Текст книги "Покорители мира"

– Послушай, я видел, в вашем городке построили мегамол с киноаттракционом 5«D» и прочими чудесами. Пойдем вместе в эти выходные, хочешь? – спросил я у нее.

Она, сидя за партой, чуть привстала, глаза ее радостно засверкали, лицо просветлело так, что ярче сделались веснушки, покрывавшие особенно густо зардевшиеся в смущенном румянце, щеки.

– Ты приглашаешь? – удивленно, недоверчиво спросила она и подчеркнула. – Одну лишь меня?

– Да! – подтвердил я. – Одну лишь тебя!

Она доверчиво протянула мне свою легкую ручку и засмеялась так счастливо, что и остальные подростки застывшие было при моем поступке, следом за нею заулыбались.

Клянусь, они впервые услышали о свидании и впервые задумались о таком знакомом для всех тинейджеров страны деле, как провести время с любимым человеком и не за верстаком в душной мастерской родителей, а в кино или в парке.

С удовольствием оглядел я эти теперь вполне нормальные лица всего лишь юношей и девушек четырнадцати-пятнадцати лет, моих теперешних одноклассников…

Городок

На одной из малолюдных улиц Городка (в данном случае мы именно так будем называть провинциальный русский город) жил человек по имени Артем, а попросту Тема. Родился он двенадцать лет назад, и это обстоятельство особенно радовало его родню, собравшуюся отмечать сие радостное событие.

Сам виновник торжества, впрочем, их радостного настроения не разделял, он мечтал по ярким огням больших городов. Ему хотелось движения, скорости и он, тоскуя, глядел в окно, едва отвечая на пожелания счастья и процветания.

Городок стоял на высоком берегу и был хорошо виден проходящим по широкой реке теплоходам. Вокруг пестрели фруктовые сады. По всему городу были насажены сливовые, яблоневые, вишневые, грушевые деревья, потому как это был южный край.

Двухэтажные старинные дома с просторными окнами расписанные нежными небесными красками, украшенные цветниками, Тема мог разглядывать часами, вздыхая о несбыточной мечте пожить, к примеру, в столице нашей родины.

Улицы в Городке были чистые-чистые, потому что с самого утра их заботливо подметали дворники, а после поливали из шлангов, вымывая всю пыль в канализационные люки. Да и сами горожане любили чистоту, и фантики от съеденных конфет всегда выбрасывали непременно в урны, что были специально выкрашены городскими малярами в яркий оранжевый цвет.

Горожане очень любили веселиться, потому, как посреди размеренных будней мало выпадало праздничных дней. И когда устраивались свадьбы или отмечался юбилей, непременно с последующим заманиванием прохожих, всегда собиралось столько народа, что любая хозяйка непременно задумалась бы, где же взять такое количество посуды? И потому справляли в единственном ресторане Городка, который так и назывался «Ресторан».

Ресторан был двухэтажный, с просторными залами и широким балконом. В залах стояли деревянные столы украшенные инкрустацией. На стенах висели картины местного художника с изображением разных приятных уголков Городка. На окнах висели белые легкие занавески. В каждом зале, в изящных вазах благоухали розы, и с балкона доносился изумительный аромат садовых цветов.

На пиршествах всегда играл городской оркестр. Дирижер вскидывал палочку, музыканты приготавливались, из-под пальцев их вырывалась бойкая музыка и горожане, не сдерживая улыбок, тянулись подпевать, потому, как влияние оркестра на музыкальные пристрастия слушателей было огромным. Даже молодежь, откладывая наушники с новомодными хитами, прислушивалась с восхищением. А детвора, подпевая птичками, не сдерживая эмоций, устремлялась танцевать.

Но все это было бы хорошо, если бы в Городке имелись учебные заведения. Нет, школы, естественно были, но вот институт – Педагогический имелся, так сказать, в единственном числе.

В Городке, в связи с этим даже установилась традиция целыми семьями приходить, подавать документы в приемную комиссию. И никто этому не удивлялся, напротив, радовались! Декан института уделял много внимания тогда представителям старшего поколения, бабушкам и дедушкам, когда-то учившимся на педагогов.

– Ах, какое счастье! – бормотал он, кланяясь со ступенек парадной лестницы. – Что именно вы почтили нас своим вниманием!

И гордые бабушки, дедушки оставляя внуков у дверей приемной комиссии, шли на экскурсию, с удовольствием рассматривая многочисленные грамоты, в красивых рамочках вывешенные по стенам обширных коридоров института.

