Текст книги "Люби сильнее"

Глава 10
Ярослав

 
У многих людей любовь взята в кредит,
А моя без тебя, ой как болит.
 

© Клава Кока & HENSY «Костер»

Первый день на стройке будто без меня проходит. Физически, конечно, тяну. Но мыслями не на месте. Таскаю цемент и прочие составные раствора для стяжки, а думаю… Да много чего думаю. Полжизни перелопатить успеваю.

«Я тебя три года ждала! Три года! На других даже не смотрела…»

На повторе Марусин надорванный крик воскрешаю. Оглушает, словно через рупор прямо в ухо.

Если правда… Если ждала, значит ли, что тоже по-настоящему любила? Или как? Как понимать?

Но ждала ведь. Ждала, мать вашу.

Три года назад, когда мы с Титовой выбрались из того бункера, нам советовали какое-то время не видеться. Восстановиться, прийти в себя после всего ужаса, что пережили. Святоша с таким раскладом согласилась. Я – нет. Пробрался к ней в первую же ночь. Там, в ее спальне, душа и улетела, когда Маруся оттолкнула со словами: «Я чувствую себя грязной, больной, поломанной, искалеченной… Сейчас я ненавижу себя и тебя…».

Сердце словно непонятный сгусток крови пульсирует. Зачем она снова его запускает? Чем оно наполняется? Острой тревогой, жгучей тоской, ебучей надеждой… До хрена всего. Не все осознать и расщепить получается.

Сука, не спеши ты… Не делай скоропалительных выводов…

– Перекури, парень, – бросает мужик, скачущий между клетками композитной арматуры. – Успеваем.

Кивнув, иду на балкон. Вставляю в рот сигарету и подкуриваю. Да, вчера я обратно подсел. Проводив Марусю, дома места не находил. Принял душ и сам не заметил, как все, что нашел в бардачке, сдымил.

Подсел не только ведь на курево. Трогал ее, обнимал… Поломало все щиты. Кожу как броню срезало.

Отец учил, о сделанном никогда не жалеть. Вместо того чтобы рефлексировать, нужно как можно скорее соображать, что делать дальше. Исправлять, выруливать, двигаться разными путями, но прямиком к цели. Если не получается напролом, значит, искать обходные.

Сейчас я в первую очередь сам себя обставить пытаюсь. Только так и не могу решить, как должен поступить.

Сминая губы, выдыхаю в сторону дым. Бесцельно пялюсь в телефон. Последние сообщения так и висят непрочитанными.

Зараза…

– Ого! Вот это тебя девка со службы встретила, – прилетает в спину гогот временного коллеги.

Знаю, что видит. Затылок и шею подрала дикая кошка Титошка.

Блядь…

– Чего такой хмурый, парень? Молодой же еще, – напарник пристраивается рядом у металлического парапета. Окидывая «широким» взглядом массив, подкуривает. – Вечером с девчонкой своей увидишься… Вся жизнь у вас впереди, – ухмыляется, даже несмотря на то, что я ни словом, ни гримасой на эту философию не реагирую.

Не ведусь на этот вброс просто потому, что ненавижу, когда кто-то левый в голову залезть намеревается.

Остаток рабочего дня проходит в том же темпе. Как ни странно, под конец не выдыхаюсь. Напротив, кажется, остановиться не могу. Если бы не торопился домой попасть, мог бы до утра вкалывать.

Маруся прочла, но так и не ответила.

Послать бы ее да забыть… Сколько можно? Только знаю, так или иначе, до финала мы с ней связаны. Жизнь, мать ее, показывает. Сердце, возвратившись к работе, подтверждает.

Примчавшись домой, принимаю душ, надеваю чистую одежду, перехватываю полуфабрикатом и иду к Марусе.

Когда дверь мне открывает не она, а папа Тит, с первой попытки скрыть разочарование не получается.

– Маши нет.

– Куда пошла? Сказала?

«Завтра пойду и тоже с кем-нибудь пересплю! Хватит!»

Сделает? Назло мне Машка может даже насмерть разбиться. Думаю об этом, и по всей площади тела новая отслойка кожи происходит.

– Нет.

