Текст книги "Призраки дождя. Большая книга ужасов (сборник)"

Глава четвертая
Тот, кто стоит за стеклом

В первую секунду всем показалось, что и вторая свеча тоже погасла. Закуток погрузился в кромешную тьму, но потом оставшийся яркий солдатик света стал разгонять непроглядность. Сначала несмело, а потом все уверенней и уверенней, как будто отвоевывал право всех свечей мира гореть ярко, во всю силу.

Японцы смотрели на плывущую в сумерках Шишкину, как на богиню.

– И чего? – возмутился Вадя. – Прикол-то в чем?

– У тебя в номере лампочка какая? – с явным презрением спросила Абрамова, которая вдруг подключилась к игре.

– Круглая, – отозвался Вадя.

– Вот то-то и оно, что круглая. Ты последнее время себя как чувствуешь?

– Знаешь, Абрамова! – Вадя заскрипел диваном. – Последнее время я себя особенно хорошо чувствую.

– А знаешь почему? – заскрипела диваном ему навстречу Абрамова.

– Почему?

Вадя замер, ожидая ответа.

Санёк успел подумать, что стоило хотя бы из мужской солидарности предупредить соседа, чтобы он не препирался с Дашкой. Но, с другой стороны, дураков все же лучше лечить сразу, а не по частям. Пускай получит по полной программе. Реанимацией заняться можно будет в номере.

– Потому что ты покойник! – торжественно произнесла Абрамова.

Диван взвизгнул под Вадей.

– Сама ты покойник, – запоздало воскликнул Вадя, хватая себя за коленки.

Притихших японцев накрыло – они сидели тремя совами, забыв о своей дурацкой манере кланяться. Это было хорошо. Как дополнительный бонус к проигранной русско-японской кампании. Пускай знают, как отвоевывать у нас Порт-Артур.

– Мы приносим свои извинения, – забормотал Каору, прижимая ладонь к груди.

Чего он все время извиняется? Что за идиотская манера?

– На том свете сочтемся, – мрачно произнес Санёк. – Даже если кто-то еще не помер, Слепцов в два часа ночи с косой придет и подчистит.

Каору перевел. Хироси вяло улыбнулся.

– Ну что, закончили? – встрепенулся Илья. На экране его телефона летали радужные шарики – он выиграл партию. – Есть хочется.

– Чего это? Еще Санёк не рассказывал, – выдала солиста Шишкина.

Санёк мысленно чертыхнулся. Надо ей, пожалуй, на первой же репетиции подножку поставить, так чтобы с костылем недельку походила. А то больно шустрая стала.

– Нельзя выходить отсюда, пока не рассказаны все истории, – прошелестел Каору.

Ага! Забыл уже, как смотаться хотел полчаса назад.

– Это считается плохой приметой. Круг света, – показал Каору рукой. – Пока горит свеча, все должны рассказать.

– Давай уже, не тяни! – по-королевски разрешила Шишкина.

Санёк пересел удобней. Зачем-то снова посмотрел на окно. А чего он, собственно, тянет? Вот же она! Настоящая история!

– Чего ты, Санёк! Давай! – подбодрил его Вадя, лучась зубастой улыбкой.

Его бы за уши да к стенке прибить, пускай бы работал солнышком, чем даром такую энергию разбазаривать.

– Ну, ты еще тут будешь спектакли разыгрывать, – раздраженно протянула Алиса.

Ее ноготочки уже не просто постукивали по коленке, а долбили, как назойливые птички долбят клювиками пустую кормушку.

– Ну, ладно!

Санёк встал, потом сел. Снова вскочил. Стоя говорить было привычней. Как урок отвечать.

– Все было вчера. И вы это все видели.

– Чего видели? – вылезла вперед Шишкина.

Санёк замолчал, вспоминая вчерашний день.

