Текст книги "Полёвка"

– Хорошо, я разберусь, возвращайтесь к своим обязанностям, – сказал я.

Пришла медсестра принесла шприц, раствор кордиамина для инъекции, и жгут. Я помог закатать рукав халата и кофты. После поблагодарив медсестру, стал держать ватку на месте укола.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Уже лучше, – ответила она, понимая голову с моего плеча.

– Посиди здесь, я сейчас приду, – попросил ее. А сам встал, убедившись, что она сидит ровно и не падает, подошел к рядам мармитов. Здесь по принципу шведского стола, можно было выбрать салат, первое, второе, десерт, фрукты и напитки. Взяв два подноса, я попросил для себя порцию салата из огурцов и помидор. Есть мне не хотелось, но нужно было составить компанию Ани.

– Сергей Борисович, запеканку творожную будите, как в детском садике вкусная, – спросила меня Ольга Николаевна, повар нашей столовой.

Я согласился. Для Ани заказал полноценный обед, который состоял из салата, раскольника, риса с курицей и овощами, вместо запеканки, я попросил ей сдобную булочку с изюмом, будет калорийнее, подумал я.

Аня, сидела, потупив взгляд, глаза все еще были полны слез, руки теребили край халата. Я аккуратно поставил перед ней поднос с обедом, сам сел на свое прежнее место.

– Анечка, тебе нужно покушать, как следует, давай ешь и не стесняйся. С Валентиной Михайловной я обязательно поговорю, она была не права.

Видя, что она все еще находится в оцепенение и не притрагивается к еде, я решил немного поговорить с ней.

– Аня, я понимаю, что в жизни все бывает. Я взрослый мужчина, который видел многое. Не от хорошей же жизни ты в свои шестнадцать лет пришла работать санитаркой. Я искренне хочу тебе помочь, мне нужны здоровые и сильные работники, ценнее, чем мои сотрудники для меня ничего нет. И потом ты еще совсем ребенок, я должен быть в ответе за тебя. Я скажу поварам, и ты можешь приходить сюда, когда захочешь, но подходить не к тому стеллажу, а вон туда – сказал я, показав на мармиты. Можешь брать все что захочешь, а счет будут записывать на мое имя. А если узнаю, что ты сюда не приходишь и полноценно не ешь, то сделаю тебе выговор с занесением в личное дело. Сегодня отдохнешь, я попрошу, чтобы твою смену отдали кому-нибудь другому. Хорошо? – спросил я ее.

В ответ она лишь кивнула головой.

Она

Такого стыда я еще никогда не ощущала в своей жизни, меня застукала Валентина Михайловна, я разбила тарелку, так еще Сергей Борисович видел все это. Какой позор, думала я. Если бы знала заранее, что так будет, то лучше бы умерла от голода. После случившегося, чтобы хоть как то меня поддержать, Сергей Борисович, предложил мне провести экскурсию по клиники, я сразу же согласилась, ведь кроме первого этажа я больше ничего здесь не видела, учась, третий месяц в медицинском колледже, интерес к этой науки начал понемногу возрастать. Да и просто хотелось провести еще время с Сергеем Борисовичем, он оказался вопреки моим представлениям, внимательным и совсем не злым человеком. За час, что он провел со мной в столовой, я получила столько внимания, заботы и участия, сколько не получала за всю свою жизнь от отца и матери. Со мной никто еще не разговаривал так искренне и таким спокойным тоном, в школе учителя беспричинно кричали, в колледже преподаватели тоже любили поехидничать, в детстве мама при любом удобном моменте срывалась на меня, тетя Зина разговаривала со мной высокомерно и как будто боялась заразиться от меня чем-то. Отойти после такого позора я не могла еще долгое время. Сергей Борисович сказал, что нужно надеть куртку, придется выйти на улицу. Так как он был уже в пальто, видимо до инцидента в столовой, собирался идти по делам. Мы вместе пошли в хозчасть за моей верхней одеждой. Пока я одевалась, в другой части кабинета он разговаривал с Валентиной Михайловной. По доносившимся обрывкам диалога, я поняла, что речь шла обо мне.