Блядь…

Знаю ведь, что всегда осведомлен, где и с кем Маруся находится. Говорить не хочет. Смотрит, препарируя мне череп, а я неподвижно стою и позволяю. Внутри переворот за переворотом случается. Горячее нетерпение подбивает действовать. Сам себя торможу, понимая, что ни хрена хорошего из этого агрессивного сочетания не получится.

Папа Тит сужает глаза, кивает и совершенно невозмутимым тоном выдает, наконец, нужную мне информацию.

– У Алины Ильиной день рождения. В «Ривалье».

– Спасибо, – произношу без особых эмоций.

Не потому, что благодарности не испытываю. Замурован, чтобы продержаться.

– Давай, без глупостей, – именно эта фраза дает понимание, что он по-прежнему мне доверяет.

– Понял.

* * *

Администратор с дежурной улыбкой проводит меня в нужный зал, стоит лишь назвать фамилию именинницы. Гостей целая толпа. Кто за столом сидит, кто в проходе беседы какие-то точит, кто уже «подснятый» и свободный танцпол рвет.

Методично, словно на боевой разведке, прочесываю взглядом помещение, пока не нахожу Титову. Замираю, давая себе передохнуть.

Она не одна.

Мать вашу, она не одна.

В паре с Алиевым мнет площадку среди тех «подснятых». Он ее притискивает к себе и направляет. В процессе они еще и задушевную беседу ведут.

Чудно, вашу мать.

Я знаю, зачем она это делает. И с этим знанием вперед иду.

По дороге здороваюсь и обмениваюсь рукопожатиями с друзьями и знакомыми. То, что тормозят и отвлекают, даже хорошо. Пока добираюсь до цели, почти спокойно дышу.

Маруся с Алиевым заканчивают танцевать и направляются к столу. Преграждая путь, смотрю на нее лишь. Если взгляну на Алиева, могу размазать. Это мы раньше не раз проходили.

– Все?

Святоша моргает и на глазах свирепеет.

– Что «все»?

Забавно, учитывая то, что на людях она не любит показывать эмоций.

Знаю, что нервировать ее не следует. Назло ведь поступать станет. А мне это не нужно. Как бы сам не фонтанировал.

– Ставим точку?

– По-моему, ты вчера еще поставил.

– Друзья, значит? – сам предлагаю.

Несерьезно, конечно. Это тот самый обходной, чтобы максимально быстро обставить Марусю. Беспроигрышный вариант, мать вашу.

– Да, друзья.

– Отлично. Поговорить надо. Сейчас.

– Град, ты меня прости, конечно… – задвигает Алиев.

Первый взгляд на него полон агрессии. Пару секунд спустя провожу оцепление эмоций.

– Бог простит.

– Я хочу сказать, никому из нас не нужны проблемы…

– Чудак, это тебе проблемы не нужны, – ухмыляюсь презрительно. – Нам с Марусей – еще как. Так что, ауфидерзейн, майне кляйне[3]3
  До свидания, моя малышка.


[Закрыть], – чеканю по слогам. – Уноси ноги, бля.

– Ярик!

Возмущаясь, Маруся неосознанно ближе ко мне придвигается, оставляя своего Ланселота на периферии. Взглядом битву выиграть пытается. Только снизу вверх ведь. Я хоть и не дышу, молчать не собираюсь.

– Не работает, – чуть наклоняясь, сообщаю шепотом. – Не доросла, святоша.

– Ярик… – сама теряется и отчаянно краснеет, когда на губы ее взгляд опускаю.

Не собирался. Мне тоже столько примесей допускать нельзя. Не здесь. И не сейчас. Не хочу, чтобы разбросало.

– Поехали, – напираю. – Отпусти гонимого[4]4
  Гонимый – плохо соображающий человек.


[Закрыть], знаешь же, что будет.

– Не могу! Это некрасиво, – тихо выдыхает, невольно давая понять, что это единственная причина.

Да, возможно, некрасиво. Объективно, так и есть. Только я ради Титовой стольких людей бросал. Всегда ее на первое место выдвигал. И если она сейчас не сделает то же… Сцепляю зубы, медленно вдыхаю, чтобы не разойтись на атакующую орду. В этот момент Марусю за плечи прихватывает Бусманова.

– Хех, ничего страшного! Все и так знают, что между вами амуры, м-м-м… – никогда понять нельзя, то ли она вгашенная, то ли по жизни такая.

