Текст книги "Женское счастье"

Глава 2

– Ну, передавала тебе привет, ну, сказала, что маму с ее подружками-старушками вывозит на дачу…

Уткнувшись носом в спину мужа, Ирина рассказывала, о чем поведала подруга в сегодняшнем телефонном разговоре. Сева слышал, но не слушал, занятый мыслями о вечернем телесюжете в «Новостях», посвященном некоему историческому событию, непосредственным участником которого он был. О разговоре с подругой муж спросил из чувства долга, и Ирина знала, что ответ ему малоинтересен, посему не вдавалась в подробности.

А подробности были на любой вкус – и умилительные, и тревожные, и вовсе вгоняющие в дрожь. К первым относились сборы на дачу трех приятельниц весьма преклонного возраста: Таниной мамы и ее подружек – бывшей примы-балерины театра Станиславского и Немировича-Данченко Августы Илларионовны Потемкиной и поварихи по образованию и призванию Анны Дмитриевны Осмеркиной. Последняя была твердо уверена, что какой-то там театрик, где дрыгают ногами, не чета ее столовой на Старой площади. «На балет могут попасть все кому не лень, тогда как в наше заведение без пропуска и муха не пролетит», – не раз и не без гордости повторяла она, и ведь была права.

Трех летних месяцев за городом старушки ждали всю зиму как манну небесную и вкладывали массу энергии и сил, упаковывая нужные вещи, строя планы на будущее, предвкушая удовольствие от общения. Обе были бездетны и одиноки. Балерина пожертвовала ребенком ради карьеры и мужа – художественного руководителя труппы. Который, впрочем, со временем увлекся молоденькой балеринкой из кордебалета и ушел от постаревшей и уже не танцующей жены, едва стало известно, что он станет папой. У ныне вдовой поварихи было аж трое мужей, но ребенка Бог почему-то ей не дал. И летом всю свою заботу и внимание они обрушивали на бедную Татьяну.

Та с ужасом представляла, как снова придется таскать на всех продукты и постоянно думать, как бы чего не случилось с хрупким здоровьем ее подопечных. А тут еще выяснилось, что провалилось крыльцо – значит, старушки, чего доброго, могут сломать ногу.

На робкий вопрос «Не можешь ли починить?» сын Павлик, накачанный парень двадцати четырех лет, ответил, что где-то в Гватемале ожидается извержение вулкана и мир без его снимков ну никак не обойдется. Вылетает на днях, просто забыл предупредить. Татьяна тут же поняла, что сгнившие доски не идут ни в какое сравнение с потоками лавы, облаками вулканического пепла и ожиданиями многих и многих любознательных жителей планеты. Даже устыдилась своей неуместной просьбы…

Накануне, размышляя, к кому бы обратиться за помощью, она сидела на ступеньках злополучного крыльца, кутаясь в старую кофту, когда в поле ее зрения попал мужик, прохаживающийся по соседнему участку.

«Ага! – обрадовалась Татьяна. – Не иначе как у Семеновны объявился родственник. Он-то мне и нужен. Такой точно знает, за какой конец держат молоток!»

Татьяна поднялась, отряхнула джинсы и вальяжной походкой прогуливающейся барышни направилась к покосившемуся темно-серому забору, разделяющему участки.

– Добрый день, – начала она, лучезарно улыбаясь. – А вы погостить приехали или как?

– Или как. – Он остановился на том месте, на котором застал его вопрос, и Татьяна смогла разглядеть мужика получше.

Увиденное ее расстроило, как, впрочем, и реакция на безобидное приветствие. Приблизительно Татьяниного возраста, незнакомец был мускулист, широк в плечах и смугл, но не от природы, а оттого, что много времени успел провести на свежем воздухе. Не брился он дня три, не стригся – с пару месяцев. Одет был в тренировочные штаны, тенниску, только на значительном расстоянии казавшуюся белой, и кроссовки. Массивная золотая цепь на шее и перстень-печатка на пальце дополняли туалет, на взгляд Татьяны несколько диссонируя с общим стилем одежды.

