Текст книги "Сезон любви"

Где Кэндес?

Когда Рената начала встречаться с Кейдом, она рассказала ему о покупке первого лифчика. «В этом вся суть моих отношений с отцом. Он меня слишком любит. Он чересчур ответственный, и от этого бывает тяжело нам обоим. Я ему и дочь, и жена одновременно, если ты понимаешь, о чем я».

«Ты же не хочешь сказать, что…» – запнулся Кейд.

«Нет!» – возмутилась Рената, а потом подумала, неужели ее отношения с отцом такие сложные, что другим людям и не объяснишь, или даже Кейд не понимает? Она не сомневалась, что у самого Кейда отношения с родителями вполне обычные: они о нем заботятся, он воспринимает это как должное. Кейд не испытывал желания сбежать от них, наоборот, больше всего на свете он хотел быть таким же.

Рената посмотрела на противоположный берег залива Нантакет. Ее снедала вина. Послав «Пляжному клубу» воздушный поцелуй, Рената повернулась и побежала обратно к дому.

10.40

Она вновь вышла на улицу. Неслыханно, Маргарита Биль покидает дом второй раз за день! Это только начало, еще нужно съездить на «Травяную ферму». И сесть за руль.

Но сначала мясо. Маргарита забрала заказ в мясном отделе супермаркета, а заодно купила оливковое масло, дижонскую горчицу, черный перец горошком, полироль для столового серебра, туалетную бумагу. Все влезло в одну сумку, и Маргарита опять оказалась под августовским солнцем. В соломенной шляпке с розовой атласной лентой, завязывающейся под подбородком, Маргарита чувствовала себя Матушкой Гусыней. Так, теперь винный магазин.

Готовясь к расспросам, Маргарита зашла в магазин на Мейн-стрит. Его владельцев, супружескую пару, она знала несколько десятков лет. Однако торговый зал был пуст, а за кассой стоял какой-то юнец.

Маргарита побродила между стоек с бутылками, вполголоса бормоча названия. «Шатонеф-дю-Пап», «Шассань-Монраше», «Семильон», «Совиньон», «Вионье», «Вувре». Закрыла глаза, представляя вкус каждого. Бокал вина, драгоценные переливы масляно-желтых, гранатово-красных оттенков. Кэндес сидит напротив, волосы распущены по оголенным плечам.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил юнец, вторгаясь в личное пространство Маргариты.

Он стоял так близко, что Маргарита разглядела белые головки прыщей на его лице, почувствовала запах жевательной резинки и невольно отшатнулась. Она выбирала вино, как выбирают книгу, и не хотела, чтобы ей мешали.

– Ищете что-то определенное? Красное или белое? Если красное, то возьмите это.

Продавец показал бутылку с буквами ZD на этикетке. Маргарита никогда не слышала о таком вине; следовательно, оно из Калифорнии или еще хуже, из «новых» винодельческих регионов – Чили, Австралии, Орегона или северной части штата Нью-Йорк. Пятнадцать лет назад Маргариту обвиняли в винном снобизме, потому что она подавала и сама пила только французское вино. Бургундия, Бордо, долина Луары, Шампань. Отборные сорта винограда. А теперь какой-то мальчишка пытается всучить ей бутылку мерло.

Маргарита улыбнулась и покачала головой:

– Нет, спасибо.

– Отличное вино. Я пробовал.

Маргарита приподняла брови. Парню, должно быть, лет семнадцать. Похоже, он весьма доволен собой, и, судя по деловитому выражению лица, его не так-то просто удивить. Плохо. Хотя кто знает?

– Мне нужно шампанское, – сказала она. – Две бутылки винтажного «Вдова Клико ла гранд дам». Надеюсь, у вас оно еще есть.

Ее слова явно озадачили парнишку. Маргарита вдруг подумала, что предпочла бы иметь дело с Фергюсом и Элизой, владельцами магазина. Слегка претенциозные, к тому же ярые приверженцы республиканской партии, они порой действовали Маргарите на нервы, зато в вине разбирались превосходно. И знали Маргаритины вкусы: не успела бы она войти, а шампанское уже ждало бы на прилавке. Странно, что их нет. Наверное, продали магазин, встревожилась Маргарита. Так ей и надо, нечего было отсиживаться дома столько лет, теперь вот вышла на люди, а знакомых-то и нет. Мысль о том, что она, возможно, пережила тех, от кого пряталась, испугала Маргариту, но и приободрила.

