Текст книги "Территория чувств"

11

Зоя осталась единственным родным человеком. А может, он себе всё это придумал. Ведь они не виделись чёрт знает сколько лет. И потом, когда они жили вместе, они же никогда толком не дружили. Да нет, не то. Это он не дружил. Зоя дружила всегда. Синдром старшей сестры.

Алеша родился практически сразу после войны. Отец, вернувшийся с фронта, так толком и не смог оправиться от ранений. Он умер, когда Алеше было два года. Он потом всё пытался вспомнить отца, какой он был, но из воспоминаний он был стёрт начисто.

– А нечего вспоминать-то, – потом уже как-то рассказала Зоя, – пил по-чёрному, за матерью гонялся – контуженый, одно слово.

Так и получилось по жизни, что отца у Алешки как будто никогда не было, а вот мамы целых две. И Зойка – или, как он называл её с детства, Зайка – была всегда ближе. Разница в возрасте давала ей много прав. Десять лет – это вам не шутка. Понятное дело, она переживала за брата – на её взгляд, его жизнь не сложилась. Ведь что значит хорошая судьба: это когда семья, работа, достаток. У Алексея не было главного – семьи.

Вокруг – да, много женщин, и вон соседка, Сиси, не против отношений с ним. Он же видит, как она ему улыбается. Недавно, приехав после работы, парковал у дома машину, она от своей тащит пачку плитки керамической. Ведь неподъёмная же. По привычке сначала ринулся помочь, потом сам себя остановил, нельзя, ни в коем случае, а то подумает, что он её унижает. Да чем?! Тем, что надорваться не позволяет. За восемнадцать лет никак не привыкнет к такому раскладу вещей.

За день до поездки позвонил дочерям; Алька, как часто бывало, даже не стала говорить:

– Einen Monat?! О Got! Was darfst du dort finden, in diesen scheisen Russland.

– Das ist meine Heimet. Und deine auch.[2]2
  – Целый месяц? О Господи! Что ты забыл в этой чертовой России.
  – Это моя Родина. Твоя, кстати, тоже.


[Закрыть]

Бесполезный разговор. Таня была на переговорах.

И Алексей зашёл в соседнюю пивную как-то скоротать вечерок. Он очень нервничал, столько лет не был на родине, уезжал ещё из Советского Союза, аккурат в год развала, теперь и страны такой больше нет. Как-то его встретит эта самая Россия?

В пивной народу уже было полно, Алексей занял угловой столик за большой деревянной колонной и сразу же кивнул официанту, показывая, что ему, как всегда, бокал «тёмного».

Этого ещё не хватало – практически рядом, за соседним столиком, восседала Сиси с подружками. Как ни странно, соседка его не заметила, а Алексею было слышно каждое слово. Прямо как в нашей сказке – «три девицы под окном». Сиси как-то приглашала Алексея по-соседски на чашечку кофе, а может, и не по-соседски, но она рассказывала о так называемых «штаммтышах» с подружками. Это когда за подружками закреплялся столик, и раз в месяц они имели возможность за кружечкой пива обсудить свои девичьи проблемы. Обычное для Германии дело. И немецкие приятели Алексея так собирались, сам он в таких мероприятиях участия не принимал, но традиция хорошая, почему нет?

Вместе с кофе в тот вечерок они уговорили бутылочку ликера, Сиси разоткровенничалась, но рассказывала в основном о проблемах своих подружек – Кристель и Уты. По описаниям Сиси, Алексей легко опознал молодых женщин. Всё ясно, в желтой майке – это как раз Кристель, которая с тяжёлой жизненной ситуацией. Понятно, а та, которая смеется, как горгона, стало быть – Ута, вроде бы парикмахерша.

Сиси, как всегда, с поджатыми губами. Очки в роговой оправе. Неужели она не понимает, что эти жутковатые очки только добавляют ей возраста? Или всё-таки их общий ценз в пятьдесят семь лет виден и без очков и несмотря ни на какие улыбки? Извечные чёрные брюки, правда, новый джинсовый пиджак. Алексей его раньше не видел, хотя они встречаются у своих машин каждое утро; понятно, Сиси хотела чем-нибудь поразить воображение подружек. Ну что ж, новый пиджак ей действительно шел. А куда ей ещё наряжаться? Наверное, эти ежемесячные посиделки втроём единственное, что у неё осталось? Хотя Сиси никогда в этом не сознается.

