Текст книги "Апостол для Рафаэля"

Глава пятая

Придя домой, я увидел Лизу, она озабоченно смотрела на себя в зеркало, нервно теребя провод телефонной трубки, которую она держала у уха.

Увидев меня, она тут же положила трубку на базу телефона и, нервно поджав губы (она всегда так делала, когда была зла на меня), сказала:

– Я уже не знала, что думать! Полночь на дворе, а ты написал, что вернёшься через пару минут! Где ты был?

Растерявшись, поскольку я не ожидал того, что она ещё не спит, и не зная, что придумать, я сказал половину правды:

– Извини, я ходил на улицу немного подышать свежим воздухом.

– Ты врёшь, – безапелляционно заявила она. И когда ваша жена говорит такое, вы знаете, что она что-то вбила себе в голову, и иногда лучше идти по пути её мышления, то есть подтвердить то, о чём она якобы знает. Но вы же уверены, настоящую правду знаете только вы. И никто другой.

– Ты ходил купить сигареты.

Облегчённо вздохнув про себя и подумав, что мне повезло и она не знает о худшем, что случилось только что, да и кто поверил бы? Я ответил:

– Да, извини, я опять начал курить…

– Зачем? – её ладонь нежно коснулась моей щеки, поглаживая её, словно она пыталась успокоить маленького ребёнка.

– Я… я не знаю, мне нужно было успокоиться. То, что случилось с Олегом…

– Я понимаю, – грустно улыбнувшись, ответила она, и тут же её взгляд сменился другим, полным уверенности и позитива, о да, это ты, моя любимая Лиза, вытаскивающая меня из самых дальних и тёмных уголков, называемых депрессией. – Но ты не переживай, всё будет хорошо, Олег сейчас спит, я не заметила никаких побочных действий лекарства на его организм, всё будет хорошо.

– Спасибо, любимая, – ответил я и поцеловал её, то был робкий, неуверенный, но полный признательности поцелуй.

– Пойдём, я разогрею тебе ужин. – И я покорно последовал за ней

На кухне вкусно пахло жареной картошкой и свиными отбивными, и только сейчас, почувствовав этот аромат, я понял, насколько был голоден. Забыв даже зайти в ванную, чтобы помыть руки, я сразу взялся за вилку и нож и тут же начал разделывать большой кусок хорошо прожаренного мяса, быстро отправляя в рот один кусок за другим.

Лиза сидела рядом на табуретке и наблюдала за мной. Её взгляд бы полон любви и заботы, но вдруг в нём появилась тень сомнения, тут же сменившаяся удивлением и испугом.

– Что случилось? – спросил я с полным ртом.

– Вилка.

– Что с ней? – я был раздражён и устал и мне просто хотелось спокойно поесть, без каких либо замечаний.

– На ней кровь…

Посмотрев на вилку, зажатую в моей руке, я увидел струйку ярко-алой крови, скользящую по стали и капающую прямо в тарелку. Испуг накатил на меня холодной волной, начиная с пальцев ног и заканчивая волосяными луковицами на голове.

– Дай я посмотрю, – она встала и быстро подошла ко мне, взяв мою руку, которая по-прежнему сжимала вилку, в свои ладони, но я быстро отдёрнул её.

– Нет, – я знал и боялся того, что она может увидеть на моей ладони, но Лиза оказалась проворнее и, согнув мою руку в локте, она с силой разжала обожжённую ладонь. Боль, сразу возникшая после этого, острым ножом перерезала моё сознание и на какой-то момент я отключился.

Не помню, сколько прошло времени, но очутился я на полу нашей кухни, под мою голову аккуратно была подложена подушка, и Лиза очень сосредоточенно возилась над моей ладонью.

– Где ты так обжёгся? – абсолютно спокойным тоном спросила она, дезинфицируя ватным тампоном ошмётки кожи, которые больше ничему не служили.

– Это… это просто ожог? – недоверчиво спросил я, зная, что на ладони могло быть кое-что пострашнее ожога, этот проклятый серебреник.

– Да, но он очень глубокий, завтра нужно пойти к врачу.

– Может, обойдёмся без него?

