Текст книги "Овечья шкура"

– Коленька, придется нам приезжать сюда еще раз. Надо сделать повторный осмотр места происшествия, слепок со следа сделать. Если у нас будет, с чем сравнивать след, лучше иметь слепок, чем фотографию.

– Надо, так надо, – откликнулся Васильков, не глядя на отпечаток обуви, но крутя головой и бдительно следя за обстановкой. – Ну что, осмотрелась?

– Да, пошли, – откликнулась я, поднимаясь с корточек, отряхиваясь и пряча протокол в сумку.

Выйдя из рощицы, мы оба вздохнули с облегчением. Васильков бодрым шагом направился к машине, но я придержала его за руку.

– Подожди, давай уж заодно и пруд посмотрим. Там, где девочку нашли.

Васильков ничего не сказал и безропотно повел меня к пруду. Мы довольно быстро сориентировались, опознав густой ивняк на берегу, под которым и нашли труп Кати Кулиш. Берег пруда был утоптан настолько, что даже о такой мелочи, как след обуви, мечтать не приходилось. Кроме продуктов собачьей жизнедеятельности, на берегу ничего не было. Чем можно было заманить сюда девочку из хорошей семьи? Правда, из осмотра местности я вынесла твердое убеждение, что к точке пространства, куда был выброшен труп Вараксина, подъехать на машине можно запросто, а вот к этому кусту ивняка не подъедешь. Только пешочком. Но что-то не видно сломанных прутьев. А они были бы, если бы девочку со связанными руками тащили к пруду.

Сев, наконец, в машину, и тронувшись, мы с Васильковым, похоже, оба испытали облегчение.

– Ну что? – весело спросил Коленька, хулигански бибикнув гопникам, которые проводили нас хмурыми взглядами. – Пообедаем? Заслужили…

Я пожала плечами; все-таки мы были на его территории. Минут через пятнадцать он лихо затормозил перед какой-то заштатной забегаловкой с облупившейся вывеской «Шашлычная». В урне перед входом тлел мусор, и от тошнотворного запаха у меня закружилась голова. Я умоляюще посмотрела на Василькова:

– Коленька… Может, доедем до Невского? В «КФС» сходим? Я угощаю…

– Маша! – он остановился и сделал зверское лицо, но глаза смеялись. – Все, ты в моих лапах, возражения не принимаются. Зато коньяк здесь хороший.

– Я не пью коньяк, – запротестовала я, но Васильков утробно хохотнул и затолкнул меня в чрево шашлычной. Я зажмурилась и открыла глаза уже в полутемном помещении.

В шашлычной никого не было. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я обнаружила, что вместо липких пластмассовых столов, которые я опасалась увидеть, заведение было обставлено вполне цивильными предметами мебели, даже не без изящества. И цветочки живые были в вазочках, и откуда-то из-за кулис пахло настоящим шашлыком. И как-то забылось, что фасад шашлычной больше похож на мусорный контейнер, а перед ним смердит горящий в урне мусор.

Васильков кашлянул, и со стороны кухни, откуда, собственно, и тянулся аромат настоящего мяса на мангале, выскочил толстенький кавказец в белом фартуке.

– Николай Васильич! – взвизгнул он в восторге, и аж стал пританцовывать. – Присаживайтесь, где вам приглянется! Как обычно? Сейчас все будет в лучшем виде!

Он бросился к нам, отодвинул стулья у ближайшего стола, усадил нас обоих, сорвал со скатерти домики льняных салфеток и молниеносно расстелил их у нас на коленях. Потом метнулся к входной двери и запер заведение изнутри. Потом стремительно исчез на кухне, а в зале его тут же сменил молодой черноусый парень в таком же фартуке. Он быстренько расставил на столе приборы, откуда-то, как фокусник, извлек бутылку «Нарзана», открыл ее и наполнил фужеры, поклонился и тоже исчез. Я некоторое время пораженно смотрела ему вслед, а потом отпила холодной минералки и спросила у Василькова, не с Кавказа ли он родом.

– Не иначе твои родственники, – кивнула я на дверь кухни, за которой угадывалось лихорадочное заклание тельца.

– Нет, просто дельце тут одно раскрыл. Убийство брата хозяина. А восточные люди – благодарные.