Мужик же, видимо, считал иначе и, проведя ладонью по груди, как бы проверяя, на месте ли «голда», поинтересовался:

– Чё надо?

Так сразу переходить к делу молодая женщина не решилась, а от продолжения беседы отбил тон мужика – грубый и неприязненный.

– Я… я… просто я поздороваться хотела… – Татьяна смущенно умолкла и, опустив глаза долу, еле слышно закончила: – Простите.

– Да не за что, – милостиво ответствовал незнакомец и, повернувшись, вразвалочку направился к дому, такому же доходяге, как и Татьянин.

Их участок был угловой, и забор часто валили машины, не смогшие или не пожелавшие вписаться в поворот. Территория заросла бузиной и елками. Хвоя в некоторых местах так густо усыпала землю, что не давала расти траве. Те несколько грядок, что удалось отвоевать у фактически дикой природы, давали весьма скудный урожай лука, редиски, салата и огурцов, но на лето хватало всем обитателям дома. Созревающие клубничины можно было пересчитать по пальцам, и каждой долго любовались, прежде чем сорвать. От теплицы остался лишь темно-серый остов, с трепещущими на ветру обрывками пленки, который облюбовали местные кошки под отхожее место.

У Семеновны, напротив, садово-огородное дело было поставлено на широкую ногу, поскольку она с детства была приучена к сельхозработам и жила на даче постоянно. Вроде бы ее комнаткой в коммуналке уже давно завладела родня бывшего мужа, а больше никого из близких у нее не наблюдалось.

«Где же она сейчас, когда уже начали копать грядки?», «Кем ей приходится небритый мужик?» – эти вопросы не могли не тревожить Татьяну. «А если он останется тут на все лето, то не помешает ли моим бабушкам? Вдруг к нему компании начнут приезжать с шашлыками, выпивкой и девицами?» Хотя здесь уместнее было бы сказать «бабами»…

Татьяна отошла от забора, опустилась на садовую скамейку, которой было сто лет в обед, и задумалась над сложившейся ситуацией, в которой оказалось меньше известных, чем неизвестных. Взять, к примеру, хотя бы мужика.

Тот неожиданно оказался легок на помине.

– Эй, как вас там, поди сюда! – раздался оклик с той стороны забора, и Татьяна, вздрогнув, подняла голову. К ней еще никогда не обращались в такой форме, причем одновременно и на «ты», и на «вы».

Однако она поднялась и, приблизившись к незнакомцу, вежливо сказала:

– Да, я вас слушаю.

Мужик почесал шею, нахмурил лоб, затем произнес:

– У вас это… забор не на месте. Надо перенести.

– Куда перенести? – оторопело вымолвила Татьяна.

– На вашу территорию. Оттяпали мои полметра по всей длине. Я мерил, – безапелляционно сообщил малоприятный собеседник.

Участки членам дачного кооператива «Энергетик» выдавались бог знает когда, громадные по современным меркам, и каких-то полметра показались Татьяне сущей ерундой. Но перенос ограды никак не входил в ее планы, прежде всего потому, что был ей не под силу. Да и с какой это стати расставаться со своим кровным по одному только слову какого-то небритого типа!

– Ничего не знаю, – сдержанно заявила она. – С Натальей Семеновной у нас никогда никаких проблем с забором не возникало.

– Так возникнут со мной, – заверил ее мужик и впервые посмотрел Татьяне в лицо.

Она невольно поежилась и отступила на шаг. Взгляд был жесткий, холодный. Неуютный какой-то взгляд, подчеркнуто неинтеллигентный. К такому Татьяна не привыкла ни в своей институтской, ни в домашней среде.

– Да, участок теперь мой, и ваша Наталья Семеновна здесь уже ни при чем, – добавил он, ухмыляясь, и неожиданно представился: – Я Гоша, будем знакомы.

У Татьяны похолодело в груди, когда она услышала про соседку. Мысли одна ужаснее другой пронеслись в голове. Известно, как сейчас обходятся с одинокими стариками типы вроде ее нового знакомого… Знакомого? Ну да, он же назвался.

– Простите, как вы сказали вас зовут? – переспросила она, настолько потрясенная известием про Семеновну, что не расслышала имени мужика.