До произошедшего в столовой Сергея Борисовича я видела всего несколько раз: первый раз, когда с тетей Зиной были у него в кабинете, тогда я могла рассмотреть только его туфли, последующие разы видела его мельком, когда он уходил домой поздними вечерами, а я убиралась в холле. Он всегда прощался со мной вежливо, говорил: «Всего доброго, Анечка» или «Анюта, до свидания». Сейчас же на улице смогла рассмотреть его лучше. Ростом он был выше среднего, приятного телосложения – и не худой и не полный, с крепкими плечами. Волосы были темно-коричневые, с едва заметной сединой на висках, тогда в кабинете его глаза показались мне синими, но сейчас они были темно-серого цвета, точно такие же, как у меня. Лицо его имело правильные черты, но было в тоже время строгим, серьезным и вместе с тем усталым. Одет он был в черное драповое пальто, длиной чуть выше колен, в черные брюки, в светло-серый твидовый пиджак и темную рубашку. Выглядел он дорого и солидно, как и подобает руководителю. На его фоне я казалась замарашкой, стыдилась своей куртки, стоптанных ботинок, да всего, что было надето на мне.

Начало нашей необычной экскурсии начиналось со здания, которое находилось рядом с главным корпусом, изначально я была уверена, что это был морг, но когда озвучила ему свое предположение, он улыбнулся.

– Морга при нашей клиники нет, летальные случае бывают, но они очень редки, так что в собственном морге, слава Богу, мы пока не нуждаемся, – сказал он и снова улыбнулся.

Это оказался корпус, состоящий из четырех этажей в котором располагалось отделение диагностики и несколько лабораторий. Мы поднялись на четвертый этаж.

– Клиники уже двенадцатый год, эти два здания были построены позже главного корпуса. Раньше я работал заведующим гинекологическим отделением в городской больнице. Но когда получил наследство от родителей, решил начать собственное дело и построил эту клинику, с той больницы половину персонала за собой перетащил. Некоторых знаю лет двадцать уже.

Он также пояснил, что непосредственно в этом здании находится кабинеты ультразвуковой и функциональной диагностики. Здесь делают узи, эхографию, эхокардиографию плода, электрокардиографию и допплерометрию маточных сосудов. Все эти термины мне были еще совершенно не знакомы. Даже повторить за Сергеем Борисовичем мне было их сложно. Но с его губ они слетали легко и просто. Также на четвертом этаже располагается кабинет лучевой диагностики, которая позволяла выявить различные заболевания органов и систем организма. Мы вошли внутрь, и я увидела очень странную огромную систему оборудования: она было похоже на бублик с дыркой. Ничего подобного я раньше никогда не видела. Далее мы зашли в кабинет ультразвуковой диагностики неонатологии и педиатрии, здесь делали узи самым маленьким деткам и новорожденным. Следующее было отделение радионуклидных методов исследования, как и в кабинете лучевой диагностики здесь располагался на вид точно такой же бублик с дыркой, но видимо функции у них были разные. Мы спустились на третий этаж. Здесь и на последующих двух этажах располагались кабинеты различных лабораторий: клинико-диагностической, клинической иммунологии и эпидимиологии, микробиологии, а также лаборатория молекулярно-генетических методов. В кабинетах было приятно находится, все сверкало чистотой, видно было, что они оснащены самым современным и дорогостоящим оборудованием, персонал, который мы встречали в коридорах приветливо улыбался нам, Сергей Борисович со всеми здоровался, спрашивал, как идут дела.

Мы вышли на улицу, и пошли к третьему корпусу, такому же четырехэтажному зданию – близнецу. Оно располагалось позади главного корпуса. На четвертом и третьем этажах находилось отделение патологии молочной железы и отделение инновационной онкологии и гинекологии. Здесь, сказал Сергей Борисович, занимаются лечением миом матки, эндомитриоза, опухолей малого таза, кист яичников, рака матки, рака шейки матки и рака яичников. Ежегодно в этом отделении проводят более пятисот сложнейших операций. На втором и на первом этажах располагались отделения неонаталогии и педиатрии, здесь проводили свои первые дни новорожденные. А так же в этом корпусе была реанимация и хирургия новорожденных, здесь кроме всего занимались и паталогией недоношенных детей.