Продавец бросился к стойке с шампанским, вытащил бутылку и, прищурившись, уставился на этикетку. Меж тем Маргарита приметила нужное ей вино, даже не надевая очки. Она проскользнула мимо продавца и достала с полки шампанское.

– Вот оно. – Будучи в благодушном настроении, Маргарита показала парню этикетку. – Когда станешь постарше и встретишь свою единственную, поезжай с ней на пляж Смит-Пойнт встречать рассвет и захвати бутылочку этого шампанского.

– Да?

У мальчишки пылали уши. Он явно смутился. Маргарита вручила ему шампанское:

– На сегодня все.

У кассы он просканировал этикетки на бутылках.

– Двести семьдесят долларов, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу, пока Маргарита выписывала чек. – Э-э, вряд ли я куплю такое шампанское в ближайшее время. Слишком дорогое.

Маргарита аккуратно оторвала чек и протянула продавцу.

– Поверь, оно того стоит.

– Понятно. Спасибо, что зашли.

– Тебе спасибо.

Она взяла пакет с бутылками в одну руку, а сумку с покупками из супермаркета в другую. Снова вышла на солнцепек. Бутылки с шампанским позвякивали. Может, нужно было взять белое вино «Сансер» к тарту с козьим сыром и роскошное красное к мясу? Довольно экстравагантно весь ужин пить только шампанское, но Маргарита часто не обращала внимания на эти условности и всегда замечала, если у кого-нибудь в ресторане хватало смелости сделать то же самое. Интересно, что бы подумали ее канадские читатели, если бы узнали? Она бы им сказала, что шампанское предназначено для тех вечеров, которые хочешь запомнить на всю жизнь. Вроде сегодняшнего.

* * *

Дома ждала куча работы: соус айоли, маринад для мяса, тарт, а еще хотелось бы прочитать пару страниц из Элис Манро и подремать. Все сегодняшние усилия и беготня завтра наверняка аукнутся болью в мышцах и суставах. И все же домой она пошла не сразу. В кои-то веки выбралась в город, а ведь так часто вспоминала… и вообще, если бы она и вправду стремилась забыть о прошлом, то уехала бы отсюда. Но так случилось, что она до сих пор живет на острове, где находится ее бывший ресторан, и хочет на него взглянуть.

Маргарита неторопливо прошла по Мейн-стрит, повернула налево на Уотер-стрит, навстречу потоку людей и машин. Сколько прохожих, туристов с мороженым и детскими колясками, фирменными пакетами из магазина мануфактурных товаров «Нантакетские станки», интерьерного салона «Львиная лапа», бутика Эрики Уилсон! В кинотеатре через дорогу показывали фильм с Дженнифер Лопес в главной роли. Маргарита испытывала странный интерес к Джей Ло и удовлетворяла свое любопытство благодаря ежедневным вылазкам в киберпространство. Она бороздила Интернет, чтобы идти в ногу со временем и не чувствовать, что принадлежит к другому веку. Нужно соответствовать жизни в новом тысячелетии, хотя бы ради канадских читателей. Как и предсказывали, киберпространство манило и затягивало. Маргарита ограничила сидение в Интернете часом в день, и всякий раз в конце отпущенного времени ее переполняло нервное возбуждение, словно она съела слишком много шоколадных трюфелей. Она жадно поглощала информацию о громких убийствах, войне в Ираке, закулисной политике на Капитолийском холме, курсах, которые предлагал Колумбийский университет, самых модных туфлях сезона в магазине «Нейман Маркус», кинозвездах и скандалах. Бог знает почему, но любые новости о Джей Ло она воспринимала как выигрыш в лотерею. Маргариту завораживала эта жгучая латиноамериканка, беззастенчиво подставляющая себя людскому обожанию и ненависти. «Дженнифер Лопес – моя полная противоположность». Маргарита ни разу не видела ее ни в кино, ни по телевизору, да и не стремилась. Боялась разочароваться. Пару секунд она изучала афишу с Джей Ло – какая потрясающая улыбка! – затем пошла дальше.

