Текст книги "Мой лучший враг"

Глава 4

Дядя Костя открыл дверь машины. Я вышла из нее, крепко сжимая в руках клетку с моим питомцем – кроликом Умкой. Посмотрела на дом моей бабушки, который с этого дня должен был стать и моим домом. Он был похож на пряничный домик – белые резные наличники на окнах делали его каким-то воздушным и сказочным.

Я прошла в дом, по дороге вырвав морковку с грядки. Поднялась по лестнице на второй этаж. Здесь, под самой крышей, была моя комната. Я поставила клетку на пол, открыла дверцу. Протянула Умке угощение.

– Ну что, Умочка? – ласково обратилась я к питомцу. – Теперь это наш дом. Мы всегда будем здесь жить. Ты рада?

Кролик смешно дергал ушами и часто-часто двигал челюстями – грыз морковку.

В комнате пахло деревом – стены и наклонный потолок были обиты деревянными панелями. Я любила эту комнату гораздо больше, чем комнату в московской квартире. Под каждой деревяшкой, в каждом углу, в каждой маленькой щелке здесь теплилось волшебство.

Вскоре вошел дядя Костя. Он поставил на пол чемодан и тяжело выдохнул.

– Уф! – пробормотал он. – Ну и тяжесть! Томка, ты вроде такая маленькая, а барахла больше, чем у мамки!

Я засмеялась. Кокетливо дернула плечом и, подражая маме, ответила:

– Ну, мы же женщины. Имеем право. Тут уже засмеялся дядя Костя.

– Женщины! А мне потом мучайся с больной спиной!

– Дядя Костя, спортом надо заниматься! – я осуждающе посмотрела на его большой живот.

Он подтянул штаны. Провел пальцем по пышным усам.

– Надо-надо, да только лень. Ладно, ты давай разбирай тут вещи, а я пойду водицы хлебну.

Я стала не спеша разбирать одежду. Перекладывала в комод футболки и шорты. Вешала в шкаф свитера и кофты. Потом подошла к окну. Отдернула занавески. Окно выходило на крышу терраски. Я перелезла через подоконник. Прошлась по крыше. Посмотрела вдаль улицы. Желтая проселочная дорога. Череда одноэтажных домов и высоких деревьев. Где-то там, через несколько домов, находился дом Стаса. Отсюда был виден кусочек его кирпичного коттеджа. И окно в его комнату. По ночам мы часто дурачились – сидя каждый в своей комнате, перемигивались светом от люстры или фонариками.

Я услышала, что кто-то на улице кричит мое имя. Сердце замерло.

Крыша терраски располагалась со стороны сада, и не получалось разглядеть, кто же стоит у калитки. Но я ни секунду не сомневалась – кричал Стас. Его звонкий детский голос я бы узнала из тысячи других. Я бросилась на улицу, сгорая от нетерпения рассказать Стасу потрясающую новость. Открыла калитку. И увидела его. Своего любимого мальчишку. Он улыбался самой красивой улыбкой на свете. Белесые волосы растрепаны. Огромные голубые глаза излучали добро.

– Стас! Стас! – закричала я и кинулась к нему. – У меня такая новость! Ты сейчас обалдеешь! – Эту фразу, «ты сейчас обалдеешь», я подцепила из маминого лексикона. Она часто начинала так свои разговоры с дядей Костей. В последний раз, после того как она сказала ему «ты сейчас обалдеешь», последовала захватывающая история о том, как Танька с ее работы выгнала мужа из дома. – Представляешь, мама перевезла меня сюда! Насовсем! Я теперь буду здесь всегда жить! Не только летом и на выходных, а всегда! Представляешь!

Он очень обрадовался моему переезду. Мы пошли вдоль улицы. По дороге болтали о будущих планах.

– Мы пойдем вместе в школу, а потом будем вместе отмечать мой день рождения, а потом мы будем вместе справлять Новый год… – перечислял Стас. – А потом… Хм. А что будет дальше Нового года?

Я пожала плечами. Я не знала, что будет дальше Нового года – до него ведь так далеко… Впереди нас ждало лето, самое счастливое лето в моей жизни, и оно будет длиться целую вечность.

