Текст книги "Полёвка"

Так прошло еще два месяца моей жизни, благодаря школьной столовой я питалась полноценно, хоть и один раз в день. По субботам я накладывала в пакет надкусанные куски хлеба и булок на воскресенье. Наступил декабрь, близилось время новогодних праздников, нужно было что-то думать, как добывать себе пропитание на время каникул, которые длились почти две недели. Нужно было заработать денег, но только как? Возвращаясь из школы, я решила по дороге домой, читать объявления, которые были наклеена на столбах и автобусных остановках. Шанс найти себе работу в 13 лет был ничтожно мал, но вдруг мне повезет. Требовались официанты, продавцы, курьеры, таксисты. Для меня ничего подходящего не было.

Прохожие торопливо шли, неся в руках большие пакеты с продуктами для новогоднего стола. Из них торчали верхушки ананасов и бутылки шампанского, повсюду продавали елки, витрины магазинов были украшены мишурой и гирляндами, Москва и вся страна готовилась к приближению Нового года, кроме меня одной. Я не жалела себя, не делала себе никаких поблажек, скорее наоборот чувствовала себя виноватой за то что мама ушла от нас. Ведь меня нужно было одевать, кормить, платить за школу, все это требовала немалых денег, а зарплата была небольшой, маме хотелось как можно больше купить себе, позволить себе большее, чем она могла. Она ушла из-за меня, а не из-за отца. Мама часто говорила, что я ее раздражаю ее своим угрюмым видом, что я виду себя очень скрытно и подозрительно тихо, ей это не нравилось. Каждый раз, когда она мне что-то покупала, будь это одежда или канцелярские принадлежности для школы, я чувствовала внутри себя вину. Ведь она могла потратить эти деньги на себя. Я никогда у нее ничего не просила, не требовала, порвались колготки, ну и ладно, зашью их в десятый раз, школьный пиджак стал мал и тесен, ну и что похожу в нем еще немного.

Бредя, по вновь выпавшему декабрьскому снегу, я увидела девушку в ярком жилете с кипой пестрых листовок в руках, на вид ей было не больше пятнадцати лет. Пряча нос в длинный объемный шарф, она неохотно протягивала озябшими руками, прохожим рекламные буклеты. Собравшись с мыслями, и сформулировав в голове то, что хочу у нее спросить, я решила подойти и разузнать, нет ли случайно такой же работы для меня. К моей радости она подсказала мне адрес агентства, которое набирает промоуторов. Офис располагался достаточно далеко от моего дома, пешком минут сорок не меньше, денег на проезд у меня не было, ничего не оставалось, как идти пешком. Там мне сообщили, что платить за раздачу листовок будут по тарифу восемьдесят рублей за час, всего в сутки работать нужно было четыре часа, и можно выбрать точку, которая располагается ближе к моему дому.

Это и стало моей первой работой, по сравнению с деньгами, которые я получала, собирая бутылки, сумма в триста двадцать рублей казалась мне огромной, приходила я за деньгами в агентство на следующий день перед началом смены, вместе с деньгами, они выдавили мне и очередную партию листовок. В работе не было ничего сложного, нужно было стоять на определенном участке и раздавать флаеры, с большим энтузиазмом я взялась за дело. Но редко кто из прохожих брал бумажки, все чаще проходили мимо, не замечая меня, но это было не столь важно, ведь платили мне за время, а не за количество розданных листовок. Самое мерзкое в этой работе была погода. Морозы в январе и феврале достигали отметки ниже 20 градусов, работала я каждый день, включая субботу и воскресенье, жутко промерзая до костей. Ледяной ветер обжигал щеки, сбивал с ног, залезал в самое нутро. Мороз покусывал ноздри, заставлял переминаться с ноги на ногу. Агентство, в котором я работала, неоднократно предлагали мне перебраться в торговый центр, чтобы раздавать листовки там. Но, к сожалению, рядом с моим домом не было ни одного крупного магазина. До ближайшего нужно было ехать на автобусе, пешком идти было очень далеко. Стоимость проезда на маршрутке равнялась 55 рублям, туда и обратно выходило уже 110 рублей. Мне не хотелось одну треть от заработанных денег тратить на проезд. Поэтому приходилось мириться с холодом.