– Позволь мне решать.

Лиза критически осматривала края ожога, оценивая, насколько он глубок, на какой-то момент её брови сошлись на переносице, она вздохнула и достала бинт, свёрнутый в небольшой рулончик. Отмотав нужное количество, она начала обвязывать мою обожжённую ладонь.

– А теперь расскажи мне всю правду, ты не только ходил за сигаретами, ведь так? И причина, по которой ты вышел, вовсе не Олег?

Вздохнув, я закрыл глаза и подумал, почему женщины так любят играть в сыщиков? Сопоставлять детали, искать причины, заметьте, в очень редких случаях они находят тебе оправдание, чаще всего мужья – это обвиняемые, и приговор им уже вынесен заочно. Пытаясь увести моего сыщика c верного следа, я, сделав трагическую мину, произнёс:

– Я ходил на встречу с моим новым редактором (что было правдой, крохотный шут, по-прежнему прячущийся за троном лжеца, утвердительно кивнул головой), и потом мы зашли в ресторан отметить подписание моего нового контракта, мы ели фондю, и я хотел подвинуть кастрюльку поближе к себе, но не рассчитал, что ручка кастрюли раскалена, вначале я не обратил на это внимания, но потом ладонь стала болеть, я не сказал тебе, потому что не хотел расстраивать тебя, ты и так уже получила своё после всего, что случилось нашими детьми.

– Ты подписал новый контракт? А как же прежнее издательство?

– Я разорву с ними договор.

– Тебя что-то побудило сделать это?

– Да, гонорар, – едва слышно ответил я. – Вознаграждение за мою будущую книгу будет в три раза больше, чем было в прежнем издательстве.

– Как называется твоё новое издательство?

Вопрос на засыпку. Видимо, дьявол живёт ещё в прошлом веке и визитками не пользуется, либо просто решил сэкономить, но так или иначе, название издательства было мне неизвестно, и что-то придумать так, сходу, представлялось затруднительным.

– Какое-то странное мистическое название, не могу так сразу вспомнить, а визитку я, кажется, потерял, когда расплачивался в такси. Завтра я тебе всё расскажу, обещаю.

– Ладно, думаю, нам двоим пора спать, ты идёшь?

– Я только в туалет схожу, я мигом.

– Хорошо, – утвердительно кинула она, тщательно приклеивая последний кусочек лейкопластыря, чтобы надёжно удержать повязку на ладони.

Как всегда, Лиза начала мыть посуду, у нас был свой распорядок работ на кухне: я мыл посуду утром и днём, она вечером.

По пути в туалет я зашёл в зал и вытащил из библиотеки том «Мастера и Маргариты» Булгакова. Он был одним из моих любимых авторов, и этот роман всегда стоял на моём рабочем столе. Я так часто перечитывал его, что некоторые страницы держались всего лишь на честном слове, но ни за что на свете я не купил бы новый том. Это старое издание было дорого мне, кожаный переплёт, пожелтевшие страницы, пометки на полях, загнутые уголки страниц и запах. Запах книги, которая более 50 лет принадлежала ещё моему отцу, между страниц которой накопилась пыль десятилетий.

Мой отец… Это больная для меня тема, если вы видели некоторые мои интервью, вы бы поняли, о чём я. Иногда я забавляюсь с журналистами и рассказываю ту версию моего прошлого, которая нравится мне на данный момент. Конспирируюсь, пряча то, что воистину дорого и важно для меня в недоступной для публики зоне. То, что я могу вам сказать об отце, это то, что я его не знал, он бросил нашу семью, когда моя мать была беременна мной, и больше я никогда о нём не слышал. Я завидовал другим мальчишкам, которые с их папами ходили на футбол, что-то чинили вместе, мне не досталось всего этого. Единственное, что осталось мне от отца, так это та самая книга, которую я собирался почитать сейчас в туалете. Да, да, я, как вы, простой смертный, хожу в туалет с книгами, так приятно приобщиться к интеллектуальной литературе в запахе дерьма, который окружает тебя. Некая суть или одна из граней человеческой натуры, мечтающей о высоком, находясь по уши в фекалиях. Хотя о чём я, большинство из вас на данный момент читают в туалетах сезонные рекламные буклеты торговых центров, выискивая ценную информацию о скидках, такую литературу можно назвать вдвойне полезной – с одной стороны, отупляет людей, заставляя совершать совершенно ненужные покупки, а с другой, ею можно подтереться, закончив чтение!