Мы вернулись в главный корпус. Пропустив восьмой этаж, сразу поднялись на лифте на седьмой, здесь находилось родильное, акушерское физиологическое отделения и отделение акушерской патологии беременности. На шестом этаже располагались: отделение оперативной гинекологии, отделение детской гинекологии, отделение эстетической гинекологии и реабилитации, а также гинекологическое отделение восстановительного лечения. На пятом этаже располагался хирургический блок. На последующем этаже находилось отделение лечения бесплодия, отделение репродукции и отделение андрологии и урологии. На третьем этаже располагалось отделение анестезиологии и реанимации. Еще ниже, на втором этаже находились дневной стационар, отделение эндокринологической гинекологии и терапевтическое отделение. На моем первом этаже располагалась столовая, кафе, аптека, архив с документацией, ресепшн и пост охраны. На нулевом этаже располагалась прачечная и склад. На минус первом этаже – котельная, туда спускаться мы не стали.

Масштабы увиденного поразили меня до глубины души, не счесть, сколько людей тут было прооперировано, сколько счастливых женщин здесь стало мамами, сколько новорожденных деток получили возможность расти здоровыми. Работники клиники все очень любили и уважали Сергея Борисовича, а он в свою очередь не скупился на зарплаты, на премии, каждый праздник все сотрудники клиники уходили домой с подарками и поздравлениями. Его не боялись просить о помощи. Позже от своих коллег по хозчасти я узнала о случае, когда медсестра попросила помочь его с лечением сына, мальчику срочно нужна была дорогостоящая операция на сердце, которую можно было сделать только в Израиле, и Сергей Борисович помог не только с операцией, но и с последующей реабилитацией ребенка, оплатив все расходы, в том числе и расходы на проживание в Тель-Авиве. Странно лишь было одно, что Сергей Борисович был не женат, никогда не имел собственной семьи. Выходит, что всю жизнь он посвятил медицины и этой больнице.

Пока мы гуляли, на улице стемнело, время пролетело удивительно быстро. На часах был восьмой час. Я чувствовала себя на много лучше, чем днем, после обморока. Общение с Сергеем Борисовичем подняло во мне настроение, а плотный настоящий обед придал мне сил.

– Ты ведь еще учишься? – спросил он.

– Да, – ответила я. – В медицинском колледже.

– На кого?

– На медсестру.

– Какой курс?

– Первый, – со стеснением ответила я.

– А дальше, куда планируешь поступать?

– Никуда, буду работать.

– Почему никуда? Не стоит ограничивать лишь средним профессиональным обучением, здесь медсестры получают от тридцати до тридцати пяти тысяч рублей, а в государственных лечебных заведениях и того меньше, намного меньше. Если хочешь иметь большую зарплату, то нужно обязательно учиться дальше, получать высшее, стремиться стать врачом.

– Меня и такая зарплата очень устраивает, для меня это большие деньги.

– Это тебе сейчас так кажется. А когда подрастешь, обзаведешься семьей, появятся дети, ты скажешь, какая маленькая зарплата.

– А у вас есть дети? – спросила я. Мне стало и стыдно и страшно от своей смелости. Некрасиво с моей стороны было задавать этот вопрос, ведь я знала, все в клиники знали, что детей у него нет.

Он вздохнул.

– Нет, Анечка, детей нет.