Сначала шел дождь, потом он прекратился, и начало парить. От асфальта, от стен тянулся удушливый туман. Они плыли в нем, как в воде. По сторонам – клетки с животными. Зоопарк. Обещали панд, но их было всего две штуки, и те какие-то понурые. В остальном – разве что чуть побольше московского. Девчонки стали канючить, что устали, что хотят есть. Илья, как всегда, поддерживал идею с обедом. Алиса предлагала дойти до гостиницы. Вадя громко перечислял, какую рыбу он есть будет, а какую нет. От таких рассуждений бурчало в животе. Людей на улице прибавлялось с каждой минутой. Когда стояли на перекрестке, противоположная сторона казалась густым лесом, сплошной стеной. Вот сейчас загорится зеленый, и стена двинется на тебя, растопчет, задавит. С таким дурацким настроением Санёк и вошел в наугад выбранную забегаловку. Каору как-то неуверенно кивнул, вглядываясь в стеклянные витрины. То ли от запаха, то ли от голода, то ли еще из-за чего Санёк стал громко обсуждать все, что видел вокруг. И того старика тоже.

– Какая-то столовка, – коротко описал он все то, что сейчас вспомнил. – Мы обедали.

– А! – Вадя радостно хлопнул в ладоши. – С дурацкой лапшой?

– Наверное, с лапшой. – Санёк был готов соглашаться со всем, хотя никакую лапшу не помнил. Были водоросли и рис. Но пускай это все называется лапша. Поскорей бы рассказать и уйти отсюда, от таких близких окон, за которыми постоянно кто-то видится. – Там еще старик был. Ну… такой… Чудной.

– С губой отвисшей! – ликовал Вадя. – И глаз один закрыт.

– Хорош встревать! – пнула его Шишкина.

– А чего, ты не помнишь, что ли? – не унимался Вадя.

– Да помню, помню, – зашипела Шишкина.

– Ну вот, – выдохнул Санёк и сел.

– Чего «вот»? – не поняла Кристина. – История-то где?

– Чего рассказывать, если вы все это видели? – заторопился Санёк. Коленки его, как пружинки, сами распрямились, заставляя встать. – Я смеялся над этим стариком, передразнивал, как он смешно лапшу в рот забрасывал, как губой пришлепывал. Вы еще все подначивали – давай еще, давай еще. Старик ругался.

– А я говорила, – решила ввернуть свое веское слово Алиса. – Вел ты себя безобразно.

– Проехали уже! – Илья без игры скучал, ждал, когда можно будет пойти к автомату, стоящему напротив рецепции, и купить бутерброд.

Санёк заулыбался. Он вспомнил, как весело ему было. Как смешно обижался старик, как дергалась его обвисшая губа, как распахивался в гневе черный глаз. Он тогда грозил кулаком, стучал ногами и что-то кричал. В ответ все смеялись, потому что движения его были нелепы, неуклюжи. А когда старик уходил, бросив свою лапшу, все со стульев попадали от хохота. Старик приволакивал ногу и вообще шел слегка боком.

– Ну вот, мы тогда повеселились, я и забыл. – Санёк и сам не заметил, как стал от волнения ковырять кожицу на большом пальце правой руки. – Мы еще погуляли. В магазин этот зашли. Ну… короче, вечером я снова увидел этого старика. Мы сидели в забегаловке здесь, за углом, я поворачиваюсь, а старик на улице стоит и через стекло на меня смотрит. Я сначала думал, что ошибся. Может, у них этих стариков здесь вагон. Выпустили из зверинца, вот и ходят. Он посмотрел на меня и руку поднял. Как будто помахал.

– Вот, доигрался, – фыркнула Алиса.

– Чего сразу я? – От расстройства Санёк присел. – Может, он в этом районе живет? Заметил нас, постоял да пошел. Чего ему? А он как приклеился – стоит и стоит. Смотрит. Я среди ночи проснулся – еще ливень начался, – чуть с кровати не свалился от страха – смотрю, в окне этот дед.

– Это чего, кошмар такой? – тихо спросил Вадя.

– Какой кошмар? На самом деле все! – кипятился Санёк.

Чем больше он рассказывал, тем больше убеждался, что никакая это не шутка и не розыгрыш, что все на самом деле, а потому все очень и очень плохо.

– Я теперь его везде вижу. В номере утром сидели, он постоянно появлялся за окном. То пройдет тенью, то ладонь приложит.

– У тебя этаж-то какой? – глухо спросил Илья.