– Гоша. Что, плохо слышишь? – Он осклабился. – А вас как звать?

– Татьяна… Татьяна Валентиновна, – поборов дрожь в голосе, сказала она. – Георгий, а по батюшке?

Не тут-то было.

– Просто Гоша. Давай без церемоний, как-никак теперь соседи. Лады?

Татьяна обреченно кивнула. Здесь ей больше нечего было делать. Все, что нужно, она узнала, ей бы только прийти в себя от свалившегося на нее известия. Три старушки, давно живущие под ее опекой и не очень-то соприкасающиеся с печальными реалиями современной жизни, окажутся бок о бок с этим Гошей! – было от чего прийти в отчаяние.

– Простите, у меня дела, – промямлила Татьяна, вся во власти тревожных дум. – Я, пожалуй, пойду…

– Иди-иди, – разрешил Гоша и проводил удаляющуюся женщину оценивающим взглядом.

Она не была любительницей посещать всякие там салоны и студии красоты, но природа и гены сделали свое дело. Татьяна выглядела очень даже привлекательно со своей статной, чуть полноватой фигурой, пушистыми, коротко стриженными волосами и ясным открытым взглядом светло-серых глаз. Постоянная забота о близких и желание достойно выглядеть в их глазах, особенно в глазах друзей и подружек сына, не давали ей расслабиться и заставляли держаться в форме. К тому же опрятно одетая и причесанная, она чувствовала себя много лучше, чем неприбранная или патлатая…

Татьяна брела к дому вздыхая: все одно к одному, пришла беда – отворяй ворота, беда никогда не приходит одна и так далее в том же духе. Вечером, уже из Москвы, когда Полина Денисовна видела десятый сон, она поведала обо всем Ирине. Поначалу легче не стало, но подруга тут же задумалась, явно прикидывая, чем можно помочь.

– Ну, крыльцо – это пустяки. Если найдутся подходящие доски, мы и сами его починим. А вот этот Гоша действительно внушает опасение. Но ничего, глядишь, сообща справимся, – бодро сказала она.

Трубку Татьяна повесила более-менее успокоенная. Подруга знала, что для Ирины состояние паники является побудительным мотивом к действию, а она ее весьма напрягла своими проблемами. «Мне лучше работается с приставленным к виску пистолетом», – не раз говаривала подруга, подразумевая поджимающие сроки и полное отсутствие идей в голове. Но в контексте сложившейся у Татьяны ситуации слово «пистолет» приобретало оттенок пугающей реальности. Впрочем, было неизвестно, имеется ли он у Гоши, но и без него тот способен был произвести весьма устрашающее впечатление. Особенно на них, бедных беззащитных овечек.

Своего мужа Ирина наверняка тревожить не стала бы, опасаясь за его здоровье. А Татьянин исчез с российского горизонта, когда Павлику только-только пошел второй год. Ранний, заключенный еще на третьем курсе химико-технологического института брак принес свои плоды: сына и скоропалительный развод. Красивая и смелая, как поется в песне, увела талантливого мужа-химика из семьи, поманив интересной и денежной работой в Германии. Теперь старший Павел видел младшего, только когда приезжал в отпуск на родину или приглашал сына погостить. Так что на него надежды не было никакой, а своего родненького мальчика тревожить по пустякам не хотелось. «Извержение вулкана в Гватемале – это вам не фунт изюма», – решила Татьяна.

На следующее утро, выписывая бороду свирепого Карабаса-Барабаса – он ей особенно удался, возможно, после вчерашнего разговора о новом соседе подруги, – Ирина продолжала размышлять о бедственном положении последней. Если она закончит оставшиеся четыре иллюстрации дня за три и отнесет их в издательство, где их благосклонно примут, то на субботу или воскресенье можно будет отпроситься у мужа. Именно отпроситься.

