Текст книги "Повседневная жизнь русского средневекового монастыря"

Большинство же русских монастырей, расположенных в неблагоприятных для сельского хозяйства районах, не могли прокормить себя хлебом сами, зерно приходилось докупать или просить помощи у государства или иных благотворителей. В Псково-Печерском монастыре в начальную пору его существования часто случались перебои с хлебом. Получив от благотворителей жито и овес, монахи ссыпали их вместе и из этой смеси пекли хлеб.

Мельницы не сразу появлялись в монастырях. На первых порах монахи перемалывали зерно с помощью ручных жерновов. В Житии Трифона Печенгского рассказывается о том, как преподобный купил ручные жернова в городе Кола. Они были «немалы и тяжки», но Трифон всю дорогу до монастыря нес их на своих плечах. Путь был неблизким, преподобный прошел 150 стадий по холмистой, а иногда болотистой местности. К тому же, как замечает автор Жития, было это Великим постом, и подвижник ничего не ел. Эти жернова много лет служили монастырю, а потом хранились в обители в память о святом Трифоне.

Однако молоть ручными жерновами было чрезвычайно трудным делом. Все зерно обычно делилось на части – «уроки» и распределялось между иноками монастыря. Если кто брал на себя чужой урок, то в житиях такой поступок оценивается как особый подвиг. Герасим Болдинский, который от природы был «крепок и мощен зело» и мог работать за двоих, часто, жалея иноков, выполнял за них эту тяжелую работу. Так же поступал и Антоний Сийский. Некоторое время он жил в уединенной пустыни неподалеку от монастыря. По ночам, вычитав все положенные молитвы, он молол хлеб. А чтобы усугубить подвиг, раздевался по пояс и отдавал свое тело на съедение комарам. Они облепляли его так, рассказывает автор Жития, что не оставалось места и для кончика пальца. Всю муку преподобный Антоний отправлял в монастырь, себе же оставлял только малую часть на пропитание.

В Благовещенском монастыре преподобных Адриана и Ферапонта Монзенских жил некий брат по имени Феодосий. Он был слепым, однако всю свою монашескую жизнь проработал в «пекальнице» – пекарне. Здесь он пек хлеб для братии. Поскольку монастырь был тогда беден, хлеб молотили жерновами, и Феодосий часто брал на себя братские «уроки». У некоторых он забирал рожь тайно, а потом ставил им в сенях уже готовую муку. Феодосий работал по ночам, а также в полдень, когда вся братия по обыкновению отдыхала. За свой подвижнический труд он стал свидетелем чуда: ему явился святой Ферапонт Монзенский, и на некоторое время слепой Феодосий ясно увидел свою пекарню и Благовещенскую церковь. Преподобный Ферапонт предрек монаху, что после смерти он будет положен внутри церкви рядом с ракой святого. После этого чудесного явления свет снова померк в глазах Феодосия, но он до конца жизни оставался на своем послушании. Когда инок преставился, братия увидели белого голубя, сидевшего на крыше его кельи. Феодосия погребли в приделе во имя святителя Николая Чудотворца Благовещенской церкви рядом с ракой святого Ферапонта, как это и было ему предсказано.

Но то, что могли выдержать святые, часто было не под силу остальной братии. Иноки из монастыря Александра Свирского всё время роптали на святого за то, что у них нет мельницы. Однажды преподобный Александр, взяв с собой старейших монахов, отправился на гору рядом с монастырем. Обитель стояла на берегу озера, а над ней на расстоянии полета двух стрел находилось еще горное озеро. Преподобный рассудил, что если прокопать русло из верхнего озера в нижнее, то можно будет устроить мельницу. Сотворив молитву, игумен Александр стал копать русло, братия, взяв «рыла», помогали ему. Через некоторое время огромные потоки воды с сильным шумом устремились вниз. От быстро прибывавшей воды под монастырем образовался большой ров, грозивший здешним постройкам падением. Преподобный перекрестил водный поток и встал на молитву, которая и спасла тогда Александро-Свирский монастырь. Вскоре иноки устроили на нижнем озере мельницу. Она молола и толкла «на всякую потребу монастырскую».

