Текст книги "История нашего лета"

– А я в тебе не сомневался, Маланья, – ответил он, – Поздравляю, теперь ты студентка.

И эти слова прозвучали прекрасной музыкой в моём сознании.

Глава четвёртая. Алексей

«Утешает только самое простое.

Вода, дыхание, вечерний дождь.

Только тот, кто одинок, понимает это»

Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка»

Сегодня утром она спросила, не устаю ли я работать в ночную смену. И выглядела при этом моя малышка искренне обеспокоенной. Не скрою, мне приятна её забота, ещё как! С ней оказалось очень комфортно жить, уютно и спокойно, по-домашнему. Семьи у меня, настоящей семьи, где родители, братья, сёстры, бабушки, дедушки, породистый пёс и прочее, – у меня никогда не было. Родителей своих почти не помню, почти год провёл в детском доме (звучит так, как будто на зоне), пока тётка собирала необходимые документы, чтобы оформить опекунство и забрать меня. Потом жил с тёткой и её сожителем, но родителей они заменить мне не смогли, конечно, да и не пытались. Спасибо, что кровом поделились, за это я им благодарен. Отношения у нас всегда были отстранённые, я знал свои обязанности и выполнял их, потому что боялся попасть в детский дом снова. Не потому, что меня там били или жестоко обращались. Нет. Сдачи я уже тогда мог дать и за себя постоять мог тоже. Я не этого боялся. Боялся снова остаться один и никому не нужный. Это было страшнее побоев и жестокого обращения. Поэтому старался учиться в школе добросовестно, работал в огороде наравне с дядей Колей, сожителем моей тётки Вали, старался не грубить, как другие подростки грубят своим родителям. Никогда не понимал своих ровесников, если честно. Была бы моя мама и отец живы, слова поперёк сказать не посмел бы. Поэтому, наверно, и Милане ничего не говорю, когда поздно вечером она выходит из дома и пропадает до самого утра не понять где. Не каждый вечер, конечно, но, как я понял, все выходные, включая вечер пятницы. Я догадывался, что у неё кто-то есть, и она уезжает ночевать к нему. Я мог бы возмутиться и поскандалить, но знал, что ни к чему хорошему это не приведёт. Другие мужики меня, наверно, не поймут. А я вот не мог показать свою ревность и боль открыто. Ну, скажу я ей, что ревную её до чёртиков, запрещу шляться по ночам. И что дальше? Мы, естественно, поссоримся, скажем друг другу много обидных и злых слов на повышенных тонах. И она соберёт вещи и уйдёт к нему. Сделает она это тихо, когда меня не будет дома или громко хлопнет дверью – уже не важно. Важен сам факт того, что я останусь со своей ревностью и претензиями один. А зачем мне здесь находиться без неё? Поэтому я и молчал, и терпел. Я работал сутки через трое в ночную смену, а в спортклубе – каждый день. В понедельник ночью я на смене, вторник и среду я отдыхал, был дома с Миланой. По будням она всегда вечерами дома, жаль, что нам так редко приходится проводить вечера вместе. В четверг я опять был на смене, а в пятницу и субботу коротал вечера один без моей маленькой. В воскресенье ушёл на смену, но знал, что и её дома нет. Теперь я увижу мою девочку только в понедельник и во вторник вечером, и ещё в четверг. На один вечер больше, чем на прошлой неделе. Я бы мог её выследить, мою ночную беглянку, но только зачем? Увидеть её с парнем и испытать ещё большую боль, чем сейчас? На этот шаг я был не готов пойти. Мне нравилось чувствовать её присутствие рядом, видеть вещи её в нашей квартире, вдыхать её аромат. Мне нравится, что её светлое хлопковое платье небрежно брошено на спинку стула, в прихожей стоят её туфельки, а в ванной комнате её зубная щётка и полотенце, тонкий аромат её духов в её спальне, тушь для глаз, забытая на подоконнике. Мне всё это нравится. И мне не понравится, если этого всего здесь не будет. Она всегда возвращалась раньше меня и готовила ужин. Не суперсложные блюда, конечно, но вкусные. А главное, она меня ждала. А это очень дорого стоит, когда ты возвращаешься с работы домой и знаешь, что тебе готовят ужин и ждут. После смены на молокозаводе я всегда приносил полный пакет молочной продукции. У нас там при заводе есть свой магазинчик, и там всё вполовину дешевле, чем в супермаркетах, куда эту продукции возят на продажу. Я покупал по дешёвке пакеты с молоком, йогуртом, ряженкой, кефиром, сметану, сыр и творог. Милана любит молочку, особенно йогурт. И я беру ей йогурт с разными наполнителями. Она встречает меня, выглядывая из дверей кухни и обычно сообщает, что у нас на этот раз на ужин. Она часто печёт блинчики, оладьи и запеканки, иногда жарит котлеты или картошку, а иногда даже варит супы. На утро она тоже просыпается раньше меня, если ночует дома, варит кашу (не с пакетиков, как я, а настоящую, на молоке) или делает бутерброды, или мы едим творог со сметаной. И когда она не ночует дома, завтраки готовлю я. Милана всегда возвращается рано, в семь утра, а у меня уже готова яичница или омлет. Иногда я могу пожарить гренки, но кулинария – моё слабое место, я способен разогревать только полуфабрикаты и варить пельмени. Милана же отлично разнообразила моё ежедневное меню. А ещё она ужасная чистюля, каждый день что-то моет или чистит. Чаще бельё тоже стирает она, но по выходным это делаю я. Причём стираю и своё бельё, и моей малышки. В первый раз, увидев свои постиранные ажурные трусики на бельевой верёвке на балконе в обществе моих футболок и спортивных штанов, моя девочка испытала шок, но потом постепенно привыкла. Стирал я всегда свои вещи сам, даже у тётки когда жил. А мне нравилось, что её трусики и лифчики соседствуют с моими носками и штанами. Ещё я всегда приношу пакеты с едой из супермаркета. К этому у моей милой соседки претензий нет. Она призналась мне, что ей это делать тяжело. Как будто я сам бы не понял. Она же девочка, ей нельзя таскать тяжести. Да, так мы и жили, радуясь уютному соседству, но не посягая на личную жизнь друг друга.