Так же мне не нравилось и то, что некоторые прохожие смотрели на меня, будто я делаю что-то плохое. Проходящие мимо бабушки ворчали: «Яичники себе отморозишь, детей потом иметь не сможешь», или «Была печаль на морозе стоять, шла бы лучше домой, матери по хозяйству помогала». «Небось, себе на цацки деньги зарабатывает». Некоторые из мужчин смотрели на меня сальными глазенками, после того негодяя из стеклопункта я уже знала что у них на уме, были и такие которые говорили «Пойдем я тебя отогрею», или «Не хочешь со мной? Я больше заплачу». На их грубость ничего им не отвечала, лишь уводила глаза в сторону.

Но я уже не собирала объедки в школьной столовой, а готовила, как умела себе полноценные обеды дома, с каждым разом они получались все лучше и вкуснее. Была и гречка с курицей, и картофельные супы, и котлеты, и яичница, и молочные каши на завтрак, а самое главное – я покупала конфеты, правда самые дешевые – всякие карамельки: лимонные, клубничные, мятные. Обзавелась я и настоящей зубной пастой, смесь соды и соли разъедала десна, и они кровоточили, да и на вкус она была отвратной. Требовались и тетрадки и ручки для школы. Нужно было платить в школе за охрану, за уборщицу, сдавать деньги в фонд школы и прочее. Приходилось покупать себе и вещи: трусы, носки и колготы – это все на что мне хватало денег. С более значительными вещами гардероба дела обстояли хуже. У меня не было зимней куртке, как вы помните мне пришлось ее оставить у того негодяя. Проблема была и в том, что я росла, тянулась в рост, брюки стали коротки, водолазки и блузки, купленные еще мамой в секонд-хенде, потеряли всякий свой вид и были похожи на ветошь, так еще становились малы, короткие рукава уже было не спрятать. Мне во чтобы бы то не стало, нужна была «новая» одежда. Требовалась и обувь. Выход мне подсказала, видя мое бедственное положение, наша соседка. В управление социального обеспечения нашего района, располагался кабинет, в котором принимали от населения помощь в натуральной форме, в том числе и одежду. Я была уверена, что нужна чуть ли не тысяча справок, чтобы иметь возможность взять что-нибудь из этой заветной комнаты. Придя туда, я увидела грузную женщину в очках, сидевшую за столом с газетой в руках. По периметру всей комнаты были расставлены столы с коробками, в которых находились вещи. Каждая коробка была подписана, «груднички», «детская одежда 1 – 3 года», «подростковая одежда 7 – 14 лет» и так далее, или просто «шапки», «носки». Под столами рядами стояла обувь. Был и стеллаж с продовольствием: в основном консервы и крупы. Поздоровавшись, я спросила, нет ли случайно зимней куртки моего размера. Подняв, устало глаза, он указала карандашом на коробки и попросила быть аккуратнее, не раскидывать вещи, затем повернулась и показала на ширму, за которой можно было примерить обновки. Я принялась искать что-то подходящее для себя, куртки к великому моему сожалению не оказалось. Зато я нашла довольно не плохой джемпер, две штуки белых, но местами пожелтевших блуз и брюки. Неплохой улов, и как раз на меня, подумала я. Спросив разрешения взять вещи, я покинула заветный кабинет. Грузная женщина напоследок сказала мне: «Приходи во вторник, вдруг появиться куртка». Куртку я нашла только спустя месяц, но все-таки нашла, я до сих пор благодарна неизвестному мне человеку, который отнес ее туда. Служила мне куртка верой и правдой несколько лет.

Прошла зима, наступила весна, потом было долгожданное лето, а затем снова осень. Вот уже как год меня бросила мама, не было никаких известий от нее. Моя жизнь была переменчивой словно шанжановая11
  Шанжановая (от слова шанжан) – двуличневый цвет, переливающийся из одного в другой; ткань, имеющая свойства переливаться разными цветами.