Итак, я сидел на толчке и перелистывал главы, ища свои любимые моменты в романе. На некоторое время я почувствовал себя как Мастер, пишущий книгу всей своей жизни, только она не была ещё начата, и главное, что страшило больше всего, её окончание было мне неизвестно. Неизвестность пугает больше, чем что-либо, один из самых привычных страхов – это страх смерти, неизвестно, что случится после нашей смерти с нами, и как мы будем умирать. Что утешает меня теперь, так это то, что я знаю, чем закончится этот роман.

Прочитав мой любимый пассаж о бале сатаны, где Бегемот предлагает Маргарите спирт, я тихо улыбнулся, представляя, как бы отреагировала на подобное предложение Лиза. Перелистывая страницу, я увидел, как что-то выпало из книги на пол. Поставив раскрытую книгу, я посмотрел туда, куда упало то, что было в книге.

Увидев это, я поначалу не поверил своим глазам и снял очки, чтобы быть уверенным, что я не ошибаюсь. Это была банковская карта, она упала лицевой стороной на розовый коврик, так ненавистный мне, но обожаемый Лизой. На карте было написано моё имя, дата её истечения, она была действительна в течение 10 лет. Так и не в силах поверить в появление такого подарка, я вновь взял книгу в руки, пытаясь найти то место, откуда именно она выпала.

Это был один из финальных моментов романа, когда за котом Бегемотом пришли офицеры НКВД и тот разыграл потрясающий фарс, позабавивший его и помешавший работать Воланду. Но, пытаясь прочесть первые несколько строк, я заметил, что буквы стали расплываться и смешиваться в кучу, опять сняв очки, я зажмурился и вновь взглянул на страницу.

Текст, написанный Михаилом Афанасьевичем, изменился.

«Раскачиваясь на люстре под потолком, Кот Бегемот прошипел:

– Вознаграждение, Мессир, вы забыли про вознаграждение!

– Ах да, – измученно протянул Воланд, потирая рукой больное колено, – оно его ждёт, оно уже перед ним, он стало Частью Него».

Резко выдохнув от потрясения, я отбросил книгу как можно дальше от себя, точно руку прокажённого, и тупо посмотрел на банковскую карточку, которая блестела своим новеньким, только что вышедшим из-под машины пластиком и обещала столько благ и удовольствий.

Серебреник, ну конечно, это он. Немного изменил форму, но это он.

Глава шестая

– В принципе меня устраивает, что ты уходишь, – мой, теперь уже бывший, редактор сидел передо мной в удобном кресле ресторана и с довольным видом наблюдал за тем, как официант ставит на стол утку в яблоках. – Твои последние два романа очень плохо продаются, ты правильно сделал, что решил прекратить писать. Главное, не поздно, – и, широко раскрыв свой рот, полный вставных золотых зубов, вонзил их в утиную ляжку, отчего жирный сок потёк по его губам и подбородку. – А что ты не заказываешь ничего? – продолжая тщательно пережёвывать мясо, как будто не знал, что с деньгами у меня была полная жопа. Но теперь эта проблема была позади и я, подумав про мою первую банковскую карту, решил её проверить. Признаюсь, живот сводило, но то ли от голода, то ли от страха, а может, от двух чувств сразу, я не мог разобрать.

– Не знаю, что выбрать, – откровенно ответил я.

– То, что позволяет тебе твой кошелёк, – ответил он и большим глотком отхлебнул красное вино из глубокого хрустального бокала. – И судя по всему, в кошельке у тебя немного, – он расхохотался, откинувшись на спинку стула, обитого тёмно-оранжевым велюром.

Та насмешка и презрение, которые он бросил мне в лицо, как грязную тряпку, пронзили и оскорбили меня до самой глубины, курок, который он взвёл, насмехаясь надо мной, задел чувство гордости, и я решил отомстить за себя.