– Прекрати, – шикнув на подружку, Машка вновь на меня смотрит. Качает головой. Расстроена сильнее, чем должна бы… – Уходи, Ярик, – разрывает воздух. – Пожалуйста, не нужно проблем…

Больше ее не слушаю. Разворачиваюсь и направляюсь к выходу из зала. Чувствую себя так, словно круто накидался. Стробоскоп слепит. Лица сливаются в одно. Изображение зажевывает. Музыка с эхом расходится.

Потом внутренний вакуум. Тишина. Только сердце, как дурное, на разрыв стучит.

Пройдет…

Нет, не пройдет.

Глава 11
Мария

 
Ох, как бьётся в груди,
Ох, как мысли тают…
 

© Виктория Дайнеко «Я – зима»

Что я делаю?

Ярик уходит, а меня накрывает ощущение ужасающего дежавю. Как тогда… Три года назад.

Нет… Нет… Нет!

Как бы я ни злилась и ни страдала, понимаю, что не могу его еще раз отпустить. Он предложил снова дружить… Что, если попробовать? Рядом быть… Разговаривать, проводить вместе время, делиться самым важным… То, что он был с Овсянниковой, причиняет адскую муку, но не мешает нам дружить. Хотя бы так быть вместе… Я не могу еще раз его потерять. Не могу!

Решительно поворачиваюсь к своему спутнику.

– Амир, – пауза, как делает папа, когда хочет собрать все внимание собеседника. Обижать его не желаю. Сегодня у меня получилось сделать шаг навстречу кому-то, кроме Градского. Учитывая, что Яр был единственным, Алиев – первый уникальный чужой. – Прости, но я должна идти. Ярик – близкий человек для меня, и сейчас я нужна ему. Прости, хорошо? Созвонимся, ок? Я позвоню! Завтра!

Ответа не дожидаюсь. Даже на поиски сумочки и жакета время не трачу. Стремительно несясь на выход, молюсь, чтобы Яр не успел уехать. Парковку практически бегом пересекаю и окликаю его уже около машины.

Оборачивается. Смотрит сердито и жестко. А я… Замираю перед ним, не в силах и слова вымолвить.

Мысли одна другой противоречат. Сама не знаю, чего хочу и на что рассчитываю. Веду с собой войну, но быть вдалеке от Градского не могу. Боюсь сделать ему больно, даже учитывая то, что он буквально вчера нанес мне смертельную рану.

– Как ты мог меня там оставить?

Долго не отвечает, заставляя меня безумно паниковать. Если он не поддержит сейчас, значит, все действительно будет утеряно. Наша связь и умение читать друг друга между такими вот фразами бесповоротно уйдет в историю.

Пожалуйста, впусти меня…

Яр запрокидывает голову и шумно переводит дыхание. Когда вновь смотрит на меня, глаза все еще горят, но это не злость уже. Какое-то опасное и манящее мерцание, на которое я несусь, словно мотылек к огню.

Забери меня… Впусти…

– Ты просила, чтобы я ушел!

– Но хотела совсем другого, – выдыхаю со всей откровенностью.

Хочу бесконечно глядеть на него. Хочу иметь возможность снова прикасаться. Заново исследовать каждую черточку.

Трогать его, трогать… Смотреть.

– Я должен понимать это?

– Раньше понимал.

Вновь паузу выдерживает. Только зрительный контакт неразрывный.

Никогда не отпускай меня…

Позвоночник горячими иголками прошивает, а плечи обсыпает колючими мурашками. Такая неудержимая зависимость, взгляд от него никак отвести не могу.

Злой. Огнеопасный. Родной.

Ты можешь сжечь меня…

– Что ж ты за маньячка, твою мать?!

– Может быть, – рвано вздыхаю и нервно облизываю губы, – твоя персональная?

Больше не веду расчет, что потеряю и что обрету. Сегодня хочу обо всем забыть. Обращаю все в пользу старых «нас». Тех, которыми мы были до бункера… Тех, которым было начхать на всех второстепенных персонажей в этой жизни.

Есть только ты и я. Аллес.

Согласен?

Ярик выразительно стискивает челюсти и, трепеща ноздрями, совершает медленный и одновременно крайне яростный вдох.

– Садись в машину, – наконец, выталкивает.

