Текст книги "Большой бонжур от Цецилии"

Подарок от Гали

В последние дни напряжение в квартире Левиных буквально висело в воздухе. Ни проветривания полезной жилой площади, ни веселые разговоры не могли снизить градус материнского уныния. Час расставания приближался с катастрофической скоростью. Напоследок хотелось максимально облегчить детям жизнь и переделать все, что годами стояло на «листе ожидания». Борьба за чистоту началась с «тещиной комнаты». Впервые посещение кладовки стало безопасным. Лыжи перестали падать на голову всяк туда входящему, ракетки от бадминтона аккуратно висели на гвоздике рядом с (хранящимися на всякий случай) костылями и авоськой, доверху набитой полиэтиленовыми крышками, а количество коробок с «нужными» вещами заметно уменьшилось. Видавший виды кухонный шкаф наконец-то очистился от испорченных круп и перестал быть рассадником для продуктовой моли. День за днем границы порядка расширялись, укрепляя в Раисе Максимовне чувство выполненного перед семьей долга.

– Ну что с тобой на сей раз? Откуда слезы на глазах раньше времени и без разрешения таможенной службы? – пытался подбодрить Семен мать.

– Я растрогана.

– Чем, позвольте полюбопытствовать?

– Пока вы были на работе, я получила от Галочки подарки. Она узнала, что я уезжаю, и тут же решила мне сделать приятное.

– Да ну? Неужели почта России стала принимать посылки легче 100 грамм?

– Сыночка, прекрати смеяться над моей сестрой.

– Да я еще и не начинал, но когда узнаю, что она тебе прислала, уверен, повод найдется. Мама, не томи. Счастливой обладательницей чего на сей раз ты стала?

– Сема, не издевайся, иначе я эту тайну увезу с собой в Европу.

– Не думаю. С тем, что тебе может прислать тетя Галя, за границу наверняка не выпускают. В нашей стране все вещи старше пятидесяти лет – раритет.

– Ты снова прав. Моя сестра не перестает удивлять своей добротой. Представляешь, она мне отдала часы мужа, твоего дяди Давида.

– Да ну! Не может быть! Я больше чем уверен, что это золотые и с гравировкой «Доде от Генерального секретаря».

– Нет, сыночка, те часы уже несколько лет утяжеляют ноту «ля». Висят на молоточке их старинного пианино. Помнишь, ты у них играл полонез Огинского и тебе звучание ля минор не понравилось? Так вот, это оно и было. Галенька их туда от воров спрятала, а нам другие прислала, но не менее для меня ценные и дорогие. Она хочет, чтобы я непременно увезла их с собой на долгую память. Вот, посмотри, – сказала Раиса Матвеевна и с трепетом протянула старые, с затертым корпусом и изрядно потрепанным кожаным браслетом часы.

Сема повертел их в руке, приложил к уху и зачем-то потряс.

– Не идут, и минутная стрелка по корпусу болтается.

– Ну и что из этого! Главное, их когда-то носил Додик. Галочка поделилась памятью своего мужа. Ты помнишь, какой добрый человек он был?

– Какой? – живо поинтересовался Семен.

– Неужели забыл? Вспомни, когда мы были у них в гостях, он чуть не достал твоему отцу модные туфли. Галочка с огромным трудом приобрела «Саламандру» через влиятельных людей и по большому блату, а Додик, как только их померил, сразу же сказал, чтобы она Боре точно такие же купила. Заметь, сам про твоего папу вспомнил! Правда, Галочка ничего на это не ответила.

– Конечно! Она сразу же ушла на кухню и стала из нее крутить пальцем у виска, чтобы мы не увидели, но, как назло, в коридоре висело большое зеркало.

– Святой человек, он никогда не знал, откуда что берется в доме! Его никогда не интересовал мир вещей. Он был выше этого!

– Какое великодушие! Чуть не достал! Мама, в каких закромах твоей души сохранилось это редкое качество – детская наивность?

– Сема, не расстраивай меня и не будь меркантильным. Главное – у него было желание сделать приятное Боре, а это дорогого стоит, – чуть не плача, произнесла Раиса Матвеевна в защиту родственника.