– Да нет, – спокойно ответил я, – просто непривычно кушать в свинарнике для снобов, а так я закажу икру на льду, графин водки, салат «Океан». Насчёт десерта я подумаю немного позже, – и, захлопнув меню, широко улыбнувшись, передал его официанту.

Евгений, бывший редактор, от удивления подавился мясом и вином и, в панике закашлявшись, выплюнул кусок злополучной утки, которая мешала ему дышать, прямо в бокал с вином, отчего этот благородный напиток был напрочь испорчен. Редкие пепельные волосёнки на голове, которые он зачёсывал набок, пытаясь скрыть лысину, были взъерошены, одышка, отдающая зловонием из-за повышенной кислотности желудка, отравляла весь воздух вокруг. Наспех вытерев рот салфеткой, он наклонился поближе ко мне, уперевшись локтями в стол, отчего его галстук попал с соусницу, но он этого не заметил:

– Откуда у тебя деньги?

– Заключил контракт с новым издателем, – пренебрежительным тоном ответил я. – Он выплатил мне аванс.

– Что за книга?

– Коммерческий секрет.

– Шутишь? Да книги Ланикуна сейчас в топе продаж, и это я его нашёл! Моя заслуга, а ты чем можешь похвастаться за последние три года? Да, первая книга имела колоссальный успех, высокий уровень продаж, а потом что? – сложив губы трубочкой, он подул мне в лицо. – Всё, сдулся, как шарик, смотри не лопни от гордости в своём новом издательстве.

– Я непробиваемый, не переживай, а твой Ланикун написал всего лишь вторую книгу, посмотрим, как пойдут её продажи.

Ланикун был тем, кого с лёгкостью можно было определить к категории писак. Писака, пишущий ширпотреб, я писал такое же, но я не мнил о себе такого, чего возомнил он. Обыкновенный Сеня Сидоров, взявший звонкий и загадочный псевдоним, в одночасье стал писателем года, написав роман-комедию о доме престарелых, где она из бабулек оказывается колдуньей и, будучи больной болезнью Альцгеймера, забывает, кто может быть её магическим наследником, пока не находится один из медбратов, который и становится учеником мистической бабули, превращая постепенно дом престарелых в школу обучения магии. Забавная дрянь на 800 страниц.

– Мне кажется, было бы лучше, если бы ты сменил профессию, – выпалил он.

– Мне кажется, что тебе пора бы вытащить галстук из соусницы, иначе рубашку перепачкаешь, – цинично улыбнулся я.

Он резко отодвинулся назад и, осторожно взяв галстук двумя пальцами, попытался промокнуть его салфеткой, которая лежала у него на коленях. Его голова склонилась вниз, он старательно стирал пятна соуса с шёлкового галстука, который был уже навсегда испорчен, и вид его склонённой передо мной головы, эта поза покорности, признаюсь, доставила мне удовольствие. Унизительное отношение ко мне стало привычкой даже у его секретарши, но теперь я взял реванш.

«Ты рад?» – довольный тон короля лжи, который от нетерпения ёрзал на троне, довольно поджимая губы, и смотрел на меня своими выпученными глазёнками.

Не буду врать. Да, я был рад. Моё чувство самоудовлетворения испытало сильнейший оргазм, о котором я не мог бы мечтать ещё год назад, выслушивая его нотации в мой адрес и бесконечные сравнения с другими, более коммерческими продаваемыми писателями.

«Фабрика звёзд», «Ледниковый период», «Танцы со звёздами» – всё это универсальный механизм клонирования болванок, именующихся звёздами, и простых чурбанов, ещё не отёсанных программой клонирования, зовущихся простыми людьми. Всё должно входить в рамки узких интересов директоров теле– и радиовещания. Писатели – тоже. Установленные рамки мне оказались малы, но Люцифер расширил их, на тот момент спасибо ему.

– Ваше блюдо, – официант деликатно поставил на стол передо мной вазу со льдом, освещённую снизу небольшой свечой. На её поверхности мелкими чёрными жемчужинами поблескивали икринки. Поджаренные тосты были поданы отдельно на небольшом серебряном подносе. Запотевший графин водки эффектно выделялся на фоне серебристой скатерти. Салат «Океан» своими разноцветными красками дополнял эффектную картину.