Казалось, что нам двоим, не хотелось расставаться. Я все смелее вглядывалась в его серые глаза, но они были намного красивее и ярче чем мои. Было очень интересно бродить с ним по этажам и заглядывать в почти все двери. Мне никто никогда не уделял столько внимания, как он сейчас. С ним было спокойно, я не чувствовала стеснения и не удобства. Для него я была человеком, а не пустым местом. Я внимательно его слушала, все, о чем он говорил было интересно, не боялась задавать ему вопросы. Он охотно на них отвечал. Было видно, что клиника была его любимым детищем, он знал о каждом ее уголке, знал всех, кто здесь работает, а это было порядка двухсот человек. Это был весь смысл его жизни.

Но на улице с каждой минутой становилась все темнее и темнее, вечер неуклонно приближался к ночи. Он спросил:

– Как ты себя чувствуешь? Отвести тебя домой?

– Уже лучше, спасибо. Я живу рядом, – соврала я.

Но он все-таки настоял на том, чтобы подвести меня до дома. Было крайне неудобно пользоваться его добротой уже второй раз за сегодняшний день. Мне нужно было взять вещи в подсобке.

– Я буду ждать тебя внизу, – сказал он.

Через пару минут, я вышла на улицу, и увидела Сергея Борисовича, он стоял около огромного внедорожника черного цвета. Заметив меня, он открыл дверь, и жестом пригласил сесть внутрь автомобиля. Боясь что-либо задеть, я аккуратно залезла на большое кожаное кресло, внутри точно на панели управления самолетом все приборы мерцали синим цветом. Посередине располагался небольшой экран, на котором было написано Lexus LX IV. Сидения были обтянуты мягкой бежевой кожей. Мои глаза от неожиданной роскоши настолько округлись, что Сергей Борисович, улыбнулся и спросил мой адрес, я ответила машинально, что вместе с номером дома назвала и номер квартиры. Он вбил данные в экран, появилась карта с траекторией пути. Ехали мы, молча, за окном мерцал печальный, никому не нужный полусвет от уличных фонарей и неоновые вывески магазинов. Хотелось бы целую вечность провести в этом автомобиле. Но вскоре мы подъехали к моему дому.

– Спасибо большое, Сергей Борисович… – более подходящих слов, чтобы выразить всю ту благодарность, что чувствовала в сердце я не могла найти.

– Не за что, в столовой бери все, что захочешь, буду следить за твоим посещением. С Валентиной Михайловной я уже поговорил.

– Спасибо большое… до свидания.

– Спокойной ночи.

Он

Дождавшись, когда она скроется в глубине подъезда, я тронулся с места. Район был злачный, возле гаражей стояла большая компания подростков и громко смеялись. Обкуренные, подумал я. Дома приняв горячий, обжигающий душ, спать, еще совсем не хотелось, в халате я сел на диван и налил себе виски. Что же сегодня было со мной, думал я. Однозначно, она милая и жалкая девочка, чистая и трогательная. Так не смелы и грустны были ее серые глаза. Еще совсем ребенок. Ей даже 16 лет трудно дать. Чем же она меня так тронула? Бедностью подумал я. Ее одежду давно было бы пора сдать на ветошь. Куда смотрят ее родители? Голодная, собирающая объедки в столовой, непонятно во что одетая. Есть ли у нее вообще родители? Должно быть, есть, раз не в детском доме живет. Странно думал я. С тех пор мои мысли были все больше и больше заняты ею. Ее грустные, потупленные глаза, которые смотрели по щенячьи пугливо, заворожили меня.

На следующий день, придя на работу, первым делом попросил секретаря принести мне ее личное дело. Информации в нем было мало:

Карпова Анна Александровна

Дата рождения 01.08.2001 г.

Да, действительно, 16 лет. Был также указан адрес, адрес проживания совпадал с местом прописки.

Образование: неполное среднее.