Сева всегда заявлял, что она вольна поступать как ей заблагорассудится и не обращать на него никакого внимания. Но стоило ей заикнуться о выставке или о дне рождения кого-то из знакомых, тут же впадал в меланхолию или хватался за сердце. Составить же жене компанию он всегда отказывался: столько перевидав на своем веку, что иному и не снилось, он, казалось, решил теперь похоронить себя в четырех, образно говоря, стенах их большой квартиры. Перечитывал статьи, смотрел фотографии, видеоролики. Писал «в стол» мемуары, хотя, если удавалось его разговорить, рассказывал так, что заслушаешься…

– Милая, но разве я тебе когда-нибудь хоть в чем-нибудь отказывал? Ты взрослый человек, тебе решать, – говорил он и вздыхал так, словно жить ему осталось всего ничего. Уж жена-то точно видит его в последний раз.

Как уже упоминалось, кроме работы Севу мало что интересовало. Это было и хорошо и плохо. Хорошо – когда он работал, и плохо – когда был вынужден выйти на пенсию. Теперь жена должна была ежечасно находиться при нем, так ему было спокойнее и комфортнее. К тому же он не мог ее не ревновать. Высокая, стройная, длинноногая, она выглядела уверенно, даже когда душа уходит в пятки, Ирина могла и умела произвести впечатление. Даже ее года были здесь не помехой, ведь любви все возрасты, как известно, покорны… А уж чувственному влечению и того больше. И все это было прекрасно известно Всеволоду Ивановичу Олейникову, некогда большому дамскому угоднику, коим он и остался до сих пор в душе.

Ирину он увидел на одной из встреч творческой интеллигенции в Колонном зале и сразу же положил на нее глаз, хотя раньше строго следовал правилу не знакомиться ни на каких официальных мероприятиях. Но нет правил без исключения, сердцу не прикажешь… Словом, народная мудрость всегда поможет оправдать любой поступок. Знакомство, в котором Севе пришлось проявить поначалу настойчивость, привело к браку и рождению дочери Ниночки, названной так в честь ее бабушки Нины Петровны.

Муж-журналист и энергичная самодостаточная дочь – старший менеджер в преуспевающей фирме – составляли вместе с Ириной, тоже вроде бы небесталанной, почти образцовую ячейку общества. Почти – потому что поговорить по душам в этой ячейке Ирине было-то и не с кем. Разве только с мамой или с голубым волнистым попугаем Ромулом, который очень любил наблюдать за созданием иллюстраций. А то и участвовать в нем, плюхнувшись с размаху на лист с еще невысохшим акварельным рисунком.

Тут же возникало вполне оправданное желание свернуть ему шею. Но Ромочка, потоптавшись на рисунке и придав ему хвостом завершающие штрихи шедевра, произносил проникновенно «пу-у» и начинал задушевно курлыкать о своем, наболевшем. О белоснежной Манечке, которая сгоняет его с кормушки, не дает качаться на качелях, но, когда приспичит, требует ласки и внимания. И ведь получает все в избытке, как и прочие красивые, стервозные, много мнящие о себе особы женского пола…

Сейчас Ромул вместе со своей возлюбленной супругой – «белой мараказиной» и «мерзкой сколопёндрой», как в сердцах называла ее Ира, – дышал свежим воздухом в деревне в компании с Ниной Петровной. Так что на их совет рассчитывать было нечего. А муж все равно назвал бы их с подругой страхи очередным женским бредом, не стоящим выеденного яйца, даже если бы она и решилась ему обо всем рассказать. Поэтому на ум пришло только одно: посоветоваться с Людмилой. Она в их компании слыла самой трезвомыслящей и рассудительной.

Удалившись в кухню, чтобы не быть уличенной в сознательном желании смотаться на выходные из дома, Ирина набрала знакомый номер.

У подруги как раз выдалась «свободная минуточка», и спустя всего четверть часа она уже знала о свалившихся на Таньку несчастьях. Причем сгнившее крыльцо привело ее в не меньший ужас, чем заросший, нечесаный сосед, возможно прикончивший бедную Семеновну. Людмилин муж Володя был мастер на все руки, и она не знала, что значит исправить электропроводку, забить гвоздь или починить водопроводный кран. Он даже собственноручно сделал наличник для заднего окна их дома в деревне, похожий на те, что украшали фасад!