Рядом с кинотеатром, напротив полицейского участка на Оак-стрит, стояло крытое дранкой здание с очаровательной, расписанной вручную вывеской, изображавшей золотистого ретривера под большим черным зонтиком. Надпись гласила: «Зонтики. Магазин изысканных подарков». У Маргариты упало сердце. Она спустилась по трем кирпичным ступеням, открыла дверь и вошла.

Если девочка действительно хочет узнать все о своей матери, о том, как ее жизнь пересеклась с жизнью Маргариты, и почему обе женщины оказались на острове Нантакет, – если цель сегодняшней встречи именно в этом, – то Маргарите придется вновь вернуться в Париж тысяча девятьсот семьдесят пятого. Ей тогда исполнилось тридцать два года, и после окончания Института кулинарного искусства она уже девять лет трудилась в сфере общественного питания, как принято говорить в ресторанном бизнесе. Первые два года она работала поваром по холодным закускам ресторана «Три утки» в северной Виргинии, и это время было сущим адом. Ресторан специализировался на французской кухне для американских конгрессменов и лоббистов. Шеф-повар, Жерар де Люк, предпочитал классику во всем, включая шовинизм. Сама мысль о женщине на ресторанной кухне выводила его из себя, но шло лето шестьдесят седьмого, и он потерял так много мужчин во Вьетнаме, что просто вынужден был нанять Маргариту. По нынешним меркам ей многое пришлось вытерпеть. Остальной кухонный персонал состоял из мужчин, за исключением матери месье Жерара, восьмидесятилетней старухи, которую все звали Mére[7]7
  Mére – мамаша (фр.).


[Закрыть]. Она готовила десерты в прохладном закутке за кухней. Вначале Маргарита надеялась, что ее присутствие смягчит гнев Жерара, его оскорбительные тирады и ругательства. (Худшие были на французском, но он постоянно упоминал, каким сексуальным практикам подвергнет Маргариту, если заметит хотя бы прядку выбившихся волос или зелень для салата будет недостаточно сухой.) Уже на второй день Маргарита поняла, что старуха ничего не слышит. Жерар де Люк был фашистом, чудовищем и гением. Маргарита его ненавидела, хотя и признавала, что никогда не видела таких безупречных блюд, как у него. Все ее институтские преподаватели даже близко не дотягивали до месье Жерара. Он знал происхождение каждого продукта на своей кухне – на какой ферме выросли овощи или где выловили рыбу. «Свежесть! – восклицал он. – Чистота!» Каждое утро он проверял ножи. Обнаружив однажды у Маргариты тупой нож, он выкинул в мусорное ведро весь mise en place[8]8
  Мизанплас (mise en place – расположенный на месте – фр.) – термин, которым профессиональные повара обозначают предварительную подготовку и удобное размещение всего, что может понадобиться во время готовки.


[Закрыть]. «Еще раз, и острым ножом», – велел он. Маргарита едва не расплакалась, но сдержала слезы, понимая, что в противном случае ее или уволят, или сделают посмешищем. Она представила, как тупым ножом отрезает Жерару яйца, и кивнула: «Хорошо, шеф».

Иногда пребывание не в самых благоприятных условиях – а в данном случае тяжелых и вредных, – оправдывает себя, ведь можно многому научиться. Работа в «Трех утках» закалила Маргариту. Однажды кто-то из поваров сказал, что любая другая женщина сбежала бы, как только Жерар ущипнул бы ее за задницу. Маргарита умела переносить боль.

Спустя два года она покинула «Три утки», чувствуя, что готова к любым трудностям, и направилась в ресторанную Мекку – на Манхэттен. Летом шестьдесят девятого она устроилась пуассонье[9]9
  Пуассонье – повар, который готовит рыбные блюда, может отвечать за разделку рыбы и за особые рыбные соусы/подливки.