Кроме фотографии 4х6 см, в личном деле ничего больше не было указано. С фотографии на меня смотрело по-детски невинное лицо, светло-русые волосы, серые почти темно-синие большие глаза, стремительный росчерк бровей, аккуратный рот, небольшой носик. Длинную шею прикрывал растянувшийся ворот серого джемпера. Плечи узкие, трогательные. Глубоко вздохнув, я отложил папку, решил найти Зинаиду Павловну и расспросить ее о племяннице. Позвонив заведующей хозяйственного отделения, я разузнал, где сейчас Зинаида Павловна. Наконец найдя ее в санитарской коморке, я выяснил от нее, что Нюрка, как она ее называла, живет с пьяницей отцом, т.е. ее братом. А мать уже как четвертый год оставила девчонку на произвол судьбы. Взять к себе на воспитание она не могла и не может до сих пор, так как у нее своих три оболтуса растут. Теперь мне все стало понятно. Но что делать дальше? И нужно ли что-то вообще делать? Ну, работает, пускай работает и дальше, зарплаты в клиники не плохие, проживет как-нибудь.

Я не замечал, как проходят дни, как одно время года сменяется другим, хотелось отдышаться, остановиться, обернуться, посмотреть вокруг себя, задуматься. Сделать то, что давно хотел. В голове был куча планов, которые я постоянно откладывал, и чем больше их откладывал, тем больше они тяготили меня. Давно хотел поменять диоптрийное стекло в очках, старые были в мелких царапинах, которые были впрочем, незаметны окружающим, но я то про них знал, и они тяготили меня своим существованием. Хотел купить новые английские туфли, но все времени не было, находил оправдание, что старые еще ничего. Хотел приобрести новый «молескин», потому что старый уже был похож на толстую букинистическую книгу, из которой постоянно выпадали вкладыши, записки, визитные карточки. Хотел заказать пару новых костюмов, но все не было времени выбраться в магазин. Хотел много что еще сделать, поменять в своей жизни, но времени не было, и если честно, особого желания тоже. Практически все свое время проводил в клиники. Был полностью погружен в работу, не замечал, того что происходит внутри себя. Каждый день был похож на предыдущий, приходя утром, я готовился к операции, затем к следующей, потом еще к одной. На ходу перекусывал и шел к себе в кабинет заниматься административными делами, которых было выше крыши, если бы не мой секретарь, то я бы никогда и не за что совсем не справился. По иронии судьбы ее звали Лена, она была моложе меня лет на десять с небольшим, приятная женщина, слегка полноватая, но ей это только шло, выглядела она всегда гармонично. Ее вид вызывал у меня чувство стабильности, уверенности в завтрашнем дне, если что-то вдруг пойдет не так, я знал, что Лена все исправит и наладит. Работала она со мной уже больше пяти лет, я даже не помнил, как принял ее на работу, не помнил тот день, и при каких обстоятельствах это было. Я знал, что у нее растет маленький сын, кажется этой осенью или позапрошлой пошел в первый класс. Жила она без мужа, по пятницам часто отпрашивалась пораньше с работы на очередное свидание, очень хотела найти себе хоть кого-то, но почему-то каждое свидание заканчивалось фиаско. В понедельник она приходила с красными, опухшими от слез глазами. Принималась за работу с особым рвением, но к четвергу обида ее проходила, и уже в пятницу она снова просила отпустить ее на час – полтора раньше. Сексуальных отношений у меня с ней не было, как то сразу у нас установилось молчаливое согласие по этому поводу. Зато часто я на нее срывался, работы было много, я нервничал, переживал за все подряд. Кричал на нее, хлопал дверьми, бросал в нее документы, которые были, не правильно оформлены, тогда она плакала, прижимая платок к носу. Через пару минут, успокоившись, я выходил из своего кабинета к ней в приемную, по-отечески клал ей руку на плечо и просил прощения. Все подарки, которые мне дарили благодарные пациенты, кроме коньяка отдавал ей. Каждый день по несколько коробок конфет приносили, при желании можно было бы открыть кондитерский магазин. Я мог запросто ее попросить о чем угодно, например, намазать кремом мне поясницу, которая болела из-за того что я много сидел. В свою очередь, консультировал ее по поводу контрацептивов, задержки менструации, болей в молочных железах.