Евгений, разнервничавшись, решил снять галстук, который в некотором роде выставил его на посмешище. Резким движением он раскрыл свой портфель и спрятал его туда, скомкав, словно носовой платок.

– А что за издательство, с которым ты подписал контракт?

– Хочешь раздавить конкурента?

– У меня нет конкурентов.

Та уверенность, с которой он это сказал, заставила меня улыбнуться. Конкурентом Люцифера мог стать только Охотник, как он сам выразился, но Охотник пока раздумывал, куда было интереснее поставить силки, не обращая внимания на жизнь, текущую перед ним. И поэтому мой новый редактор правил балом.

– У него необычное название.

– Да ладно, интриги у тебя хорошо получались только в книгах, и то, может, только в первой из них, поэтому, может, скажешь название напрямую, без вокруг и около?

Если ты хочешь в чём-то победить, будь подобен камышу. И ни в коем случае не дубу. В случае смерча камыш пригнётся, сдуваемый ветром, но выживет. А дуб… его вырвет с корнями навсегда. Я прогнулся под дуновением ветра, называемого Евгений, и ответил:

– «Забулус», – и протянул ему визитку, которую нашёл в книге вместе с банковской карточкой, на которой было просто напечатано название издательства «Забулус» и на букве «с» была нарисована муха, почему-то с красными крыльями.

Прищурив глаза, он тщательно всматривался в визитку, переворачивал её с одной стороны на другую.

– Ну, конечно, на что летят мухи? На дерьмо! – Его гомерический хохот глухими раскатами отдался эхом во всём ресторане. Сидящие рядом с нами стали тревожно пересматриваться, о чём-то шепча друг другу.

– И даже в том, на что они садятся, можно найти бриллиант, – сквозь зубы процедил я, выпивая залпом стопку водки, и тут же налил себе вторую. В нашем разговоре настал момент, когда я перестал выносить Евгения, терпение истекало каплей по капле, приближая бурю, но, глубоко вздохнув, я осушил вторую стопку, закусив чёрной икрой прямо с ложки.

Бывший редактор перестал смеяться и с некоторой опаской посмотрел на меня. Как если бы он никогда не видел мою персону раньше. Посматривая на него краем глаза, я продолжал умолачивать заказанное мной блюдо, именно умолачивать, поскольку был жутко голоден, а таких изысков я не ел лет пять. Взяв очередную стопку с водкой, я водрузил её на визитку «Забулуса». Евгений продолжал молчать, на этот раз тихо ковыряясь чайной ложечкой в своём десерте. Всё, что я заказал, было съедено, и, встав из-за стола, я подозвал официанта

– Рассчитайте, пожалуйста за весь стол, вы принимаете банковские карты?

– Да, конечно, пройдёмте со мной.

Последовав за ним, я вставил карту в платёжный терминал и начал нетерпеливо жать заветных слов на дисплее: «Оплата принята». Некоторым из вас знакомо это чувство, когда ты с неделю не контролировал свой счёт, но знаешь, что, возможно, ушёл уже в позицию дефицита, всё равно совершаешь эту покупку и ждёшь с бьющимся сердцем, авось пройдёт.

«Оплата принята» – тут же высветилось на дисплее терминала. Говорят, одной фразой или словом можно убить. Фраза, высвечиваемая терминалом, меня воскресила. Подойдя к столу, я увидел, что он был пуст. Евгений ушёл не попрощавшись. И только визитка, которая раньше была под стопкой водки, теперь лежала на середине стола. Я взял и почему-то перевернул её. Там было написано только одно слово:

«БЕРЕГИСЬ».