Начались наши веселые беззаботные деньки. Стас часто приходил ко мне в огород – овощные грядки, ржавые баки и всякий садовый инвентарь казались нам прекрасным фоном для многих игр. Мы выбирали самый огромный бак. Залезали в него, ставили в центр палку с привязанными к ней бабушкиными панталонами (это был наш флаг), смотрели в бумажную подзорную трубу на морковные грядки и кричали:

– Вижу землю! Право руля!

Бабушка страшно ругалась на нас за развешенные панталоны. Но из них получался чертовски клевый флаг! Огромные, желтые, они гордо развевались на ветру и были главным аксессуаром нашего корабля.

Дома мы играли в «рыбу» – ловили на самодельные удочки всякие вещи и клали их в тазики. Кто наловит больше рыбы – тот и выиграл. Еще мы со Стасом часто раскидывали прямо в огороде палатку, таскали туда съестные припасы, подушки и фонарики. Часто ходили в гости к Стасу. У него дома играли в разные игры на приставке, а потом на улице рисовали на дороге всякие маршруты из игры и бегали по ним, придумывая свои приключения.

Любимая игра Стаса была «Мортал комбат». Я не очень любила игры, где надо было драться, но раз Стас ее любил, мне тоже приходилось. Он всегда был Саб-Зиро. Я могла играть за Мелену или Китану, но девчачьи роли я терпеть не могла. И я стала Скорпионом.

Мы делали себе прикольные костюмы. В играх я обожала драматические истории героев, любила выдумывать костюмы и делать оружие. Из собачьей цепи и металлической пластинки я даже сделала себе кунай, как у героя.

Скорпион и Саб-Зиро. Огонь и холод. Змея и лед.

Помимо «Мортал комбат» мы играли в сказки. Любили играть в Робин Гуда. Я, конечно, была Робин Гудом, а Стас – Большим Джоном. Логично было предположить, что он сам станет Робин Гудом, а я девицей Мэриан, но я упорно отказывалась от женских ролей. Мы даже подрались с ним тогда в первый раз. И я победила, став Робин Гудом. А Стасу досталась второстепенная роль Большого Джона. Крольчиха Умка была нашей принцессой. Я склеила корону из бумаги, водрузив ее на голову крольчихи.

Деревянная площадка на дереве была замком Ноттингем. На площадку мы помещали мешочки с мелочью. Мы грабили Ноттингем и раздавали мешочки близлежащим кустам. Кусты у нас были домами бедняков.

Специально для игры в Робин Гуда я сшила себе зеленую шляпку. Стас тоже хотел такую, но я сказала, что это отличительный знак Робин Гуда. Тогда Стас на меня здорово обиделся.

Мы любили забираться куда-нибудь высоко – облазили все деревья в округе, излазили сверху донизу и старый сломанный грузовик, который стоял у дома наших соседей, по-моему, с самого моего рождения. Мы прыгали по гаражам соседей слева и по наваленной груде бетонных блоков соседей справа. Мы часто падали и разбивали коленки.

Стас переносил боль хуже меня, плакал тогда, когда я не плакала, но я никогда не смеялась над ним из-за этого. Когда он падал и разбивал в кровь коленку или локоть, я садилась перед ним, срывала подорожник, пела ему песенку про котенка и паровозик, заставляла его подпевать мне, чтобы отвлечь от боли, и лепила лист подорожника на ранку.

Стас успокаивался. С удивлением смотрел на залепленную листом рану.

– Совсем не щиплет! – удивлялся он.

– Ну так это же я тебя отремонтировала! У меня никогда не будет щипать! – гордо улыбалась я.

Мы часто уходили ко мне. Подолгу лежали на крыше терраски и смотрели в небо.

Днем наблюдали за пролетающими облаками.

– О чем ты думаешь? – как-то спросила я Стаса, когда мы лежали на крыше.

– О том, что вон то облако похоже на огромного муравья. Видишь?

– Нет, ничего не вижу! – ответила я.

– А вон то, рядом, на паука с мордой обезьяны.

– Хм. Скорее на какую-то палку.

– И они как бы дерутся. У них злые лица. Интересно, если они на самом деле будут драться, кто победит?

– Не знаю.

– Нет, ну ты как думаешь?