Педагогов, таким образом, было великое множество. Педагогов можно было солить и закатывать в бочки, отправляя в заморские страны.

На бирже труда прямо не знали, что делать с таким количеством педагогов! И это в качестве доказательства привел Тема своей семье, обсуждавшей его дальнейшую учебу и поступление в единственный институт Городка, как дело решенное.

Дед, преподаватель физики, нахмурил брови на горячие возражения внука, а бабушка, преподаватель русского языка и литературы откровенно расплакалась, сетуя, что единственный внук хочет лишить ее радости пройтись с гордым видом по коридорам родного педагогического института. Папа, преподаватель алгебры и геометрии пристукнул кулаком по столу, а мама, преподаватель географии, возмутилась решением сына не продолжать династию, а взять да и уехать в столицу. Земля круглая, доказывала мама, начиная суетиться и бегать по гостиной и куда бы ты ни поехал, все равно приедешь в Городок, так стоит ли уезжать, говорила она, в отчаянии глядя на сына.

Не стерпев напора родственников, Тема выскочил из-за праздничного стола. Внизу подъезда перевел дыхание, отыскал посреди детских колясок и кучи велосипедов свой «Орленок», вывел на улицу, сел и покатил.

Передвижение на велосипедах в Городке было нормальным явлением. Велосипеды любили и катались все, кому не лень. Бывало, престарелая бабушка, садилась на большой трехколесный велосипед и катила себе в магазин, за продуктами.

В Городке процветала велосипедная мастерская. Туда приезжали и стар, и мал, в надежде переделать двухколесного друга, приделать по бокам поддерживающие колесики или украсить велик бархатным сидением. Велосипедных дел мастера выполняли сложные заказы, делали рикши для таксистов, которые встречали приезжающих в Городок туристов, будто в какой Индии.

Автомобили, конечно же были, но горожане их не любили и дорого, и бензин, и ремонт, и права получать, одним словом, много шума, а толку мало. Велосипед же – экологически чистый транспорт, опять-таки для здоровья полезно.

Тема подкатил к мастерской, как всегда со всех сторон заваленной велосипедами. Хозяева велосипедов находились тут же, посиживали на лавочках, в изобилии понаставленных под грушевыми деревьями.

– С днем рождения! – протянула спелую грушу Теме его одноклассница и подруга, зеленоглазая Алена.

– Что подарили? – деловито осведомился тринадцатилетний и чрезвычайно предприимчивый, Венька.

Тема отмахнулся, слез с велосипеда и, прислонив его к общей куче других железных коней, уселся на скамейку.

– Поссорился с родней! – буркнул он, поедая сладкую грушу.

– Повод? – заинтересовался Венька.

– Хотят меня в институт отдать!

– Это в двенадцать-то лет? – изумилась Алена.

– Без меня, меня женили, – глядя в зеленые глаза Алены, произнес Тема и вздохнул. – И почему у нас в Городке только один институт? Да и тот педагогический!

– А ты в космонавты иди! – посоветовал Венька.

– Или в артисты, – мечтательно глядя на облака, сказала Алена.

– Назло всем, никуда не пойду! – твердо заявил Тема.

– Что делать будешь? – поглядел на него Венька. – В дворники подашься?

– Да ладно, – вмешалась тут Алена, – просто ты боишься учителем стать!

Тема молча покачал головой.

– А давай, расскажи, чего ты боишься? – азартно продолжала допрашивать одноклассника, девочка.

– Какого черта? – удивился Тема. – Ничего я не боюсь.

– Каждый чего-нибудь боится, вот я боюсь пауков, змей и ящериц, – доверительно сообщила мальчикам, Алена.

– А ящериц-то почему? – не понял Венька.

– У них хвост отваливается и подергивается, будто живой, – поежилась Алена.

Тема рассмеялся:

– Ребенок ты еще!

– Сам, ты ребенок! – надулась она. – Теперь, ты говори!

Тема задумался.

– Чего боюсь? – тянул он. – Загорелым в школу придти боюсь, учителя замучают, умываться заставят, будут думать, что я грязный!

– Так-таки, заставят умываться? – не поверил Венька.

– Бывали случаи, – кивнул Тема.

– Действительно, – произнесла тут Алена, – у меня тетка, она в школе труд преподает, поехала в Москву на экскурсию и на улице негра увидела, так пристала к нему с влажными салфетками, чтобы отмылся, грязь оттер.

– И что же негр? – задал тут вопрос, Венька.