Однако сейчас Людмиле очень не хотелось просить мужа о чем-либо. Тем более он опять, как выяснилось, заявил, что в выходные ему придется поработать.

Поразмышляв, подруги решили вместе поехать на дачу к Татьяне, на месте разобраться, что к чему, и тогда уже соображать, как действовать дальше. Сообщить об этом ей взялась Ирина.

– Ой, девочки, даже не знаю, как вас благодарить! – воскликнула она, узнав о неожиданных помощницах. – А то я уже ночами не сплю, вся извелась! Если бы не мама с ее приятельницами, ноги бы моей там больше не было! Вдруг этот Гоша – бандит?

– Может, не так страшен черт, как его малюют, – предположила Ирина, знавшая, что подругу любой пьяный приводит в трепет, а матерящиеся школьники младших классов вызывают слезы ужаса и недоумения.

– Как бы мне этого хотелось! – воскликнула Татьяна, наверняка прижав руку к груди, и тут же сменила тему: – Вы только ничего из еды с собой не берите, я все приготовлю!

У нее были природные кулинарные способности, развитые под руководством Анны Дмитриевны, поэтому известию можно было только порадоваться. Но вот о напитках следовало позаботиться самим. Нельзя было доверять столь ответственное дело робкой, застенчивой Татьяне. Да она могла и не подумать о них.

– Держись! – посоветовала ей Ирина и сказала, что о том, когда и где встречаются, договорятся ближе к выходным.

– Милая, – раздалось из комнаты, едва она положила трубку, – ты мне минеральной водички не принесешь? А то что-то в груди жжет, и вообще мне сегодня не по себе…

– Наверное, это из-за перемены погоды! – крикнула из кухни Ирина, подходя к холодильнику, и подивилась мужнину чутью.

«Теперь придется быть тише воды ниже травы, – подумала она, – чтобы заработать себе „отгул“». Конечно, можно было бы пригласить мужа с собой на дачу, не посвящая в подоплеку этой вылазки на природу, но он все равно отказался бы. В кресле перед телевизором гораздо удобнее, чем в непротопленном после зимы доме или в окружении злых голодных комаров на участке. Вот если бы все было как тогда, на ежегодной выставке скота в Техасе, где его угощали огромным бифштексом, зажаренным прямо при нем. Яркое солнце, нарядно одетые женщины, мужчины в дорогих костюмах и «стетсонах», призовые быки и коровы, на стоянке – роскошные автомобили. Их по радио представили как советских журналистов, и собравшиеся наградили оглушительными аплодисментами и приветственным свистом. Тогда еще Россия, точнее, Советский Союз, не воспринималась как родина мелких рэкетиров, ставших впоследствии владельцами крупных банков, и безголосых полуголых певичек, зарабатывающих побольше иных оперных примадонн.

– Уже несу, зайчик, – пропела Ирина, появляясь со стаканом в дверях комнаты. – Может, еще чего-нибудь?

– Спасибо. Больше ничего пока не надо, – сдержанно поблагодарил ее муж и добавил: – Если что, я позову.

Благоверная состроила кислую мину за его спиной и нежным голоском ответила:

– Конечно, милый…

Глава 3

Ирина с Татьяной встретились в субботу в десять утра у метро «Проспект Мира», где их подобрала Людмила на своем «фольксвагене». У Татьяны машины отродясь не водилось, а Павликину она своей не считала, да и не часто на ней ездила. Ирина же была уверена, что вождение не для нее: пока сообразит, где право, где лево, или в нее врежутся, или она врежется. Зато еще в институтские годы ей удалось осуществить свою заветную мечту: научиться ездить верхом на лошади. Тогда это было непростым делом, не то что сейчас. И полтора года, что она посещала школу верховой езды при Московском ипподроме, Ирина всегда вспоминала с блаженной улыбкой на губах. Никаких тебе рулей, педалей и рычагов, только непосредственный контакт с умным чутким животным…

Трасса в этот день и час была несильно загружена, обошлось без пробок и рискованных ситуаций. И час спустя Людмилин автомобиль уже затормозил перед широкой деревянной створкой ворот в престижном сейчас ближнем Подмосковье, на улице, по-прежнему именуемой «Имени 50-летия Ленинского плана ГОЭЛРО». О чем и сообщала проржавевшая табличка на заборе.