Занимая свое привычное место, чувствую, как грудь острый спазм простреливает. С трепетной улыбкой веду ладонью по панели, аудиосистеме, рычагу коробки передач, находящимся на центральной консоли кнопкам управления. Сердце сжимается и раздувается, наполняясь позабытыми эмоциями. Не все их сдержать могу. Сама не замечаю, как глаза заволакивает слезами. Приходится очень часто моргать, чтобы не дать им пролиться.

Ярик заводит двигатель и покидает парковку, а я возвращаюсь к аудиосистеме. Совсем как раньше, выбираю для нас музыку.

– Мм-м, хорошая песня, правда? Эта группа из старых. Выступала раньше, чем родились наши родители. Какое-то у них название такое… То ли «Руки вверх», то ли «Ногу свело», – смеюсь без какого-либо притворства. Просто я счастлива. Пусть это лишь миг… Неважно. Эмоции бушуют во мне. Должна же я их как-то выплескивать. – Красивая, но очень грустная песня.

Подняв взгляд, понимаю, что Яр за мной наблюдает. Когда-то это казалось естественным, сейчас же вызывает острое смущение. Под ребрами томительная воронка затягивается, а мышцы живота до ноющей боли скручивает. Грудь сдавливает. За ребрами все пылает. Там пожар имени Ярослава Градского.

– Куда мы едем? – пытаюсь звучать легко и непринужденно. – Сегодня на Куликовом[5]5
  Куликовое поле – одна из самых больших исторических площадей Одессы.


[Закрыть] какой-то концерт. Как думаешь, что-то интересное?

Яр мой отчаянный треп не поддерживает. Возвращая внимание на дорогу, молча ведет автомобиль. Вскоре понимаю, что направляемся в сторону дома.

Стоп… Я еще не готова с ним расстаться.

– У меня завтра только консультация. Я не тороплюсь домой. Могу гулять до утра.

Снова только смотрит и ничего не отвечает. Да что ж такое-то? Он хоть понимает, чего мне все это стоит? Темнота, его близость, безумный ворох эмоций…

Осознаю, что никак не повлияю на его решение, и смиренно замолкаю. Однако когда автомобиль проезжает мимо наших домов, не могу сдержать радости.

Мы едем к морю. Как раньше… Слишком много сегодня этого «раньше». Сердце лихорадочно скачет за грудиной. То к горлу рванет, то вниз оборвется. А потом молотит, молотит по ребрам. Дыхание учащается. Ладони потеют. Да что там… Несмотря на непрерывную работу кондиционера, между лопаток испарина проступает. Я так волнуюсь… Крайне сильно волнуюсь! Кажется, что это заметно визуально, хоть и стараюсь скрывать.

Яр глушит двигатель и, бросив в мою сторону короткий взгляд, все так же молча выбирается из салона. Я быстро перевожу дыхание, сбрасываю туфли и следую за ним. Ступни встают на тротуарную плитку. Она еще хранит тепло, но я отчего-то вздрагиваю. Чтобы достигнуть рассыпчатого песка, требуется совершить с десяток мелких шагов. Проделываю их, практически не дыша. Не могу восполнить эту функцию, потому как… Идущий впереди меня Ярик раздевается. На ходу снимает футболку, а, добравшись до воды, принимается и за брюки.

Боже…

Я сцепляю перед собой влажные ладони и пытаюсь придумать, как разбавить клубящееся и потрескивающее вокруг нас напряжение. По старым правилам я тоже должна раздеться до белья.

Готова ли сейчас?

Суматошный мыслительный процесс разбавляет удивление, когда замечаю на теле Ярика татуировки. Мельком, ничего разглядеть не успеваю. Он уже, в одних боксерах, заходит в воду.

Да, Яр с детства был крупнее остальных парней. Потом спорт сделал свое дело. Сейчас же… он абсолютно шикарен. Его рост, совершеннейшая умеренная мускулистость, сила и плавность в движениях – эстетическая красота.

Черт…

В эту секунду я не боюсь темноты, я ее ненавижу, потому что она не позволяет мне его разглядеть.

Зайдя в море примерно по пояс, Градский оборачивается. Увидев, что я так и стою в платье, подначивает якобы раздраженным тоном:

– Раздевайся, святоша. Никому не расскажу.