[Закрыть] ткань. В ноябре, возвращаясь со школы, и как обычно торопясь на свою работу, я обнаружила, вотканную в дверь бумажку. Мое сердце учащенно забилось, я была уверенна, что записка вновь от мамы, от кого же еще она могла быть. Но как же глубоко было мое разочарование, когда развернув листок, я увидела на нем печать нашего ТСЖ. В уведомлении говорилось, что за неуплату счетов за электричество, нам отключат свет. Так вскоре и случилось, уроки я делала при тусклом свете свечи. Теперь деньги приходилось тратить и на них.

Так прошел еще год. Я перешла в девятый класс, пора было думать над своим будущим образованием. Вариант оставаться в школе сразу отпадал, у меня не складывались отношения с одноклассниками, с взрослением они стали еще грубее и жестче, все нахальнее и эгоистичнее. То же самое происходило и с учителями, они часто срывались на меня, то ли видя во мне безобидного козла отпущения, то ли мстя за не сданные деньги им на подарки. Честно говоря, я не знала, кем хочу быть в свои пятнадцать лет, кем вижу себя во взрослой жизни. Пойдя другим путем, я решила посмотреть какие училища, и колледжи есть недалеко от дома, на расстоянии, куда можно дойти пешком. В округе оказалось только два учебных заведение, куда можно было поступить после девятого класса: это автотранспортное училище и медицинский колледж. Терзать себя в муках выбора не пришлось. Летом подала документы. Я решила, если не поступлю на бюджетную форму обучения, то останусь в школе, через год попробую снова. Моему удивлению не было предела, когда в списках абитуриентов я увидела свою фамилию, чуть ли не в первых рядах по всем трем направлениям: акушерское дело, лечебное дело (фельдшер) и сестринское дело. Теперь нужно выбрать что-то одно: принимать роды я не очень-то хотела, этот процесс казался мне очень трудным и чрезмерно ответственным, быть фельдшером и разъезжать по ночам на машине скорой помощи тоже, оставалось только сестринское дело, на этом я и остановилась. К моему заработку промоутера вскоре прибавилась и стипендия, в размере полторы тысячи рублей, но при условии если все экзамены сданы на отлично, если же вдруг на экзамене ставили четверку, то стипендия сокращалась в двое, таким образом, у меня был колоссальный стимул к стремлению к знаниям.

Наступил новый учебный год теперь уже не в школе, а в колледже. Группа состояла из пятнадцати человек, к моему удивлению в ней оказались и мальчики, до этого момента я думала, что медсестер учатся только девочки. Мальчики не чем не отличались от бывших моих одноклассников такие же нахальные, самоуверенные, один из них видно было, что из очень обеспеченной семьи быстро собрал около себя компанию. Его мать была заведующей одной из московских больниц, и предоставляла нашему коллежу места, для прохождения практики, так что ему всегда все сходило с рук. Он больше всех надо мной шутил, говорил непристойности, по его словам, я его сильно раздражала.

Подружиться с кем-то из девочек в колледже, как и в школе, мне тоже не удалось. Мои мысли были заняты проблемами серьезнее их, работой и учебой. В силу того, что я была бедна как церковная мышь, так же и выглядела, как мышь. Я стеснялась саму себя, мне было ужасно стыдно за свою поношенную одежду. Весь мой гардероб состоял из нескольких вещей: черные брюки, которые я одевала и в жару и в холод, были все в затяжках, коленки растянуты, носила я белую блузку с длинным рукавом, но от частых стирок она утратила всякий вид, летом в жару я одевала некогда синий, но уже выцветший сарафан в белый горох, а зимой и когда было прохладно два джемпера: один серый с горлом, а другой коричневый с вырезом, оба растянутые донельзя. Колготки были одни все зашитые, перешитые. Я была самой слабой, беззащитной, не способной ответить на грубость в нашей группе, поэтому стала объектом для травли одногруппников, как девочек, так и мальчиков. От частых переживаний мое лицо было бледным, изможденным, телосложение так и осталось худым, костлявым, ключицы не красиво выпирали из-под одежды.