– Мама, дорого стоили те туфли.

– Сынок, ты же знаешь, Галочка занимала высокий пост. Ей было стыдно беспокоить людей по таким мелочам.

– Она никогда никого не просила. Ей все сами приносили и чаще всего бесплатно.

– Тем более. Два раза бесплатно неприлично брать!

– И то верно. Вот она – честь и совесть нашей эпохи! Надеюсь, это еще не все, чем она тебя растрогала?

– Ты прав. Еще она прислала шикарную юбку плиссе. Она ее в молодости носила, а я страшно завидовала. У меня не было возможности такую иметь. Если бы вы видели, как она на ней сидела! Черная юбочка с бежевыми босоножками могли свести с ума кого угодно.

– Ты смотри, есть справедливость на свете, – присоединилась к разговору Соня.

Все это время она молча наблюдала за происходящим, предпочитая не вмешиваться в родственные отношения.

– Все в мире уравновешено. Прям как на аптечных весах! Сначала у Галочки была модная юбочка в первой и прекрасной половине ее жизни, а теперь наша мама получила такую же возможность быть неотразимой и соблазнительной на седьмом десятке! Надеюсь, туфельки на каблучках она к ней тоже приложила?

– Вспомнила, туфельки! – обрадовалась свекровь и бросилась в кладовку.

Через пару минут она вышла из нее, смахивая липкую паутину с волос. В руках она держала изрядно поношенную пару темно-синих туфель на невысоком каблуке.

– Сонечка, это тебе от меня, – торжественно сказала Раиса Матвеевна и протянула лодочки снохе. – Я их обожаю. Более удобной обуви у меня никогда не было. Югославские, в Москве покупала в фирменном магазине, – продолжала она нахваливать подарок.

Соня с грустью поглядела на туфли, тихо сказала «спасибо» и приняла презент.

– Бабуль, ты чего? Чтобы мама такое старье носила? – пришел на помощь Мишка. – Ты, поди, в них еще при Гитлере вальсы кружила, а теперь хочешь, чтобы мама переняла эту почетную реликвию.

– Юный хам! – ласково выругалась Раиса Матвеевна. – Наш мальчик вырос хамом. Лодочки, да будет тебе известно, всегда были и, надеюсь, будут в моде. Это же классика! Ну а если кто-то не соображает, то хотя бы поимел такт не мешать мне делать приятное для близких и дорогих людей.

Соня медленно встала со стула и направилась в спальню примерять подарок.

– Сема, – подозрительно вежливо позвала она мужа. – Взгляни, пожалуйста.

Когда супруг зашел в спальню, жена взмолилась:

– Что с ними делать? Спасай меня, пожалуйста! Я не хочу носить этот раритет. Она же не успокоится, подарив их мне, и обязательно захочет, чтобы я в «этом» прилетела к ней в Европу. Сделай что-нибудь…

– Софочка, как тебе туфельки? – послышалось из гостиной. – Хороши? Они очень удобные!

– Кажется, они немного широковаты и велики.

– Вполне возможно. У меня ноги отекали в последнее время. А то, что они свободны, так это всегда лучше, чем малы. Видела бы сейчас тебя Галька, так от зависти бы померла! – продолжала совершенно по-детски радоваться свекровь. – О, знаешь, как она просила меня продать эти туфельки, когда я их привезла из столицы! Я набралась храбрости и отказала. Правда, она у меня их пару раз на танцы брала. Жуткая модница была наша Галочка в молодости!

– Я понял, что мы сделаем, – задумчиво произнес Сема. – Мама, мы не можем принять эту вещь.

– Это еще почему?

– Ты говорила, Галя сильно хотела их иметь, а сейчас вот так просто берешь и разбиваешь ее мечту? Соня себе купит другие туфли, а тетя уже навряд ли. Мама, сделайте акт доброй воли и обрадуйте сестру обновкой, тем более что у нее скоро юбилей.

– Как я могла забыть! – запричитала Раиса Матвеевна. – Это все моя суета по поводу отъезда. Галочка чуть без поздравления не осталась! Какой ты у меня умница, сыночка. Непременно-непременно! Так и поступим!