– Десятый, – повернулся в его сторону Санёк, словно в вопросе услышал предложение помочь и спасти.

– Может, Карлсон? – с серьезным видом спросил Вадя. – Чего-то я никого не видел.

– Может, и Карлсон…

Санёк почувствовал неприятный страх, спиралькой свернувшийся под сердцем. Между лопаток пробежала капля пота. Думал, расскажет, станет легче, а вышло, что сам себя еще больше накрутил.

– Только он и по земле ходит. Мы вот с вами здесь сидим, а он вон там стоит. Смотрите! – Санёк показал на злополучное окно, в котором опять появился сумрачный силуэт. – Как будто что-то хочет. Видите?

Словно дождавшись внимания к себе, тень шевельнулась, прошла вдоль залитого дождем окна. Идущий оперся о стекло, отпечатав на нем пятерню.

Первой заорала Анель. Она свалилась с дивана и, визжа, на четвереньках поползла подальше от окна. Следом вскрикнула Даша.

– Ага! Вон он! Вижу! – радостно заголосил Вадя.

Кристина, прыгнув через спинку дивана, рванула к лифтам. Задетая свеча закачалась. Плеснул парафин. На мгновение все стало предельно четко – мечущиеся девчонки, вытянутое лицо Алисы, хмурое Ильи, радостное Вади и припечатанное со стороны улицы лицо человека, подошедшего вплотную к стеклу.

Свеча погасла, погрузив закуток в глухой мрак. Анель орала за диваном – на нее попал расплавленный воск. Грохотали удаляющиеся шаги.

Мгновенная темнота всех ослепила.

– Я с тобой в номере поговорю, – донеслась угроза Алисы.

– Да не бери ты в голову, – отозвался Илья и чертыхнулся. – Телефон мой кто видел?

Вздрагивал диван: кто-то на него постоянно налетал. Вадя ржал.

Санёк вдруг почувствовал на своей руке холодные пальцы, а потом из темноты выплыло белое лицо Каору. Черные глаза горели как уголья.

– Это был призрак.

Санёк дернулся, но Каору держал насмерть. Он говорил, поджимая губы, словно сдерживал рвущиеся на язык слова.

– Ты заработал проклятье.

– Какое проклятье? – Санёк стал отгибать железные пальцы японца. – Отвали!

Сквозь стекло как будто просочился дождь. Влажная футболка прилипла к плечам, стала холодить. Промаршировали по телу резвые мурашки, возобновляя военные действия.

– Ты посмеялся над стариком. Он на тебя обиделся. Теперь ты проклят. Обида… Он теперь каждый раз посылает к тебе свою обиду. В Японии это самое страшное – носить в себе обиду. Ты должен ее искупить.

Санёк вырывался, но Каору оказался неожиданно силен. По руке прокатился жар.

– Подумаешь, – еще пытался храбриться Санёк. – Я могу и прощения попросить.

Глаза у Каору были черные-пречерные, как будто два колодца, и в каждом по призраку.

– Нет. Старика уже нет. Есть его обида. Она будет жива, пока ты жив.

– Я не один был. Все ржали, – оправдывался Санёк.

– Он выбрал тебя. Пока идет дождь, призрак будет рядом.

– На русских ваша зараза не распространяется, – прошептал Санёк.

– Будь осторожен, – повторил Каору и разжал руку. На Санькином запястье расцвел красный отпечаток. – Вы странно себя ведете. Каждый раз пытаетесь друг друга задеть. У нас так не принято. За такое отношение – смерть.

Он что-то коротко бросил друзьям, и они поднялись с дивана. Стояли, смотрели на Санька, как два болванчика. Хироси поклонился. Гайрайго натужно улыбнулась.

– Чего сразу смерть-то? – тер запястье Санёк. – Дали бы неделю, как во всех нормальных страшилках.

– День, два, не больше, – покачал головой Каору.

И так спокойно это сказал! Он бы еще меч предложил, чтобы Санёк себе харакири сделал. Для них же смерть – обычное явление. Через день себе головы отрубают.

– Ты погоди! – теперь уже Санёк цеплялся за Каору, но тот изящно убирал от него руку. – Куда торопишься! Ты объясни. Чего за призрак?