– Оскорбился! – заявила Алена. – Он в театральный приехал поступать, а тут она со своими салфетками.

Друзья расхохотались.

– Ну, давай! – продолжала настаивать Алена, отсмеявшись. – Рассказывай теперь, по-настоящему, чего боишься?

Тема немного помолчал.

– А вы не будете смеяться?

Друзья покачали головами.

И Тема ответил, ничуть не кривя душой.

– Боюсь деда Мороза.

– Да ладно? – не поверили друзья.

– Серьезно! – подтвердил Тема. – Я даже ложусь спать до наступления нового года.

– Но почему? – воскликнула Алена.

– Не помню, почему, – признался Тема, – но меня начинает трясти от самого праздника, и еще я боюсь ряженых дедов морозов.

Алена не выдержала, рассмеялась. Тема обиженно хмыкнул:

– А обещала не смеяться!

– Но правда же, – закрывая лицо ладошками, фыркала от плохо сдерживаемого хохота Алена.

Но Венька смотрел серьезно:

– Тебе к гипнотизеру надо! – заявил он. – Вспомнить!

– А чего тут вспоминать, – вздохнул Тема, – в Америке дети клоунов боятся.

– Они страшные, – подтвердила Алена, переставая смеяться, – я тоже их боюсь!

– Вот-вот! – вскрикнул Тема, приподымаясь на скамейке и глядя с вызовом на свою подругу.

– Артемий! – прервал его чей-то сердитый окрик.

С дорожного зеленого велосипеда взирал на детей, серьезный дед.

– Дедушка! – засуетился Тема, совсем позабыв о своих обидах. – Я сейчас!

И едва попрощавшись с друзьями, вспрыгнул на велосипед. Вместе с дедом, покатил обратно, домой.

– Не каждый день такой праздник бывает, – выговаривал внуку дед, – умей ценить каждое мгновение собственной жизни!

– Признаю свою вину! – кивал Тема, нажимая на педали.

– Тебе еще жить и жить, а институт что же, никуда не уйдет! – говорил дед. – Сколько еще классов предстоит пройти до выпускных экзаменов, успеешь еще решить, продолжать тебе нашу династию педагогов или не продолжать!

На том и вернулись к праздничному столу…

Новая жизнь

Деревня, где у Владьки Васильева теперь имелся дом, не всегда была маленькой. На пригорке сохранилась покореженная церковь и заросшие зеленым мхом увесистые могильные плиты. За кладбищем располагался овраг, а за оврагом деревня, где сохранился господский дом.

– Старые дома населены призраками, – произнес владькин отец, почтительно снимая шляпу перед остатками господского дома.

– Стало быть, в старых домах старые призраки живут? – уточнил Владька.

Старший Васильев не уловил иронии в голосе сына и торжественно кивнул, Владька лукаво прищурившись, продолжил:

– А в новых домах, следуя твоей логике, живут новые призраки?

И рассмеялся, наблюдая за выражением отцовского лица, до которого медленно, но верно дошел смысл сказанного младшим Васильевым.

– Ах ты, негодник! – шутливо замахнулся отец на сына и рассмеялся.

Где-то далеко погромыхивала гроза, на темном горизонте вспыхивали неясные молнии и ветер, изредка налетающий внезапными порывами доносил восхитительный запах дождя.

– Пойдем-ка, сына, до дому, до хаты, – заторопился отец, с сомнением оглядывая небо с кучевыми облаками.

– Гроза еще далеко, – беспечно отмахнулся Владька.

Внезапно, из-за развалин господского дома вышла девочка в цветастом сарафане. Девочка, ровесница Владьки держала в руке бутерброд с помидорами.

– В первый раз вижу такой странный бутерброд, – высказался Владька.

– А ты не смотри, – посоветовала девочка и в два счета расправилась с бутербродом.

Владька смотрел с восхищением и одобрением.

– В первый раз вижу, чтобы кто-нибудь так быстро с бутербродом расправился!

Девочка нахмурилась и принялась усердно протирать клетчатым носовым платком стекла очков. Она носила очки.

– Извините, – начала она, – я не спросила, может вы голодные?

И спохватилась, затараторила:

– Так у меня тут дом неподалеку и бутербродов, сколько хочешь!

– В первый раз вижу, чтобы так быстро разговаривали! – заявил Владька.

Тут вмешался Васильев старший:

– Ребята, вы тут побеседуйте немного, познакомьтесь, а я домой пойду! Да, Владька, – погрозил он пальцем, – гляди, гроза собирается! На улице не задерживайся!