Я никогда никого не любил, не понимал, что есть любовь. Моя мать вышла за моего отца, не по собственному желанию, а потому что так пожелали ее родители, мать и отец родились еще до войны, были из обеспеченных, благородных семей. Тогда еще было все по-другому, строже с нравами, с отрочества они внушали мне, что к противоположному полу нужно относиться по-особому, что женитьба это навсегда, на всю жизнь. В кору головного мозга вдалбливали, что женитьба это страшное бремя, неподъемная ноша, которую мне нужно будет нести до конца своих дней. В двенадцать лет я уже боялся той самой женитьбы, меня посещали мысли, а что будет, если ошибусь, выберу не ту, с которой хочу быть всю жизнь? Тогда мне становилось по-настоящему страшно. Мать и отец не любили друг друга, но относились с искреннем уважением, с почтением к друг другу, в доме никогда не был ссор, никто ни на кого не повышал голоса, они умели ладить, договариваться межу собой, приходить к общему консенсусу. Я же был абсолютно уверен, что не смогу так, как отец умел вести себя с матерью, что я вспыльчив, переменчив, не постоянен, у меня десять раз на день менялось настроение, в конце концов, я не представлял своего идеала.

Жили мы на Котельнической набережной, в том самом известном доме, в трехкомнатной квартире, площадь которой была почти сто квадратных метров. Мой отец был известным врачом. В одной из комнат, в кабинете он принимал пациентов, это были женщины. Я часто видел их в прихожей, видел их заплаканные глаза, страх в них, видел, как они смотрели на отца с надеждой, что он им поможет, и отец помогал.

До шестнадцати лет, я не особо интересовался женским полом. К тому же у меня была сестра, которая была младше меня на три года, мы с ней постоянно ссорились, я считал ее глупой, невыносимой, избалованной. Она постоянно устраивала истерики матери, интересовалась только бантами и новыми платьями, впрочем, и сейчас она не изменилась, только к платьям и бантам прибавились дорогие украшения, а истерики устраивает уже мужу. Тогда мне казалось, что все женщины точно такие, как моя сестра. После шестнадцати лет, я начал по-воровски, тайно смотреть на женщин, на их голые икры, на покатые плечи. После мною проведенного семнадцатого лета, которое прошло на речках, карьерах, озерах, дачах с друзьями, у которых были девушки, я уже не мог по-прежнему владеть со мной, девушки тянули меня к себе как магнит, мне теперь хотелось большего, чем просто смотреть на них украдкой. Тогда я начал занимать свои мысли и свое время другим. Чтобы справиться с телесным вожделением, записался в секцию плавания, бегал по три километра в любое погоду утром, старался участвовать во всех спортивных соревнованиях в школе, а потом уже в медицинской академии. Мысли же занимал учебой, ходил в лабораторию, где проводили химические опыты, много читал самиздата. Природа не обделила меня внешностью, а благодаря физическим нагрузкам я возмужал, был потянут и выше ростом, чем все мои одногруппники. К середине пятого курса я сдался, произошло это на вечеринке, которую устроили по случаю нового года, в тот день все и случилось. Я не помнил, как это произошло, помнил лишь то, как бежал по улице, как преступник, который сделал что-то плохое. Дома еще долго не мог прийти в себя, родители, вероятно, все поняли в тот момент, когда увидели мои ошалелые глаза. Только на следующей день заметил, что убегая, одел не свои, а чужие ботинки. Потом долго боялся, что придут ее родители, и заставят меня на ней жениться, шарахался от каждого дверного звонка, вдруг это они пришли – свататься, серьезно говорить с моим отцом и матерью. Но этого не произошло.

