Текст книги "Селина. Камышовая кошка"

10 глава

Весной, как прошла большая вода, подошли два незнакомых струга. Мои воины встали на стены и натянули тетиву. Я встала на ворота. Первым сошёл Легонт и шёл в сторону крепости, улыбаясь. Он был грязен и лохмат, каким я его и запомнила с первого раза. Одежда из шкур и полотна была разодрана и в грязи. Кольчуга из коричневых пластин была частично оторвана и болталась на кожаных петлях.

– Что ж ты, моя хозяюшка, неласково встречаешь? Стрелы на меня нацелила? Али не узнала муженька? – кричал он, разводя руки в разные стороны.

– Если бы я знала тебя, милый друг, я бы красную дорожку постелила от струга до спаленки, – я махнула рукой и как стёрла всех со стены.

Открыли ворота полностью, и я спустилась со стены. Легонт только посвистывал, глядя на то, что я натворила. Он с удивлением смотрел на дома, людей в рабских ошейниках, сидящих на лавочках и не падающих вниз при появлении хозяина.

– Я без тебя прибралась маленько, от нечего делать стены подстроила, – показала я на высоту стен.

– Ты смеёшься? А мне нравится. Сразу в спаленку пойдём? – ухватил он меня под локоток.

– Ну, помыться ты не откажешься? А покушать? Малина так старалась. Да и переодеться надо в новое, чистое. Ты ведь не махор какой. Конунг! – сказала я, показывая на лохмотья, оставшиеся от одежды.

Через два часа в зал вошёл Легонт. Он был вымыт и переоделся в новые, сшитые специально для него, удобные вещи. Волосы и борода чисто вымыты, расчёсаны и по правилам заплетены. С ним в зал вошли его близкие друзья и товарищи. Рядом шёл тот, кто передавал меня Легонту со струга на руки. Это был Луис. Мне о нём Малина прошептала.

– Чем будешь потчевать, милая жёнушка? С банькой ты угодила. Никогда и нигде я так не расслаблялся. Отменно, отменно! О-о! Стол от еды ломится. Похвально, – не мог найти слов начавший пробовать со столов еду Легонт.

Рабы дружно встали и прочитали молитву Всевышнему. Моряки удивлённо на них посмотрели и не пошевелились.

– Легонт, у нас правило – возносить молитву Всевышнему за хлеб на столе, моряки должны подчиниться, – сказала я, и в зале наступила тишина.

– Хозяйка права, негоже правила менять. Здесь всё будет так, как скажет хозяйка. Здесь она Конунг! Нужно будет наказать? Слова против от меня не будет, – сказал Легонт, и моряки неохотно встали на молитву.

– Ну, если и в постели угодишь, цены тебе не будет, – прошептал он мне на ухо, тихонько кусая мочку.

– Что ты, откуда мне знать все премудрости? Это вы учителем поработайте и поучите меня, неразумную, – закрылась я платком от Легонта.

К концу вечера все наелись, и послышались слова одобрения со стороны моряков. Легонт, улыбаясь, подхватил меня на руки и поднялся со мной в спальню. Он раздел меня, поцеловал и, опрокинув навзничь, сделал своё дело. Не фонтан! Я ожидала большего эффекта. Да, надо и к этому привыкнуть. Зато утром он зажал меня в тиски своих карябок, не по–детски. Я чуть живая выползла из–под него. Он только похохатывал. Я старалась пораньше встать, чтобы улизнуть, но это очень редко удавалось. С меня сошло килограмм десять. Он был очень нежным и всё время меня целовал. Руки, каждый пальчик, ладони, плечи, шею…

– На тебя страшно смотреть, одна кожа да кости остались, – шептала мне Малина.

Она ходила и вздыхала, глядя на меня.

– Я говорила, что он маленьких любит, значит, не ошиблась, – отвечала я и прятала глаза.

– Вот правильную я жену взял. Куда глаз ни кинь, душа поёт. Оставил девку в шалаше, а она крепость построила. Оставил десяток мужиков да десяток баб, думал, дуростью своей и этих уморит. А она всех сюда забрала и ни одного не потеряла. Мало того, увеличила за это время почти вдвое. Хвала тебе, хозяюшка! – кричал пьяный Легонт и целовал меня в губы при всех. – Я люблю тебя моя королева!