Одногруппники любили игнорировать, делали это церемонно, со мной за партой никто никогда не садился, при парных заданиях на практических работах, я тоже была одна. Никто не просил у меня списать, никогда не о чем не спрашивали. Девочки нашей группы, изо дня в день, старались, перещеголять друг друга в одежде, и в макияже, громко разговаривали о магазинах, кто в каком одевается, какие новые коллекции появились. Хвастались сколько у кого туфлей, сколько пар кроссовок. Названия таких магазинов я никогда не слышала, в торговые центры я не заходила никогда, мне было некогда, да и зачем… душу травить, все равно никогда не смогу позволить себе купить там хоть бы одну кофточку. Я старалась не слушать их разговоры, но они говорили очень шумно, и трудно было абстрагироваться от них. Да и они со своей стороны не особо тяготели ко мне, я была ни чем не примечательна для них, все деньги уходили на еду, на самые элементарные средства гигиены и на письменные принадлежности. Кроме этого, нужно было хотя бы по немного собирать деньги, чтобы погасить долг за электроэнергию, росли долги и за другие коммунальные услуги. Почтовый ящик с каждым месяцем был все больше и больше завален письмами с угрозами от коммунальных служб. Я боялась, что нас с отцом могут выселить из комнаты в общежитии. Простояв несколько зим, и раздавая листовки на улице, я жутко замерзала, и длительное время дома не могла отогреться после очередной четырехчасовой смены на работе. Помимо этого большое количество времени из-за значительных расстояний занимало передвижение от дома до учебы, от учебы до работы. Каждый день я парила ноги в тазу с горечей водой, иначе по-другому они не согревались.

Однажды я подхватила грипп, который повлек за собой все возможные осложнение. Процесс выздоровления длился очень долго, около месяца я провела дома, почти не вставая с постели, слабость сваливала меня с ног. Большая часть денег, бережно сэкономленных и оставленных на погашение долга, были потрачены на лекарства и еду. Помимо гриппа, зимой от мороза на моих руках образовались трещинки, которые болели и кровоточили. Нужно было, срочно менять работу близился октябрь с его проливными холодными дождями. Но куда могли меня взять, учеба в колледже занимала большую часть дня. Я решила, походить по ближайшим к дому офисам, магазинам, конторам и прочим заведениям, спросить про работу. Заходила буквально в каждую дверь, предлагала свои услуги, в качестве помощницы или уборщицы. Итог был неутешительный, нужна была либо санитарная книжка, оформление которой стоило немалых денег, либо предлагали занятость на полный рабочий день, либо вовсе прогоняли прочь. Потратив на поиски неделю, я уже подумывала вернуться к раздаче листовок, заработанные ранее деньги таяли на глазах.

Я вспомнила о тетке, по отцовской линии, она работала санитаркой в больнице, решила обратиться к ней за помощью, может быть устроит меня к себе. Придя к ней в гости, дома ни кого не оказалось, дверь никто не открывал, я решила подождать. Прошло около двух часов, как на площадке появилась тетя Зина – женщина около пятидесяти лет, она воспитывала одна троих сыновей, один из которых был инвалид, двое других были заняты не понятно чем. Она была полной, всегда оскаливала свои большие лошадиные зубы, смотрела недоброжелательно и высокомерно. Узнав меня и подойдя поближе, у нас возник следующий разговор:

– Ну, чего пришла? – спросила она, вынимая из большой хозяйственной сумки ключи.

– Мне очень нужна работа, помогите, пожалуйста. Я знаю, вы работаете в больнице, может быть там и для меня найдется какая-нибудь работа.

– Ноги раздвигать не пробовала? Говорят, что неплохо этим можно заработать, – рявкнула она и усмехнулась, обнажив зубы.