Владька кивнул и с готовностью протянул девочке ладонь:

– Меня Владькой зовут, а тебя?

– Настей! – улыбнулась девочка и оживилась. – Айда ко мне? У меня дом на дереве есть!

– Дом? – удивился Владька и задрал голову на ближайший тополь.

– Да, не здесь! – рассмеялась Настя и показала рукой. – А там!

И увлекла его за собой.

– Но, как это дом? – недоумевал Владька. – Целый дом на дереве?

И видно было, что он представляет себе, по крайней мере, избу, взгромоздившуюся на старый разлапистый дуб.

Но реальность оказалась более прозаичной. Дерево оказалось действительно дубом, действительно старым дубом. А дом на дереве – всего лишь крепко сколоченным домиком с крышей и полом. В домик вели два пути: по дереву и по веревочной лестнице.

Настя выбрала путь по дереву, тем более толстые ветви могли и танк выдержать. Во всяком случае, так решил Владька.

Внутри домика были настелены ковровые половички, лежали толстые диванные подушки заменявшие, как видно, стулья. На стенах висели красивые рисунки в рамочках.

– А это кто нарисовал? – заинтересовался Владька, с удивлением рассматривая акварельные работы, изображающие тенистые запруды и березовые рощи.

– Моя мама, – скромно объяснила Настя, – она художница.

– А у меня мама – швея, – вспомнил Владька, – а папа – токарь шестого разряда.

– Ой, что ты, Владька, – замахала на него руками Настя, – у меня мама тоже самая обыкновенная, она работает воспитательницей в детском саду, а рисует в свободное время, для души!

– А папа? – продолжал допытываться Владька, слегка задетый, что у него родители не имеют никакого хобби.

– А папа у меня инструктор, учит вождению на автомобиле! – воскликнула Настя.

– Эх, научиться бы, рисовать! – погрустнел Владька, присаживаясь на подушку.

– Пожалуйста! – вытащила она откуда-то из-за подушек ящик с красками и папку с чистыми альбомными листами.

Владька кивнул и занялся рисованием. Настя присоединилась. Через несколько минут, они каждый на своем листе, изобразили желтое солнышко, голубое небо с белыми облаками, начертили линию горизонта и изобразили зеленый лес. Настя пририсовала красные маки, Владька цветы рисовать не стал. Критически рассмотрев свои работы и сравнив их с акварельными работами художницы, они признали свое поражение, вздохнув, отложили листы с рисунками сушиться, а краски убрали в ящик.

– Привет! – услышали они веселый голос.

Выглянули. На земле, задрав головы кверху, стояли худощавая молодая женщина и молодой мускулистый мужчина.

– Настя? – вопросительно глядя на Владика, спросила она.

– Мама, это Владик! – буднично сообщила Настя.

– Очень приятно! – кивнула настина мама.

– Спускайтесь, гроза начинается! – весело сообщил настин отец.

– Ой, я домой побежал! – испугался Владька, обозревая потемневшее небо.

Когда он примчался к своему дому, уже начался дождь. Владька взлетел на крыльцо, открыл москитную сетку и нырнул внутрь.

Старший Васильев ждал сына, с беспокойством выглядывая во двор.

– Где тебя носит? – накинулся он на сына.

– Но папа, – возразил тут Владька, – надо же, познакомиться с местным населением! Тем более, нам тут жить!

И он выразительно посмотрел на отца.

– Да, – кивнул тут Васильев старший и воспрянул, – а у меня новость, мама приедет завтра!

– В гости? – уточнил Владька. – С новым мужем и с новым сыном?

– Он – твой брат! – горячо воскликнул Васильев старший.

– Фи, какие сложности, – поморщился Владька, – вот, то ли дело Настя. Мама есть, и папа есть, редкость в наше время!

– Почему же редкость? – усомнился Васильев старший.

– Считай сам, – и Владька принялся перечислять имена и фамилии своих одноклассников и друзей, получился довольно таки длинный список. – И у всех, между прочим, родители в разводе!

Васильев старший изумленно опустился на табурет:

– Владька, это сколько же порушенных детских жизней, – пробормотал он, потрясенный.

– Успокойся, отец, – похлопал его по плечу Владька и снисходительно улыбнулся, – беда с вами, взрослыми, не умеете жить дружно, не умеете прощать, не умеете любить!

– Может, у вас получится? – высказал свою надежду Васильев старший.

– Обязательно получится! – заверил отца сын и повернулся к холодильнику. – Ну, где у нас тут помидоры, сейчас бутерброды сделаем!..