Приехал грязный, заросший по самые брови бородой, а немытые волосы были похожи на мох. Теперь же – барчук. Волосы вымыты и уложены в косу по обычаю этих мест. Борода расчёсана и коротко подстрижена. На нём белая льняная рубашка с вышивкой, серые шаровары, мягкие сапожки, и меховушка сильно его обрадовала. Ему нравилась её мягкость и свободный крой, не мешал движениям.

– Я забыл, надо моих на постой определить и тоже отмыть, – вдруг вспомнил он, когда прошло уже две недели.

– Легонт, всё уже давно сделано. Мои рабочие осмотрели струги, надо много поменять. Пусть и твои выходят. Мои молодцы не справляются. Они не большие специалисты, по стругам. Они на них не плавали и не знают, что и где надо поменять в первую очередь, – попросила я Легонта.

– Как это не выходят? Луис, почему команда ослушалась моего приказа? Построить всех на пирсе. Есть за столом не забывают каждый день, а про струг забыли? – засмеялся он, но, видимо, это ему было неприятно слышать от меня.

Когда все выстроились, Легонт прошёл мимо них и спросил:

– Чьи вы будете? Кто вы такие? Кто ваши хозяева? Хозяюшка, они запутались и не знают, чьи они. Сегодня не кормить и завтра не кормить. Кормит хозяин, а хозяйка здесь ты. На корабли – марш! И не сходить, пока не наладите всё, как должно быть. Узнаю, что обидели раба моей жены, вздёрну. Вы меня знаете, – всё это он говорил, смеясь и дурачась, но стояла гробовая тишина.

Я не подумала, что это так серьёзно. Через два дня на рее оказался один повешенный, но потом исчез. Больше я ни одного не видела. Работали споро и быстро. Уже через месяц всё сверкало и блестело. Я приказала нашить штандарты и флажки цветов Рода Камышового Кота.

– Ты меня так удачно назвала. Мне теперь в шутку кричат: «котяра», «котофей», «кошак». Плохо было бы: свинья, лось, лягуха. А так – ласково и красиво, – сказал Легонт, смеясь и дурачась.

Знал бы он значение этого выражения! Не улыбался бы так.

Прошло два месяца после прибытия Легонта в крепость, и я стала привыкать к нему. Он был такой неуклюжий, всё боялся что–нибудь поломать или уронить. Я ему говорила: «Возьми другую кружку, раз боишься её разбить». Он смеялся и отказывался, осторожно ставя её на стол.

– Я думал, у нас так же плохо с тобой будет, как у твоего отца и матери. Ты ведь знаешь их историю? – сказал он однажды, когда мы были одни.

– Откуда я могу знать? Кто пойдёт против Конунга и ославит их в собственном Роду? Меня, как только я родилась, отдали рабыне няньке, только что родившей своего ребёнка. До десяти лет росла, как бурьян. Я собрала ватагу ребят, и мне отец на десятилетие подарил лодку. Разве можно дарить девочке лодку? Я собралась в поход. Мы удрали. Меня нашли через две недели на дальних островах, запутавшуюся в тине на берегу. Ждали две недели, что помру. Не дождались. Я очнулась, но всё забыла. Потом, конечно, вспомнила кое–что. Но напрочь забыла ребят, и лодку, и куда шли. Ребят так и не нашли. Они могли утонуть, или на них могли напасть. Меня они могли просто скинуть с лодки и уплыть. Меня месяц мать держала под арестом. Сидела в комнате, но вышла. Мать при мне высекла двух девок и продала охотникам. А тут дед приехал и пустил вонючие ветры за столом.

Я сидела рядом и громко сказала, что он «вонючий козёл». Меня снова закрыли. А тут врываешься ты и пытаешься меня поймать. Я подумала – и меня охотникам продали. Защищалась, как могла.