– Кристель, ты опять в своей любимой майке? Жёлтая, как цыпленок!

«Сиси могла бы и промолчать», – подумал Алексей.

Ута приобняла подругу и прижалась поочередно к обеим щекам.

– О! Зато новые духи? Что это?

– «Хлое»! Как же ты не узнала? И, кстати, на мне новый жилет.

– Прости, не увидела. Но он же опять синий! – Ута с трудом втиснулась в своё кресло. – И как у них тут мало места. Только не говорите мне, что я поправилась. Нет, нет и нет! Вы видите на мне эту юбку? – она попыталась привстать. – Я не влезала в неё года два.

– Ута, ты и сейчас в неё не влезла. Талия – под грудью. Ты что, пива пить не будешь? – Сиси осуждающе смотрела на подругу.

– Вот еще. Пиво – обязательно. Юбку можно и расстегнуть, у меня кофта длинная и тянется прекрасно, – Ута весело тряхнула золотыми кудряшками и натянула пониже чёрно-белый трикотажный свитер. – Нам тоже пива! – помахала Ута официанту.

– Так точно, любезная фрау, – приветливо улыбнулся молодой человек и побежал выполнять заказ.

– Нет, вы представляете, вчера купила в Карлштадте брюки за 149 евро, а вечером зашла в соседний магазин, и там точно такие же за 120! – Сиси еще больше поджала губы и осталась совсем безо рта. – Как вам это нравится?

– А цвет какой? – Ута сделала большой глоток пива и удовлетворённо откинулась на спинку кресла.

– Какой? Конечно, чёрный!

– У тебя чёрных брюк, наверное, штук сто! И главное, все одной длины и одного фасончика. Зачем тебе столько, Сиси? Ну ладно, мы с Утой – толстухи известные, у нас джинсы между ног протираются. А ты-то всю жизнь худющая, – Кристель не смогла удержаться, чтобы не съязвить. Хотя весь разговор был известен наперёд.

Алексей знал все эти разговоры. Сначала долго будут обсуждать: кто, что, почём купил. Закончат о вещах, перейдут к продуктам. Потом, естественно, речь пойдёт о телевизионных шоу: «И зачем всегда приглашают неправильных ведущих?» – «А кого приглашать? Ну, не их же!»

– Может, и не нас. У нас образование другое. Ну есть же милые лица на телевидении. А не эти лошадиные морды?! – Сиси особенно кипятилась по этому вопросу.

– А вы идете на Лилу Даун? В субботу концерт в замке.

– Я – точно нет, – покачала головой Кристель. – Настроения нет.

– Или денег? – Сиси внимательно посмотрела на подругу поверх очков. – Купите стоячие места. Тринадцать евро. Или что, и это дорого?

– Да нет, не дорого, говорю же, настроения нет. Ута, ты пойдешь?

– А я не знала даже. Надо подумать. Я люблю концерты в замке. Всё-таки на свежем воздухе. А стоя – даже лучше. В прошлый раз был такой холод, так я плясала весь концерт.

– Никого не сшибла?

Подруги расхохотались.

– Нет, ну кто тебе сказал, что эта цыплячья майка тебе к лицу? Или, может быть, вы поженились? И ведь не узнаешь!

Алексей прислушался. Говорила Сиси, Ута только одобрительно кивала головой.

– Это ж надо умудриться найти парня с точно такой же фамилией! И добро бы фамилия была популярная. Так нет же. Вот ты, Ута, знаешь кого-нибудь с фамилией Конни, кроме нашей любимой подруги?

– Конечно! Это друг нашей любимой подруги – Себастьян, – утвердительно закивала Ута, разведя руки в стороны. – Ну, так как, не поженились?

– Нет, Себастьян последний месяц женат на своём компьютере.

– Вот! – победно посмотрела на подруг Сиси. – Это начало.

– А как относится ко всему этому твой сын?

– Моему сыну наплевать, как, впрочем, и всем остальным. Не наплевать только вам двоим.