Я покраснела.

– Мне очень нужна работа, помогите, – опустив голову, еле слышно промолвила я.

– Ладно, у нас как раз Валька уволилась, думала, что два участка потяну, оказалось тяжело. Так уж и быть попробую уговорить нашего начальника.

– Спасибо, – оживленно сказала я.

– Ну, спасибо в карман не положишь, с первой зарплаты мне пять тысяч рублей отдашь, если устрою тебя. Завтра поговорю с директором, приходи в четверг в это же время, скажу тебе, что да как.

Поблагодарив ее еще раз, отправилась домой. Хоть бы все получилось, думала в надежде я.

Он

Сегодня был плодотворный, но тяжелый день. Утром провел три сложных операции: операцию по удаление матки при злокачественной опухоли, миомэктомию и операцию по удалению яичника. Каждый день было по три-четыре операции, во второй половине дня меня ждала не менее сложная работа, нужно было контролировать работу всей клиники. Закончив прочие административные дела в своем кабинете, я стал собираться домой. Было уже достаточно поздно, за окном, который день шли по-осеннему холодные проливные дожди, было грязно, сумрачно. Улицы мокро и черно блестели.

В коридоре ярко светили люминесцентные лампы, было тихо и безлюдно, посмотрев на часы, я удивился, стрелки показывали всего девятый час, а казалось, что время перевалило далеко за полночь. Стоя у лифта, ко мне подошла санитарка – Зинаида Павловна, работавшая кажется со дня открытия клиники, а ведь прошло почти 12 лет с того момента.

– Сергей Борисович, добрый вечер, голубчик, – произнесла она слащавым голосом.

– Добрый вечер, Зинаида Павловна, – поздоровался я.

Прошло несколько безмолвных секунд.

– Вы что-то хотели спросить? – видя ее замешательство, задал ей вопрос.

– Дело у меня к вам, – затараторила она. Племянница есть у меня, Нюрка, к нам в санитарки хочет, подсобите, будьте добры, Сергей Борисович, – запричитала она. Десять лет у вас тружусь, мою, скоблю на советь, не то, что другие – тряпками лишь махают…

– Хорошо-хорошо, я понял – прервал ее. – Привадите завтра вашу Нюрку, придумаем что-нибудь.

– Спасибо дорогой вы наш, спасибо огромное, – выпалила она.

Кивнув и пожелав всего доброго на прощание, я скрылся за тяжелыми металлическими дверьми лифта.

Она

В четверг, после занятий, я поспешила к тетке, не терпелось узнать: сможет ли она меня устроить к себе. Когда я пришла, она была уже дома, ждать, как в прошлый раз мне не пришлось. Тянуть с ответом она не стала, сказала, что начальник дал добро и можно приходить. На следующий день, в назначенное время я явилась по указанному адресу. Больница находилась в тридцати пяти минутах от моего дома, если идти пешком, ехать на автобусе, мне даже не приходило в голову, нужно было экономить, денег почти уже не оставалось. Главное здание больницы состояло из восьми этажей и отличилось от всех остальных, которые я видела прежде. Красивое, стильное, с серебристым зеркальным фасадом и темными окнами. Перед входом был разбит небольшой сквер, очень аккуратный с ухоженными деревьями. Несмотря на то, что был конец октября, здесь все еще был ярко-зеленый газон. Деревья и кусты были стрижены в виде кубов, с острыми гранями. Помимо основного здания было еще несколько корпусов поменьше, территория больницы была внушительная. Около центрального входа висела табличка:

Клиника акушерства, гинекологии и перинаталогии

Зайдя внутрь здания, я сразу же увидела тетку.

– Ну, сколько можно тебя ждать, дел как будто у меня больше нет, – проворчала она.