Один день…

Сухие листья шуршали, переворачивались осенним ветром, и ему казалось – это крадутся призраки куда-то к своим целям.

Он и сам планировал скоро стать призраком. Во всяком случае, веревка была уже наготове, оставалось только найти сук покрепче.

Ему едва исполнилось четырнадцать. Как и большинство подростков, он не любил своей внешности. Никогда не смотрелся в зеркало и одевался в школу вслепую. Да, он знал, что еще нет определенности в его физиономии, уши казались ему очень большими, нос слишком длинным, а глаза чересчур маленькими. Он не любил своего имени и никогда не откликался, сколько бы его ни звали. Ему нравилось имя Роберт, и он мечтал о паспорте, который выдавали в шестнадцать лет, мечтал сменить имя. Сам себя он так и называл Роберт, и, уважая его мечту, мы тоже будем его так называть.

С родителями он был неискренен и как все неискренние люди, желающие убедить собеседника в своей правдивости, конечно же, перегибал палку и был отвратителен самому себе в этом стремлении.

Родители его не понимали, часто с ним ругались и как будто говорили на непонятном для него языке. Они требовали от него отличных оценок, а он не мог им в этом помочь и самостоятельно исправлял плохие отметки в дневнике на более-менее хорошие. Классная руководительница его постоянно засекала и ставила неудовлетворительно за поведение, а потом вызывала родителей в школу.

Роберт не понимал учебы, он не хотел постигать алгебру и геометрию, засыпал на уроках истории, и только одно привлекало его во всей школьной программе – уроки литературы. Читал он много и всегда прочитывал все книги, что написал тот или иной автор, ну или почти все. Ему была не интересна биография писателей, а только текст, который отличался друг от друга, но все-таки старая классическая школа была заметна.

Роберт и сам пописывал, тетради с записями он прятал, но мать, как-то все равно нашла. Вслух она читала на кухне тайные мысли сына, а отец слушал и смеялся. Вот тогда Роберт взял веревку из кладовки и ушел из дома…

День, как назло выдался свежим и ясным. Солнце ярко сверкало. Сквозь пожелтевшую листву солнечные лучи проникали повсюду, лезли в глаза и прыгали неутомимыми зайчиками по засыпающему на зиму парку.

Уже было холодно и руки зябли без перчаток. Роберт упорно шел со своей веревкой, пробираясь вглубь парка, где нет народа. Потому что солнце хоть и холодное притянуло в парк множество гуляющих. То тут, то там звучал счастливый смех и Роберт все время передергивал плечами, дергался он от негодования, он шел на смерть, а они смеются…

Наконец, он нашел то, что искал. Старое ветвистое дерево, на которое можно было легко взобраться, чтобы соорудить для себя виселицу. Ни о чем не думая, а желая только одного, Роберт поскорее забрался наверх и принялся привязывать веревку. Но только он спустил пониже петлю, как появился пьяный мужик. Глядя на него, никогда нельзя было бы подумать, что он пьян, есть такие люди и пока они сидят или стоят, не разберешь, адекватный человек или как? И вот этот-то был, как раз из таковых… Постояв, он глубокомысленно рассмотрел березу, на которую ему пришлось опереться, при этом какое-то время он выглядел вполне трезвым, но вот сделал шаг, другой и, потеряв равновесие, неловко взмахнул руками, выправился и снова шагнул, пока опять его не перекосило на сторону. Он вновь принужден был искать точку опоры.

Роберт в отчаянии глядел на него сверху, сидя на дереве. Пьяный обладал приятными чертами лица, но выглядел очень бледным. Взгляд у него был твердый и открытый. Волосы на голове седые. Его костюм, изящный, черный, из дорогого материала с белой рубашкой был фатовато расстегнут, ворот распахнут, открывая смуглую шею. Наверное, шел из ресторана.

Увидав веревочную петлю, пьяный немедленно кивнул, улыбнулся, заговорщицки сам себе подмигнул и взобрался на пень, облюбованный уже Робертом, надел петлю на шею.

Роберт вскрикнул, пьяный задрал голову кверху, чтобы посмотреть, кто кричал, потерял равновесие, взмахнул руками и упал с пня. Миг, привязанная веревка натянулась и пьяница захрипел в петле. Роберт задрожал, лихорадочно попытался развязать узел на ветке, но как назло не смог, пальцы затряслись от внезапно охватившей слабости. Между тем, пьяница дергался и старался достать ногами до земли или хоть до пня, но этого ему не удавалось. Еще мгновение и он задохнется, понял Роберт. В кармане лежал перочинный ножичек, мальчишка выхватил его и принялся пилить толстую веревку. Наконец, узел на ветке ослаб и пьяница рухнул на землю, задыхаясь, плача и громко проклиная все на свете.