– Я потом год ещё дул на твои царапки. Ты сильно меня выдрала. Полосы лишь недавно перестали белеть и покрылись загаром. Мне твоя мать сказала, провожая до твоего убежища:

– Я не пойду к ней, сам забирай. Она ещё та зараза. Я тогда не думал, что настолько. А уж взялся, стыдно было выйти без тебя. Да и заело. Все только посмеивались надо мной, когда я кровью истекал. Спрашивали, купил ли я тебе когтерезку? А тут ты такое настроила и перешагнула всех соседей. Я и бояться перестал, – посмеялся он.

– А что хотел про родителей рассказать? – напомнила я.

– Да теперь и не знаю, рассказывать ли? – засомневался Легонт.

– Говори, раз начал. Мне уже интересно, что мои родители в молодости творили, – пристала я к нему.

– Твоему отцу, молодому Конунгу Рода Рыси, отец твоей матери пообещал в жены самую красивую из пяти дочерей. Он и пришёл за ней. А отец забыл сказать об этом своей дочери или не придал этому значения – не знаю, почему, – но она полюбила своего кузена и ждала уже от него ребёнка. Твой отец предъявил права договора, и дед выдал её Рыси. Твой отец взял её беременную, чужим ребёнком. У нас так не делается, но слишком красива была твоя мать. Не смог от неё отказаться и взять другую. А как только родила, отобрал ребёнка и переправил деду, не разрешив взять на руки и приложить к груди. На следующий день после родов, не дав отлежаться, покрыл. Там на одеяло страшно было смотреть. Стащил её с кровати и, притащив на кухню, сказал, что только кухня и его постель – её главная работа, – говоря это, он крепко прижимал меня к груди.

– А где же был её любимый? Спряталс, я чтоб не попало? Что ж не вступился за неё, когда увозили? Или только на словах её любил? – спросила я с горечью за мать.

– А ему твой дед живот распорол и кишки выпустил. Так тот и умер в сарае рядом со свиньями. Никто не мог к нему подойти и помочь. Они не огласили свои отношения, и это оказалось последним испытанием в его жизни, – сказал он и взялся за кубок с пивом.

– Да, это как–то не по–человечески. Не знаю, что и думать, – сказала я растерянно.

– А ты и не думай, меня люби. Я за тебя тоже любого в клочья порву, – задыхаясь от желания, говорил он мне, целуя.

11 глава

А на утро прибыл струг Старого Медведя. Отец Легонта с большим недоумением и восхищением вышел на пристань. Легонт с улыбкой на все зубы выкатился ему навстречу. Раскинув в приветствии руки, они обнялись.

– Что здесь произошло, пока мы воевали? Кто это сотворил такую мощь и красоту? Неужели это твоя кошка–малышка начудила? Ах, какая умница! – восхищался Медведь и чмокал губами от восхищения.

– А у нас какой–то мор прошёл. Осталась одна треть рабов. Остались бы твои, они бы все первыми передохли. Еды было мало, мужиков я забрал. Осталось всего двадцать штук. Что с них взять? Рабы ленивы и норовят какую–нибудь пакость устроить. Сколько ваших передохло? – брезгливо, как о курах, говорил старый Медведь.

– Моя жена всех сохранила, да ещё тридцать два народилось, – смущаясь, сказал Легонт.

– И что, всех оставили? Моя жена похоронила сына по обычаю. Не уберегла бы всё равно. Сильно голодали. А вы как умудрились разбогатеть? На чём? – удивился Медведь.

– Селина сказала, было трудно, но не голодали, – спокойно ответил Легонт.

– Ой ли? Наши им ни крошки не дали и всё равно голодали. А твоим мы ничего и не оставляли. Думали, она и этих уморит. А оказалось, выжили, ещё и крепость выстроили. Ну, показывай! – первым вошёл в крепость свёкор.

– Отец, прошу, не удивляйся здешним порядкам. Мне они не мешают, а у неё всё налажено, слажено и работает, – тихо сказал Легонт отцу.

– Ну–ка, ну–ка, может, и нас жизни научит, – засмеялся Старый Медведь.

Я встречала свёкра, по обычаю, на пороге моего дома. Стояла гордо, но с некоторым смирением опустив глаза. Подойдя ко мне, он приобнял меня и одел на шею какую–то безделицу. Видимо, подарок. Незаметно от всех я его сняла, так он не гармонировал с моей праздничной и яркой одеждой.