– Потому что мы тебя любим, Кристель, – Ута легко погладила подругу по большому плечу своей мягкой ладошкой.

– К кому ты прибежишь, когда он тебя бросит?

– А вдруг не бросит?

– Сама же говоришь, вот уже компьютер начался. Это не к добру!

Ута быстро закивала своими кудряшками.

– Смотри, Кристель, мы желаем тебе добра. Просто мы не хотим, чтобы потом ты обвинила нас в безразличии, – Сиси повернула голову в сторону официанта, и тот сейчас же оказался подле стола.

– Вас рассчитать? Отдельные счета? Дамы выпили по три бокала пива. Может, ещё граппы напоследок?

– Петер, никакой граппы! Неси счета, пожалуйста.

– Пойдем, Ута. Кристель, ты с нами?

– Нет, за мной должен заехать Себастьян.

– Ну-ну, смотри, подруга, – Сиси, как всегда, холодно приложилась своей щекой к щеке Кристель.

Ута с трудом выкарабкалась из кресла и обняла подругу горячо и нежно, шепнув потихоньку:

– Держись, – и обе направились к двери.

Алексей заказал ещё бокал пива. Он любил эту старую пивную с вытертыми лавками и кружками пива на полках, и вечными бретцелями на закуску.

Сиси и Ута ушли, а Кристель всё смотрела в сторону двери. А действительно, придет этот Себастьян или нет? Алексею некуда было торопиться, он решил дождаться. Что это за парень, которого все обсуждают?

Увидев Себастьяна, он всё сразу понял: тот был младше Кристель лет на двадцать. Разительные отличия были во всём. Парень был молодым и стройным, в отличие от коренастой и приземистой Кристель. Но как засветилось её лицо при виде молодого человека, и как хорошо, по-доброму, улыбнулся он ей в ответ. Да пусть эти язвы говорят, что хотят, но им хорошо вдвоём – видно невооруженным глазом.

Алексей подозвал официанта, расплатился за пиво и пошёл домой окончательно собирать свой багаж. У него неожиданно поднялось настроение. Как хорошо, что есть ещё на свете настоящие чувства. А что нас ждёт впереди, кто ж его знает.

12

Алексей пристегивал ремень безопасности и думал совсем даже не о полёте. Что произойдёт, то произойдёт. Плакать по нему будет только Зоя. Хотя ради сестры он должен долететь до Москвы. Вся эта её семейная ситуация вызывала в Алексее сильное беспокойство.

Алексей не принимал скоропалительных решений, никогда не навешивал ярлыков. Он присматривался. Они с Зоей были с самого детства абсолютно разными: шустрая, активная девочка и тихий, немногословный мальчик. Как будто природа ошиблась и перепутала их в утробе матери. Зоя ему рисовала ситуацию по-своему, он должен разобраться сам. Она же женщина, поэтому и фантазия буйная. Похоронила мужа, это всё понятно, горе, никто не спорит. Но есть же Саша, сын, Алексей мальчика знает с раннего детства, тоже не видел давно, но периодически общался с ним по телефону. Ну ладно, собственно, что гадать, через каких-то несколько часов он с ними наконец-то встретится.

– Что Вы будете пить? – от мыслей его отвлекла симпатичная проводница, идеально причёсанная, с красивым макияжем и белозубой улыбкой. Алексей всегда поражался: как хватает этих девушек вот так улыбаться всем подряд.

– Воду без газа, – он попытался изобразить подобие улыбки в ответ. Стюардесса же старается, пусть увидит, что пассажир оценил.

– Может быть, что-то ещё? Сок? – улыбка у бортпроводницы не изменилась, видимо, ей была безразлична реакция незнакомого мужчины.

– Нет, спасибо. Может быть, чай?

– Чай уже после предложенного обеда, – девушка с сожалением пожала плечами.

«Зачем тогда спрашивать», – раздраженно подумал Алексей. Или его разозлило безразличие девушки? Ну да, по возрасту он ей годился в дедушки, и от этого стало немного обидно.