– Не знаю, мне как-то странно об этом думать.

– Мне кажется, муравей.

– Почему?

– Просто мне так кажется.

Я не видела в облаках ни муравья, ни обезьяноподобного паука. У меня никак не получалось представить, что облако может быть на кого-то или что-то похоже. А Стас все время видел в облаках столько всего: драконов, динозавров, горилл и годзилл…

А ясными вечерами мы искали в небе созвездия. Стас по знаку зодиака – Стрелец, и я учила его, как быстро находить в небе созвездие Стрельца. Мы обсуждали созвездия и ели конфетки. Конфетки с разными фруктовыми вкусами мы покупали в палатке у дома. За фиолетовый кругляшок со вкусом винограда у нас со Стасом часто велись нешуточные бои. Но иногда все-таки Стас, видя, что осталась только одна виноградная, по-джентльменски уступал ее мне.

Когда становилось совсем холодно, мы забирались в дом. Играли с Умкой. Стас очень любил Умку, всегда приходил в гости с чем-нибудь вкусненьким для нее. Он открывал дверцу и доставал зверька. Умка обычно не любила чужих, начинала странно фыркать и чихать, но Стасу она доверяла. Он доставал из кармана яблоко или морковку. Откусывал кусочки и протягивал их Умке. Умка тянула к угощению свою смешную мордочку, обнюхивала еду, потом начинала есть. Мы гладили ее по серой шерстке.

Мы очень любили рисовать. Рисовали разных животных, героев из игр и мультфильмов. В голове отчетливо вспыхнуло воспоминание одного из наших творческих вечеров. Мы сели за стол, я достала бумагу и фломастеры, хитро посмотрев на Стаса.

– Ты чего? – нахмурился он.

Ох и не любил он этот мой взгляд! Он все время ворчал, что когда я так на него смотрю, значит, у меня есть какая-то тайна, а он чувствует себя дурачком, которому эта тайна неизвестна.

Я улыбнулась, закрыв губы ладошкой. Потом сжала кулачок и убрала его в карман кофты.

– Я брошу улыбку тебе в окошко, когда тебе будет пора уходить. Чтобы ты не скучал по дороге. Поймаешь?

Он кивнул.

– А что ты кинешь мне взамен? – спросила я.

– Поцелуй? – растерянно спросил Стас.

– Фу, девчачьи нежности. Не подойдет. Думай. Он захихикал в кулачок. И также убрал в карман.

– Я брошу тебе смех!

Я удовлетворенно улыбнулась. Он спросил:

– Что мы будем рисовать? Я задумалась.

– Я нарисую тебе улыбку, а ты мне – смех!

– Но это же нечестно! – возмутился Стас. – Улыбку рисовать гораздо проще. Как я нарисую смех?

– А я нарисую не такую улыбку. Я нарисую сложную.

– Ну ладно…

Мы сели за стол и стали рисовать. Я нарисовала водопад из множества капелек, а в каждой капельке было улыбающееся лицо.

Стас первый протянул мне свой рисунок. Он нарисовал рот, из которого вылетают маленькие птички, крендельки и сахарная вата, карамельки, маленькие котята, облака, радуга и разноцветные бабочки. Художник из него был так себе, глядя на рисунок, можно было подумать, что невидимому человеку плохо и его рвет бабочками, птичками и карамельками. Но рисунок мне очень понравился, и я протянула ему свой.

– Это водопад, – недовольно сказал он, – где же тут улыбка?

– А ты смотри внимательно! – улыбнулась я.

И он увидел лица в капельках. И восторженно сказал:

– Ого! Улыбки! Очень круто, спасибо!

Мы обменялись рисунками. Время было уже позднее, и Стасу пора было домой.

– Не забудь, – сказала я на пороге, провожая его, постучав по своему карману, – поймать мою улыбку!

– А ты поймай мой смех! – постучал Стас по своему карману.

Я побежала на второй этаж. Одну половину второго этажа занимала моя комната, вторую – чердак. Я пробиралась через старую мебель, кастрюли и цветочные горшки. Еле-еле открыла окно. Вдохнула вкусный вечерний воздух.

Стас встал прямо под фонарь, чтобы я видела его.