– Скажи–ка, Селина, и много воруют? – спросил Медведь, зайдя в терем и увидев, как всё празднично и красиво.

– Зачем воровать? Еды достаточно. Дети сыты, здоровы. Крыша над головой хорошая, работа у каждого своя. Куда и для кого воровать? Да и времени у них нет глупости думать. Некогда им прохлаждаться. Давайте вначале в баньку определимся, а потом за стол, – махнула я, рукой мужу.

Конунга напарили, расслабили, намыли, расчесали, побрили и подровняли бороду. Потом одели всё чистое и нарядное. Проводили за стол.

– Ну, уважили, как заново родился, – восхитился банькой Медведь.

Накрыли на стол. Что тут только не вынесли на стол! Пироги, шаньги, мясо и копчёное, и варёное, рыба и в холодце, и солёная, и копчёная. Попробовал всё, что влезло. Чем больше ел, тем больше хмурился.

– На самом деле нам надо у Селинки жизни

учиться. Повезло тебе, сын. Хорошая жена досталась. Везде прекрасно справилась. Хвалю, – сказал как–то хмуро и зло.

А мои поселенцы чуть не плакали от счастья. Им завидовали! Они остались живы! Без их подачек выжили и на ноги встали. Не укусишь теперь, зубы об наши камни раскрошишь. Медведь откинулся и сказал, что больше не лезет.

– Чем рабов кормите? – спросил он, вытирая губы и руки о поданный рушник.

– Отец, у нас все так едят, – сказал недоумённо Легонт.

– Как? Это рабы едят? А вы что тогда едите? – откинулся от стола свёкор.

– И мы это едим. Мы на равных за столом сидим. Только этот наш стол, – показал на стол Легонт.

– Вы посадили рабов за столы? Невероятно, – прошипел зло Медведь, оглядываясь на людей в ошейниках и брезгливо морщась.

– Попрошу не шуметь в моём доме, за моим столом. У себя командуйте, – сказала я, подходя к Медведю, сверкая глазами. – Вы мой хлеб едите и будьте вежливы с хозяйкой. Своих жизни учите! – сказала я, вставая между Медведем и рабами.

Старый Медведь выпучил на меня глаза, и его подбородок затрясся, он чуть не плакал от обиды. Рабы ели лучше его. Выйдя из–за стола, попросил Легонта проводить его на струг. Малина собрала подарки в корзину.

– Я смотрю, ты времени зря не терял, всё починил, поменял. Мы ничего не успели. Приплыла лодка от Рысей. Там какие–то соседи объявились, просят помочь отбиться. Тебе, смотрю, ничего не надо. Уважь отца. Там провиант дают, и рабов всех живых заберём. Скоро зима. Где ещё еду для Рода достать? Продавать нечего. Сам знаешь, впустую скатали. Помоги отцу. Завтра и выходи, а то Рысёныш уже ввязался. Может не хватить, – и он, сгорбившись, ушёл на струг.

– Что не так? Я больше четырёх лет так жила и из–за твоего отца не буду менять свои правила и привычки. Мне это тоже не просто с неба упало, – зашипела я, как только Легонт вернулся в терем.

– Всё правильно, любимая. Просто он никогда в жизни не ел так вкусно. Но его добило, что это едят рабы – и носят чистую и удобную одежду, – с горечью сказал Легонт, смотря, как старый Медведь садится в струге у борта и вновь осматривает их мол и разноцветные штандарты стругов Легонта.

– Но это же нормально. Я этого добивалась, живя здесь с ними бок о бок, – сказала я с вызовом.

– Да, милая. Мне надо ехать завтра помогать отцу отвоевать провиант и рабов. Ему в эту зиму будет туго. Мы ничего не привезли. Пришли пустые. Твой отец уже ввязался и добывает для Рода провиант. Куда только идти? Там никаких соседей не было. Проверяли, никого там не было, но не откажешь. Я быстро. Одна нога здесь – и другая уже здесь. Завтра с утра и отойдём. Пойдём–ка, я тебе что покажу, – он крепко обнял меня и потащил наверх, в сторону наших комнат.