– Вода теплая?

– Тебе понравится.

– Хм…

На мне не самый скромный комплект белья. Чего греха таить, я банально стесняюсь, волнуюсь и… боюсь.

Готова ли я?

Нет, не готова. Но Яр поймет. Всегда понимал.

– Ну?

– Иду.

Отыскав на боку платья крошечный язычок, расстегиваю молнию. Под ткань тотчас ныряет ночной бриз. Он теплый и легкий, однако, касаясь кожи, вызывает крупную дрожь.

Собирая всю свою решительность, сминаю пальцами подол и тяну платье вверх. Протаскиваю через голову и бросаю на вещи Ярика.

Осторожно вхожу в воду.

Знаю, что он неотрывно смотрит. Чувствую это. Тело горит и жгуче покалывает. А желудок так ноет, словно к нему привязали трехкилограммовую гантель и резко бросили вниз. Именно потому, что она эфемерная, она проваливается под землю. Летит куда-то, не поймаешь.

Сама решаюсь на Ярика посмотреть лишь тогда, когда вода достигает моей шеи. Скрещиваем взгляды и застываем в паре метров друг от друга. Периферийно отмечаю, как спящие волны ласкают крупные плечи.

Я тоже хочу к нему прикоснуться… Так сильно хочу, пальцы ломит.

Дрожь выходит на постоянную основу. Что ж… Пусть думает, что мне холодно, когда я горю.

– Давай начистоту, – предлагает Яр, глядя мне прямо в глаза.

– Давай!

– Ты сказала, что ждала. В качестве кого?

Почему-то этого вопроса я не ожидала. Теряя почву под ногами, суматошно расставляю руки. Хотя сейчас, кажется, предпочтительнее уйти под воду, чем взгляд его выдерживать.

Вокруг нас вода закипает. Так и вижу утренние новости по центральному каналу: «Аномальное явление в Одессе. Проснулся подводный вулкан, о существовании которого не подозревали ученые…»

– Маруся, – хрипловатый голос Яра взбивает и превращает сумасшедшую массу эмоций в ту самую извергающуюся магму. – В качестве кого ты меня ждала? – повторяет вопрос.

С трудом сглатываю и зачем-то подплываю ближе. А ведь без того уже дышать не могу… Чтобы восполнить кислородное голодание, разрываю зрительный контакт. Вместо этого смотрю на его губы, крепкий подбородок, шею, ключицы и поблескивающие на смуглой коже капельки воды.

Слишком громко возобновляю жизненно необходимую вентиляцию легких и обратно к глазам поднимаюсь.

– В качестве того, кем ты был для меня всю жизнь.

Яру такой ответ явно не по душе. Стискивает челюсти. Выразительно вдыхает. И, наконец, достаточно терпеливо уточняет:

– И кем же?

– Первым по степени важности. Единственным. Самым-самым. Всем.

Он шумно выдыхает и замирает.

Взглядов не разрываем. И не двигаемся. Так смотрит, будто физически касается. Захватывает в единовластный контроль все мое тело. Я реально опасаюсь, что не выдержу накала. Мышцы от множественного сокращения и перманентного напряжения отзываются ноющей болью. А внутри каждый мало-мальски важный орган пульсирует и набирает массы.

– Я тебе все отдала, Ярик. У меня больше ничего не осталось.

– Ошибаешься.

Что это значит? Что он хочет? Способна ли я дать?

«Ошибаешься…»

Хочу ошибаться. Хочу… И все же ужасно сильно боюсь новых ран.

– Спасибо, что предложил снова дружить. Я очень счастлива. И это… безопасно для нас.

– Не думаю, – выговаривает хрипло.

Сейчас его лицо никаких эмоций не выдает. Только в глазах буря не утихает.

– Будешь со мной… – это вопрос, но голос срывается и не позволяет окрасить слова нужными интонациями. – Каждый день… – снова вместо вопроса – дрожащий и низкий шепот. – Каждый час…

Замечаю, как он сглатывает, медленно вдыхает и… все. Молчит. Не отвечает.

– Ладно… – спешу с выводами, но стараюсь улыбаться. Думаю, у меня хорошо получается. Граду я люблю улыбаться. Даже когда больно. – Поплаваем, Ярик?