За спиной Каору быстро заговорил Хироси.

– Им надо уходить, – перевел извинения Каору. – У них сегодня выступления. Они приглашают. Если хотите, я через час за вами зайду. Это клуб. Я вас могу туда отвести.

– Нам сейчас только клубов не хватает! – отозвалась Алиса. – Свет здесь где включается?

– Нет здесь света.

Что-то заскрежетало, и у Санька по душе пробежала толпа кошек с острыми когтями. Каору двигал стеклянную ширму. Без нее в закутке стало чуть светлее. Бросились в глаза валяющиеся на полу подсвечники.

– Я позвоню, Алиса-сан, – поклонился тренеру Каору. – Спасибо за хорошо проведенный вечер. Это была достойная игра.

– А кто выиграл? – Вадя ногой гонял подсвечник, пытаясь его подцепить мыском, но тот постоянно укатывался от него.

– Победила дружба! – Илья шел от рецепции, на ходу открывая пластиковую упаковку с бутербродами. – Что, будем теперь этих гавриков собирать обратно, чтобы на ужин вести?

– Дружба – это неинтересно, – недовольно протянул Вадя. – Вон у Санька какая история была! Все сразу разбежались.

– Сидеть надоело, вот и разбежались, – не согласился Илья. – А ты чего, Санёк, такой бледный? Японцу этому поверил?

Санёк сглотнул, невольно дернув головой.

– Да ладно тебе! Это ж игра! Еще скажи, что ты кошку с двумя хвостами видел. Нормальную ты историю придумал, дельную. Видишь, как всех подняло! Шишкина только зря вылезла со своими экспериментами. Японцы могли обидеться. Они здесь все, видишь, какие обидчивые. Так что ты с ними поосторожней. Нам еще возвращаться. Это дома можешь все, что угодно, делать. Конечно, цирк вы им сегодня показали. Не могли хотя бы пару часов нормально себя вести. Прыгали, дрались, ругались.

– А они чего, правда экспериментировали на людях? – спросил Вадя.

Илья подхватил выпадающий из бутерброда огурец.

– Еще как экспериментировали. И побольше немцев. Ты давай метнись, собери девчонок, скажи, что после ужина идем в клуб на танцоров смотреть.

Вадя «метнулся» к лифтам. Все жили на одном этаже, много бегать не придется.

– Илья! – недовольно позвала Алиса.

Илья боролся с вылезшим из бутерброда кетчупом, поэтому ничего ответить не мог, только глаза округлял.

– Я против клуба!

– Пускай посмотрят, как местные танцуют, – облизал он губы. – Сидят по номерам, придумывают страшилки, вот им и не спится по ночам. Пацанчик этот позвонит, скажи, что мы пойдем.

Он надкусил бутерброд. С одной стороны рта у него вылез белый соус, с другой попытался выскочить кружок соленья. Илья застыл, выпучив глаза и пытаясь продышаться.

– Какая гадость! – припечатала Алиса.

Она почему-то пошла вдоль окон прочь от лестницы, словно собиралась о чем-то поболтать с администратором на входе. Илья, давясь бутербродом и пытаясь сквозь сжатые зубы говорить, потопал за ней.

Рот Санька наполнился слюной. Неприятное чувство. Очень. Вроде как тошнит, а может, и не тошнит – может, сердце бьется. И как будто что-то скребется внутри. Шурк, шурк… норку роет, хочет дырку прокопать, чтобы кровь вылить, воду влить, самого призраком сделать.

– Сань, ну, ты чего? – дернул его за подол футболки Вадя. – Как неживой стоишь.

– Чего это я сразу неживой? – отшатнулся Санёк. – Нормальный. А ты уже за девчонками сбегал?

– Они вот там все стоят, выйти боятся. – И он кивнул в сторону лифтов.

Лифт сломался. Он то бесшумно открывал створки, показывая сгрудившихся в глубине кабины девчонок, то закрывал их. Еле слышно дрынькал колокольчик, сообщая о том, что кабина на этаже. Створки открывались. Глаза у девчонок были огромные, словно прямо перед ними расхаживала сильно уменьшенная, но от этого не менее страшная копия Годзиллы, убитого последний раз в американском фильме больше пятнадцати лет назад.