– Легонт, ты мне много чего показывал, не время пока. Тебя собирать надо в дорогу, – говорила я, вылезая из его корябок.

– Нет, ты этого не знаешь. Мы пойдём в кабинет, и я тебе что–то покажу, – вновь схватил меня Легонт за руки и, перекинув через плечо, утащил в кабинет.

Мы по лестнице забрались в кабинет. Тут был полный разгром. Везде валялись карты, стояли оплывшие свечи, кружки из–под пива. Валялась одежда и обувь. Он просто высыпал из сундуков весь свой хлам, накопившийся за долгие годы. Смрад стоял страшный. Поставив меня у дверей на ноги, он отодвигал свои вещи ногой, освобождая проход к столу.

– Ты чего здесь натворил? Кругом бардак устроил. И когда успел? Как хомяк, в норку чего только не натаскал, – сказала я, еле пробираясь за Легонтом.

– Вот, смотри! Для тебя собирал. То есть для жены. Я тогда не знал, что любить тебя буду. Думал, тебя, Кошка, и в живых нет. В таких условиях не выживают даже старые и крепкие Роды. Мы вообще не думали сюда идти. Я хотел у отца остаться. Но надо было осмотреть всё.

– Так ты шёл меня хоронить? – удивилась я, а он посадил меня на стол.

– Нет, я думал, тебя уже схоронили. Но теперь счастлив, что ты жива и здорова. Моя мама умерла, когда мне было года три. Простыла, когда бельё на речке зимой стирала. Она родила ребёнка и в горячке сгорела. Ребёнка тоже не стали сохранять. Вынесли на мороз. Я вышел посмотреть и видел его тельце. Как заяц без шкурки. До семи лет не разговаривал. В двенадцать отец поставил меня перед топчаном и заставил смотреть, как он покрывает рабыню, со всех сторон. Отдал мне её для покрытия. Ты другая. Живая. Как солью по ране. Ты – как вода в жаркий день. Напиться тобой не могу, – сказал в сердцах Легонт и сам встал рядом.

Поэтому я видела его глаза. То грустные, то взволнованные, из них потоком лилось бескрайнее счастье. Сунув мне в руки сундучок, подхватил на руки и вынес в спальню. Открыв сундук, просто вывалил всё на кровать. Чего здесь только не было.

– Когда же ты мне это хотел подарить? Когда я теперь это для тебя одену? Столько времени тянул. Мне теперь не с чем это одеть, – прошипела я, перебирая пальцами сокровища.

Он просто стянул с меня через голову всю одежду и начал одевать драгоценности на голое тело, тщательно выбирая для каждой части тела ту деталь, что здесь носят. На голову одел тиару с ушными навесями. На шее застегнул колье такой большой взвеси, что согнулась шея. Отдельные звенья колье полностью закрывали соски. Одел наручи с каким–то мудрёным рисунком. На талию нацепил очень красивый пояс, состоящий из камней в золотой оправе. На каждый палец нацепил по кольцу. Мне пришлось поднять пальцы вверх, чтобы они не сваливались. По размеру и цвету не подбирал. На ноги одел ножные браслеты. Я стала выстывать. Золото – не меха, не греет. А он, поставив меня на ноги на кровати и усевшись на пол, улыбаясь, любовался такой Ёлкой Новогодней. Потом, сорвавшись, убежал. А я осталась стоять. Мне это одной не снять. Тут такие мудрёные замки. Я подождала, постояла, чувствую, что просто замерзаю. Я закричала: «Малина!» Ножки меня не держали, и я уселась, где стояла.

– Что? Что сделал с тобой этот живодёр? – зашипела Малина, вбегая на второй этаж, задыхаясь.

Я встала на пол во всей красе. Увидев это, Малина в ужасе села на пол. У неё тряслись губы, руки и ноги. Она силилась что–то сказать и не могла.

– Малина, я застыла, помоги всё это снять.

Легонт нацепил на меня всё и убежал. Я замёрзла, а он не идёт, – сказала я, стуча зубами от холода.