Понимает, что именно предлагаю. Рискую, но очень сильно хочу к нему прикоснуться.

Очень-очень сильно…

Не могу сдержать счастливого задушенного смешка, когда Град поворачивается ко мне спиной и окунается чуть глубже в воду. Тотчас обвиваю его шею руками. Прежде чем сомкнуть их, жадно скольжу ладонями по каменным и горячим грудным мышцам. Прикрывая веки, прижимаюсь всем телом и, подтягиваясь, обвиваю ногами талию.

– За буйки, Ярик. Далеко-далеко.

Пока я это тараторю, нежно трогаю губами везде, где удается: плечи, шею, уши, щеки. Мы так делали миллион раз… Но сейчас ощущения буквально сводят с ума.

Вербально Яр продолжает динамить меня, не балует разговорчивостью. Знаю, что у него бывают периоды такой замкнутости. Это не беспокоит. Кроме того… Я вижу, как он на мгновение прикрывает веки. Слышу, как утяжеляется его дыхание, хотя мы еще не плывем. Значит, эти реакции вызываю я. Это будоражит еще сильнее. Содрогаюсь и крепче его сжимаю. И Ярик за мной вздрагивает, космическое удовольствие – чувствовать все это телом.

Так ничего и не говорит. Прочищает горло и просто начинает плыть. Большой, твердый и горячий – обожаю ощущать, как движется подо мной его мощное тело. Касаться Ярика, быть с ним – потрясающее блаженство.

Вместе…

У меня отрастают новые крылья. Я свечусь в темноте. Ее больше нет. Я – лампа, которая освещает весь наш мир.

Наш…

Глава 12
Ярослав

 
Видишь, куда ни беги,
Все повторится опять.
 

© Валерий Меладзе «Я не могу без тебя»

Мария Титова: Ты сегодня будешь свободен?

Выдыхаю последнее кольцо сигаретного дыма и пару минут просто дышу тяжелым июньским воздухом. Смотрю на улыбающееся личико святоши, и в который раз думаю, какая она красивая. В груди заламывает и методично точит, только сейчас это все больше похоже на удовольствие и голодное предвкушение. Если бы на службе позволял себе пялиться на ее фотки, точно бы сорвался. Теперь мне вроде как не нужно фильтровать свои чувства. Постепенно отпускаю контроль.

Ярослав Градский: После семи. Поздно заканчиваем.

Мария Титова: Дома будешь? Или куда-то собираешься?

Суббота. Наверное, поэтому спрашивает. Все нормальные люди куда-то выбираются.

Ярослав Градский: Ты куда-то хочешь?

Заставляю себя отложить мобилу. Должен работать, для этого и нахожусь на стройке. Только едва вскрываю новый мешок цемента, прилетает ответ. Поглядываю в сторону светящегося дисплея и даю себе установку: прежде, чем смотреть, закончить с последним раствором.

Придет ли, как вчера и позавчера, посидеть вместе на крыльце? Или мы двинемся дальше?

«Я тебе все отдала… Больше у меня ничего нет…»

Я хочу больше. Я возьму больше.

Сейчас нам обоим нужно время. Все и сразу, как бы ни стремился, получить не удастся. Слишком много незакрытых обид и вздернутых эмоций. С ее стороны еще и блоки, инстинктивно подстраиваюсь. Наблюдаю все время, что находимся вместе. Маруся не делает ничего вызывающего и даже не дерзит. Одевается, как обычно: майки, шорты, а у меня при каждом ее появлении «подъем башни», словно у озабоченного сопляка. И это притом, что нынче я, вашу мать, стабильно дважды в сутки передергиваю.

«Будешь со мной… Каждый день… Каждый час…»

Она хоть понимает, что спрашивает, и какую реакцию вызывает? Все, что сказала тогда, отложил, так и не придумав стоящего ответа. А если бы придумал, не уверен, что смог бы озвучить.

«Первым по степени важности. Единственным. Самым-самым. Всем».

Тяжело все это переварить постфактум. По инерции продолжаю закрываться. Пока железная броня не разлетается, как куски пластмассы под гусеницами танка.

Долго тогда плавали. Ощущал, как нежно и отчаянно жмется. Все ее тело, каждый изгиб чувствовал. Старался не думать о том, чтобы повернуть к себе лицом. Похоть, конечно, присутствовала, не без этого. Но в тот вечер мы соединились по-другому. Как когда-то, всеми контактами сошлись.