Без сомнения, это был почерк моего бывшего редактора. Что это могло значить? Месть за то, что я унизил его? Или что-то другое, чего не видно, но оно явственно чувствуется. Похоже на то, когда чувствуешь спиной, если кто-то на тебя пристально смотрит. Резко обернувшись, я увидел моего Люцифера с его компаньоном, всё так же одетого в серый шёлковый костюм и солнечные очки цвета старого золота. Директор же «Забулуса» в этот раз надел чёрные кожаные брюки и футболку, на которой была изображена рок-звезда шестидесятых годов Дженис Джоплин. Тёмные на этот раз волосы прямой волной спадали на плечи, а на ногах красовались кроссовки марки «Скечерс». Если бы рядом не было кото-шофёра, не поверил бы, что это был тот, который так величественно возвышался надо мной, держа в плену своих крыльев. С первого взгляда казалось, простой тинейджер.

– Как тебе нравится? – не церемонясь, он сел на место Евгения и, растянув футболку на животе, показал в полный размер портрет рыжеволосой рок-н-рольщицы.

– Да, оригинально, – робко ответил я.

Всякий раз он появлялся, когда не ждёшь.

– Поём иногда вместе, у неё хороший голос. Знаешь ли, я собираю лучших музыкантов для своего оркестра. Можно было бы назвать это группой, но участников стало так много, что получился оркестр. Садись, – указал он своему шофёру на неизвестно откуда взявшееся свободное место. – Ты уже ел десерт? – обратился он ко мне.

– Нет, но я не голоден.

– Знаю, заплатил только что по твоему счёту.

– Который, кстати, был немаленький, – недовольно проворчал кото-шофёр.

– Ну, ну, нельзя попрекать гостей в злоупотреблении нашим гостеприимством, – он ласково пошлёпал своего напарника по спине. – Кстати, можешь называть меня Рафаэль, – и он протянул мне руку, чтобы я пожал её.

Поколебавшись несколько секунд, я пожал его ладонь, готовясь увидеть или почувствовать что-то страшное, но ничего не случилось, его ладонь была тёплой, мягкой, почти человеческой. Можно ли причислить Люцифера к людям или людей к нему? Не знаю точно, но с полной уверенностью могу сказать, что ничто человеческое ему не чуждо.

– Это мой друг, если можно так выразиться, – он указал на своего шофёра, который спокойненько допивал остатки водки прямо из горлышка хрустального графина. Он так и не снял очков, и я подумал, что ни разу не видел его глаз. А стоит ли смотреть в его глаза? – Он принял обличье Кота Бегемота, чтобы не пугать тебя, впрочем, как и я, ты видел мою лучшую сторону – тем, кем я был раньше, до нашей размолвки с Охотником, не буду пугать тебя худшей. Между прочим, не я себе навязал это жуткое, чудовищное обличье, каким представляют меня везде. Эх, какой же нужно иметь развращённый рассудок – так испортить своё лучшее творение? – и он почти с театральным жестом посмотрел на своё отражение в серебряном подносе, на котором начала таять ледяная ваза.

– Официант, – прокричал кото-шофёр, хлопая кулаком по столу, – ещё графин водки и сала с маринованными огурцами, и чтоб хрустящие были огурчики, а то захрустит твоя черепушка. – Засунув свой палец в ледяную вазу, он вытащил оттуда несколько последних икринок, которые остались после моего «пиршества».

– Так вот, – спокойно продолжал Люцифер, который теперь для всех стал Рафаэлем, – его, – он взглядом указал на подобие Бегемота, – ты можешь называть Прохиндей.

– Простите? – возмущённо воскликнул тот. – Меня и вдруг Прохиндеем? За что, позвольте поинтересоваться?

– Ну Прохор, если хочешь, – Рафаэль рассмеялся и одобрительно кивнул официанту, который, непонятно почему, помимо водки принёс бифштекс с кровью и поставил его перед ним.

– Нет, нет, нет, даже если казино моя слабость, это не повод для прохиндейства и неуважения к моей скромной персоне, – двумя пальцами он подхватил почти прозрачный, блестящий мелкими кристалликами кусочек сала и, закинув голову назад, отправил себе его в рот.

– Так ли уж скромен? – Рафаэль разрезал кусочек бифштекса, отчего белизна фарфоровой тарелки покрылась свежей ярко-алой кровью.