– Я здесь! – крикнул он.

Я засунула руку в карман и вытащила кулачок.

– Ты готов?

– Готов! Ловлю!

И я бросила ему невидимую улыбку. Он ловко «поймал» ее рукой и налепил себе на рот. Улыбнулся широко-широко.

– Теперь лови мой смех! Он бросил мне смех.

Я поймала его, открыла рот, бросила смех туда, как следует разжевала и проглотила. Потом засмеялась.

– До завтра! – помахала я ему.

– До завтра! – улыбнулся он и пошел вдоль улицы. В своей комнате на подушке я нашла записку.

Я сразу узнала почерк Стаса. Большие корявые буквы заваливались влево, а не вправо, как у всех.

В ОКОШКО – УЛЫБКУ, А ИЗ ОКОШКА – СМЕХ!

Я улыбнулась. Когда он успел написать ее и подсунуть мне? Я не заметила.

Это записка много лет хранилась у меня. Сложенный в четыре раза лист бумаги хранится в отдельном файлике. Я долго не могла расстаться с ней. Пока записка хранилась у меня, я просто не могла поверить, что того мальчика, который был частью моей Вселенной, больше нет.

Глава 5

Кто-то трясет меня за плечо – моя соседка по палате. Та женщина с книгой. Она улыбается.

– Просыпайся! Медсестра сказала тебе сдать мочу. И кровь. Натощак.

Я поежилась. В больнице я лежала один-единственный раз. С почками. Это было полгода назад. А ощущение, как будто это было только вчера. Только в тот раз я лежала в детской больнице, в отделении урологии. Сейчас меня поместили во взрослую, в отделение травматологии, смежное с урологией – в палате лежат пациенты обоих отделений.

Я иду в процедурную. Медсестра занимается моим глазом – отодвигает повязку, потом поправляет обратно.

– Можно хоть посмотреть? – спрашиваю я.

– Сейчас рано, – она качает головой. – Но у меня для тебя хорошая новость. После обеда тебя посмотрит врач, возможно, снимет уже насовсем.

Я выдыхаю от облегчения. Залепленный глаз меня изрядно напрягает.

– Зачем вообще залеплять ожог? – спрашиваю я. – Только хуже ведь…

– Пластырь не соприкасается с поврежденной кожей. Заклеили то, что вокруг, чтобы инфекция не попадала. Создали воздушную подушку, чтобы подсыхал.

Я киваю.

– А зачем сдавать кровь и мочу? – недовольно морщусь я, когда она втыкает в меня иголку. – Ведь со мной же все в порядке.

– Никто не знает, сколько ты пролежала в лесу, на сырой земле. Может быть, ты простудилась. Нужно понять, нет ли воспаления.

Чувствую я себя не очень хорошо – знобит. Наверное, я все-таки простудилась. Сколько я пролежала в лесу? Кто меня нашел? Последнее, что я помню, лицо Стаса. Что же все-таки он сделал со мной?

«Думаю, ты не захочешь помнить о том, что мы с тобой сделаем. Поэтому просто выпей это».

Потом горящие угли. Его голос: «Я уничтожу тебя». И больше ничего… Он бросил меня там, в лесу? А потом меня нашел какой-нибудь случайно проходивший мимо грибник? Надо спросить у родных о моем чудесном спасении.

Я возвращаюсь в палату. У меня две соседки. Женщина, с которой я немного успела пообщаться, и девушка чуть постарше меня.

Раздается звон колокольчика. Полгода назад, когда я лежала в больнице, я слышала точно такой же колокольчик. Так зазывают на завтрак.

Я выхожу в коридор, держа в руках тарелку и чашку. В конце коридора очередь. Толстая женщина в белом чепчике охраняет телегу, на которой стоят два ведра. Каждый подходит к ней, она плюхает в тарелку кашу, сверху кидает кусок масла. В кружку наливает чай.

Я дожидаюсь своей очереди и иду в палату. Мысленно сравниваю две больницы. В прошлый раз моя палата располагалась рядом со столовой и я завтракала за столом. Сейчас я сажусь на свою кровать, ставлю посуду на тумбочку.