Мария Титова: Я сейчас не дома.

Мария Титова: В городе.

Мария Титова: На Итальянском бульваре.

Мария Титова: Ярик?

Такого я не ожидал. Не знаю, на что конкретно рассчитывал, но почему-то не подумал, что она куда-то без меня вырвется.

Ярослав Градский: С кем?

Мария Титова: С Амиром.

За грудиной слету огонь разливается.

Че за шняга блядская?

Понимает же, что еще пару таких маневров, урою, на хрен, этого бальника.

Вот так мы и дружим, вашу мать. Сам предложил, чтобы утихомирить ее тогда и обойти защиту. Теперь что?

Мария Титова: Ярик? Ты сердишься?

Нет, блядь, я не сержусь. Я в ярости.

Но ей, конечно же, хрен признаюсь. Не сейчас.

Мария Титова: Хочешь меня забрать?

Маньячка…

Сходу свободнее выдыхаю. Напоминаю себе, что у нее никого кроме меня не было. И не будет, блядь. Если три года ждала, и сейчас не натворит дури, что бы ни говорила.

Тем более, вижу ведь, как мне открывается. Пусть чешет о своей дружбе и прочей хрени хоть до старости, знаю, что моя она. Была, есть и будет.

Маньячка, вашу мать, блядь.

Ярослав Градский: Адрес?

Мария Титова: Посейдон.

Полчаса спустя заруливаю на парковку чертового общепита, обзываемого в народе пафосным словцом «ресторан».

Ярослав Градский: На месте, стрекоза. Выходи. Снимаю ремень.

Мария Титова: Ярик…♥

На хрена вот это сердце? Чтобы у меня все полыхнуло в груди? Что она вытворяет? На стеклах танцует?

Лучше бы дома, мать ее, сидела.

Святоша выбегает из ресторана вместе с Алиевым. Сражает счастливой улыбкой. Нет сомнений, что рада видеть. А я просто стараюсь не смотреть в «третий угол». Мог бы подойти, грузануть, только осознаю, капитально рванет. А силы ведь изначально неравны. Алиев – интеллигент прилизанный. Если по-простому, чтобы слету стало понятно – говно вялотекущее. О такого мараться грех. Ни папка, ни характер, ни личные заслуги – трогать не велят.

Фокусируюсь на том, как Машка, позабыв о принце-мать-его-черноморском, вприпрыжку несется ко мне, и медленно цежу кислород.

– Что будем делать? – тормознув, раскачивается и вовсю улыбается.

– Сначала домой. В душ нужно.

Окидывает меня взглядом, какую-то горючую смесь выдает и краснеет.

Чудно… В дýше придется задержаться.

– А потом?

Миллион раз подряд повторяю себе, что ждала меня, что вся эта игра в дружбу не всерьез и ненадолго.

– Посидим где-нибудь, – пытаюсь переключиться на этот мир. Что должны делать люди нашего возраста? Вписки с мажористой алкотой меня больше не качают. – Куда ты хочешь?

– Мм-м, ты, наверное, устал, да? – прижимает к груди ладонь, и я невольно прослеживаю. Сразу в вырез. Рост позволяет увидеть все, что надо. Даже кромку розового лифчика. – Давай я просто что-нибудь приготовлю, и мы поедим. У меня.

Ага, под неусыпным контролем папы Тита и мамы Евы.

– Родителей нет дома.

Это уже совсем другой разговор.

– Но они появятся, – уточняю достаточно беспалевно.

– Нет. То есть, в общем, они допоздна, – сообщая это, святоша стесняется, словно в спальню меня зазывает. А хотелось бы… Черт… – Придешь?

– Приду, – еще бы я отказался. – Едем уже.

– Угу.

Решаю, что лишних баллов себе накинуть не помешает, открываю перед ней дверь. Ладно, раньше я делал так всегда. Не обломаюсь и сейчас. Нехрен век обиженку строить.

– Запрыгивай, девочка Президент.

Машка издает смущенный смешок и, подбирая юбку, забирается в салон.

– Ты помнишь? – спрашивает, когда за руль сажусь.

– Я все о тебе помню.