Малина, поджав губы, стала тихонько с меня снимать это великолепие. Я была сильно оцарапана всеми этими висюльками. Это одевают на праздничный наряд, а не на голое тельце.

– Где он? Куда умчал? – шипела я.

– Собрал команду и готовится к отплытию. Я тоже собрала всех и еду в дорогу собираю. Недели на две, так он мне сказал. А глаза такие злые, я и подумала, что вы поссорились, и он тебя убил.

– Нет, не поссорились. Он мне в любви признался. Сказал, что напиться мной не может. Уезжать не хочет. Отец приказал. Ослушаться не может, – сказала я шёпотом, краснея.

Ночью он был так нежен и внимателен, как будто навсегда уходит. Утром он не стал меня будить и отошёл тихо, без помпезности. Я встала, когда уже все поели, и вышла к столу. Меня мутило, и еда не лезла. Малина улыбалась.

– Скоро у нас будут бегать свои котятки. – засмеялась она.

– Какие котятки? Что ты выдумываешь? – произнесла я, когда меня в очередной раз вытошнило.

– Маленькие. Ты беременна, девочка моя. Так интересно, отец узнает об ребёнке последним. Он будет сумасшедшим папой, – хихикая, сказала Малина.

Они не вернулись к зиме. Кусок, видимо, не по зубам достался. Дёснами теребят. К весне родила сына. Назвала Александр. Чтобы не расползтись, усиленно занималась телом. Из–за переживаний не оказалось молока. Этот маленький человечек родился сразу с характером. Мир должен вертеться возле и вокруг него. Пока я занималась собой, малыш спал в чьих–то руках. Я не хотела баловать ребёнка и заставляла укладывать его в кроватку. Но крикуна и след простывал. Ему пикнуть не давали.

– Избалуете мне Конунга! Сделаете из него мамкиного сынка! – орала я, ища по терему сына.

Для кормления сразу нашлось три мамки, и стоило ему открыть глаза и рот, тут же рядом появлялась необъятная бочка молока.

Когда река очистилась, наблюдатели заметили чужой корабль, и все заняли свои позиции. Мы давно уже знали свои места при нападении. Женщин и детей выводили из крепости и размещали в землянке, вырытой в лесу. Не один раз проходили учения, и мы быстро приготовились встречать. Но что мы могли сделать с луками и стрелами, если будут пушки? Корабль причалил, и из него не спеша выползло человек сорок мужиков. Нас было тридцать пять, включая мальчиков от двенадцати лет. Они подошли к воротам и закричали нам, чтобы мы открывали им. Они нас уже завоевали. Ага, сейчас, шнурки поглажу. Со стены сорвался сноп стрел и уложил всех мордой в пирс. Каждый, кто хотел пошевелиться, получал перед носом стрелу. Открыв калитку, ребята втаскивали захватчиков одного за другим. Внутри их просто складывали на дорожки. Друг на друга, штабелями. Остальным не давали возможности двинуться, засыпая их стрелами, а иных пришпилив к мостовой. Жить хотелось всем, вот и лежали, ровняя каменные ступени и площадь перед воротами носом.

– Что хотели от нас, господа? Со стены я не разобрала ваших злых намерений. Вы, кажется, хотели нас взять в плен? – спросила я, подходя к гостям, сваленным на дорожках.

Мужички затащили последних захватчиков, оставшихся на судне. Их пришлось немного помять и попинать. В плен они идти отказывались. А кто их спрашивал? Мы поставили их перед фактом, что все уже здесь, и их только не хватает. Их подняли на ноги, и они стояли большой, испуганной кучей, не понимая ещё, что они уже сами рабы.

– Что вы себе позволяете? Мы вас в порошок сотрём и камня на камне не оставим от вашей крепости. Там ещё идут наши корабли, и вам не поздоровится, – сказал один из пленных.

– Ну, пока вы можете зубки свои в порошок перетереть и своими мечтами греться в ошейнике раба. Утащите всех в подвал. Буду по одному допрашивать. А то гости смелые на публике. А как яйца начнём отрезать, заревут и всё расскажут. Так ведь, господа хорошие? Они вам больше в этой жизни не пригодятся. Раб может и без яиц за козами ходить, – сказала я, выходя из зала.