[Закрыть] в бистро в Гринвич-виллидж, где подавали французскую еду, низведенную до фастфуда. Заведение продержалось всего три месяца, но Маргарита понравилась су-шефу, и он взял ее с собой в знаменитый нью-йоркский ресторан «Ла Гренуй». Три волшебных года Маргарита проработала на всех станциях горячего цеха, подменяя поваров, ушедших на выходные. Замечательное место; персонал состоял в основном из французов, но цивилизованных. Большую часть времени на кухне было тихо, и, когда все шло гладко, Маргарита чувствовала себя шестеренкой в швейцарских часах. Однако на ней стал сказываться образ жизни шеф-повара. Она приходила к девяти утра, чтобы проверить поставки, и часто задерживалась до часу ночи. Коллеги ходили на дискотеки, а у Маргариты едва хватало сил добраться до своей квартирки-студии на Ист-Энд-авеню и упасть на матрас на полу; за три года у нее так и не нашлось времени купить нормальную кровать. Маргарита никогда не ела дома и не ходила на свидания, у нее не было друзей, кроме коллег.

Манхэттен она покинула в семьдесят втором году ради должности су-шефа в ресторане «Ферма», который располагался на бывшей ферме в центральной части штата Нью-Йорк. Его хозяева, супружеская пара, наняли Маргариту, когда у них родилась дочь с синдромом Дауна. Владельцы редко появлялись в ресторане, и три года Маргарита сама составляла меню, делала заказы и объездила всю округу в поисках лучших продуктов. Идеальная ситуация, о которой только можно мечтать, но обитатели тех мест не привыкли к ресторанам такого уровня, и заведение не пустовало только в выходные. Маргарита занялась рекламой и даже пригласила знакомого ресторанного критика. Впрочем, несмотря на благоприятный отзыв, это не помогло. В семьдесят пятом году ресторан продали, и Маргарита осталась не у дел.

Она подумывала о возвращении домой в северный Мичиган. У отца обнаружилась эмфизема и, возможно, рак легких, матери нужна была помощь. Маргарита решила, что поживет пока в своей старой комнате и подождет благоприятного случая, авось что-нибудь да подвернется. Но когда она позвонила матери, та категорически отказалась. «Ни в коем случае, детка! Даже не думай!»

Диана Биль вовсе не была жестокой, просто она вырастила Маргариту не для того, чтобы та стала поварихой в деревенском клубе или доме престарелых. К чему тогда уроки балета, учитель французского, четыре года в дорогой школе кулинарного мастерства? Неужели все зря?

«Я пришлю тебе денег», – пообещала мать. Диана не объяснила, откуда они взялись, а Маргарита не спрашивала. Отец всю жизнь работал на государственной службе, тем не менее Диана всегда находила деньги, чтобы побаловать дочь: поездки на выходных в Монреаль (во время одной из поездок они купили напольные часы; Диана Биль заметила их в антикварном магазине и оплатила покупку наличными), шелковые шарфы, походы в салоны красоты. Мать хотела, чтобы Маргарита чувствовала себя красивой, хотя в детстве та выглядела довольно заурядно. Хотела, чтобы дочь отличалась от своих сверстниц из городишки Шебойган, которые работали в школе и выходили замуж за фабричных рабочих. А что касается денег… Только много позже, когда ей исполнилось тридцать два, Маргарита догадалась, что в то время у матери был состоятельный любовник.

– Что мне делать с деньгами? – спросила Маргарита, понимая, что мать дала их не просто так.

– Поезжай в Европу, – ответила Диана. – Там твое место.

Маргарита почти забыла, какой она была до двадцать третьего апреля тысяча девятьсот семьдесят третьего года, того дня, когда она зашла в Национальную галерею Же-де-Пом в Париже и обнаружила Портера, крепко спящего на скамье перед картиной Огюста Ренуара «Зонтики». Она помнила свою жизнь – долгие часы работы, усталость, которая тянулась за ней, словно шлейф дурного запаха, – однако не смогла бы рассказать о своих мыслях. Беспокоил ли ее застой в карьере? Или то, что в тридцать два она все еще не замужем? Была ли она одинока? Маргарита не помнила. Она шла по паркету – сотрудник музея впустил ее бесплатно, все равно во вторник днем залы галереи пустовали, – и наткнулась на тихонько похрапывавшего парня. Молодой человек был в полосатом свитере и симпатичных льняных брюках цвета мха; туфли он снял. Волосы, явно преждевременно, уже начали редеть. Едва взглянув на него, на сложенные под подбородком руки, на поношенный ремешок часов, Маргарита сказала себе, что не уйдет, пока он не проснется.