– Да… Но это ерунда. Я больше так не хочу.

– Это я тоже помню, – информирую, прежде чем завести мотор. – Ты говорила. В бункере.

Святоша вздрагивает и принимается суетливо искать ремень. Походу это слово как спичка теперь. Вспыхнет, лучше не раздувать. Пока.

Делая вид, что не замечаю ее волнения, выезжаю на дорогу. Жду, что начнет перебирать станции, либо же использует аукс, чтобы подсоединить свою мобилу. Но она сидит без движения. И молчит, что совсем уж странно.

Что ее стопорнуло? Это шутливое прозвище? Или упоминание чертового бункера?

Пока я копаюсь в своих мыслях и незаметно за ней наблюдаю, святоша вдруг выдает:

– Ярик, ты правда хотел меня отшлепать?

С опозданием резко даю по тормозам, поздно соображая, что еду на красный. Хорошо, «задний» не понадеялся, как это часто в Одессе бывает, что проскочим. Видимо, сам заранее притормаживать начал, иначе не успел бы среагировать.

Сталкиваемся взглядами. Маруся своим словно в дурман какой-то меня погружает. Волна горячего возбуждения рывком поднимается из паха вверх. Через весь торс прямиком в голову.

– Почему ты так смотришь?

– Как?

– Так, – пытается говорить спокойно, но рваное дыхание и ерзанье по сиденью выдают, что взбудоражена не меньше меня святоша.

Наверное, потому что я хочу забросить тебя на заднее сиденье и на всяк лад отжарить…

– Так ты шутил? Или… Мы все решили, правда?

Ни хрена мы не решили!

– О себе или об Алиеве волнуешься?

– Зеленый!

– Вижу, – выжимаю сцепление, дергаю коробку и плавно давлю на газ. – Отвечай. Слушать я могу.

– Честно?

– Естественно.

– Ни о себе, ни о нем.

– Отчаянная смелость или пофигизм?

– Не знаю.

– Судя по тому, как отвечаешь, первое.

– Ярик… – вздыхает.

Каждый раз с таким придыханием мое имя шепчет. Если бы не адский стояк, я бы ржал. Когда-нибудь, дай Бог, еще буду.

– Что?

– Я скучала по тебе.

Сглатываю и крепче в руль вцепляюсь.

– Вообще? Или…

– Сегодня, – признается искренне. – Много думала о тебе.

Разгоняет кровь. Выжигает вены.

Я к таким откровениям пока не готов. Поэтому молчу.

– Что с Алиевым? – все силы собираю, чтобы голос прозвучал ровно.

– Он хороший парень.

Воздух становится жгучим и тяжелым.

– И? Тебе он нравится?

– В каком плане?

Она издевается или реально не понимает?

– В том самом, – выталкиваю жестче, чем требуется.

– А-а… – еще одна убийственная пауза. – Нет, конечно.

Обвал эмоций. Щекотный и безумный вихрь за ребрами. И сердце гулкими толчками прямо в грудину бьет.

– Кстати, насчет дружбы, – бросаю будто между делом, но хрипота выдает. – Я обманул тебя.

– В смысле?

– В прямом.

– И что же мы тогда делаем вдвоем? – запальчиво всплескивает руками.

– Догадайся.

– Овсянникова…

– Да не было у нас ничего! – повышаю голос, ибо достала эта тема. В целом же не считаю, что должен оправдываться за все, что было до заплыва. – Успокойся уже.

– Успокоиться? – ее тон резко меняется. Это слишком знакомо мне, чтобы я не понял, что Титоша взбесилась. – Если бы ты не был за рулем, лицо бы тебе расцарапала.

– Ты с этим в тот же вечер успешно справилась.

– Мало.

– Имей в виду, в следующий раз подставляю только плечи.

– Мм-м? – так же возмущенно.

Только Машка умеет одними лишь звуками все эмоции передать.

– Ты, естественно, должна будешь лечь под меня.

Короткая пауза. Резкий вздох с пассажирского.

А потом…

– Вай, Ярослав-Божище-Градский вернулся! – ерничает моя Маруся и тут же смеется.

– Да, – подергиваю бровями и, закусывая губу, давлю улыбку.

Потом плюю на служебную выправку. Поворачиваюсь к ней, подмигиваю и ухмыляюсь.