Из-за кухонной двери бесшумно появился молодой официант с подносом и начал метать перед нами тарелки с зеленью, лавашем, хачапури и еще какими-то знаками кавказского гостеприимства. Мы с Васильковым неторопливо отпивали из фужеров минеральную водичку, я разглядывала затейливый интерьер, Васильков загадочно улыбался, и вот наконец сам хозяин торжественно поставил на стол бутылку армянского коньяка и два дымящихся блюда с шашлыками. За его спиной маячил официант, добавивший к натюрморту два соусника; оба они тревожно заглянули в глаза Василькову, и уловив в них одобрение, поклонились и бесшумно отступили на кухонную территорию, оставив нас с Коленькой наслаждаться хорошей кухней в уютном полумраке.

Наклонившись к блюду с шашлыками, Коленька повел носом и даже зажмурился от удовольствия. Открыв глаза, он взялся за коньячную бутылку и вопросительно наклонил ее над моим бокалом. Я замахала рукой:

– Коленька, я коньяк не пью.

– А ты попробуй, – промурлыкал Коленька и все-таки налил мне из бутылки.

Через секунду моих ноздрей коснулся нежнейший аромат, в котором даже я, в принципе разбирающаяся в коньяке, как свинья в апельсинах, с ходу признала суперкачественное спиртное. И подумала, что на этот раз не откажусь от коньяка. Если бы так пах любой предлагавшийся мне раньше коньяк, кто знает – он вполне мог бы стать моим любимым напитком.

Наполнив наши бокалы, Коленька заботливо сложил на мою тарелку снятые им с шампура куски мяса, мы пригубили из бокалов и взялись за шашлык. Такого мяса я не ела даже во время своей командировки в Армению, когда любое следственное действие предварялось и оканчивалось словами принимающей стороны: «А теперь немножко покушаем»… После того как опустело первое блюдо, мы откинулись на спинки наших сидений и переглянулись.

– Ну что, не все в нашем районе так плохо? – подмигнул Коленька.

Я развела руками, не найдя надлежащих превосходных степеней.

– Надо работать по Вараксину, – тихо сказал Коленька. Я машинально отметила, что выпитые им к этому моменту пол-литра коньяка никак не отразились ни на связности речи, ни на адекватности поведения. – Какие планы?

– Во-первых, допросить твою «барабанщицу», во-вторых, найти компаньонов Вараксина.

Коленька согласно кивнул.

– Ладно, я тебе рассказал про Вараксина, а ты мне расскажи про девочку.

– Зачем?

– Зачем? – переспросил он. – Ежу понятно, что по девочке тоже мне работать придется. Ваш район по чужим «глухарям» не пошевелится, до главка ты не достучишься, а я все равно к тебе откомандирован.

Я почувствовала к Василькову глубокую симпатию. Он прав, кроме как от него, мне оперативного сопровождения ниоткуда не дождаться. Не без удовольствия потягивая коньяк, я стала пересказывать ему все, что знала о девочке, и постепенно увлеклась. Когда я упомянула про то, что, по словам Катиной сестры, на трупе Кати были другие колготки, он хмыкнул.

– Ну, положим, тут девчонка фантазирует. Другие колготки, это ж надо…

– А вдруг? – я вдохнула аромат коньяка из своего бокала и испытующе посмотрела на Коленьку – способен ли он принять нетривиальную версию. Вдруг в этих самых колготках – разгадка происшедшего?

– Вдруг что? Маньяк, который тащится от того, что девкам колготки переодевает?

– Ну, а пуркуа бы и не па? – я упрямо смотрела на Коленьку. – Мало ли что у этих психов в голове.

– Такого еще не было, – Коленька с сомнением покачал головой.

– Ну и что? Все когда-нибудь бывает в первый раз.

– Маш, это все эфемерно. Я уверен, что колготки девчонка переодела сама. Знаешь же, как бывает: родственники на каком-нибудь пустяке целую теорию построят. У нас наркоман выбросился с десятого этажа, ну, и так брякнулся об асфальт, что штаны лопнули по швам. Папаша его из морга одежду забирал, обнаружил разрывы и начал орать, что сына зверски изнасиловали, а с балкона сбросили, чтобы скрыть преступление. А то почему у него штаны сзади порваны? Не иначе насильники домогались.

Я кивнула. Слышала я про это скандальное дело. Папа даже президенту писал про то, что в протоколе осмотра трупа указано – мол, задний проход зиял, а значит, точно изнасиловали. Напрасно ему всем моргом доказывали, что это результат введения термометра для измерения ректальной температуры. Да и вообще, перед тем как сигануть с балкона, наркоша вместе с предполагаемыми насильниками методично ронял на асфальт кухонную утварь, а две девушки из их теплой компании горланили песню про ковер-вертолет на глазах у всего честного народа, высыпавшего на свои балконы, чтобы закидать песняров тухлыми помидорами.