Ждать пришлось недолго, может, минуту. Маргарита прошлась перед картиной. Ровное дыхание спящего сбилось. Она подошла еще ближе, громко цокая каблуками сабо, соблазнительно – по крайней мере она так надеялась – взмахнула длинными волосами. Раздались приглушенные звуки: юноша протирал глаза, потом послышался шорох льняной ткани. Не в силах больше сдерживаться, Маргарита повернулась и увидела, что он сел прямо и смотрит на нее.

– Я заснул, – произнес парень по-английски, затем спохватился: – Exusez-moi. J’ai dormi. J’etais fatigué[10]10
  Простите, я уснул. Я устал (фр.).


[Закрыть].

– Я американка, – сообщила Маргарита.

– Слава богу! – обрадовался он, поморгал и вытащил из сумки на полу блокнот. – Предполагалось, что я буду писать.

– Об этой картине?

– Да, о «Зонтиках». Я хотел поехать в Лондон, но на шесть месяцев картину привезли сюда, так что я оказался в Париже.

– Не вы один. Я тоже.

– Вам нравится?

– Париж?

– Картина.

– Ах, картина, – протянула Маргарита и наклонила голову, делая вид, что изучает полотно.

Она провела в Париже две недели, но в музей зашла впервые, и то лишь потому, что Лувр подавлял великолепием. Владелец дешевой гостиницы, где она остановилась, невысокий и лысый, посоветовал сходить в галерею Же-де-Пом. «C’est un petit goût», – сказал он. Немного вкуса. Он знал, что Маргарита – гурман. Видел сокровища, которые она каждый день приносила из пекарни, сыроварни или с фруктово-овощного рынка. Хлеб, сыры, фиги. Вечерами она ела, сидя на полу в комнате, которую делила с другими постояльцами. Маргарита приехала в Париж из-за еды, а не ради искусства, хотя всегда любила Ренуара, особенно эту картину. Ей нравились полнотелые красавицы Ренуара, румяные и пышущие здоровьем; полотно казалось живым. Раскрытые зонтики – les parapluies – добавляли сцене живости и веселья, почти праздничности.

– Она очаровательна, – заметила Маргарита.

– Пиршество для глаз, – согласился молодой человек.

В магазине подарков Маргариту едва не свалил с ног резкий запах ароматических смесей. «Зря я сюда зашла», – подумала она. Раньше здесь располагалась ее гостиная с камином, двумя креслами, стенами, заставленными книгами, и оцинкованной барной стойкой со стульями из орехового дерева. А теперь… теперь здесь китайские колокольчики, расписная гончарная посуда, керамические лампы, вышитые подушки, альбомы с видами Нантакета. Маргарита попыталась вдохнуть, но ее носовые пазухи заполнил запах лаванды и душистого перца. Сумки с бакалеей и шампанским, словно набитые кирпичами, оттягивали руки.

– Чем могу помочь? – спросила немолодая женщина с туго завитыми седыми волосами.

Лет ей было примерно столько же, сколько и Маргарите, но, слава богу, Маргарита ее не знала.

– Спасибо, я просто смотрю, – выдавила Маргарита, которой очень хотелось уйти.

Впрочем, женщина так приятно улыбалась, что Маргарита решила остаться. «Никто не виноват, только ты сама, – напомнила она себе. – Теперь твой ресторан похож на пряничный домик».

Его звали Портер Харрис. Преподаватель истории искусств в Колумбийском университете, приехал на весенние каникулы, чтобы поработать над статьей для малоизвестного искусствоведческого журнала. Тема – портреты Огюста Ренуара, датируемые восьмидесятыми годами девятнадцатого века, которые стали шагом от импрессионизма к модернистскому искусству Поля Сезанна. Маргарита кивнула, как будто все поняла. Портер рассмеялся над собственной эрудицией и предложил: «Хотите, уйдем отсюда?» Они направились в кафе неподалеку – выпить пива; Портер радовался, что есть с кем поговорить по-английски.