– Мама, предлагаю расширить подарочные границы и обрадовать тетю еще больше, – подсказала Соня. – Приложите к туфелькам юбку плиссе, и, больше чем уверена, тетя Галя враз помолодеет минимум на сорок лет.

– А вы точно не обидитесь?

– Нет, – хором ответили все члены семьи.

– Какие вы у меня добрые и внимательные, – со слезами на глазах произнесла Раиса Матвеевна. – Никакие вы не эгоисты! Беги, Мишка, на почту, но по дороге купи шоколадку с изюмом и орехами. Она такую обожает. Пускай знает: мы всегда о ней помним и очень любим.

Мама, ваш выезд!

«Пассажиров, вылетающих рейсом 725 Москва-Франкфурт-на-Майне, просим пройти на регистрацию к стойке № 7».

– Надо же, какое совпадение, – романтично проговорила Раиса Матвеевна, – мое любимое число. В этот день, сыночка, я вышла замуж за твоего отца и была с ним счастлива всю жизнь.

– Мама, сейчас не до примет! Сдавайте чемодан, и хоть на последок посидим спокойно, – проговорил Семен, подталкивая багаж к регистрационной стойке. – С этой минуты наше счастливое число 725.

– Не знаю, не знаю. Дети, может быть, я совершаю ошибку?

– Это сейчас еще никому неизвестно, но даже не сомневаюсь, скоро все прояснится. Просто знайте, двери нашего дома для вас открываются в ту и другую стороны, – поддержала сомневающуюся свекровь сноха.

– Да, да. С сегодняшнего дня этот дом ваш, а мне уже ничего не нужно. Меня ждет другая, неизвестная жизнь, – начала было жалобно причитать Раиса Матвеевна. – Забыла сказать, Цилечку не забывайте. Исключительно приятная женщина. Как она расстроилась, узнав про мой отъезд! Шерстяной платок из ангорки на память подарила. Какое внимание! Навещайте ее. Может, и она когда-нибудь зайдет к вам в гости, так вы уж будьте вежливы, уделите время пожилой женщине. Она же актриса, а творческие люди в одиночестве долго не живут.

– Не переживайте, мама, мы позаботимся о ней, – постаралась успокоить свекровь Соня. – Даже если мы забудем Цилю Моисеевну, она обязательно сама о себе напомнит.

Как назло, очередь к регистрационной стойке продвигалась быстро. С каждым оформленным пассажиром Раиса Матвеевна становилась грустнее и грустнее. Она прекрасно понимала, что ближайший год, а то и два, не увидит семью.

Семен поставил чемодан на контрольные весы и понял, что проблемы только начинаются.

– У вас перевес в два килограмма, – объявила сотрудница, пристально глядя на пассажирку.

– Это плохо? – спросил Мишка.

– Как посмотреть. Рейс международный. За каждый лишний килограмм оплата в валюте. Может быть, вы что-то выложите и отдадите родственникам?

– Я и так им уже отдала все, что только можно. Вот, единственное, с чем мне осталось расстаться, так это маленькая сковородка, которая на чужбине будет мне напоминать родной дом, – попыталась давить на жалость Раиса.

– Господи, что только не тащат с собой! – недовольно буркнула девица, шлепнула печать и, пожелав приятного полета, отдала документы.

– Ну, что я говорила! – ликующе произнесла Раиса Матвеевна. – Число-то счастливое!

– Для кого как, – прошептала Соня, окончательно распрощавшись со сковородой.

* * *

Советского человека трудно чем-либо напугать. Советский человек многое повидал на своем веку и не собирается впадать в панику перед житейскими трудностями. Так думает каждый, пока не столкнется с визгливой теткой-контролершей, закрывающей пышной грудью выход безбилетным пассажирам или работниками погранично-таможенной службы. Даже если у вас все в порядке, мысли «а вдруг что-то не так, и все…» постоянно кружатся в голове, отнимая покой у отъезжающих и остающихся на родной земле заплаканных родственников. Для всех очевидно: ровная желтая полоса на мраморном полу безвозвратно разлучает родные души, выжимает из «предателей» Родины обильные слезы и вселяет абсолютную уверенность в смутном будущем, которое наверняка появится у них на чужбине.