На лифте мы поднялись на восьмой этаж. Как выглядел первый этаж, рассмотреть мне удалось совсем немного, чем хотелось бы. Я успела заметить лишь мраморную стойку ресепшена, белые кожаные кресла для посетителей, глянцевый пол и зелень расставленных повсеместно фикусов. В лифте я расстегнула куртку и сняла шапку, чтобы хоть чем-то занять руки, которые теребили все подряд. Лифт остановился на восьмом этаже, здесь располагалась администрация больницы, мы пошли по длинному коридору, который был устлан ковролином: бухгалтерия, отдел экономики и финансов, юрист, отдел кадров, главный врач, организационно-аналитичский отдел, актовый зал – читала я надписи на табличках. В самом конце коридора находилась двухстворчатая дверь, рядом с ней табличка:

Руководитель

Туманский Сергей Борисович

Тетя Зина постучала и, не дождавшись ответа, вошла внутрь. Напротив, за столом сидела приятная, ухоженная женщина, лет тридцати с небольшим, в белоснежной блузке с черным кантом вдоль пуговиц.

– Вы записаны на прием к Сергею Борисовичу? – спросила она.

– Нет, – ответила тетя Зина, и добавила, – мы вчера с ним устно договорились о встрече.

– Хорошо, сейчас спрошу, не занят ли он.

Встав из-за стола, она тот час удалилась за другую дверь, находившуюся в этом же кабинете. Не прошло и секунды, как она сказала, что можете проходить.

Войдя внутрь святая святых, первым делом я увидела большой кожаный диван, с двумя массивными креслами, по периметру кабинета стоял шкаф с тяжелыми полновесными томами книг и красивыми не тронутыми бутылками коньяка. Между диваном и креслами стоял небольшой стеклянный столик.

– Вот, Сергей Борисович, Нюрку вам привела, как и обещала вчера – сказала тетка.

Я, оправившись от впечатлений от убранства кабинета, быстро перевела взгляд на человека, который сидел за большим письменным столом, на большом кожаном стуле на колесиках, в это комнате все казалось каким-то большим и добротным. Он был в очках в черной оправе, в деловом темно-синем костюме, и белой рубашке. На сорочке были расстегнуты несколько верхних пуговиц, и узел галстука немного съехал. На вид ему было около пятидесяти лет, темные волосы, с небольшой сединой на висках, глаза казались темно-синими. Телосложения он был крепкого, высокий ростом. Он встал, поправляя галстук, снял очки и подошел к нам. Я незамедлительно опустила глаза, и уставилась на его туфли, руки нервно теребили шапку.

– Здравствуйте, Зинаида Павловна, – произнес он. Через пару секунд добавил.

– Это же совсем ребенок.

Я чувствовала, как холодеют мои руки, а к щекам приливает кровь.

– Так уж 16 лет, Сергей Борисович, здоровая девка совсем, пахать можно…

Прошла еще пара секунд, он видимо о чем-то думал.

– Хорошо, пойдемте – наконец-то произнес он.

Мы вышли из приемной, и пошли обратно по тому же коридору, остановились возле кабинета отдела кадров. Он зашел внутрь первым, потом зашли мы с тетей Зиной.

– Добрый день, девочки, – сказал он.

В ответ послышалось хлопанье ящиков, и быстрое шуршание пакетов. Они тщетно пытались спрятать следы своего внеурочного чаепития. Но он сделал вид, как будто ничего не заметил. В кабинете стояло несколько столов с компьютерами, за ними сидели женщины. Он подошел к одному из них.

– Любовь Николаевна, – произнес он. Нужно девочку устроить к нам, в хозчасть.

– Санитаркой? – спросила женщина.

– Да. Только ей 18 нет, по Трудовому кодексу посмотрите, пожалуйста, сколько часов полагается не превышать.

– Хорошо, Сергей Борисович, пускай присаживается.