И вообще, куда он едет? Тоже мне, прокурор, разбираться в чужой семье. В своей разобраться не смог, теперь в чужую лезет. Кто ему давал такие права? Тем более что Зоя, судя по всему, наконец, успокоилась. А ведь он окончательно решился ехать именно тогда, когда услышал нотки безразличия в её голосе. То есть когда ляпнул год назад, что приедет, это были просто слова. И никуда он ехать и не собирался.

А тут, когда Зоя вдруг забыла про свои болячки и про всех засранцев сразу и говорила только про свой переезд к какой-то там Любе, Алексей понял: нужно ехать. Всем нутром почувствовал. Срочно. Что-то там, в семье его сестры, не так. Он не сумел сберечь собственную семью. Может, хоть что-то теперь сможет сделать для семьи сестры.

13

В самолёте он сразу постарался закрыть глаза, ему не хотелось ни с кем общаться. Алексей уже знакомился, сидя в самолётном кресле, ничего хорошего из этого не вышло. Милая Мила. Может, это было судьбой. Как же он мог её упустить? Вот так – выпорхнула из самолёта, и всё. Или есть на что ему рассчитывать? И ещё возможна новая встреча?

Рядом сидела достаточно полная женщина. Она тут же начала снимать кофту и этим жестом приперла Алексея к окну.

– Вы уж потерпите, жарко, сил никаких, – она краем глаза посмотрела на Алексея. – А потом замерзну, опять оденусь.

Алексей решил не реагировать. Может, женщине действительно жарко, а потом будет холодно. Всякое же бывает, и совсем она не вызывает его на разговор. С другой стороны от температурозависимой тети мужчина уже уткнулся в журнал. Алексей решил последовать его примеру. Журнал «Аэрофлот» не предлагал ничего интересного: статья про Сингапур, как лучше перенести перелёт, чем занять ребенка в полёте.

Как будто в подтверждение статьи, заверещала девчушка из параллельного ряда:

– Мне больно, ой, как мне больно.

Мама пыталась ее успокоить:

– Что больно? Ушки? Это сейчас пройдёт, глотай, глотай!

– Что значит глотай, что глотать? Кушать? Ой, больно!

Точно так же восемнадцать лет назад плакала навзрыд его трёхлетняя Алька:

– Ой, больно, ой, мамочки.

Она не понимала, что мамочки рядом нет и никогда больше не будет. Рядом сидела бабушка, Нинина мама, которая при слове «мамочки» начинала тихо скулить, вместо того, чтобы успокаивать девочку. Тринадцатилетняя Таня безучастно смотрела в окно, и Алексей не мог понять, что страшнее: вот эти бесконечные слезы тёщи, постоянные напоминания Али о маме или оцепеневшая Таня.

Алексей плохо помнил себя в то время, он тоже существовал скорее как робот, потому что надо было жить или, скорее, выживать. А вот сейчас, услышав это «больно», вдруг отчетливо вспомнил тот их полёт, как побег в никуда, от прежней жизни, от кошмара. Из одного кошмара в другой. Они не знали, куда едут, что их ждет впереди, спасались бегством от памяти, от обстоятельств. И тогда еще Алексей не знал, что вот эти «ой, мамочки, больно» будут практически последними Алькиными русскими словами, которые он от неё услышал.

Их поселили в Хайм, и, по словам очевидцев, им ещё повезло. Опять же благодаря маленькой Альке. Как правило, эмигрантов, где-то на первые полгода, селили в общежитие: комната на семью, удобства на этаже, грязь, антисанитария. И вот здесь нужно было барахтаться, как та лягушонка, руками и ногами, чтобы не скатиться вниз, чтобы не привыкнуть, не опуститься. Правда, в отличие от той лягушки, маслице сбить не удавалось никому, чтобы уверенно, раз и навсегда на него опереться. Так и надо было бить лапами всю жизнь, чтобы не утонуть. При этом лапы были не свободны: у Алексея в каждой руке было по дочери, а на плечах, дополнительным грузом, – тёща. Он надеялся – Ида Иосифовна будет помощницей, а оказалось наоборот – она никак не могла отойти от потери дочери, всё время плакала, всё валилось у нее из рук. Большей помощницей стала Таня: она мыла, стирала, готовила, как могла. Алексей бегал с утра до ночи в поисках работы, квартиры, чтобы она по стоимости устроила социальные службы.