Боязнь, заложенная родителями еще в детстве, осталось со мной и в зрелом возрасте. Но она только укреплялась, росла. К двадцати семи годам, когда уже закончил интернатуру по гинекологии, я обладал всеми знаниями о женской физиологии, знал практически все про венерические заболевания, о страшных последствиях к которому они приводят. Мало этого, местом первой моей работы был абортарий, куда устроил меня отец. В то время такая работа хорошо оплачивалась, женщины были готовы выложить любую сумму за качественный наркоз, я брал взятки за прерывание беременности на поздних сроках беременности. Через два года я унес оттуда ноги, в обычную больницу, стал оперировать, проводить осмотры, писать докторскую диссертацию, лечить от последствий криминальных абортов, у каждой второй женщину, сделавшей аборт было осложнение, а каждая третья умирала. Работая там, я уже более осознанно относился к своему «бедственному положению», стал к нему привыкать, но с женщинами держался по-прежнему на большом расстоянии. Один за другим женились мои друзья, обзаводились детьми, разводились, женились по второму разу, а под корой моего мозга, все сидела мысль, что это неправильно, что со всем этим придется жить, что буду чем то обязан, что это будет тяготить меня, чувство вины будет преследовать меня из дня в день до конца жизни.

Все женщины мне казались одинаковыми. Но Аня была другой, особенной, не похожей ни на кого, лишь по той причине, что она была ребенком, еще совсем ребенком. Я мог испытывать к ней любовь, заботу, нежность, зная, что никогда не дам волю своим чувствам, что они останутся такими же чистыми. Что их не испоганит вся та грязь, которая сопровождает животная похоть. Почти тридцать лет я изо дня в день наблюдал ужас, который состоял из крови, гноя. И видел первобытный страх в глазах женщин.

Она

Как и велел мне Сергей Борисович, столовую я посещала каждый день, накладывали повара мне от души, щедро. Все было безумно вкусно. Питалась я один раз в день, но зато как… салаты из свежих овощей, на первое: борщ, щи, солянка, рассольник, куриный суп с лапшой, грибной и картофельный супы, на второе: красная рыба на пару, тушеная говядина с черносливом, гречка с вешенками, рис с зеленым горошком и кукурузой, макароны с томатной подливой, картофельное пюре с нежными куриными биточками, на десерт: были булочки с изюмом, с помадкой, с повидлом, сочники с творогом, твороженные запеканки со сгущенкой и пышные сырники. Я так вкусно еще никогда не питалась. Но о моем тихом счастье быстро узнали другие санитарки, особенно на меня въелась тетя Зина. Ей на свою зарплату видимо было трудно прокормить себя и троих своих сыновей. Питаться так же вкусно, а главное за чужой счет хотели многие. Поползли грязные слухи.

Оставшуюся часть от зарплаты я отдала за электричество, еще полмесяца и у меня, наконец, то появится свет. Общая сумма долга за квартплату, газ, электричество и воду составляла сто девятнадцать тысяч рублей. С моим доходом в месяц: зарплата плюс стипендия, чтобы погасить долг, мне нужен был почти год, если учесть что буду покупать себе только все самое необходимое.

В конце ноября, отмечали двенадцать лет со дня открытия клиники, приглашены были не все, только «элита» клиники и друзья Сергея Борисовича. Весь день украшали столовую, расставляли столы, ящиками привозили алкоголь и фрукты, мероприятие видно было, что решили отметить с особым размахом. В тот день, я закончила уборку как обычно, время было почти девять часов вечера, из правого крыла, где располагалась столовая, доносилась живая музыка, смех и звон бокалов. Я решила пройти мимо дверей столовой, вдруг мне удастся, что-нибудь там разглядеть, мое любопытство было выше меня. Двери были открыты, прислонившись к дверному проему, стала тихонько наблюдать за происходящим. Внутри все было украшено синими и белыми воздушными шарами, их было огромное количество, и живыми цветами – белоснежными лилиями. По периметру залы были расставлены столы, за ними в деловых костюмах сидели мужчины, рядом с ними в красивых нарядных платьях – женщины, из тех, кого мне удалось разглядеть, я узнала немногих, остальных людей я никогда раньше не видела. Туда-сюда бегали официанты в белах рубашках с бабочками на шее и с серебреными подносами в руках, они разносили закуски и бокалы с шампанским. В центре залы кружила пара – профессиональные танцоры: девушка в блестящем синем платье в пайетках и молодой человек в черном приталенном костюме. Их движения зачаровали, они двигались так грациозно, что захватывало дух. Смотря на них, я совсем забыла о времени. Вдруг сзади меня кто-то подошел, и положил легонько руку мне на талию, от неожиданности я встрепенулась, а когда повернула голову, то увидела, что это был Сергей Борисович.