Кроме пашни монастырскую землю использовали под огороды и сенокосы. Если рабочих рук для обработки пашни не хватало, то она быстро превращалась из «живущего» в «пусто». Эти опустевшие пашенные земли отводили под покосы, которые сдавали в аренду либо косили сами. Из житий святых видно, что монастыри обзаводились стадами скота уже на первых порах своего существования. В Житии Арсения Комельского есть рассказ о медведе, который чуть было не напал на корову из монастырского стада. Преподобный Арсений «связал зверя молитвой» и повелел своему ученику наказать его. Ученик, взяв лозу, высек медведя, после чего медведь поклонился преподобному и удалился. С тех пор звери перестали нападать на монастырский скот.

В небогатом монастыре святого Симона Воломского братии и наемных работников было немного, рабочих рук на все не хватало, и скот пасся в лесу без присмотра пастуха. Однажды стадо из леса не вернулось. Монахи, проработав в поле до глубокого вечера, так устали, что не нашли в себе сил пойти в лес. Но весь следующий день, а затем второй и третий они провели в поисках пропавшей скотины, однако все было напрасно. Огорченные иноки возвратились в обитель, некоторые плакали, потому что в монастыре, как всегда, остро не хватало продуктов, а приближался праздник святых апостолов Петра и Павла. Братии оставалось только молиться этим святым и своему покровителю – преподобному Симону Воломскому. Накануне праздника монахи, выйдя из церкви после вечерни, услышали странный шум, доносившийся из леса. Когда все посмотрели в ту сторону, то увидели, как монастырское стадо быстро бежит к обители, а вокруг него с ревом прыгает медведь и не дает животным отклониться в сторону. Медведь пригнал стадо на скотный двор и исчез[42]42
  РГБ. Волог. № 75. Л. 63 об. – 64 об.


[Закрыть].

Монастырские старцы заботились о том, чтобы поголовье скота в их обителях постоянно увеличивалось. Кирилло-Белозерскому монастырю, согласно описи 1601 года, принадлежало 1086 лошадей, кроме того, «было всякие животины» – 516 коров, быков и телят, 319 овец и баранов, 68 свиней. Для такого количества скота требовалось много сена, и его заготовка была одной из насущных монастырских забот. На лучших Шехонских пожнях (по берегам реки Шексны), принадлежавших Кирилловской обители, косили сено «околомонастырские люди» под надзором старцев. Часть пустошей братия сдавала в аренду при условии, что монастырь будет получать каждую третью или четвертую копну. Другую часть пожен крестьяне косили вместо повинности.

Огороды обычно находились на территории самой обители. По уставу Александро-Свирского монастыря иноки ранним утром после чтения утренних молитв выходили работать на огороды («зеленаго ради растениа»). Огороды в северных монастырях, как правило, удобряли, чтобы получить на них хороший урожай. Традиционно разводили капусту, редьку, брюкву, морковь, свеклу, лук и чеснок. В Кирилло-Белозерском монастыре для правильного орошения гряд рыли канавы и прокладывали водопроводные трубы. Излишки капусты этот монастырь иногда даже продавал. Так, в июне 1606 года старец Варлаам огородник отдал келарю «огородных денег, что продавал с огорода капусту и росаду, итого 3 рубля денег»[43]43
  Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство. СПб., 1910. Т. 1. Вып. 2: О средствах содержания монастыря. С. 108. Прим. 7.


[Закрыть].

По мере того как обители богатели, они все меньше внимания уделяли огородничеству. Монастыри стремились покупать лук, чеснок, репу, а не заниматься их разведением. Так, Кирилло-Белозерский монастырь закупал овощи в Белозерске, Вологде и других городах. Причем огурцы покупались в очень больших количествах. В приходно-расходной книге монастыря за 1581 год записано: «Нечай Вашковец на Белеозере (то есть в Белозерске. – Е. Р.) купил на братью три тысячи пол четверта ста огурцев свежих, дал рубль»[44]44
  Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство. СПб., 1910. Т. 1. Вып. 2: О средствах содержания монастыря. С. 108. Прим. 7.


[Закрыть]. Судя по тому, что при монастырях существовали больницы, видимо, на огородах существовали и специальные посевы лекарственных трав. Так, например, известно, что патриарх Никон, находившийся в ссылке в Ферапонтовом монастыре, специально разводил лекарственные травы. Кроме того, в монастырях традиционно занимались и пчеловодством.