* * *

Он никогда не верил в тот рай, который рисовала его тёща, уговаривая, что нужно уезжать. Он разумный человек и про бесплатный сыр, который только в мышеловке, знал очень хорошо. Но тем не менее документы подали; больше для того, чтобы тёща угомонилась. Нина говорила:

– Ну что тебе стоит? Пусть маме будет спокойнее. Никто никуда ехать не собирается. Потом, столько ждать нужно. Мало ли что нас впереди ждет. Пусть эта возможность у нас будет.

Мало ли… Почему она думала про это «мало ли»? Как-то попалась ему в руки статья о том, что не нужно ничего притягивать специально. Материализуется всё. Никогда не нужно смотреть фильмы про авиакатастрофы или, к примеру, про то, как выжить в лесу, в какую сторону идти, если заблудился. Если в такую ситуацию попадешь, выбора не будет, как миленький пойдешь в ту сторону, в какую нужно, животный инстинкт подскажет. Но специально к таким ситуациям готовиться не стоит – как только инструкцию в своей голове зарисуешь, так в тот самый лес и попадёшь.

Вот это самое «мало ли» и сыграло свою роль. Возможно, и так.

Только ничего у Алексея не получалось. Они приехали летом, Тане в школу идти только через месяц, но она ни слова не знала по-немецки, хорошо, что была ещё возможность как-то поучиться на курсах. Сам он объяснялся на ломаном английском. Какие курсы? Нужно было выживать, искать, на что он может содержать свою семью, которая, кстати, привыкла жить достаточно обеспеченно.

Альку через неделю повели в детский сад. На обратном пути она всё удивлялась:

– Папа, а почему здесь все так странно разговаривают? Я ничего не понимаю, совсем ничего!

– Они разговаривают по-немецки, это очень хороший язык, ты привыкнешь и тоже его выучишь.

– Да нет же, пап, это совсем некрасивый язык, его совсем нельзя выучить. Да и вообще, поехали уже домой, всё здесь посмотрели, погостили, и теперь – домой.

Она семенила рядом, крепко держа Алексея за руку и убежденно повторяла:

– Домо-ой поедем, на самолёте полетим. Я больше плакать не буду, уж до дома дотерплю-ю!

Алексей тяжело опустился перед дочерью на корточки:

– Алька, понимаешь, какая штука, теперь наш дом здесь. Ну, ты же хотела увидеть много цветов и куклу новую!

– Да, пап, хотела, и куклу новую. Ну, ты же мне её купил. Вот и поехали домой. Что тут ещё делать? Здесь нам делать совершенно больше нечего. Мы здесь все уже посмотрели, всё купили, нам больше ничего не надо. И кукол мне больше не надо. Хочешь, вообще мне больше никаких кукол не покупай, только поехали домой.

Алька поняла по виду отца, что никто никуда ехать не собирается, и опять заплакала:

– Я не хочу-у здесь! Какой же это дом? Ты меня обманываешь. Дом, это когда у меня своя комната, у Таньки своя, а бабушка только в гости приходит. И где мама. Я к маме хочу!

Неожиданно для Алексея девочка начала громко кричать. На них стали оглядываться прохожие на улице, невольно шарахаясь в сторону. Алексей схватил Алю на руки и побежал с ней домой, уговаривая:

– Ну, тихо, тихо, всё будет хорошо, всё исправится.

Алька плакала целые сутки, а потом замолчала. На полгода. Алексей показывал её врачам, психологам. Ответ был один: «Сильный стресс, нужно ждать». Покой, душевное тепло, положительные эмоции, и, возможно, всё вернется на круги своя.

Через полгода Алька заговорила на чистейшем немецком языке безо всякого акцента. «Оставьте девочку в покое, если ей комфортнее говорить по-немецки, пусть говорит, она, может, ещё вернется к русскому языку. Но не сейчас, хватит с неё бесконечных переживаний», – таков был приговор специалистов. И Алексей им поверил, говорил с дочерью на ломаном немецком языке, убрал все русские книги и фильмы. Аля сама записалась на курсы русского языка, когда умерла бабушка. Вот ведь странные метаморфозы, хотя с бабушкой они понимали друг друга без слов, по взгляду. А потеряв такого близкого для себя человека, Аля вдруг приняла это решение: учить русский язык.

