Жанна не стала снова проводить с ними беседу о том, что весь бизнес Семьи постепенно легализовывается, и что это в интересах всех членов Семьи, в том числе и Галиба с Гариком. Тогда парни долго слушали её лекцию, согласно кивали головами, и она была уверена, что они всё поняли правильно. Оказалось, что она ошиблась.

И что же, теперь опять говорить с ними, убеждать, просить, запрещать? Они её совсем не уважают, раз позволяют себе начхать на её запреты. Значит, разговаривать с ними бесполезно. Нормальный человек понимает всё с первого раза. А из-за двух выродков Жанна не собиралась подставлять под удар всю Семью. Она знала, чем могут быть чреваты вылазки любителей лёгкой наживы на Курский вокзал для всей Семьи. Поэтому она послала верного ей Ильхама проследить за той «сладкой парочкой». Ильхам вернулся поздно вечером, и рассказал, что сегодня те сняли большой урожай с двух молодых русских парней, которые зашли в кафе, будучи уже под градусом. Жанна решила, что этот случай подходит ей как нельзя лучше. На следующий же день, убедившись в том, что Галиб с Гариком залегли на дно, опасаясь возможной мести со стороны ограбленных, и на вокзал не собираются, Жанна вызвала ещё парочку доверенных людей вкупе с Ильхамом, и попросила препроводить Гарика и Галиба в то кафе. Парни сначала растерялись, потом попытались начать сопротивление, которое, впрочем, было моментально сломлено.

Ильхам проследил, чтобы их доставили на место.

Как и ожидала Жанна, вчерашние пострадавшие рыскали по вокзалу в поисках обидчиков. Обнаружив испуганных Галиба с Гариком в том же самом кафе, русские парни, онемев от наглости азербайджанцев, выволокли их оттуда, оттащили в маленький переулок, и выместили на них свою злобу. Несколько членов «Семьи», посланных на вокзал Жанной, молча наблюдали избиение земляков, но издалека. Никто и не подумал вступиться за парней. Единственное, что они сделали – это отвезли парочку в больницу, после того, как вчерашние пострадавшие, утомившись, нехотя оторвались от своих жертв. Галиб оказался в очень тяжёлом состоянии, и врачи сомневались в том, что он выживет. Гарику повезло чуть больше: у него был перелом руки, сильное сотрясение мозга, и сломанный нос, не считая гематом и ушибов на всём теле, равно как и отбитых почек.

Мать Галиба, появившаяся у Жанны в доме, сказала ей:

– Ты такая же жестокая, как и твой отец…

Жанна вспомнила старую историю с курсантами военного училища, разгромившие один из принадлежащих Семье рынков. Отец Галиба подвернулся им под горячую руку одним из первых, и умер в больнице. Теперь женщина теряла и сына. Но Жанна не стала ей ничего объяснять. Она была уверена, что поступила правильно. Ведь из-за двух человек могла сильно пострадать вся Семья, политика которой, и внешняя и внутренняя, и так уже давно была ослаблена Шахидом, видящим перед собой только нефтяную скважину Резника, и больше ничего. Галиб с Гариком, во-первых, могли попасть в руки милиции. И привести ментов к Семье. А во-вторых, что ещё хуже, скорее всего они бы очутились в лапах местной мафии. Никто из другой группировки не стал бы разбираться, сами парни решили основать свой маленький бизнес, или их поставили на это место старейшины Семьи. Война сейчас Семье не нужна. Да и вообще, войны никогда никому не нужны. Они происходят лишь из-за денег. Правда, порой те, кто начинает войны, прикрываются красивыми лозунгами, которые звучат, например, так: «За свободу и демократию» или так: « Мы не рабы», или: «Оставьте нам наши права, нашу землю, и нашу культуру», но в результате в основе любой войны лежат только они, деньги, дающие силу и власть…

– Круто, – похвалил племянницу Саша Кравчук, известный в шоу-бизнесе цирюльник.

Мила расцвела. Скупая похвала дяди значила для неё очень много, тем более что она знала, как Саша скуп на похвалы.

Но вечеринка и впрямь получилась крутая. Вокруг толпились известные личности. Куда ни кинь взгляд – везде знаменитые физиономии. Певцы, актрисы, парочка продюсеров, весело болтающих друг с другом в промежутках между поглощениями блинов с икрой, модный бородатый писатель, весь вечер наливающийся финской водкой, кучка телеведущих, обсуждающих развод Брэда Пита и Дженнифер Анистон, стриптизёр Борзан со своей супругой – коллегой Милы, несколько известных моделей, крививших нос от щедрого угощения, и масса другого, не менее популярного и полезного для Милы народу.

Мила Илиади, то есть попросту Людмила Ковалёва – в девичестве, а сейчас, после недавней свадьбы ставшая Людмилой Резник, светилась от счастья.

– Я всегда знала, что добьюсь этого, – шептала она Кравчуку. – И вот, как видишь, сделала то, что хотела. Теперь я могу устраивать приёмы, теперь меня уважают и внемлют каждому моему слову, теперь на мои тусовки приходят все без исключения, даже те, которые раньше и в сторону мою не смотрели! Теперь меня называют певицей, и слушают мои песни, и никто из журналюг и не подумает назвать их дерьмом!

Дядя внимательно посмотрел на неё, и промолчал. Ему не хотелось омрачать радость единственной племянницы и напоминать, что всё это стало возможным только благодаря деньгам её свёкра, который, кстати, даже не соизволил появиться на презентации.