Так проходило лето, а мы с Миланой ничего кроме работы не видели. В редкие минуты передышки я вспоминал, что было бы неплохо куда-нибудь сходить с моей крошкой – в кафе или хотя бы в кино, а ещё лучше на неделю увести маленькую на берег океана. Я предполагал, что радости её не будет предела, и уже представлял её в открытом купальнике, загорающей на белом песке. Но реальность разбивала мои сладкие фантазии, как тяжёлый булыжник разбивает хрупкое стекло. Я возвращался в реальность и вспоминал, что нужно крутиться как белка в колесе, чтобы устроить наш быт. На подержанную «тойоту» мне ещё копить и копить, а также думал о том, не взять ли нам с Миланой ипотеку и платить уже за собственное жильё, а не в карман чужой тёте. А пока ограничивался тем, что баловал мою девочку по мелочам, покупал ей фрукты, бижутерию, духи. Она подарки принимала, радовалась искренне, как ребёнок. Но в кафе идти отказалась категорично:

– Алекс, я работаю в кафе без выходных, и меня уже тошнит от этих столиков, подносов с едой, запаха кофе и всего прочего, что там ещё есть.

– Тогда сходим в кино, – не сдавался я сразу и силился вспомнить, – Что там сейчас показывают?

– Не напрягайся, не вспоминай, – капризничала моя маленькая, – Кино можно посмотреть и дома, и с большими удобствами. К тому же ноги отдохнут, за день отекли, не хочу ими шевелить даже.

И она падала на диван, а я рядом с ней, так и лежали, смотрели фильм под мерный шорох кондиционера, который мне пришлось купить и установить, так как Милана жаловалась на жару и духоту. И ничего нам больше было не надо. Действительно, ничего. Я смотрел фильм, иногда украдкой поглядывал на неё, вдыхал аромат её волос и безумно хотел прикоснуться к ней, ощутить нежную кожу под своими пальцами, тепло её тела. А потом она уходила в свою комнату, а моя подушка всю ночь хранила аромат её волос. Я зарывался в неё лицом и вдыхал.

В конце августа жара спала. Я продолжал жить в привычном режиме: дом – спортклуб – молокозавод – дом, а Милана засобиралась на занятия. Она купила себе ручки и тетрадки, хотя я не мог представить, зачем они понадобятся ей в её училище танцев, а она злилась и просила, чтобы я называл правильно «колледж искусств и культуры». Я соглашался, а на следующий день опять забывал, как это место называется правильно. В последние дни августа ей пришлось уволиться с работы, чему она немного огорчилась.

– Маланья, не расстраивайся, всё равно ты там копейки получала, – попытался утешить её, но сделал это, по-видимому, зря, потому что моя девочка вспыхнула и с обидой в голосе произнесла:

– Значит, вот какого невысокого мнения ты о моей работе.

– О твоей бывшей работе, – невозмутимо ответил я.

Она промолчала и спорить не стала, потому что волновалась о том, как пройдёт её первый день в колледже. Но боялась она напрасно. После первого дня занятий домой прибежала радостная, возбуждённая, стала мне за ужином рассказывать, как проходили занятия, я слушал, хотя мало что понимал в этом. Почти ничего и не понимал, но мне нравилось смотреть, как её глаза светятся, а голос звенит от радости. Такой она была особенно хороша.