Рыбная ловля и морской промысел

Важным подспорьем в хозяйстве всех русских монастырей были рыбная ловля и рыбный промысел. Рыба являлась основной пищей в непостные дни, а также разрешалась в некоторые посты. Для тех монастырей, которые находились на Крайнем Севере и располагали скудными земельными угодьями, рыба и вовсе становилась практически основным продуктом питания. В грамоте Николо-Корельского монастыря за 1607 год сказано, что игумен с братией кормятся своими трудами – рыбной ловлей, а пашенных мест у их монастыря нет, потому что с трех сторон болота, а с четвертой – море, и вообще «место убогое»[45]45
  Царская тарханная грамота Корельскому Николаевскому монастырю, 28 февраля 1607 г. // АИ. СПб., 1841. Т. 2: 1598–1613 гг. № 77. С. 105.


[Закрыть].

Таким же важным был рыбный промысел и для братии монастыря преподобного Трифона Печенгского. Не случайно многие рассказы о чудесах этого святого связаны с происшествиями, случившимися на рыбной ловле. На Крестовой тоне Печенгского монастыря долгие годы трудился некий рыбак из города Колы, по имени Иларион Грохотов. Его приходу в обитель предшествовала удивительная история. Однажды на рыбалке он проткнул удочкой веко, рыбаки повезли его в город. Когда боль становилась нестерпимой, Иларион молился преподобному Трифону и дал обет в случае исцеления всю жизнь работать на монастырь. К удивлению своих товарищей, его рана затянулась, глаз остался цел, и Иларион, как и обещал, пошел в монастырь[46]46
  РНБ. Солов. № 188/188. Л. 30.


[Закрыть].

Рыба была настолько важным продуктом питания, что о рыбалке упоминают практически все древние жития святых. В памяти соловецких монахов остался старец Леонид, ученик преподобного Зосимы Соловецкого. Многие годы он трудился на обитель на рыбной ловле. Жил старец за четыре версты от монастыря, днем с монастырским слугой ловил рыбу на озерах, а ночью прилежно исполнял свое молитвенное правило[47]47
  Минеева С. В. Рукописная традиция Жития преп. Зосимы и Савватия Соловецких (XVI–XVIII вв.). М., 2001. Т. 2: Тексты. С. 422.


[Закрыть].

Однажды, когда в монастыре Пафнутия Боровского нечем стало кормить братию, преподобный попросил у некоего князя, владевшего рыбной тоней на реке Оке, позволения три дня ловить здесь рыбу с условием, что весь улов пойдет в обитель. Князь согласился, и Пафнутий благословил одного монастырского служебника на ловлю рыбы. При этом игумен дал ему пять гривен серебра, чтобы тот на все деньги купил сосудов для засолки рыбы. Служебник очень удивился и сказал, что не нужно столько посуды для трех дней. Пафнутий сильно рассердился на непослушного слугу и приказал исполнить повеленное. Каково же было потом удивление братии, когда слуга поймал за три дня 730 больших рыбин. Столько здесь никогда не ловили за весь год.

Рыба, как правило, добывалась не на продажу, а на собственный обиход. Близ Соловецкой обители находилось несколько морских тоней для ловли сельди, которую добывали летом и солили впрок, а все лето, по словам монастырского историка архимандрита Досифея (Немчинова), братия могла утешаться жирной и вкусной ухой. Один из путешественников, побывавший в монастыре в 1828 году, заметил, что «уха из здешних сельдей вкусом почти не уступает стерляжьей»[48]48
  Досифей (Немчинов), архим. Географическое, историческое и статистическое описание Соловецкого монастыря. М., 1836. Т. 1. С. 30. Прим.


[Закрыть]. Кроме сельди соловецкие монахи ловили в море семгу, камбалу, треску и корюшку. В зимнее время в морских губах крючками ловили навагу. Около берегов в море добывали морскую капусту, листья которой достигали в длину двух аршин, а в ширину – больше восьми вершков.