Татьяна пошла открывать. А Ирина вылезла из машины и, потянувшись, произнесла:

– Господи, как же мне всегда хотелось иметь дачу!

– И что тебе помешало? – поинтересовалась Татьяна, оборачиваясь. – Деньги вроде бы были.

– Были, – со вздохом подтвердила Ирина. – Только Сева заявил, что дачи раньше были нужны только для того, чтобы на них мыть машину. А раз настроили моек, то лучше отдыхать на всем готовом в пансионатах или на курортах.

Створка со скрипом отворилась.

– Прошу! – сказала хозяйка «усадьбы» и сделала приглашающий жест рукой.

«Фольксваген» медленно перевалил через дренажную канавку, въехал на участок и остановился у крыльца. Серый с двускатной крышей и закрытыми ставнями дом выглядел уныло. Но наверное, не для Татьяны, которая помнила его с детства, поэтому и смотрела на него всегда с любовью и умилением. Теперь предстояло решить, с чего начать. Почему-то очень не хотелось действовать согласно поговорке «кончил дело – гуляй смело». Гулять нестерпимо хотелось уже сейчас и ни о чем больше не думать.

Кусок девственного леса, пение птиц в кустах, свежий ветерок, колышущий нежные нарциссы, – все это располагало к тому, чтобы разместиться в голубой беседке и разложить привезенные с собой припасы. В самом доме наверняка еще было пыльно и промозгло. Но все трое одержали победу над собой и твердым шагом направились к крыльцу.

Посреди квадратной площадочки, к которой вели три, к счастью, добротные ступеньки, красовалась дыра с неровно обломанными краями. Обозрев ее, Татьяна и Людмила уставились на приятельницу с надеждой во взоре.

– Вообще-то ничего страшного, – изрекла Ирина с видом знатока, но тут же подготовила себе путь к отступлению, заметив: – Если, конечно, найдутся нужные инструменты и подходящие доски.

– А где их искать? – спросила владелица дома, полностью снимая с себя ответственность за решение данной проблемы.

– Ну, в сарае каком-нибудь… У вас же, кажется, был сарай? – вопросительно произнесла Ирина, обернувшись к подруге.

Та, только на минуту задумавшись, обрадованно воскликнула:

– Был и есть! Это за домом!

Туда направились все вместе, прогулочным шагом, будто впереди было невесть сколько времени и приятное развлечение с пилой и гвоздями в руках.

– Вот! – гордо указала Татьяна на хлипкое сооружение под шиферной крышей, с одного бока скрытое зарослями малины. – Там наверняка найдется все, что нужно!

Нашарив ключ над притолокой, она с натугой открыла большой висячий замок – и дверь, взвизгнув, тут же провалилась внутрь, повиснув на одной петле. Подруги с опаской заглянули в сарай. Сквозь дыры в стенах и крыше проникал свет. Поленница дров, ржавые ведра, дырявые кастрюли, велосипед с одним колесом, зато над ним на стене висят сразу три запасных. У самой двери справа то, ради чего сюда пришли, – верстак с тисками, а на нем инструменты и металлические баночки из-под кофе, видимо с гвоздями и винтиками. Все разложено по порядку, но в пыли и паутине. Видно, в последний раз здесь работал Татьянин папа.

За исключением двери, все выглядело достаточно прочным. Во всяком случае, могло простоять еще пару месяцев, не завалившись на сторону, поэтому Ирина отважно шагнула к верстаку.

Покопавшись на нем, она выбрала молоток и горсть гвоздей. Затем оглянулась в поисках досок. То, что подходило по размеру, оказывалось гнилым, а более-менее крепкие деревяшки были ужасно малы. Зато в углу стоял письменный стол пятидесятых годов – с крытой коричневым дерматином столешницей и о трех ножках.

– А он вам очень нужен? – поинтересовалась Ирина.