Мила внимательно пробежала глазами по залу ресторана, и не увидела Анатолия Максимовича. Зато увидела Павлика, стоящего у окна с бокалом шампанского. Когда она видела его в последний раз больше получаса назад, он всё также сиротливо стоял у окна, как неприкаянный.

Мила с неудовольствием подумала, что муж совсем ей не подходит. Павел никогда не будет душой компании, никогда не сможет обратить внимание всех этих блестящих и состоявшихся людей на себя. Он был чужим на этом празднике, и совершенно не скрывал этого.

Певица постаралась скрыть разочарование и злость, и направилась к мужу.

– Улыбайся, – прошипела она ему в ухо, – сейчас нас будут фотографировать!

Павел послушно растянул губы в улыбке и оставил свою ладонь там, куда её только что определила жена – чуть пониже талии Милы.

Когда наконец фоторепортёры оставили их в покое, Мила повернулась к мужу и сбросила улыбчивую и счастливую маску.

– Ну и где твои родители, чёрт возьми? – вполголоса прошипела она. – Я же просила их, говорила, как это важно для меня…Да и вообще, они просто обязаны быть здесь! В конце концов, не у каждого человека невестка – певица, записывающая новый диск!

Павел молча пожал плечами. Ему нечего было ответить.

Миле захотелось вырвать бокал с шампанским из его безвольных рук, швырнуть его об пол и заорать от отчаяния, но ей пришлось сдержаться. Если бы она так поступила, то уже на завтрашнее утро все газеты смаковали бы этот скандал. А Миле, только-только ступившей на скользкую и опасную тропу популярности, ни в коем случае не следовало так подставляться.

И вдруг толпа немного расступилась, и показался свекор певицы, Анатолий Максимович Резник. Его охранники быстро рассредоточились по залу, закрывая вип-персону от постороннего общества.

Мила, прихватив подол роскошного розового платья, расшитого стразами Сваровски, со шлейфом из страусиных перьев, бросилась к нему.

– А где Любовь Андреевна? – поинтересовалась она, подставляя щёку для формального поцелуя.

– Ей стало плохо, сердце прихватило, поэтому я и задержался, – пояснил Резник, выискивая глазами сына.

– Как не вовремя, – со вздохом сожаления произнесла Мила, – как раз в день презентации моего диска! Вот невезуха!

Резник с отвращением глянул на невестку и направился к сыну, который уже увидел его и спешил навстречу.

Он уже давно жалел, что пошёл на поводу у жены, и торопил Павлика с женитьбой. Ведь после того, как Павлик надел на руку обручальное кольцо, ничего не изменилось – во всяком случае, к лучшему. Но русский мужик задним умом крепок, знал бы, где упасть, соломки бы подложил…

Жанна смотрела на спящую Полинку и чувствовала, как её сердце тает, как мёдом разливается по всему её существу. Кто бы мог подумать, что этот крошечный человечек сможет так наполнить её любовью, что от избытка чувств Жанне хотелось кричать!

Дочь посапывала, кривила во сне маленький носик – кнопочку, изредка улыбалась, показывая розовые беззубые дёсны, и Жанна чуть не плакала от умиления.

Тофик, наблюдая за этой картиной от двери, молча покачал головой. Он, конечно, слышал, что женщина – мать очень сильно отличается от просто женщины, но был уверен, что его двоюродную сестру это не коснётся. Он не мог представить себе Жанну, сюсюкающую над малышкой, Жанну, тревожно прислушивающуюся к радио-няне, Жанне, меняющей грязные памперсы, пока сам не увидел всё это.

С того момента, как его сестра вернулась в Семью, прошло всего два месяца, но за это время все успели понять, как она изменилась. Тофик не знал, какая именно Жанна ему нравится больше – та, беспощадная, принципиальная, невозмутимая, которая была раньше, или эта гибкая, дипломатичная, мудрая – новая Жанна.

Конечно, и у новой Жанны частенько возникали интонации той, прежней, и некоторые замашки тоже возрождались из прошлого, но Тофик видел, что новая Жанна просто хочет вернуть сущность старой, поэтому и пытается изо всех сил сделать это. Но замашки замашками, а характер уже сформировался. И ничего страшного в этом нет, ведь человеку свойственно меняться.

Тофик вскоре после возвращения сестры проговорил с ней об этом всю ночь, видя, как она мучается оттого, что не может стать прежней, и не хочет оставаться нынешней.

С тех пор Жанна, кажется, примирилась со своей двойственностью, и все члены Семьи – тоже. Иногда она вызывала раздражение у Тофика, но он понимал, почему. Он завидовал Жанне. Она долгое время не появлялась в Семье, её сочли погибшей, ведь была найдена взорванная машина Жанны. А она всё же вернулась – почти с того света! Вернулась, и снова стала лидером, заставила всех прислушаться к себе, хотя она – всего лишь женщина! Тофику, прожившему всю жизнь в Москве, был чужд восточный менталитет, но всё-же некоторые устои передаются чисто автоматически, на генетическом уровне. Тофик относился к женщинам скорее снисходительно, нежели неуважительно, и всё-же женщины в его иерархии стояли на ранг ниже мужчин. Все, кроме Жанны. Она была выше его понимания, да что там – Жанна была недосягаема.