Нездоровый страх перед работниками таможни вызывает учащенное сердцебиение, покраснение щек, обильное потоотделение и глубокое чувство вины у всех законопослушных (и не очень) граждан.

Состояние Раисы Матвеевны при прохождении таможенного контроля было сродни предобморочному. Она то и дело тяжело вздыхала, поглядывая с тоской на брошенную ею семью.

– Вы в отпуск летите или на постоянное место жительства? – поинтересовался сосед по очереди.

– На постоянное.

– Вот и я тоже. Бабка моя померла, и дети к себе жить зовут. В нашей деревне уже почти никого не осталось. Все разъехались. Школы нет, больница далеко. К врачу нужно в район ехать. Ноги у меня больные, чтобы с хозяйством управляться. Кое-как распродал скотину за бесценок, и к сыновьям. Дом у меня добротный был, да кому он в далекой деревне нужен! Городские купили усадьбу под дачу. Уезжаю, а душа рвется на части. Ведь жизнь там прошла. Могилы родных бросаю. Все бросаю!

– А я без сожаления оставила детям квартиру. Они у меня замечательные. Вон, стоят, ждут, пока я контроль пройду.

– Следующий, – поставленным голосом произнес таможенник. – Паспорт, документы, деньги, билеты.

Мужчина послушно представил офицеру все необходимое.

– Владимир Генрихович Штерн, – медленно произнес таможенник, – деньги везете?

– А как же без денег!

– Какую сумму?

– Сто пятьдесят марок, и, заметьте, не почтовых.

– Не положено.

– Как так не положено?

– Перебор, товарищ Штерн. Вы имеете право провозить валюту, эквивалентную тридцати рублям, и ни центом больше, – строго произнес таможенник. – Все, что выше – подлежит конфискации. Положенную сумму можете взять с собой, остальное отдайте провожающим вас родственникам.

– Не провожают меня родственники. Некому.

– Сожалею, – бодро произнес таможенник. – Значит, будем оформлять изъятие за незаконный провоз выше дозволенной суммы.

– Как изъятие? Я же их не украл! Продал дом, хозяйство, мотоцикл с люлькой.

– Сочувствую, но закон есть закон, – холодно произнес офицер.

– Как же так, сынок! Я ж в колхозе всю жизнь за трудодни, а потом копейку к копейке складывал, чтобы дом построить, детей поднять. Отказывали с бабкой себе во всем, а ты у меня их забрать хочешь. Нечестно это. И кто ж такой закон издал, чтобы трудового человека грабить?

– Сто марок – пожалуйста, а остальное подлежит конфискации, – не унимался таможенник. – Предъявите деньги к пересчету.

– Да как же это такое может быть, – растерянно произнес мужчина, доставая валюту из внутреннего кармана. – Я же в колхозе за трудодни… Круглые сутки в поте лица… Все за копейки отдал.

– Сожалею, – подчеркнуто фальшиво произнес служивый.

– Я же всю жизнь работал, а вы под старость лет меня их лишаете, будто я у государства что-то своровал.

– Не положено.

Лицо Владимира Генриховича стало бледным, губы затряслись, а глаза наполнились такой скорбью и безысходностью, что, глядя на него, Раисе Матвеевне сделалось плохо. Трясущимися руками сосед достал из внутреннего кармана деньги, завернутые в носовой платок. Только с четвертой попытки он расстегнул булавку, сдерживающую края тряпицы, и с отчаянием бросил банкноты на стойку.

– Забирайте! Все тогда забирайте, если у вас души нет! – плача, произнес старик, отталкивая от себя купюры.

Почти половина суммы упала на пол, но мужчина даже не попытался их поднять. Он стоял и плакал, не стесняясь обильных слез. Таможенник с безразличием посмотрел на отъезжающего и принялся считать оставшуюся лежать на стойке валюту. Очередь заволновалась в ожидании развязки.