– Я так долго смотрел на людей с картины Ренуара, что не удивился бы, если бы они со мной заговорили, – признался он.

Пиво ударило Маргарите в голову, чему немало поспособствовали пустой желудок, теплый весенний денек в Париже и присутствие молодого человека, к которому ее почему-то тянуло.

– Маргарита… Французское имя?

– Моя мама обожает возиться в саду. Меня назвали в честь цветка.

– Как мило! Что привело вас в Париж? Профессиональный интерес или желание отдохнуть?

– И то и другое. Я повар.

Он сразу же оживился. Маргарите всегда казалось странным, что она впервые увидела Портера, когда он спал, ведь обычно его переполняла кипучая энергия. Он был необыкновенно худой, с длинными руками и изящными, заостренными пальцами. Его ноги не помещались под столиком из кованого железа. Маргарита подумала, что Портер из тех людей, кто любит поесть, но не толстеет. Он подался вперед, широко раскрыв глаза, и зажег сигарету.

– Расскажите поподробнее!

Маргарита рассказала. О «Трех утках», Мамаше, других двух ресторанах. Не успела она дойти до венца своей карьеры, «Фермы», как Портер помахал официанту, чтобы тот принес счет.

«Со мной невыносимо скучно, – промелькнуло у нее в мозгу, – поэтому я одинока».

Было бы неправдой сказать, что Маргарита не питала никаких романтических надежд по поводу Парижа. Она представляла, что встретит мужчину много старше ее, женатого (в лучших французских традициях), с кучей денег и желанием потратить их на молодую американку. Мужчину, который будет водить ее по дорогим ресторанам, таким как «Максим». Но то, что произошло, оказалось намного лучше. Портер заплатил по чеку и, когда они вышли на улицу, взял Маргаритины руки в свои и произнес:

– Хочу спросить…

– Что?

– Вы не приготовите мне ужин?

Маргарита потеряла дар речи. «Я его обожаю!» – подумала она.

– Понимаю, что слишком тороплю события, – добавил он, – но последние три дня я питался только хлебом, сыром и фруктами. Я куплю продукты, вино, все, что нужно. Вы только…

– У вас есть кухня? – прошептала она.

– Да, в моей квартире. На бульваре Сен-Жермен.

Маргарита удивленно подняла брови.

– Временное обиталище, получил в последнюю минуту благодаря университету. Хозяева уехали на две недели в Нью-Йорк.

– Показывайте дорогу.

Тот ужин удался на славу. Тартар из говядины с каперсами на чесночных гренках, мидии в соусе «Мариньер», жареный картофель, салат из цикория и эндивия с яйцами-пашот и беконом, крем-карамель. Маргарита с Портером выпили две бутылки красного вина «Сент-Эмильон» и занялись любовью на чужой кровати.

Маргарита провела с Портером всю неделю и часть следующей недели – он должен был приступить к работе только в пятницу. Портер оказался забавным, очаровательным, ироничным по отношению к себе. Ходил вприпрыжку и говорил так быстро, что его речь напоминала бульканье пузырьков в газировке. Гуляя по парижским улочкам с Маргаритой, он показывал ей то, на что она сама не обратила бы внимания: необычный подъезд, витражное окно, машину, которую выпускали только три месяца в тысяча девятьсот сорок втором, при нацистах. Портер попал в Париж случайно, тем не менее знал что-нибудь интересное обо всех кварталах города. «Я много читаю, – пояснил он извиняющимся тоном, – только это меня и спасает». Маргарите нравилось, как он разговаривает, его энергия, воодушевление, нетерпеливость, даже нервный тик. Портер не боялся говорить на своем ломаном французском с сильным американским акцентом. Было приятно проводить время с таким смешным, непредсказуемым и жизнерадостным человеком. Он заставил Маргариту подняться по ступеням собора Парижской Богоматери, купил билеты на футбол и терпеливо объяснял правила игры под теплое вино из пластиковых стаканчиков, приобрел два психоделических парика, один надел сам, второй уговорил надеть Маргариту, и они отправились на кладбище Пер-Лашез посетить могилу Джима Моррисона.