Татьяна пожала плечами:

– Это тетя Маруся привезла и попросила сохранить до поры до времени.

– Может, позвонишь ей и спросишь, нельзя ли пустить на запчасти?

– Она уже лет восемь как на Ваганьковском, так что вряд ли ответит, – вздохнула Татьяна.

– А наследники у нее остались? – продолжала допытываться Ирина.

– Остались, – сообщила подруга. – Я.

– Так чего мы тут стоим, время теряем?

Этот вопрос не требовал ответа.

Наплевав на пыль и паутину, они втроем потащили стол к крыльцу. Затем Ирина вернулась за инструментами. Вместе с молотком и гвоздями она принесла видавшую виды пилу.

– Учтите, это елка, – сообщила она с видом Страдивари, приступающего к изготовлению очередного скрипичного шедевра.

– И что с того? – спросили подруги хором.

– Пилиться будет плохо.

Не то слово, отбитая от остальной части стола столешница вообще отказывалась пилиться тупой ржавой пилой.

Руководящим тоном Ирина отдавала распоряжения, советовала, поучала. Потом, махнув на бестолковых помощниц рукой, сама взялась за дело.

– Нет, я все-таки не умею работать с ассистентами, – сообщила она, когда нужный кусок столешницы наконец-то оказался в ее руках.

«Только бы подошел!» – мысленно взмолилась Ирина и поднялась на крыльцо. Очищенный от сгнивших досок, там чернел прямоугольный проем.

– Ну, Господи, благослови, – с замирающим сердцем произнесла она.

Отпиленный кусок пришелся точно по размеру. Прибить его было делом пятнадцати минут. Никогда еще Ирина не чувствовала себя такой счастливой. Ее прямо-таки распирало от гордости. Наконец-то она была в центре внимания и ее усилия по латанию дыр и прочему облагораживанию окружающей среды подручными средствами нашли восторженных почитателей…

– Ну и кто так прибивает? – раздалось за спинами подруг, и все трое, испуганно ойкнув, повернулись. – Все крыльцо изуродовали, б… безрукие. – Почему-то возникло ощущение, что хотели употребить совсем другое слово и только в последний момент с трудом нашли, чем его заменить.

Так и есть, на тропинке, ведущей к дому, подбоченившись стоял Гоша и презрительно ухмылялся. В уголке его рта, как сигарета, торчал обломок веточки. Одет он был так же, как при первой встрече с Татьяной, только вместо упомянутой тенниски на нем была серая фуфайка с закатанными рукавами. Поверх нее сияла золотая цепь.

– Да что вы себе позволяете? – возмутилась Ирина, которую так бесцеремонно низвергли с небес на землю.

– Почему это вы разгуливаете по чужой территории, как по своей собственной? – осмелев в присутствии подруг, строго осведомилась Татьяна.

– Шли бы вы к себе и не мешали бы нам, – миролюбиво посоветовала мужику Людмила, которой хотелось любой ценой сохранить радостное возбуждение.

– Вы так орали, что мне любопытно стало: чем это вы тут занимаетесь? – снизошел до ответа Гоша. – А делов-то – дыру заделывали! Ну… курицы.

Покачав головой, он сплюнул на землю, умело удержав веточку зубами. Не попрощавшись, Гоша не спеша удалялся в ту сторону, где прежде стоял забор. Прежде, но не теперь.

– Господи, он же его сломал, – испуганно прошептала Татьяна. – Теперь наши участки ничто не разграничивает. А вы видели, какой он… страшный?

– Действительно, смахивает на бандита, – кивнула Ирина, которая так и стояла с молотком в руке во время всего этого разговора.

Людмила же молча проводила мужика задумчивым взглядом.

Всем троим стало не по себе, да и было от чего. Наступило тягостное молчание. Но тут со стороны дороги донеслось радостное:

– Танечка, что, уже переехали? И Полина Денисовна с вами?

Это была владелица одной из дач на параллельной улице. Особа жизнерадостная и общительная.