Ловили рыбу разными способами: «керегоды и переметы, веригами и удами и иными всякими ловлями». Кирилло-Белозерский монастырь при жизни своего основателя владел рыбными ловлями в Сиверском, Уломском озерах и неводами на Белом озере. Интересно, что в Сиверском озере, на берегу которого стоит Кирилловский монастырь, рыбу ловили удочками, и только в праздник Успения Пресвятой Богородицы преподобный разрешал ловить сетями. Возникает вопрос, почему святой игумен установил такие ограничения на рыбную ловлю. В этом проявилось, видимо, бережное отношение подвижника к окружавшему его миру. Но была и другая причина. Пахомий Логофет отметил в Житии преподобного Кирилла, что святой всегда отличался строгим воздержанием. На трапезе он вкушал от всех блюд, но не до сытости. Так он советовал поступать и своим ученикам. Рыба для кирилловских монахов была праздничным блюдом, а если и разрешалась, то не до сытости. Единственным днем, когда не действовали никакие ограничения на рыбу, был престольный праздник монастыря.

С увеличением числа монастырской братии увеличивалась и потребность в рыбе. Поэтому кирилловские игумены неуклонно расширяли свои рыбные владения. Игумен Кассиан купил за полтора рубля «полночи» в Островском езу на реке Шексне (то есть право ловить рыбу в течение половины ночного времени), игумен Филофей купил за 1 рубль ночь в Особомском езу на Шексне. В 1539 году великий князь Василий Иоаннович дал монастырю право на беспошлинную рыбную ловлю в Белом озере: зимой (поледенную ловлю) – одним неводом, а весной и осенью можно было ловить двумя лодками, четырем человекам и одним неводом. Но рыбы на монастырь все равно не хватало, ее приходилось закупать, что видно по заметкам келаря в его записных книжках «обиходниках». Ситуация круто изменилась после того, как в 1570-х годах обитель получила рыбные ловли на побережье Белого моря – «Умбские ловли». Здесь добывали столько семги, что часть ее продавали. В 1620 году в монастырской казне от продажи семги с «Умбских ловель» было 255 рублей. Кроме того, в эти же годы монастырь получал с трех езов по реке Шексне по 100 осетров каждый год, да в озерах (Сиверском и Бабьем) рыбу мелкую «плотицы и окуни, щучки и ерши».

«Езы» давали самые большие уловы. Их ставили весной, «на полой воде, как лед пройдет». Это называлось «делать ез» и было трудной «мешкотной» работой. Так, ез Целинский (принадлежал Кирилло-Белозерскому монастырю) били 15 человек с мастером целых 4 недели. По обоим берегам реки забивались козлы (до 30) с перекладинами, на них ставилась клетка. Самая работа состояла в том, что «сперва высекали засов и вывозили на ез», «забивали на езу кол и кол засовывали засовом». Осенью кол и засов вынимали, но на езу оставались жить монастырские люди вместо сторожей. На поправку и постройку еза требовалось много леса, поэтому за каждым езом был закреплен свой лесной участок[49]49
  Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство. Т. 1. Вып. 2. С. 115.


[Закрыть].

Другой весьма распространенный способ рыбной ловли назывался керегоды. Керегодили, как правило, так: две лодки выезжали на озеро, забрасывались сети, потом становились на якорь и начинали их собирать. В житиях керегодами часто называют рыболовные снасти вообще, и порой трудно понять, что на самом деле означает это слово. Известно, что керегодами ловили соловецкие монахи. В 1485 году в Соловецкой обители сгорела трапезная со всем монастырским запасом. Монахи остались буквально ни с чем и сильно голодали. Часть иноков ушла за милостыней в новгородские земли, а старец Савватий решил поехать на побережье в монастырскую волость Вирму, где находились рыбные ловли. Монастырский ватаман (начальник промысла, ватаги промысловиков) благословил старца идти с мужиками на озера. Рыбаки снарядили лыжи и кережи и отправились на ловлю. Улов оказался большим, но случился «ростороп» (сильная оттепель), вернуться на монастырское подворье казалось делом безнадежным, а соли для засолки рыбы с собой не было. В отчаянии рыбаки стали призывать на помощь преподобных Зосиму и Савватия Соловецких. И каким-то чудом им удалось благополучно добраться до монастыря. Казалось бы, самая простая история. Но тогда от ее исхода зависело дальнейшее существование полуголодной монастырской братии, поэтому она и попала на страницы жития.