Так я получила свою вторую работу. В воскресенье я работала полную смену, которая длилась восемь часов, зато в остальные дни по пять часов: с шестнадцати до двадцати одного часа, субботу выбрала выходным днем. Зарплату за неполные смены мне пообещали семнадцать тысяч рублей, в то время как санитарки, работающие полный рабочий день получали по двадцать четыре тысячи. Но все равно деньги для меня были огромные. Работая промоутером, в месяц без выходных, в лучшем случае у меня выходило десять тысяч рублей. Но я стояла то на холоде, то на пронизывающем ветру, то на адском солнцепеке, то под проливным дождем. Без возможности сходить в туалет, мне казалось, что мой мочевой пузырь уже растянулся до неимоверных размеров. А в больнице тепло, сухо и можно ходить в уборную, когда захочется. Территорией моей работы был первый этаж, около главного входа в первый корпус. Как объяснила Валентина Михайловна, заведующая – по хозяйственной части, участок, который предстояло мне убирать был важный, именно с него начиналось представление пациентов о нашей клиники. Она пояснила, что это не просто больница, а частная клиника, контингент, который здесь лечится не простой, люди достаточно обеспеченные, либо достатка выше среднего. Хоть это и не была обычная больница, пахло в ней точно также как и во всех казенных медицинских учреждениях: медикаментами и фенолом, которым проводят дезинфекцию. Лекарственные препараты выделяются из человека через легкие с выдыхаемым им углекислым газом, через кожные поры и потовые железы, со слюной, слезой, с мочой и калом. В мои обязанности входило: мытье полов, стен, протирание поверхностей, помимо этого мне предстояло также ухаживать за растениями, которые здесь находились: высокие фикусы, драцены, и несколько других, названия которых я не знала. Также мне полагалось обеспечивать чистоту и в туалетной комнате. Мне выдали два сахарно-белых халата, моего размера, один на смену, одну пару белых резиновых тапочек чем-то напоминающих галоши и несколько штук перчаток. А также средства и предметы моего труда: тележку, в которую полагалось ставить ведро с водой, швабру, тряпки и чистящие средства

Время за уборкой летело быстро, не то, что когда я раздавала листовки, там минута тянулась целую вечность, а здесь нужно было успеть, все помыть за свою укороченную смену. Работа мне нравилась, легко было поддерживать чистоту в таком красивом и опрятном месте, даже туалетная комната была в сотни раз чище, чем в общежитии. Унитазы и биде сверкали белизной, кафель на полу и стенах блестел, так что в нем можно было увидеть собственное отражение, смесители отражали холодный металлический блеск. Иногда я задерживалась чуть подольше, хотела убрать все на совесть, чтобы не было нареканий со стороны Валентины Михайловны. Но был и один минус моей новой работы. Работая, промоутером мне платили деньги каждый день, а здесь зарплату выдавали два раза в месяц: аванс пятнадцатого числа и тридцатого числа зарплата, а было только начало месяца. К тому же, как мы и договорились с тетей Зиной, я должна была заплатить ей пять тысяч рублей за то, что она меня устроила сюда. А это как раз был почти весь аванс. Голодать как раньше, я не хотела. Тут же вспомнила, как поступала, когда училась еще в школе, собирала объедки в столовой. И тут тоже должна быть столовая. На следующий день, я пришла пораньше начала своей смены, и решила немного побродить по клиники, поискать столовую. Столовая оказалась на первом этаже только в другом крыле, туда, куда я никогда не заходила. Сдвинутых столов с грудой посуды я не обнаружила, за то был металлический стеллаж, куда ставили тарелки с недоеденным. Подумала, что нужно спросить разрешение у кого-нибудь из персонала столовой. Я заметила женщину, убиравшую столы:

– Извините… можно я возьму отсюда чуть-чуть … – робко спросила я, указывая на стеллаж с грязными тарелками.

– Бери, – коротко ответила она и пожала плечами.