– Ашмедай, он же Асмодей, но, подобно ему, – он хитроумно улыбнулся Рафаэлю, – можешь называть меня Дей. – Он тут же поднёс ко рту полный графин с водкой и зараз опустошил его наполовину. Поставив его на стол, тыльной стороной ладони он вытер полноватые губы и ловким жестом, не касаясь кусочка мяса на кончике вилки Рафаэля, заставил его пролететь по воздуху и приземлиться прямо на свой язык, после чего с явным удовольствием прожевал его.

– Хороший выбор, Ральф, – он засмеялся низким глухим смехом, отчего у меня пошли мурашки по телу.

– Ты, как вижу, никак не забудешь старые привычки, мы не в казино! – ответил Рафаэль.

– Да?! А мне показалось, что именно этот кусочек имел форму дамы червей, – он отодвинул стул, на котором сидел, и поставил свои ноги прямо на стол.

– Извините, но мне кажется, что здесь не место так вести себя, на нас смотрят, – заметил я.

– Да? Кто? – удивлённо ответил Дей.

Оглянувшись вокруг, я увидел то, отчего кровь застыла в жилах. Все сидевшие вокруг превратились в скелетов, полуразлагающихся трупов, они, не двигаясь, сидели на своих местах, замерев в тех позициях, когда они принимали пищу, только у них в тарелках были их собственные внутренности, на одном из блюд пульсировало истекающее кровью сердце, а у того, кто собирался воткнуть в него вилку, вместо грудной клетки было месиво из плоти и костей с большой зияющей дырой на том месте, откуда оно было вырвано. Сладковатый тошнотворный запах наполнил зал ресторана, потолок начал кружиться у меня перед глазами, золотистые круглые очки Дея стали мелькать везде подобно мухе, желудок начало сводить рвотными позывами и, согнувшись пополам, удерживаясь рукой за стол, я исторгнул из себя всё, что съел за обедом.

Вероятно, на какой-то момент сознание покинуло меня, несколько мгновений я пребывал в тёмной пелене, где ничего не было, даже мысли, кто я, что со мной, ничего. Там было легко и комфортно, наверное, так чувствует себя младенец в материнской утробе. Только вместо стука материнского сердца до меня стали доноситься голоса.

– Эх, слабы стали борзописцы в наше время, не то что раньше, бывало, встретишь человека целеустремлённого в веке эдак десятом али пятнадцатом, душу тебе запросто отдавал взамен всего лишь за малёхонькую услугу и страха не испытывал. А сейчас в кинотеатрах сидят и дрожат над высосанными из пальца историями, именуемыми фильмами ужасов, – разочарованно вздохнул Рафаэль.

– Ну за это скажи спасибо Баалу, он у нас отвечает за культуру, – и зловещий хохот опять раздался в этой уютной темноте, он никак не вязался с тем чувством благоговения, которое испытывал я в этот момент. – Иногда я сижу в кресле кинотеатра за какой-нибудь особо впечатлительной особой и в самый страшный момент фильма вхожу в неё, наполняя разрывающим сердце ужасом. Забавно потом слышать истеричные крики в темноте. Притом это заразно, люди, они как стая, когда дело касается непознанного, ими правит безрассудство, – продолжал голос, незнакомый мне.

– И потом, ты забыл про Соломона, – этот голос не принадлежал ни Рафаэлю, ни Асмодею. – Помнишь, чем ты заплатил за оказание «небольшой услуги» этому смертному?

– Ну, Астарот, ты ещё вернись во времена Эдемского сада и нашей первой охоты, – недовольно прозвучал голос Дея. – Должен же кто-то просветить наше творение, наших людишек, так было задумано изначально. Иначе Охотнику будет скучно охотиться.

– Да… – Рафаэль выдержал небольшую паузу. – Поскорей бы уже наш договор с ним пришёл к концу.

– С кем? – опять голос, которого я не знаю. – С твоим Апостолом?

– Нет, с Охотником.

– И всё вернётся на круги своя, не заскучаешь? – спросил Дей.

– Нет… буду совершенствовать то, что упустил…

Язык, на котором они разговаривали между собой, был неизвестен мне, но, как ни странно, слова были полностью понятны. Наверное, я знал его, он был выгравирован в моём ДНК. Такой же древний и прекрасный, как первый день мироздания, в дальнейшем он стал родоначальником всех существующих языков на земле.