Мои соседки разговаривают друг с другом, а я молча ем кашу. Мне не хочется с ними общаться. После завтрака я немного оживляюсь. Беру в руки телефон – тридцать шесть пропущенных вызовов. Двадцать пять из них – от моих мальчишек.

Я пишу им, что со мной все хорошо и чтобы не волновались за меня. Отправляю сообщения, ложусь на кровать. И погружаюсь в свои мысли. Думаю о том, чем можно отпилить эти чертовы решетки. Мне нужна эта Яма. Я хочу похоронить этого ублюдка.

Глава 6

Утром меня разбудила Умка, которая ходила по мне лапами. Стоп! Умка? Она должна быть в клетке! Я разлепила глаза и увидела перед собой Стаса. Это он положил Умку на меня. Крольчиха легонько стучала лапками по одеялу. Стаса, наверное, впустила бабушка. Я замычала и зарылась с головой под одеяло. Стас завозмущался.

– Ну уж нет! Вставай, Спящая красавица!

– Сколько времени?

– Время смотреть фильм! Побежали ко мне завтракать! У меня такой фильм есть, обалдеешь!

– А какой?

– Про привидения.

– Пойдем. – Я спрыгнула с кровати. Фильмы про привидения я обожала. – Только давай сначала в магазин забежим быстренько, бабушка еще что-то вчера просила купить, а я забыла.

Мы со Стасом были заядлыми киноманами. Фильмы мы смотрели почти каждый день. Вечером, когда темнело, мы уходили к нему, ложились на пол в его комнате и смотрели фильм на огромном-преогромном экране. Конечно, на самом деле экран был обычный, средних размеров, но у нас с бабушкой был только старый пузатый телевизор, и все современные модели казались мне настоящими кинотеатрами.

В магазине, еле-еле дотянувшись до прилавка, я протянула продавщице деньги и взяла продукты. Стас стоял рядом и смеялся. Ух, как я злилась, когда он подшучивал над моим ростом. Ну погоди, когда я вырасту, я тебе устрою!

Мы возвращались из магазина, и тут я заприметила двух девочек, которые играли в какую-то странную игру. Девочки были постарше меня года на два. Их было три. Две стояли напротив друг друга, между ними была натянута резинка, а третья девочка прыгала в середине. При этом она прыгала в определенной последовательности. Как будто это был какой-то танец.

– Пойдем! – недовольно сказал Стас и потянул меня за руку.

– Подожди! Я хочу понять, что они делают!

– Они играют в какую-то ерунду! Девчачьи игры всегда странные. Пойдем смотреть фильм.

Но мне безумно понравилась эта игра.

– Я хочу так же! – заныла я.

– Ну тогда иди знакомиться, они тебя научат.

Я вся сжалась, мне было страшно знакомиться с девочками, я их боялась. Все еще помнила, как девочки во дворе отказались со мной играть, потому что у меня были мальчишеские игрушки. Я неуверенно подошла к ним – ни к чему хорошему это не привело. Девочки посмеялись надо мной, сказали, что я еще маленькая, а в эту игру играют только большие. Я вернулась вся в слезах.

– Не плачь! Я сам к ним пойду! – сказал мне Стас.

Он ушел к девчонкам, а я побрела домой относить продукты. Когда я разобралась с пакетами и убрала все в холодильник, пришел довольный Стас. Он протянул мне резиночку тех девчонок.

– Я все узнал! Я тебя научу.

– Они тебе рассказали? Вот так просто? И отдали резиночку? – поразилась я.

Я восторженно смотрела на белый моток резинки.

– Они мне подарили, – гордо сказал он. – Я с ними поздоровался, улыбнулся и попросил научить в нее играть, они все рассказали и даже отдали эту штуку.

В тот момент я очень гордилась моим другом. Гордилась тем, что у него так здорово получалось со всеми дружить. Но спустя несколько лет, когда мы стали врагами, я узнала тайну той резиночки. Одну из тех девочек звали Дашей. Впоследствии Даша стала моей одноклассницей, а потом – лучшей подругой. Именно Даша рассказала, что Стас, чтобы выведать тайну игры в резиночку, стал хлестать их крапивой. Стас уже тогда был склонен к жестокости и агрессии, но я этого не видела. Для меня он был просто моим Стасом. Самым лучшим и красивым мальчиком на Земле.