Заикаясь, я произнесла:

– Я… я сейчас уйду, извините, … пожалуйста…

– Ничего страшного, пойдем, с нами посидишь.

Он все еще держал меня за талию.

– Я… я не могу, уже поздно…

– Я тебя потом отвезу домой, не переживай, пойдем.

Все еще придерживая меня за талию, он завел меня в залу, был приглушен свет, от стробоскопа комната казалось темно-синей с причудливыми узорами на потолке и стенах. Мы подошли к столику, официант тут же принес еще один стул и столовые приборы. Сергей Борисович посадил меня рядом с собой, по другую сторону от меня сидела красивая стройная женщина. Блондинка с аккуратно уложенными волосами, на вид ей было около сорока пяти лет, элегантная, в шикарном темно-бежевом платье с крупной брошью на груди. Пока я разглядывала окружающих, официант принес горячее – корейку ягненка. Вдруг, сидящая рядом со мной женщина сказала:

– Сережа, налей девочке шампанского.

Она назвала его так просто и коротко – Сережа, мне казалось, что он всегда и без исключения с рождения для всех был Сергеем Борисовичем, а тут вдруг Сережа. Сергей Борисович взял со стола бутылку с надписью «Moet» и налил шампанского, затем протянул мне бокал с ним. Никогда раньше я не пила алкоголь. Сделала всего один глоточек и поставила бокал обратно на стол. Вопреки моим ожиданиям, оно оказалось очень вкусным, сладким и нежным. Решиться на второй глоток не могла, и принялась за мясо, которое лежало у меня на тарелки под каким-то соусом. Выглядело блюдо аппетитно, не зная как пользоваться одновременно ножом и вилкой, я все-таки решила разрезать кусок, но ничего не выходило, мясо елозило туда-сюда по тарелки и, в конце концов, чуть не выскользнуло из нее. Сергей Борисович видя мое замешательство, молча, взял из моих рук приборы и быстро разрезал корейку на маленькие кусочки. Мясо оказалось сочным, мягким и мгновенно таяло вместе с кисло-сладким соусом во рту. Подошел официант и предложил взять закуски. Красивая женщина сказала ему:

– Положи ей гребешков с трюфелем, и вон те тарталетки с черной икрой.

И то и другое было божественно вкусно, так что я чуть не откусила себе язык. Время от времени я украдкой поглядывала на эту изящную женщину. Наверное, это его любовница, со стыдом подумала я и взглянула на нее уже, наверное, в десятый раз за вечер. Отчего она, кажется, прочитала мою мысль и спросила:

– Сережа, может, ты наконец-то познакомишь нас?

– Да, конечно. Анечка, это Татьяна Борисовна, моя сестра. Танюша, это Аня, работает здесь в хозчасти.

Я взглянула на нее еще раз, от нее невозможно было оторвать глаза, настолько она была красивой. Только теперь я заметила родственное сходство между ними, у нее, как и у Сергея Борисовича были темно-синие глаза, весь взгляд в целом был схож с его взглядом. Меня заинтересовала не только Татьяна Борисовна, но и все, что происходило здесь. Сергей Борисович разговаривал с мужчиной, который сидел по правую сторону от него, примерно такого же возраста, что и он сам. Я жадно ловила взглядом жесты Сергея Борисовича, как он поправлял галстук, который изрядно ему надоел за весь день, как он прикасался к своему лицу, видимо от усталости, и тер глаза, снимая очки. Мне нравилось рассматривать людей, которые здесь находились, тех, кого я видела прежде в клиники, выглядели совершенно по-иному, казались другими. Атмосфера стояла непринужденная, было шумно, часто раздавался женский смех, доносились обрывки разговоров, было душно, опьяняюще пахло духами, иногда официанты открывали окно и холодный зимний воздух врывался в залу.