Но если язык демонов стал прародителем всех других языков, то кто создал тех, кто говорит на этом языке? Всё, что происходило со мной за последние три месяца, ставило под сомнение то, что я знал раньше. Налитые свинцом веки не хотели подниматься. По мере того как я раскрывал глаза, уютная темнота сменялась туманом, который рассеивался, и реальность происходящего наполняла моё сознание.

Я лежал на полу ресторана, рядом со столом, за которым сидели теперь уже трое компаньонов – Рафаэль, Дэй и другой, худой, очень высокий; даже сидя было видно, что он выше самого Рафаэля. Тонкие аристократические черты лица необычно выделялись на фоне огненных, длинных, спускающихся ниже поясницы волос, темно-зелёные изумрудные глаза с интересом и насмешкой смотрели на меня. Внешне он выглядел на 30 лет, джинсы в обтяжку были аккуратно заправлены в ботинки «Доктор Мартенс» чёрного цвета, на его плечи была небрежно накинута кожаная жилетка с цепями и кольцами. Необычный вид ему придавала шляпа-цилиндр, вместо шёлковой ленты в основании цилиндра красовалась корона из шипов, почти как у Христа. На белоснежной груди двумя ярко-алыми каплями выделялись соски, на каждом красовалось по пирсингу в виде колец, на каждом кольце была выгравировано число 6. Продолжая смотреть на меня, он раскрыл свой рот и высунул длинный язык, который был так же проколот пирсингом в виде ещё одного кольца с шестёркой.

Три кольца. Три шестёрки. Ещё один демон.

– Да, да, ты правильно всё понял, – рассмеялся он, учтиво приподняв свой цилиндр. – Астарот к вашим услугам.

– Или он к нашим. – Дей развернулся к женщине, которая сидела сзади него, ресторан по-прежнему был наполнен замершими живыми трупами, и жестом, полным нежности и эротизма, вначале поласкал её ухо с висевшей в нём бриллиантовой серёжкой, и затем с резким хрустом оторвал его и, разорвав надвое, бросил половину в рот Астароту, а другую – себе. И тут он закашлялся и, немного прожевав, всё же выплюнул пюре из плоти и хрящей на тарелку.

– Какая гадость, того, кто придумал духи для баб, удавить надо, – и смачно харкнул на пол, туфлёй растерев плевок по ковру.

– По мне не так уж и плохо, но ты прав, я предпочитаю немного подкопчёный вкус средневековья, когда их жгли на кострах, вот то было блюдо, а какая подача! – ответил Астарот.

– Не говори. – Дей взял графин с водкой и опять налил себе прямо в рот.

– Ладно, хватит шутки шутить. – Рафаэль взглядом владельца окинул своих собеседников и подал руку, чтобы помочь мне встать, я схватился за неё как утопающий за соломинку. Это было единственное, что могло меня спасти тогда. С трудом удерживаясь на ногах, я ухватился за край стола, чтобы не упасть.

– Держи, – Дей плеснул водки в рюмку и поставил передо мной. – Выпей, а то так никогда не договоримся, уже лет сто, наверное, прошло.

– Не говори ему это, а то наш Апостол с ангельской душой опять в обморок свалится, – сказал Астарот, завязывая шнурок на своём ботинке.

Не задавая лишних вопросов, я залпом выпил рюмку и сел на свободный стул слева от Рафаэля. Это было похоже на первый круг ада: у каждого свой ад и рай, этот, судя по всему, был мой. Несмотря на испытанный шок от всего увиденного и услышанного, я больше не испытывал страха. Возможно, эта была своего рода вакцина, чтобы избавиться от этого ненужного чувства. Оно больше не нужно для меня, но нужно для вас, кто читает меня сейчас, поэтому я нужен вам.

Смог ли кто-нибудь, пережив такое, не сойти с ума? Только тот, кто заключил договор с Люцифером, я был одним из таких.

– Ты уже выбрал, о чём будет сюжет твоей книги? – спросил Рафаэль, подпиливая острым лезвием ножа свои ногти.