– Ну что, пойдем, научу тебя прыгать через резиночку? А потом посмотрим фильм?

Мы вышли в огород, один конец резиночки перекинули через два стоящих рядом столбика, а на другой конец встала я. Стас встал сбоку от двух резинок и показывал мне разные прыжковые комбинации. Вскоре я выучила движения и стала прыгать сама.

Больше всего мне удавалась та часть, где надо было быстро выпрыгнуть из резинки наружу и попасть ногами на сами резинки. Я почему-то всегда попадала четко на линии резинок, даже если они были натянуты до самых бедер. А вот та часть, где надо было прыгнуть внутрь, у меня никак не получалась. Даже если резинки натянуты низко, до колен. Почему так, я понять не могла. Может, не хватало ловкости или скорости? Или ноги коротковаты?

После того первого раза мы стали часто играть в эту игру и продвинулись в этом здорово. У нас получалось прыгать очень быстро. Мы даже от себя добавили пару движений.

Играли каждый день и по многу раз, и мне кажется, я так отработала движения, что никогда их не забуду. Только когда мы играли в резинку, я замечала, что Стас часто осматривался по сторонам, нет ли кого рядом? Я понимала, что это девчачья игра, и если кто-то из мальчишек увидит его, то могут засмеять. Но игра и мне, и ему понравилась безумно.

Мы пришли к нему домой и стали смотреть «Корабль-призрак». Мама Стаса сделала на завтрак блинчики с малиновым вареньем.

Фильм нам очень понравился. Морскую тематику просто обожали, и привидений тоже. Там было очень много пугающих моментов. Стас сказал мне, что я очень похожа на Кэтти, маленькую девочку-призрака из фильма, только волосы другие. У Кэтти они рыжие, а у меня какие-то непонятные, темно-серые. Такой оттенок в салонах красоты называют «лесной орех», но я бы назвала его просто: цвет мокрой пыли. За «Кэтти» Стас получил по носу. Как же он мог забыть, я же ненавижу девчачьи роли. И сравнение с маленькой доброй девочкой-привидением привело меня в бешенство. После просмотра я была в восторге от Джека, главного злодея, оказавшегося в конце фильма кем-то вроде демона из Преисподней и который всех лихо обманул, притворившись человеком. Чтобы помириться, Стасу пришлось соврать, что он все перепутал, и на Кэтти я не похожа ни капли, и да, он как следует рассмотрел и понял, что у меня есть что-то общее с Джеком. Глаза такие же и так же улыбаюсь. После его слов я сидела довольная, для меня это было самым лучшим комплиментом.

Стас сказал, что я странная, потому что никогда не плакала, когда убивали добрых героев. Зато всегда ревела, если фильм кончался хэппи-эндом и умирали злодеи. И вот теперь, в конце фильма, когда взорвался корабль и взрыв уничтожил моего любимого Джека, я опять пустилась в рев.

– Никогда не видел, чтобы кому-то так было жалко злодеев! – ухмыльнулся он.

Фильм вдохновил нас на еще одну игру. И сразу после просмотра мы понеслись ко мне домой и стащили у бабушки две простыни. У нее их была целая гора, и вряд ли она заметила бы пропажу парочки.

Мы забрались на чердак и принялись колдовать над своими будущими костюмами. Нарисовали красной краской на простынях улыбки, а черной обвели глаза; затем сделали прорези. У нас получились замечательные костюмы привидений, нам тогда казалось, что они очень страшные и все будут нас бояться. К вечеру мы доделали их и, бегая вокруг домов, пытались кого-нибудь напугать. Но, к нашему огорчению, нас никто не боялся. Нам попались соседи из дома номер пятнадцать, я не помнила, как их зовут, пожилая такая пара, бабушка и дед. Мы напали на них сзади и завыли, изображая злобных привидений, но они не испугались, а, наоборот, засмеялись. Потом мы увидели, как возле своей вишни ходит дядя Гена. Но мы не стали его пугать. Однажды за то, что мы оборвали его вишню, он нас здорово потрепал. Потом нам попалась семья Ермаковых, но они тоже засмеялись, даже их маленький сын не испугался.