Один из способов рыбной ловли назывался забор. Он предназначался для ловли семги, возвращавшейся обратно в море с верховьев рек, где она метала икру. Забор ставился в устьях рек и состоял из бревен или кольев, вбитых в дно реки. В заборе делались отверстия, в которые вставляли верши (сетки). Так ловили рыбу на Русском Севере вплоть до начала XX века. Чтобы пересечь реку, приходилось строить длинные заборы. В 1683 году в устье реки Кеми стоял забор длиной 161 сажень, в котором было 6 верш. Поскольку забор ставили соловецкие иноки пополам с окрестными крестьянами, то улов тоже делили пополам. Вниз по Кеми рыбу ловили неводами длиной 10–15 сажен на парных карбасах. Это называлось ловить поездами («поездовщики поездовали»). Кроме того, существовали еще «приколы». В 1683 году на Кеми Соловецкий монастырь имел 5 «приколов». Это были вбитые в дно реки и переплетенные жердями (слегами) колья. У прикола также ставились сети-гарвы.

За редким исключением, рыбный промысел не приносил обителям значительных доходов, так как рыба дешево стоила и расход ее был большим. Обители, как правило, разрешали местным жителям пользоваться своими угодьями, но за это часть своего улова рыбаки отдавали в монастырь. На первых порах, когда взаимоотношения отличались простотой, этот договор был устным и нигде не фиксировался. Как-то раз преподобный Арсений Комельский разрешил крестьянам, жившим около монастыря, ловить рыбу в реке Леже и попросил несколько рыбин для братии. Улов оказался на редкость богатым, рыбаки принесли его в монастырь, но одну, самую большую рыбину скрыли. Преподобный, посмотрев на улов, сказал: «Столько я вижу рыб, а одну почему скрыли, почему благословенное крадете?» Рыбаки раскаялись в своем лукавстве и обещали впредь так не поступать.

Ловля рыбы на озерах и морях также была сопряжена с тяжелым трудом и немалым риском, о чем свидетельствует множество чудес, записанных в житиях. Однажды преподобный Кирилл Белозерский послал рыбаков на Сиверское озеро ловить рыбу. Когда они были уже на середине озера, поднялась сильная буря, волны вздымались и угрожали несчастным людям смертью. Не в силах справиться с волнами, рыбаки не могли подплыть к берегу. Некий человек, по имени Флор, стоял в это время на берегу и видел терпящих бедствие. Он быстро побежал к святому и сказал ему: «Рыбаки тонут!» Святой, взяв в руки крест, поспешил на берег озера. Он перекрестил озеро, и оно тотчас же перестало волноваться, став совершенно тихим. В тот день рыбаки поймали множество рыбы, больше, чем в прежние дни. Однажды старец из обители преподобного Арсения Коневского вместе с монастырскими рыбаками отправился на ловлю рыбы в Ладожское озеро. Время было осеннее, и когда лодка уже возвращалась назад, поднялась сильная буря, судно теснило льдинами, рыбаки обратились в молитве к заступничеству преподобного Арсения и спаслись.

Другая история рассказывает, как из Печенгского монастыря в реку Печенгу пошел на рыбный промысел монастырский корабль. Главным («приказным») на нем был инок Вениамин. Когда корабль вышел в открытое море, поднялась сильная буря, волны захлестывали судно, его то бросало к каменистому берегу, то обратно уносило в море. Рыбаки пришли в отчаяние, но инок Вениамин не сдавался. Корабль принесло в устье реки Ворьемы, рыбаки пришли в ужас, потому что здесь было множество мелей, и корабль стал трещать. Тогда по приказу Вениамина с корабля спустили карбас, на котором люди поплыли к берегу. Монах Вениамин с одним мирянином, трудившимся в обители на поварне, остался на корабле стеречь казну и монастырские запасы. Среди бури они в голос кричали: «Пресвятая Троица, помогай нам», через некоторое время ветер утих, и корабль без потерь вернулся в Печенгу[50]50
  РНБ. Солов. № 188/188. Л. 27–28 об.


[Закрыть].