– Ты что-то помнишь?

– Mal sehen[3]3
  – Посмотрим.


[Закрыть].

Посмотрим. Русский как иностранный. Наверное, с кем-то его дочь и говорила по-русски, но с отцом осталась вот эта немецкая речь. Mal sehen…

14

Самолёт прибыл по расписанию. Алексей сам от себя не ожидал, что так разнервничается, даже сердце закололо. Этого ещё только не хватало. Причем больше в нём было всё же страха, а не радости.

Как же он ото всего отвык. Вроде вот оно: говорят по-русски, по радио объявляют тоже на русском языке. Вокруг все тебя понимают. Только понимают ли? В основном отпихивают, оттирают, пытаются вытеснить. Из самолёта по рукаву все ринулись в сторону паспортного контроля, Алексей со своим плащом решил не отставать, пристроился за соседкой, она своей массой пробивала ему путь. Но, замешкавшись, как-то быстро потерял её из виду.

– Мужчина, куда Вы прёте?! Вы тут не стояли.

– Да, пожалуйста, проходите, раз Вы торопитесь.

Но за наглой теткой тут же последовала и вся очередь, поверив тому, что «не стояли». И в итоге Алексей очутился в конце. Он всерьёз начал опасаться, а не разберутся ли вот эти наглые тетки с его чемоданами. И что в итоге получат родственники в качестве подарков?

Да, права была его соседка по самолётному креслу. Когда она стала опять одеваться, она всё же отвлекла Алексея от его мыслей.

– Понимаешь, скучаю жутко, лечу в Москву на крыльях. Но весь мой пыл, вся ностальгия заканчиваются, пока я в Шереметьево прохожу через паспортный контроль, получаю багаж, да еще таможенники заставят меня этот багаж показать. Всё! Выхожу уже с такой мордой, что подруга спрашивает: «Обратно сразу поедешь? Или всё же переночуешь?»

Игоря Алексей узнал сразу. И даже не потому, что он очень был похож на Сашу, Игорь точно отвечал описанию, которое ему дала Зоя. Руки в карманах, отсутствующий снисходительный взгляд, постоянно работающая челюсть, пережёвывающая что-то. Ну, точно – «этот». Тем не менее, увидев Алексея, Игорь оживился, подошёл, тепло пожал ему руку, Алексей, расчувствовавшись, притянул паренька к себе, и тот от души обнял иностранного дядю.

– Я подгоню машину, а Вы подождите здесь. – Игорь, не оглядываясь, неторопливо пошел в сторону автомобильной стоянки.

Алексей смотрел на субтильную фигуру мальчишки. Вот ведь тоже фрукт. Нигде не работает, сидит на шее у отца. Взгляд безвольный, ничего ему в жизни не интересно. Да, дела. А нам, родителям, всё не так, всё не нравится. Вот его Татьяна, наоборот, вся в работе, строит карьеру, рассчитывает кредиты. За то, за это – что выгоднее. Вместо книги в руках калькулятор. А вот этот, видно, о душе думает. Может, даже книжки читает, может, даже целыми днями. И что лучше? Мог бы в «Макдональдс», как Алька. И что? Так, может, почитает, почитает, глядишь, что умное придумает, опять в институт какой поступит. Нет, не решить нам проблемы отцов и детей, никогда не решить…

Алексей надел плащ (на улице, ему показалось, прохладно) и крепко держал свой чемодан на всякий случай, не доверяя местной охране. Рядом с ним затормозил микроавтобус «Мерседес». Дверь распахнулась, и мужчина начал командовать семьей:

– Ну, давайте, давайте, живее. Катя, Юля, берите свои рюкзачки. Нина, ну что ты копаешься, опаздываем же!

У Алексея всё медленно поплыло перед глазами. Он что было силы сжал ручку чемодана, чтобы не потерять сознание. Та картина… Которую он гнал от себя, которая постоянно возвращалась к нему в его кошмарах, опять воочию предстала перед глазами. Этому кошмару никогда не стереться из его памяти. Это с ним на всю жизнь.