– Попрошу соблюдать порядок и не мешать оформлению документации! – крикнул офицер в толпу. – А вам, пока еще товарищ Штерн, придется потрудиться и собрать с пола деньги.

Раиса Матвеевна, с ужасом глядя на разворачивающиеся события, не выдержала и решила во что бы то ни стало помочь пожилому человеку. Она нащупала в сумочке аккуратно сложенные деньги и, не извлекая их оттуда, отсчитала пятьдесят марок и незаметно сунула их в руку Семену.

– Мам, ты что задумала? Сама-то как?

– Сынок, за меня не переживай. Смотри, какая с мужчиной беда. Как бы инфаркт не хватил. Его в Германии дети ждут, а, судя по разыгравшейся драме, он может туда не попасть. Я слыхала, в лагере для беженцев кормят хорошо, да еще и приплачивают каждый день. Не пропаду. Ой, это же надо, какая я неловкая! Валюту обронила, – специально громко произнесла она, подбирая с пола соседские купюры.

Она быстро отсчитала пятьдесят марок для себя, а остальное сунула в руку Штерну.

Владимир Генрихович стоял в растерянности до тех пор, пока Раиса Матвеевна резко не дернула его за штанину.

– Предъявляйте оставшуюся сумму к учету, – потребовал таможенник.

– А нет у меня оставшейся суммы. Подарил я ее прекрасной женщине.

– Как это подарил? Вы что, шутки со мной шутить будете? – нервно произнес офицер.

– Никак нет, сынок. Мои деньги. Имею право.

– Товарищ капитан, вы обижаете хоть и немолодую, но все еще привлекательную женщину, – капризно произнесла Раиса Матвеевна, поправляя растрепавшиеся волосы. – Подарок – дело добровольное. Государством не возбраняется делать женскому полу приятное. Конечно, флакончик французских духов – это вершина мечты каждой женщины, но если его нет, деньги с легкостью могут заменить парфюмерию.

– Следующий, – недовольно крикнул таможенник и с силой ударил штемпелем по паспорту Штерна.

Раиса Матвеевна предъявила документы, отчиталась по деньгам, получила штамп в паспорте и абсолютно спокойной прошла в зал ожидания.

Подавленный от разыгравшейся на таможне драмы Владимир Генрихович стоял у окна и, как маленький ребенок, украдкой вытирал рукавом слезы. При виде Раисы Матвеевны он попытался улыбнуться.

– Даже не знаю, как вас благодарить.

– И не нужно. На то мы и люди, чтобы помогать друг другу. Хотела отдать деньги сейчас, но мне кажется, это небезопасно. Наверняка они за нами следят. Потерпите немного. Когда взлетим, вы получите в целости и сохранности свои сбережения.

После решения «валютного вопроса» она подошла к толстому стеклу, разделяющему зал вылета пассажиров от провожающих.

– Баб, ты у меня самая лучшая! – радостно кричал Мишка.

– Здесь плохо слышно, – ответила Раиса, показывая пальцем на ухо.

– Клевая ты у меня! Клевая! – не унимался внук.

– Точно! Плевое дело! – вторила бабушка, посылая родным воздушный поцелуй.

– Есть справедливость на свете! – прошептала Соня и показала свекрови комбинацию из указательного и среднего пальца, которая на всех языках означает «победа».

Большие перемены

После отъезда Раисы Матвеевны в квартире Левиных начался грандиозный ремонт. Освобождая место для трудовых подвигов, мебель то и дело передвигали от стены к стене. Облако густой пыли витало по квартире, заставляя жильцов чихать много раз и чесать носы. В помещении стоял невыносимый грохот до тех пор, пока Циля не вмешалась в производственный процесс.

– Милые мои, да у вас здесь настоящее Ватерлоо! – произнесла она, окидывая взором бардак. – Вы решили сделать все по своему вкусу? Нет, я не осуждаю! Напротив, поддерживаю и хвалю. Продолжайте угроблять мебель, здоровье и еще совсем неплохой паркет! Посмотрите на эти жуткие зигзаги! Стрелы молний, да и только!

– Нет смысла жалеть пол. Сейчас в моде линолеум.