Конечно, папу понять можно: какой бы ребенок ни был, хоть наркот, хоть разбойник, все равно родное дитятко. Убивать никого нельзя, и если есть убийцы, то они должны нести заслуженное наказание. Пусть бы только посмотрел правде в глаза – смерть молодого человека есть результат его неправильного образа жизни. Ну, а результат чего неправильный образ жизни – пусть бы папа сам решил. Лучше бы он задумался о том, как его сын стал наркоманом, чем о том, как привлечь к ответу нерадивых милиционеров, покрывающих негодяев, что порвали трусы на сыне. Между прочим, из материала по факту смерти молодого наркомана было видно, что папа и сам не чужд был дурных привычек, злоупотреблял напитками, и сынка-то упустил, потому что дома практически не бывал, занят был возлияниями с приятелями. Вот бы он столько времени уделял живому сыну, сколько потом потратил на установление обстоятельств его смерти, обивая пороги!

– Скорей всего, тут какие-то подростковые страсти, – продолжал Васильков тему про девочку, и я с трудом отвлеклась от размышлений о причудах родительской любви. – Мало ли, она мальчику изменила, а тот отомстил. Надо в ее связях покопаться…

– Надеюсь, ты догадываешься, кто копаться будет? – я легонько чокнулась с его бокалом.

Он хитро глянул на меня:

– Я ж сказал, люблю работать. А ты все-таки считаешь, что маньяк?

– Я была дома у Кати, посмотрела, как она жила. Мальчика, похоже, в природе не было.

– Ой-ой-ой!

– Ну я, конечно, ничего не исключаю, но на первый взгляд любовными драмами там не пахнет.

– Ладно, посмотрим. А вот ты бы лучше свои версии применила. Что говорит наука?

– Откуда ты знаешь про версии? – удивилась я.

– Я ж сказал – навел справки. Расскажи-ка, с чем эти версии едят. А то я только слышал звон.

Я вздохнула. Это была печальная история, под девизом «горе от ума».

– Ты про Видонова слышал? – на всякий случай уточнила я, хотя и так знала ответ.

Конечно, Васильков отрицательно покачал головой.

– Он в семидесятых годах создал типовые версии по делам об убийствах.

– Что значит «типовые»? – не унимался любознательный Васильков.

– Попробую на пальцах объяснить. Вот ты приходишь на место обнаружения трупа. Убийство, что называется, «неочевидное», преступник не установлен, надо выдвинуть версии. Труп женщины, допустим, лежит в квартире, с ножевыми ранениями. Кто убил и почему?

– Да кто угодно, – быстро ответил Васильков.

– Правильно. Версий можно выдвинуть кучу: муж убил, любовник, жена любовника, любовница мужа, случайные знакомые. Из ревности, с целью ограбления, ну и так далее. Но версии выдвинуть – только полдела. Их ведь еще проверять надо. И от лишней работы хотелось бы избавиться.

– А как? – живо заинтересовался Васильков.

– Не выдвигать маловероятные версии. А вот как выбрать наиболее вероятные? Видонов поступил весьма остроумно: он обобщил судебную практику, по раскрытым убийствам, которые уже прошли через суд. И составил частотную таблицу, из которой видно, как часто тем или иным обстоятельствам убийства, то есть элементам его криминалистической характеристики, сопутствуют те или иные мотивы.

– Подожди-ка, – притормозил Васильков. Собственно, я и не надеялась, что после таких обильных возлияний с шашлыками он способен будет прослеживать корреляционные связи между элементами криминалистической характеристики преступлений и мотивами убийств, все-таки сытое брюхо к науке глухо. Но по глазам его было видно, что суть он понимает. Я вообще заметила, что у многих оперов алкоголь обостряет умственные способности. Причем это свойственно только оперуполномоченным, представители других профессий в таком замечены не были.

– Ты мне расскажи русским языком, как эти таблицы применять, – совершенно трезво потребовал Васильков.

– Элементарно. Ты еще не знаешь, кто убийца, но информация, как он действовал, у тебя уже имеется. В таблицы ты подставляешь все, что знаешь: например, место обнаружения трупа, время убийства, орудие, пол и возраст убитого, количество ударов и прочее, и прочее. Это тебе дает некий индекс. Лезешь в расшифровку и обнаруживаешь, что такое сочетание признаков наиболее часто встречается при убийствах мужем жены на почве личных неприязненных отношений. Ну и берешь в оборот мужа.