Мы в расстроенных чувствах забрались на чердак и стали думать, что же мы сделали не так. И наши размышления не прошли даром – в дальнейшем в этом деле мы очень преуспели. Мы стали настоящими фанатами ужастиков и усовершенствовали свою методику «пугания».

На следующий день мы посмотрели «28 дней спустя», и нас перестали вдохновлять привидения. Нашими кумирами отныне стали зомби. Мы стали делать крутые костюмы и научились неплохо гримироваться. Из Стаса вышел отличный актер, даже я так не могла страшно закатывать глаза. А уж какие звуки он издавал! Мне было очень страшно. И людям вокруг тоже. Мы надевали старую простую одежду, мазали ее кетчупом. Пудрили лица мукой, чтобы кожа стала белой-белой, фломастерами рисовали синяки под глазами. Мы шли по дороге шаткой походкой, нетвердо ступая на подкашивающихся ногах. Широко раскрытые глаза, волосы спутаны. С гримом мы старались не переусердствовать. Мы тогда уже поняли, что людей больше пугает естественность, какая она есть, поэтому кетчуповой крови мы добавили себе на одежду совсем чуть-чуть. Мне кажется и без этого нас бы испугались, ведь пугал сам факт того, что в темноте одиноко бродят странные дети.

Вечер выдался прохладный, и я даже накинула куртку. Стас был в одной легкой футболке.

– Тебе не холодно? – спросила я.

– Нет, мне никогда не бывает холодно, ты что, забыла?

Ах, да… Как я могла забыть. Стас никогда не мерзнет. Все ходят в куртках, а он надевает ветровку. Когда все надевают ветровку, он ходит в футболке. Я в шутку как-то сказала, что он живет на другой планете, где всегда теплее на один сезон.

И тут мы увидели вдалеке моего деда, который возвращался с работы. Он шел по дороге, пошатываясь, и держал в руках бутылку, к которой время от времени прикладывался. Мы спрятались в кустах и обдумывали план действий, как бы так получше напугать деда, чтобы он от страха раз и навсегда перестал пить. И когда дед подошел достаточно близко, мы встали на колени и поползли к деду на четвереньках, сопровождая свой выход шипением, рычанием и клацаньем зубов.

– Мать честная, раскудрить твою через коромысло! – завопил дед и то ли побежал, то ли попрыгал прочь. Я никогда не видела, чтобы мой медлительный от старости дед мог так бегать и тем более прыгать. Каждый его удаляющийся прыжок по длине явно превосходил результаты Олимпийских игр, но вряд ли дед мог об этом догадываться.

И дед действительно перестал пить на какое-то время. Стал чаще креститься. И вообще стал почаще уходить в себя и задумываться о разных вещах. Так что наш урок пошел ему только на пользу. Пусть думает, думать – это полезно.

Спустя время, когда разрушилось наше «вместе», я тоже стала задумываться о многом и на многие вещи стала смотреть по-другому. Как бы по-взрослому. Как будто во мне щелкнул какой-то замочек, и некий ранее не работавший механизм вдруг задвигался. И когда наши дороги разошлись, я часто вспоминала улыбку Стаса, того Стаса, который был моим другом. Его светлые волосы, его глаза, наши детские игры. Особенно запомнилась игра в «Брось в окошко». Глупая, детская, но безумно милая игра: «В окошко – улыбку, а из окошка – смех».

Я вспоминала разные детские песенки, которые мы пели, помнила все слова, все до единого. Мы очень любили петь. Пела я лучше, чем Стас, не путалась в словах и хорошо помнила мотив, в отличие от него. Он часто обижался на меня за это – ведь это он обучил меня многим песенкам, и я просто не имела права петь их лучше. Стас хотел сам петь мне их.

Сейчас я согласна на все что угодно, лишь бы тот мальчик из прошлого снова стоял передо мной и пел мне свои песенки. Песенка про овечку. Про котенка и паровозик. Песни Высоцкого, которые любил слушать дед. Дворовые песни, которые пели взрослые мальчишки. Я помню их все. И они все играют в моей голове, как будто там находится встроенный магнитофон. Эти песни говорят мне, что когда-то я была счастлива.