– Нет еще, Вера Никитична, только дом вот решили проветрить после зимы! – крикнула Татьяна и шепотом добавила подругам: – Теперь он знает, что о нашем приезде известно. Сегодня нам ничто не угрожает. А чуть позже я схожу к ней и разузнаю о нашем соседе. Она всегда все знает. – Затем снова прокричала женщине на дороге: – А как только мама здесь обоснуется, сразу же к вам зайдет. Не возражаете?

– Буду только рада! Ну, пока! – помахала рукой Вера Никитична и продолжила свой путь.

Настроение у подруг заметно улучшилось. Теперь они не ощущали себя выкинутыми на остров, где обитает один лишь кровожадный людоед. Вокруг были люди, многие из которых помнили Танечку еще с детства.

В голубой беседке устроились со всеми удобствами. Правда, голубой она была в своей далекой юности, когда ее только покрасили. С тех пор пару раз в год кто-нибудь из обитателей дачи задумчиво произносил: «Да, надо бы освежить красочку», – считая, что этого вполне достаточно.

– Надо бы освежить красочку, – сказала Татьяна, любовно проводя рукой по столбику, поддерживающему крышу. Блекло-голубые шелушинки полетели на нее, и она, отдернув ладонь, поспешно стряхнула их с себя. – Но сейчас не до этого. – И выразительно посмотрела в сторону соседнего участка.

Подруги проследили за ее взглядом и сочувственно вздохнули. Однако долго предаваться мрачным размышлениям не позволило безмятежное весеннее окружение.

– Даже в наше неспокойное время надо постараться найти управу на этого типа…

– Наверняка не все так безнадежно, как кажется на первый взгляд…

– Да-да, и я об этом…

– А может, забор сам упал? – неожиданно предположила Людмила.

Чтобы проверить, так ли это, надо было встать и пройти по тропинке, усыпанной жухлой прошлогодней листвой и упавшими ветками. Но стол уже манил своим натюрмортом.

– Все, забыли о проблемах! – скомандовала Ирина, и это было именно то, что нужно.

Сидели с удовольствием, нахваливая Татьянины разносолы, поминутно сбиваясь на обсуждение домашних забот. И чем дальше, чем громче смеялись.

– О, вот кто нам нужен! – вдруг воскликнула Татьяна, ненароком взглянув в сторону дороги. – И как это я могла забыть про Степаныча?

– Степаныч, это кто? – спросила Ирина, с трудом отрываясь от самозабвенных жалоб на бесчувственного Севочку.

– Местный мент, – сообщила подруга. – И сейчас как раз время его обхода.

– Надо же, обход. У вас тут все по-серьезному, – уважительно заметила Людмила.

– А как же, Степаныч знает, когда люди за стол садятся, – объяснила хозяйка дачи.

Николай Степанович Ныдбайло был невысок, объемист и неспешен. Торопливость была ему просто противопоказана, с его-то животом, выдающимся вперед, как волнорез на моле. В жаркую погоду он через каждые несколько шагов останавливался, снимал фуражку и степенно вытирал лысину, лицо и шею огромным клетчатым платком, потом снова надевал фуражку.

Его сопровождала, отстав на полшага, Матильда фон Оффенбах, купленная по милицейскому случаю шибко породистая овчарка иноземных кровей. Мотя, как ее теперь величали по-простому, толщиной не уступала хозяину, а неспешностью так даже превосходила его. При взгляде сверху она напоминала обросший густой шерстью широкий диван на ножках, который при этом еще и двигался, правда с черепашьей скоростью.

Когда – в критические дни – Мотю начинали одолевать поклонники, она просто садилась на землю необъятным задом и, прикрыв глаза, впадала в дрему. Сдвинуть ее с места не представлялось возможным. Поняв тщетность своих усилий, окрестные псы, с тоской во взоре, отправлялись на поиски более сговорчивых красавиц.

Из меланхолического состояния Мотю мог вывести только вид еды. Все равно какой. Задабриваемая дачниками, как представительница правоохранительных органов, она очень скоро научилась употреблять любую пищу – от малосольных огурчиков до пирожных с кремом. Правда, спиртного в рот не брала, хотя находились охотники подпоить бедную животинку. Ну кто же не пьет на халяву?! Мотя же упрямо воротила морду.