Послышались угрозы и ругательства. Мои ребятки с удовольствием попинали их за принятый испуг и утащили всех в рабскую обитель–подвал. Мы им ещё не пользовались. Они и обновили. Крепость зажила прежней жизнью. Все занялись своими делами, жизнь продолжалась, как это и ни прискорбно для некоторых. Привели первого. Не выбирали, просто притащили крайнего, и он нам сразу всё и рассказал. Не хотелось никому оставаться без своих привилегий. Надежда умирает последней.

– Что привело вас к нам? Чем мы лучше или хуже других? – спросила я, садясь в кресло у камина.

– Вы последние остались. Мы всех уже выловили и на континент отправили. У нас рудники открывают, и нужны рабочие. Платить нечем пока, да и зачем рабам платить? Вот и зафрахтовали несколько кораблей. Пришли, захватили одно селение и отправили мужика на лодке к соседям, пообещав семью не трогать. Легенда была, что нужна помощь, чтобы соседей завоевать. Много провианта, скота и рабов дают за помощь. Вот и купились на дармовщинку. Один пришёл, взяли, помяли. Он всё орал: «Я Конунг, я здесь король». Мы объяснили, что королей у рабов нет. Все равны. Потом пришёл весь из себя. Разрисованный, с новыми парусами. Все чистые, сытые, здоровые. С ним пришлось повозиться. Помяли сильно, но увечить нельзя. Работники нужны сильные. Взяли всех. Баб их пачками складировали в трюм. Ребятни не много. Эти тоже нужны. Их хорошо покупают на фабриках и заводах. Платить не надо, а план один. Кто–то сказал, что есть крепость небольшая, но богатая. Там остались только рабы и бабы. Мы и пошли, как только лёд сошёл.

– Хорошо. Уведите его назад, и пусть все соберутся на обед. Все работы по крепости приостанавливаются до решения. Верните охотников и рыбаков. Надо держать совет.

После обеда я осталась за столом и начала говорить, как только всё убрали со стола.

– Я понимаю, что, может, не вправе прошу, но случай крайний! Эти гости не просто приехали за нами. Они уже разорили два Рода. Род Рысей и Род Медведей, а также хитростью захватили струги Легонта. Всех уже вывезли за море, на континент. Даже детей и женщин штабелями складывали в трюмах. Они все – товар. Открыли какие–то шахты, и нужны стали рабы. Рабам платить не надо. Детей продают в бордели и на заводы. Я хочу ехать их спасать. За тридевять земель. Не зная, куда, и зная, за чем. У меня теперь есть на чём. Но нет людей. Предлагаю вам подумать об этом. Предупреждаю сразу: можем не вернуться никогда назад. Нас могут захватить пираты, почище Легонта и этих краль расфуфыренных. Можете либо погибнуть, либо попасть снова в рабы. Лучше быть живым рабом, чем мёртвым, но свободным.

– Вы, хозяюшка, не знаете, что значит всю жизнь носить ошейник раба. Мы все здесь живём не как рабы, но ошейник не даёт прав свободного человека. Вы к нам обратились не как к рабам, и это радует. Мы все идём с вами, – и они все встали из–за стола.

– Законом, данным мне, Конунгу Селине, хозяйке Рода Камышового Кота, приказываю снять со всех рабов этого Рода рабские ошейники и одеть на вновь прибывших гостей. Отныне вы все свободны. Готовьтесь идти в поход за тридевять земель, – объявила я, вставая из–за стола вслед за ними.

На кухне и за дверью толпились любопытные бабёнки, и на последних моих словах раздался многоголосый рёв. Я даже вздрогнула и в растерянности села на своё место.

– Это они от радости, что можно снять ошейники, – поспешила ко мне Малина. – Ты нам счастье дала.

– Малина, я их на смерть зову, а они радуются, бестолковые, – с ужасом прошептала я.

– Я говорила, что каждый пойдёт за тобой и в огонь, и в воду. Тьфу, тьфу! – с радостью на лице сказала моя любимая Малина.