– Сань, а чего они не уезжают?

– Не хотят.

Санёк отодвинул непонятно чего испугавшегося Вадю и направился к лифтам. Первые несколько метров он прошел спокойно. Девчонки все так же смотрели на него широко распахнутыми глазами. Створки все так же открывались и закрывались. Но стоило ему войти в круг света, падавшего из лифта, они завизжали. Шишкина первая. Видимо, Санькина ненависть на нее начала действовать – психика необратимо разрушалась. Сейчас за костылями в аптеку побежит.

– Дуры, – коротко бросил Санёк, перешагивая границу кабинки. Створки дернулись, но передумали закрываться и с легким шипом вошли в пазы. – У вас кнопка запала.

Он щелкнул по клавише. Кругляшок недовольно цокнул, выходя из своего гнезда. Над головами брякнул колокольчик, предупреждая о приходе лифта.

– Вам куда? – как ни в чем не бывало спросил Санёк.

– На десятый, – икнула Кристина.

– Вот и валите на свой десятый!

Он нажал на кнопку и вышел в холл.

Створки сомкнулись, зашипел в пазах воздух. Вадя, стоящий рядом, напряженно засопел. Лифт еле слышно загудел, взбираясь наверх.

– А чего мы с ними не поехали? – спросил Вадя, глядя, как меняются красные цифры на табло над лифтом.

– Перегруз, – отозвался Санёк.

В лифт лезть не хотелось. Замкнутое пространство рождало тревогу. Вот так войдешь в кабинку, а стены начнут сжиматься. И уже не спасешься. Как у них тут, в Японии, проклятия действуют? Телевизоры на голову падают? Ток сквозь воду бьется? Змеи из-под кровати вылезают? А может, трос в лифтах обрывается?

Санёк прислушался. Было тихо. Лифт благополучно донес свою ношу до пункта назначения.

Ну, значит, в следующий раз оборвется.

– А с часами-то у тебя чего получилось? – спросил он, только бы о чем-нибудь поговорить.

Двигаться не хотелось. По крови растекся холодный яд страха. Руки и ноги стали ледяными, что было странно в такой жаре. Их словно отдельно сейчас держали в студеной воде.

– А круто я придумал, да? – Вадя нажал кнопку, заставляя лифт вернуться. – Часы идут назад!

– А на самом деле куда они идут?

– Вперед. А если пипсу ту вытащить, то назад. Мы просто не заметили. Реально крутятся стрелки в обратку. Я, когда это увидел, думал, шиза накрыла. А потом смотрю, нет, все нормально. Они такие с самого начала, задом наперед.

– Зачетно, – согласился Санёк.

Лифт прошуршал створками. Санёк посмотрел на сияющее светом нутро кабины и повернул к лестнице.

– Эй, Санёк, ты чего? – прилипчивым комаром зудел Вадя. – Вон, лифт пришел.

– На фига он сдался! – Санёк открыл дверь на лестницу. Секунду помедлил, решая: объяснять или нет причину, почему он собирается идти пешком. – Лифты – самый травмоопасный способ перемещения внутри дома. Это еще Кинг говорил. Книжку «Сияние» читал?

– Да? – удивился внезапному утверждению Вадя и шагнул в распахнутый зев кабинки.

А Санёк помчался по ступенькам.

Сердце у него при этом стучало странно. То шуршало свою непонятную песню, то начинало так громко барабанить, что закладывало уши и перехватывало дыхание.

Неужели он и правда испугался? Неужели проклятие существует? Нет! Не может быть. Подумаешь, посидели, сказочки друг другу порассказывали… Каждый хотел, чтобы в его сказку поверили, чтобы она стала реальностью. Что же вышло? Открывайте шире рот – желания исполняются?

На пятом этаже дыхание сбилось и Санёк остановился.

Старик бесшумно выступил из-за угла. Все в нем было таким же, как вчера. Свободная холщовая рубашка навыпуск, холщовые штаны, черные ботинки. Седая трясущаяся голова, редкая борода, отвисшая губа, прикрытый веком правый глаз, черный пронзительный – левый. Большие уши, ежик реденьких волос. Морщинистая кожа. Около носа некрасивая бородавка с волосками.