– Так. А почему мы не можем применить эти таблицы к Вараксину, например? Или к девочке в пруду?

– Не можем, Коленька. Потому что Видонов составлял свои таблицы на основе судебной практики семидесятых годов, а ты сам видишь, как с тех пор все изменилось. Раньше огнестрельное убийство было экзотикой, его сразу в город забирали… Да чего там, «глухари» сразу в город забирали, хоть огнестрельные, хоть ножевые. А теперь… Кроме того, у Видонова практика не питерская, а города Горького. Теперь Нижний Новгород. Название у города поменялось, и практика уже другая. Убийства в Нижнем Новгороде совершаются не те, что в Горьком. И еще у него практика преимущественно по сельской местности. Для Питера это не подходит.

– Ну, а в чем проблемы? Пусть сделают версии для Питера.

– Пусть. Вот я и сделала. Только не по убийствам, а по изнасилованиям.

– То есть ты подставляешь данные с осмотра места происшествия? А что на выходе? Мотив-то мы и так знаем…

– А на выходе мы получаем кое-какие сведения о личности преступника.

– Ну давай, давай, рассказывай, – поторопил Коленька, взявшись за бутылку, но с удивлением обнаружил, что коньяк в ней кончился. Не успело это удивление сползти с его лица, как из кухни бесшумно двинулся к нам хозяин заведения с новой бутылкой. Поставив ее перед Васильковым, хозяин на цыпочках удалился. Пока Коленька наливал себе коньяк, я продолжила:

– Оказывается, что место изнасилования, время суток, когда совершено преступление, и даже характер повреждений у потерпевшей находится в зависимости от возрастной характеристики преступника, от наличия или отсутствия у него судимости. Можно даже сказать, где живет преступник…

– Номер дома и квартиры? – хмыкнул Васильков.

– Нет, конечно, но я могу определить, живет он в микрорайоне совершения преступления или на значительном удалении от места. Причем могу даже сказать, где его дом – в нескольких остановках общественного транспорта или на другом конце города.

– Да ну! Такого быть не может!

– Еще как может. Я эти версии два года проверяла, они осечки не дают. Я по всему городу собирала информацию о раскрытых половых преступлениях, каждый раз все было в цвет – я и возраст преступника правильно определяла, и место его жительства. Помнишь, на правом берегу было три изнасилования девочек-подростков?

Васильков кивнул.

– Его же взяли.

– Да, взяли случайно, на эпизоде, и случайно примерили на те три случая. А я еще до его задержания эти случаи прокинула по своим версиям. У меня получилось, что преступник – парень призывного возраста, и живет в том же микрорайоне. Там были его хорошие приметы, и все три девочки могли его опознать. Его можно было бы выловить, например, через военкомат. Отобрать по личным делам призывников парней, похожих по приметам, и предъявлять фотографии девочкам.

– Так это ж сколько работы! Месяца три пришлось бы в военкомате и по паспортным столам потеть.

– Ну и что? Если знаешь, за что потеть?

– Так он действительно жил в том же микрорайоне? И стоял на учете как призывник? – Васильков недоверчиво глянул на меня и отхлебнул немного коньяка.

– В том-то и дело. Хорошо, конечно, что его быстро поймали. Но если бы не то случайное задержание, все равно – поймать его было бы делом техники. И времени. Но самое главное – по моим таблицам можно определять, единичное это преступление или серия.

– Это как?

– А вот так! Подставляешь в таблицу данные с места происшествия – возраст потерпевшей, время, место преступления, способ, которым негодяй жертву завлек или притащил туда, а на выходе получаешь ответ, маньяк он или это первый случай.

– Офигеть! А почему никто про это не знает?

– Про что?

– Про твои типовые версии?

– Почему? Знают, – вяло ответила я.

– Если бы знали, жить нам было бы значительно проще. Надо их распространить по всем районам, каждому следователю и оперу в зубы… А то сидишь на них, как собака на сене, о других не думаешь. Нехорошо.

– Да? – я обозлилась. – Не знаешь, помолчи лучше. Когда я убедилась, что мои версии работают в ста процентах случаев, я их добросовестно понесла в городскую прокуратуру…

– Ну и…

– Ну и положила на стол заместителю прокурора города.

– Правильно, он должен был за них схватиться, размножить и всем следователям велеть ими руководствоваться, а тебе выписать премию.