Роберт торопливо спустился к нему. Трясущимися руками сдернул с шеи петлю и как змею отбросил с отвращением в сторону. Пьяный хоть и не протрезвел, но все же осмысленно поблагодарил за спасение и вцепился в плечо мальчика. По его мычанию и стонам стало понятно, что тут неподалеку от парка стоит автомобиль, так вот нужна помощь, надо бы проводить.

Роберт выразил готовность и через минуту уже погибал под тяжелым телом пьяного мужика.

Автомобиль с открытыми настежь дверьми, действительно, стоял возле парка. Роберт усадил пострадавшего на заднее сиденье и принялся оглядываться в поисках водителя. Но никого вокруг не было. Только чирикали в осенней листве маленькие птички, перепархивая с ветки на ветку и разглядывая их любопытными глазенками.

Пьяница мычал что-то невразумительное и тер себе шею, красная полоса от веревки хорошо была заметна. Отпечаток остался может даже на всю жизнь, Роберта передернуло от ужаса. А ведь такая полоса могла вздуться и у него на шее, не подоспей этот пьяница вовремя и еще не факт, что ему, Роберту удалось бы умереть, а не оборваться, как оборвался, задыхаясь, несчастный незнакомец.

Прошло время, никто не появлялся. Роберт вспомнил, что немного умел водить машину, как-то с мальчишками на пустыре тренировались на старом «запорожце». Если попробовать, может и сможет доставить пострадавшего до больницы или до дома.

После безуспешных попыток выяснить информацию у пьяницы, Роберт решился. Не так далеко, за два квартала был травмопункт, где могли мужику оказать первую помощь, авось, как-нибудь…

Он захлопнул задние дверцы автомобиля, залез на сиденье водителя и, вспоминая, куда, что нажимать, нажал. Автомобиль рванул с места, резво помчался. Роберт лихорадочно вцепился в руль.

Русские дороги не предназначены для такой езды. Пьяница на заднем сидении что-то сообразил и крепко обхватил голову руками в попытке спасти череп, которому так и грозила участь расшибиться вдребезги о крышу автомобиля, когда в очередной раз машина подскакивала на выбоине. Ноги выписывали кренделя. В передышке, пока машина не подскакивала, он кричал, требуя остановить автомобиль и дать выйти. Но увлеченный водитель ничего не слышал, а ехал, явно не зная, как остановить транспорт.

Наконец, протрезвевший со страху, пьяница дотянулся до Роберта, переключил скорости и велел нажать на педаль тормоза.

Долго, после в изумлении глядел на неудачливого водителя. А Роберт смотрел на него в зеркало заднего вида. В спутанных мыслях у него, конечно же, проносились мысли о побеге, но он почему-то не мог себе этого позволить, а все сидел и сидел на водительском кресле.

Наконец, пьяный смог говорить. Он спросил, кто такой его неожиданный спутник и Роберт впервые назвал свое выдуманное имя вслух, а не назвал другое, ненавистное ему и настоящее. Потом пьяный вспомнил о петле и потер себе шею. После недолгого размышления он связал воедино оба обстоятельства и петлю, и бешеную поездку, и задал Роберту вполне естественный вопрос, зачем тот попытался его убить?! Роберт не смог врать, как наврал бы раньше по привычке врать, а только взял да и рассказал незнакомцу все, как было. Мужик задумался и рассмеялся.

Оказалось, он скучал везде и повсюду. Ему не хватало острых ощущений, и даже пьянство не могло спасти от всепоглощающей беспросветной тоски. И, если бы у него появилась возможность покинуть Союз и оказаться, скажем, в Нью-Йорке, он бы и там скучал, не обращая никакого внимания на многочисленные толпы, населяющие этот город. Безнадега томилась внутри самой его сути и с этим он ничего поделать не мог. Но Роберт спас его от скуки.

Пьяный весело взглянул мальчику в лицо. Роберт обернулся к нему с водительского кресла. Солнце заблистало в его глазах, и Роберт улыбнулся в ответ. Жизнь была так хороша, так прекрасна, что все помышления о смерти и о скуке улетучились, растворились словно дым в смехе двух людей обретших великое счастье – желание жить…

1983 год