Монастыри, стоявшие на морском побережье, уделяли большое внимание «мурманскому промыслу». Основной продукт промысла – ворвань, то есть китовое, моржовое и тюленье сало, охотно покупали в Холмогорах, Каргополе и даже за рубежом. Поэтому монастыри старались «мурманского рыбного промысла не запустить» и держали на самом берегу своих «покрутчиков» (приказчиков). Печенгская обитель традиционно получала наибольший доход от морского промысла. Поскольку пожертвования в виде денег за молебны и панихиды здесь составляли крайне скудную цифру из-за нищеты местного населения – лопарей и прокормиться рыбалкой или скудными урожаями было невозможно, преподобный Трифон вместе с игуменом монастыря Гурием отправился в Москву просить угодий для морских промыслов. Царь Иоанн Грозный дал монастырю в вотчину Печенгскую, Тонкую, Лицкую, Урскую, Позрецкую и Новденскую морские губы со всеми рыбными ловлями и выметом морским (если из моря выбрасывало кита или моржа), а также со всем морским берегом, пашнями и лесами, озерами и звериными ловлями, «чтобы тем монастырь мог обстраиваться и питаться». Монастырь быстро освоил свои угодья и даже начал торговать. Каждое лето сюда приходил купеческий корабль из Гамбурга, купцы брали в обители семгу, китовое сало, а взамен давали соль, крупы, вино и другие припасы с приплатой деньгами.

Практически у всех поморских монастырей были свои морские промыслы. В 1653 году царь Алексей Михайлович пожаловал Красногорской обители промыслы в Северном океане, на Новой Земле и по берегам Белого моря. Здесь добывали морского зверя, белых медведей, белых и черных песцов. Летом монастырские наемные люди отправлялись на двух «кочах», весной – на двух карбасах. Свою добычу они привозили сначала в Архангельск, Холмогоры и Мезень, где таможенные головы и целовальники осматривали ее и отделяли десятую часть в казну, о чем монастырю выдавались расписки с таможенными печатями. В этих же городах монастырь старался сбыть морского зверя, чтобы на вырученные деньги закупить хлеб, соль, одежду, а также воск, ладан и мед.

Соловецкий монастырь также всегда высылал своих трудников на морской промысел. Он начинался весной, когда ломало лед на море, и потому назывался «веснованием». Добывали белугу, нерпу, тюленей. Кожи выделывали на собственном кожевенном заводе, а сало использовалось для освещения монастыря долгой зимой. На морских зверей охотились на карбасах, небольших узких и легких лодках, которые моряки больших торговых судов обычно всегда брали с собой, так как в случае непогоды на карбасе можно было высадиться там, куда не могло подойти ни одно судно. На таком карбасе, например, высаживался на берег близ Пертоминского монастыря царь Петр I, когда буря застигла его по пути на Соловки. Для ночевки охотники вытаскивали свои карбасы на большую льдину, карбас закрывали буйном и так на дне лодки проводили ночь.

Но морской промысел был связан с большим риском. Особенности и опасности промысла хорошо описаны в северных житиях. Однажды жители поморской волости Варзуги вышли на промысел. Долго плавали они по морю, но зверя нигде не было видно, потому что одни льды унесло далеко в море, а другие растаяли. День уже клонился к вечеру, охотники приняли решение вернуться назад, но едва нашли льдину, на которой можно было заночевать. Вытащив карбасы на льдину длиной с версту или немного больше и подкрепившись хлебом, они уснули. Во сне одному из них явился благообразный старец и сказал, чтобы они просыпались и немедленно брались за работу. Человек тот разбудил дружину, и когда все откинули свои буйны, то увидели на льдине множество морских зверей. Вскочив в одних рубашках и чулках, они стали стрелять и с большой добычей вернулись домой[51]51
  РНБ. Соф. № 452. Л. 330 об. – 331.


[Закрыть]. В другой раз мощные льды едва не поломали льдину, на которой спали охотники, в море уже унесло их рыболовецкие снасти, но преподобный Иринарх Соловецкий, явившись во сне одному из охотников, вовремя разбудил их.

В 1700 году строитель Красногорского монастыря иеромонах Авраамий (Митусов) отправил к Новой Земле 14 человек в двух кочах с хлебными припасами. Но, затертые льдами, они были вынуждены зимовать там и возвратились только летом следующего года. При возвращении одно судно разбило у острова Вайгач, вся добыча (14 белых медведей, 156 белых и 5 черных песцов) и промысловые снаряды утонули[52]52
  Макарий (Миролюбов), архиеп. Историческое описание Красногорского монастыря // ЧОИДР. 1880. Кн. 3. С. 20.


[Закрыть].