– Софочка, что за вздор вы несете! Ужасная безвкусица! Как такая пошлость могла прийти в вашу умную голову! Подумать только, натуральное дерево заменить формальдегидной синтетикой! Я вас умоляю! В доме шикарный дубовый паркет, и навряд ли он хоть раз циклевался за последние тридцать лет!

– Циля Моисеевна, откуда такие глубокие познания в столярном деле?

– Семен, может быть, я выгляжу натурой заоблачной, но практичность мне не чужда. Театр – это не только артисты и сцена с аплодисментами! Это маленький город с фабриками и мастерскими! Если бы я не проявляла фантазию и беспрекословно пялила на себя все, что мне предлагали костюмеры… Вейзмир! Бедный мой зритель! Все переделывалось и подгонялось до совершенства мной или по моей настоятельной просьбе! Несмотря на вечную нужду, работники сцены умудрялись из хлама создавать шедевры. Было бы желание! Дорогие мои, фантазия в содружестве с усердием экономит не только деньги, но еще очень даже удивляет приходящих посмотреть!

Много лет назад в театре делали капитальный ремонт. Директор приказал часть снятого паркета отвезти к нему на дачу якобы для растопки камина. Справедливости ради нужно отметить, что он предварительно спросил, не хочет ли кто-нибудь еще разделить с ним тягостную долю по освобождению храма Мельпомены от «мусора». Учитывая, сколько лет старый пол служил верой и правдой, все сказали «спасибо» и отказались от столь заманчивого предложения. Когда я рассказала об этом дома, свекор, пусть ему будет хорошо на том свете, воодушевился и от моего имени принял активное участие в субботнике по разбору пола. Если бы вы знали, какой замечательный мастер был Бенин папа! Его опыт в швейном деле пришелся как нельзя кстати. Дома он разложил досточки по цвету, оттенкам и «раскроил» на полу такой Версаль, что мама не горюй! Не буду мучить вас долгим рассказом и сразу скажу, через несколько месяцев на даче директора лежало такое же, а я успешно разучивала партию Аиды. Не спешите избавляться от старого, дорогие соседи. На нем легче строить настоящее и будущее. Поверьте мне! Циля Моисеевна уже не молода и знает за жизнь немало. Подложите под ножки шкафа и дивана свиные шкурки и катайте их по полезной площади сколько вам заблагорассудится! Конечно, это далеко не кошерный способ ремонта квартиры, но ради благородного дела можно себе позволить. По окончании отделочных работ отциклюйте паркет, покройте лаком и живите в роскоши без проблем долгие годы. Что ни говори, но в квартирах с паркетным полом особая аура! Легкий скрип досточек ласкает слух и успокаивает, придает жилищу особый шарм и благородство.

– Окончательно убедили, уважаемая Цецилия Моисеевна. Прям уже жалею о том, какую глупость я мог совершить, идя на поводу у жены.

– Сема – ты непостоянен в своих решениях! – по-доброму возмутилась Софа.

– Радуйтесь, деточка! Это тот редкий случай, когда сей недостаток идет на пользу семье!

Циля Моисеевна изящно промакнула кружевным платком испарину на лбу и направилась к выходу.

– Ну вот, хочу верить, что меня с уважением услышали. Покидаю помещение со спокойной нервной системой.

Воспользовавшись ценным советом умудренной опытом соседки, Семен с Мишкой почти без усилий передвинули мебель и с еще большим энтузиазмом принялись срывать старые обои. Уже на первой минуте стало очевидным, что будет не так уж просто от них избавиться. Выцветшая и затертая бумага с трудом отрывалась от стен. Ее мочили горячей водой, отскребали шпателем, ножом, но она отчаянно сопротивлялась и не желала расставаться с привычным ей местом. Шутка ли, столько лет впитывать в себя жизнь семьи Левиных, быть немой участницей происходящих событий, радоваться, грустить, терпеливо сносить весьма ощутимые уколы кнопок, вонзающихся гвоздей и вкручивающихся шурупов! И после всего этого взять и с легкостью распрощаться с прежней жизнью? Да никогда!