И я набрала себе целую тарелку всякого и сырников, и котлет, был даже целые ломтики сыра и хлеба. Ела я снова по одному разу в день, в субботу, когда у меня был выходной, я накладывала себе в пакетик еды и брала его домой. В отличие от школьной столовой, готовили здесь на редкость очень вкусно, и можно было найти даже что-то не надкусанное. Прошло две недели и нам наконец-то выдали аванс. Пять тысяч рублей, как и договорились, я отдала тетке. У меня осталась сумма в количестве одной тысячи восьмисот рублей. Поразмыслив, я решила не тратить эти деньги, а погасить хоть малую толику долга за электричество, который к этому моменту возрос до немыслимой для меня суммы, я была должна только лишь за одно электричество порядка двадцати трех тысяч рублей. Были долги и за саму комнату, и за газ, и за воду. Верхняя одежда, которую я носила еще со школы, превратились в жалкое подобие, как бы аккуратно я ее не носила, сапоги, и ботинки были переклеены по сотни раз, ноги у меня были постоянно мокрые. Шапка, шарф и варежки выглядели так, как будто их драли собаки. Деньги были нужны на многое, поэтому я решила не тратить их на еду, а продолжить питаться объедками и дальше. Одно радовало, что через два месяца, если погашу долг, нам вернут свет, и мне больше не придется тратить деньги на свечи. Так я питалась еще неделю, пока не случилось следующее.

Он

Проходя мимо столовой, я услышал громкую ругань, похоже, что это была Валентина Михайловна, заведующая хозяйственным отделением. Так оно и оказалось. Ор был слышен чуть ли не на всем первом этаже. Я немедля решил выяснить, в чем дело, пока она не распугала пациентов, зайдя в столовую, я увидел собственно Валентину Михайловну, которая активно жестикулируя истошно с пеной у рта, кричала на Аню, нашу новую санитарку, стоявшую около стены.

Не доходя до них, чтобы хоть как-то унять взбесившуюся женщину. Я спросил:

– Что случилось, Валентина Михайловна? Почему вы так кричите?

– Ааа… Сергей Борисович, поглядите, как новенькая то позорит нашу клинику! – сказала она, не понижая тона голоса.

Не успев, спросить «Чем же она позорит…», как услышал звон разбившейся тарелки, которую Аня до этого держала в руках. Я перевел взгляд на ребенка, по-другому назвать эту хрупкую девушку у меня не получалось, она начала медленно сползать по стене, но я успел ее подхватить. У нее случился обморок. Взяв ее обмякшее, непослушное тельце, я усадил на стул, а сам сел рядом. На звук, разбившейся посуды прибежали: повар, официантки, и прочие работники кухни. Я попросил принести нашатырный спирт, воду с сахаром и позвать кого-нибудь из медсестер, а Валентину Михайловну удалиться, пообещав с ней поговорить позже. Аню я стал, придерживал одной рукой за талию; чтобы голова не запрокинулась, положил ее себе на плечо. Она все еще не приходила в себя. Принесли воду, нашатырный спирт и вату, намочив тампон в растворе аммиака, поднес его к ее носу, от резкого запаха она дернула головой и положила обратно ее мне на плечо. Я смазал ей висок нашатырным спиртом, и поднес вату еще раз к ноздрям. От этого она попыталась спрятать нос за мою шею. Подвинув ее, я поднес к Аниным губам стакан со сладкой водой, помогая ей держать его; она начала потихоньку пить. На лице появился первый румянец. Пришла медсестра, измерила ей давление, оно оказалось сильно пониженным, я попросил принести и ввести ей инъекцию кордиамина. Тем временем, Аня, видя, что собралось много народу, начала тихонько плакать, не было ни всхлипов, ни рыданий, слезы тихо и смерено капали из ее глаз. Взяв ее голову, я положил ее обратно себе на плечо, ладонью другой руки начал гладить волосы, которые были собраны в хвост.

Я попросил всех разойтись. Вдруг повар сказал:

– Мы ей разрешали, все равно выкидываем на помойку. Ничего против не имели. А Валентина Михайловна пришла начала на нее орать.

– Что собственно произошло? – спросил я.

Кивнув головой в сторону Ани, она ответила:

– Она приходила в столовую, всегда спрашивала разрешение, можно ли взять со стеллажа недоеденное. Мы ей разрешали. А сегодня как она это делает, увидела Валентина Михайловна и начала на нее кричать, видимо со страху девчонка и повалилась в обморок.