Внезапный кашель заставил согнуться.

– Ты чего? – сквозь удушье прохрипел Санёк.

Старик кособоко шагнул вперед.

– Чего ты?

От накрывшего страха ноги одеревенели. Санёк попытался отступить, но получилось это неуклюже. Правая нога превратилась в неподъемную чугунную тумбу.

Старик приближался.

– Что тебе надо? – заорал Санёк.

Он крутил головой, не в силах понять, где здесь дверь, где окно, где можно спрятаться, кого позвать на помощь. Вдруг его со всех сторон обступила тишина абсолютно пустой гостиницы. Дома, где нет ни одной живой души.

Старик подошел вплотную.

– Что ты хочешь? – Ноги не слушались. Он отшатнулся, потерял равновесие и упал на пол. – Чтобы я извинился? Но я же не один смеялся! Все там были! Что ты ко мне пристал?

Старик начал наклоняться. Он действовал как игрушечный болванчик с шарниром в месте соединения тела с ногами. Старик не сгибал шею, не шевелил спиной. Он как будто ломал себя в области таза, заставляя приблизиться к сидящему на полу.

– Ну, извини, извини! – завизжал Санёк. – Я не специально!

Его обдало холодным воздухом с запахом чего-то тухлого и кислого. Почему-то вспомнился бутерброд Ильи. Во рту появился привкус горечи. Санёк резко выпрямился, и давнишний обед, готовый выйти из него, застрял в горле.

Старика не было. С легким шорохом дождь облизывал окно. Санёк подобрал под себя ноги, с удивлением понимая, что конечности вполне себе слушаются. Что никаким клеем его к полу не припечатали. Что тело до сих пор его, отзывчивое и покорное.

Сердце бабахало в груди, мешая дышать. Вело себя оно странно. Болело, отчего дыхание становилось хриплым. Санёк посмотрел наверх. Почему-то перед глазами все плыло, ступеньки были нечеткие. В мутной голове желание идти на свой этаж пешком пропало. Два шага – и заболят ноги, появится одышка, сердце заколотит так сильно, что в глазах как будто появится экранчик, ограничивающий обзор.

Лучше вниз. Один пролет – и будет коридор. Вызвать лифт и спокойненько поехать на свой этаж. Япония надежная страна, ничего здесь не падает и не обрывается, лифты прочные. А если какая атомная станция и дала сбой – так в этом тайфун виноват. И вообще, все, что ни делается, все к лучшему. Скоро ужин. Можно будет заказать рис с соусом и чай. Вечером не стоит много есть.

Перед глазами появилась нога в черном ботинке. Секунду Санёк смотрел на странное видение, пытаясь осознать, что произошло. Вроде бы все было на месте. Тело комфортно себя чувствовало и в одежде, и в обуви… Но черные ботинки? Таких у него в жизни не было.

Медленно поднял руки. Они неприятно тряслись – Санёк не чувствовал этого мелкого безостановочного движения – и были ужасны. Старая морщинистая кожа, коричневые пятна, скрюченные пальцы. Санёк тут же схватил себя за лицо. Нет, борода не нащупалась, но лицо было не его. Оно как будто опустилось, натянув кожу. Обвисшую губу холодил легкий сквознячок из окна.

Окно! Санёк глянул на улицу. Все тот же дождь, та же хмарь. Но теперь там никого не было. Потому что все было здесь.

Сознание старательно сопротивлялось тому, что видели глаза. Санёк ощупывал себя, оглаживал, чтобы убедиться: это сон, легкий испуг, вылившийся вот в такую галлюцинацию. Руки тряслись, губу хотелось подобрать, резкие движения рождали непривычную боль в суставах, пальцы не сжимались в плотный кулак.

«Это проклятие, – вкрадывался в сознание тихий шепот Каору. – Это смерть».

Какая смерть? За что?

Санёк приблизился к стеклу. Нет, там не отразился старик. Там отразился кто-то другой. Это был Санёк. И он был обречен умереть.