* * *

Циля Моисеевна стойко переносила ремонтные работы и всей душой желала быстрого их окончания. Ей жуть как хотелось скоротать скучный вечер у соседей, но обстановка совсем не располагала к душевным посиделкам. Было бы абсолютно несправедливо и даже обидно думать, что она заботилась только о своем комфорте. Желая хоть как-то помочь, Циля не поленилась посетить птичьи ряды центрального рынка. Она долго прогуливалась вдоль прилавков, пока ее взгляд не упал на небольшую, но довольно упитанную курочку, до смешного похожую на тетку за прилавком. После долгих торгов, приносящих удовольствие той и другой стороне, тыканья указательным пальцем в лоснящуюся от жира шкурку, искренних сомнений в свежести товара, Циля максимально сбросила цену и с напускным сожалением отсчитала необходимую сумму денег. Довольная удачной покупкой, она с радостью покинула шумный рынок, представляя, какой чудный пирог получится из деревенской птицы. Дома мякоть и тоненькие полоски жира «ушли» на выпечку, а из костей и крылышек получился наваристый золотистый бульон.

– Софочка, прекращайте работать! – взмолилась Циля, заглядывая в квартиру Левиных. – Все идем ко мне! Я долго с собой боролась, но так и не смогла остаться в стороне от бурлящей вокруг меня жизни! Прекрасно понимаю трудности, поэтому имею желание хоть немного облегчить вашу участь. Взгляните сюда!

На этих словах Циля довольно шустро скрылась за своей дверью и тут же вернулась с горячим противнем в руках. На видавшем виды черном листе красовался румяный пирог с дыркой в центре, из которой шел такой аромат, что даже сытому человеку было бы трудно устоять перед подобным искушением, не говоря уже о тех, кто на протяжении недели питался на скорую руку. Измученное ремонтом семейство устремило голодные взгляды на произведение кулинарного искусства. Без сопротивления и отнекиваний, уместных в подобных случаях, Левины, как по команде, побросали инструменты и, вдыхая умопомрачительный аромат свежеиспеченного теста, смиренно пошли на званый ужин.

Какое счастье дуть на обжигающий руки пирог и подъедать выползающую с разных сторон начинку! От легкого прикуса сочные, пропитанные мясным соком шайбочки картофеля так и норовили выскользнуть из-под сдерживающих напор хрустящих корочек. Вот тут только успевай ловить ароматную вкуснятину в самых неожиданных местах!

– Объедение, как у бабушки! – нахваливал пирог Мишка, облизывая жирные пальцы.

– Абсолютно с вами согласна, молодой человек. В отсутствие Раисы Матвеевны согласна изредка выполнять ее обязанности.

– Здорово! Значит, теперь я могу вас называть просто Циля и обращаться на «ты».

– Мишка, не наглей! – возмутился Семен.

– А я не считаю это наглостью, – вступилась за ребенка Циля. – Признаюсь честно, это так необычно и даже прогрессивно! Мне нравится, молодой человек, ваше предложение. Такое обращение убирает различие в возрасте и располагает к доверительным отношениям. Мишута, с этой минуты вы, или уже ты, – мой лучший друг!

– Договорились! – радостно произнес тот и дружески подмигнул новоиспеченной бабушке.

Разморенные от горячей и сытной пищи Левины мужественно боролись со сном в течение часа. Уйти сразу после ужина – означало обидеть соседку, а продолжать вести задушевные разговоры не было сил. Выпив по две кружки чая с лимоном, они набрались храбрости и под предлогом «нужно доклеить в гостиной обои» засобирались домой. Честно сказать, Циля и сама была не против полежать на любимой тахте после суетного дня, поэтому с радостью отпустила трудовое семейство, вручив им напоследок увесистый кусок пирога.

Изрядно уставшая за день Циля была на вершине счастья! Впервые за долгую жизнь, несмотря на материальные затраты, забота о ближних доставила ей истинное наслаждение. После ухода соседей она не стала смотреть телевизор, а сразу же пошла в спальню.

– Оказывается, быть нужной весьма неплохо успокаивает нервы! – подумала она и, к своему удивлению, довольно быстро заснула крепким, здоровым сном без привычной таблетки снотворного.