– Да, конечно. Он на меня посмотрел, как на дуру, которой в свободное время нечем больше заняться, кроме как типичными версиями.

– И… что?

– И ничего. Сказал – идите к своему зональному, пусть он посмотрит, и решит, что с ними делать.

– Так. А зональный?

– А зональный был сильно занят. Составлением справки о причинах плохой раскрываемости дел об изнасилованиях несовершеннолетних. И сказал, что если мне это так надо, я могу за свой счет размножить свои типичные версии и по собственной инициативе раздать следователям. А его не отвлекать от выработки предложений по улучшению качества следствия.

– Во урод! Он что, не понимает, что изнасилование глухое в сто раз тяжелее поднять, чем самое что ни на есть заказное убийство? По убийству можно хоть от мотива плясать. А девчонку маленькую на чердак затащат, надругаются, и ищи-свищи. Следователи не знают, куда ткнуться, где искать негодяя. Нет, чтоб спасибо сказать, человек им на блюдечке приносит раскрытие…

– Да не раскрытие, а только путь к раскрытию, – перебила я Коленьку, но он отмахнулся.

– Неважно! Все равно! А они еще нос воротят! Ух! – он так расчувствовался, что прямо сжал кулаки. – Как, говоришь, фамилия этого мудилы?

– Андрей Иванович Будкин.

– Зональный ваш?

– Ага.

– Ладно. Может, повстречаемся на узкой дорожке. А чего с версиями? Ты, конечно, обиделась…

– Конечно, – у меня, как всегда, когда я вспоминала про эту историю, испортилось настроение. А Васильков, небось, сейчас будет меня воспитывать в том смысле, что обижаться неконструктивно, что я должна была настаивать на внедрении своих типичных версий, размножить их за свой счет и валяться в ногах, умоляя распространить их по районным прокуратурам…

– И правильно сделала. Нефиг перед ними унижаться. Еще сами придут и попросят.

Я усмехнулась.

– Вряд ли.

– Ну и пусть им же будет хуже.

– Да в том-то и проблема, что им-то хуже не будет.

– Ну и ладно. Так что с версиями?

– Ничего. Подарила по экземпляру хорошим приятелям, кто хочет, пользуются. Все равно они уже скоро устареют. Их можно использовать не больше пяти лет, а потом надо снова практику обобщать в суде и новые таблицы делать.

В проеме кухонной двери возник хозяин, одними губами – чтобы, не дай Бог, не помешать нам – намекающий на десерт. Коленька благосклонно кивнул. Через секунду на столе появились крохотные чашечки с кофе, – даже в полумраке было понятно, что это самый что ни на есть настоящий кофе, и какие-то восточные сладости. Я посмотрела на них с ленивым отупением, поскольку объелась шашлыками, а от коньяка меня, как всегда, стало клонить в сон.

– Коленька, пошли уже, – предложила я, не в силах более созерцать продукты питания. – Спасибо за все, обед был просто сказочный.

– Понял, – Коленька тут же отставил бокал, быстро опрокинул в себя чашку кофе, забросил в пасть кусок пахлавы, и тут же из кухни появился хозяин и положил на стол перед Васильковым счет. А Васильков полез в карман, достал кошелек и положил на счет деньги. Я была потрясена.

– Так ты тут не на халяву угощаешься?! – спросила я, как только хозяин с поклоном скрылся из виду.

Коленька галантно помог мне подняться и, поддерживая под локоток, повел к выходу.

– А ты как думала? Не спорю, я мог бы тут до конца своих дней бесплатно подъедаться, да только взяток не беру. Мне, знаешь, независимость дороже, чем сытый желудок. Но должен признаться, что вот такой обед мне обходится здесь дешевле, чем в столовой ГУВД. По себестоимости.

На поясе у Василькова зажужжал пейджер. Он вытащил аппаратик, прочитал сообщение и круто развернулся. Подойдя к стойке бара, он вытащил откуда-то телефон и набрал номер. Коротко и приглушенно поговорив, он поманил меня рукой. Я послушно подошла к стойке.

– Звонит наш дежурный, – тихонько поделился он со мной, – говорит, что в Курортном районе нашли труп вараксинского компаньона, Шиманчика. Поедем?

Я кивнула, не задумываясь. Коленька в трубку подтвердил, что мы приедем, и мы выбежали из шашлычной. Внутри у меня подпрыгивали куски шашлыка и булькал коньяк.