Каждый вечер она готовила в чужой квартирке на бульваре Сен-Жермен, а Портер стоял сзади, наблюдал, потягивая белое вино, задавал вопросы, восхищался ее умением управляться с ножом, подавал ингредиенты, наполнял ее стакан. Иногда, пока жарился цыпленок или томился соус, он кружил Маргариту в танце под звуки французской мелодии, льющейся из радиоприемника. В свои тридцать два Маргарита влюбилась без памяти, более того, ей было по-настоящему хорошо с этим человеком.

С ним она впервые в жизни почувствовала себя красивой, женственной, сексуальной. Он погружал руки в ее роскошные длинные волосы, утыкался лицом в ее живот. Они часто играли в игру «Одним словом». Портер просил Маргариту описать одним словом мать, отца, учительницу танцев мадам Верже. Маргарита пожалела, что мало читала, – ей хотелось поразить Портера эрудицией. (Сам он с легкостью использовал слова вроде «сабмиссивный» или «розоперстая». Когда они зашли в книжный магазин Сильвии Бич «Шекспир и компания», располагавшийся на острове Сите напротив собора Парижской Богоматери, Маргарита первым делом посмотрела значение этих слов в Оксфордском словаре.) В конце концов она сказала «спасительница» (о маме), «кропотливый» (об отце) и «элегантная и бескомпромиссная» (о мадам Верже).

– Так нечестно! – возмутился Портер и спросил: – А как бы ты описала себя? Одно слово.

Маргарита задумалась. Она чувствовала, что Портер неспроста задал этот вопрос. «Очаровательная, умная, – перебирала она слова. – Одинокая, потерянная, независимая, увлеченная, влюбленная, честолюбивая, сильная». Что он хочет услышать? И вдруг ее озарило:

– Свободная.

Даже сейчас, по прошествии стольких лет, Маргарите казалось чудом, что встреча с Портером изменила ее жизнь. Но тогда все закончилось так же неожиданно, как и началось: он улетел в Нью-Йорк. Она поехала провожать его в аэропорт Орли, втайне надеясь, что Портер позовет ее с собой в Штаты, однако тот молчал, и это сокрушило Маргариту. У нее был и номер домашнего телефона Портера, и номер рабочего. Сам же Портер не смог бы с ней связаться, даже если бы захотел. Она осталась в Париже.

Только после тех десяти дней Париж изменился. Таинственный, полный возможностей город стал вдруг невыносимым. Маргарита прикидывала, сколько времени нужно подождать, прежде чем звонить Портеру, и о чем говорить, если она все-таки позвонит. Она сказала «свободная», но теперь она была не свободна. Любовь взяла ее в заложники, сделала узницей. Маргарита вернулась в свою гостиницу, снова стала питаться хлебом, сыром и фигами. Апрель перешел в май, в Париже потеплело. Перед отъездом Портер подарил ей книгу Хемингуэя «И восходит солнце». Маргарита часами пропадала в саду Тюильри, читала и дремала на солнце.

А потом, через две томительные недели, в дверь Маргаритиной комнаты постучал хозяин гостиницы. Принес телеграмму. «Дейзи, встретимся на Нантакете, День поминовения[11]11
  День поминовения – национальный праздник США, который отмечают ежегодно в последний понедельник мая.


[Закрыть]. ПХ».

Маргарита прошла через магазин в подсобку, продавщица следовала за ней. Когда-то здесь находился обеденный зал. Восемнадцать столиков. Субботними вечерами в августе обычно все места были заняты, то есть сидели шестьдесят четыре посетителя. Маргарита закрыла глаза. Играла фоновая музыка – популярная в семидесятых песенка «Я подсел на чувство» в переложении для маримбы, – но Маргарита ее не слышала. В памяти звучал смех, веселая болтовня, сплетни, перешептывания, истории, которые рассказывают по многу раз. Она помнила, как здесь пахло чесноком и розмарином. Сейчас на месте банкетки вдоль западной стены стояла вращающаяся стойка с открытками, а рядом – витрина с ароматическими свечами, вышитой детской одеждой и разноцветной оберточной бумагой.

Это место нашел Портер, когда искал на острове подходящее помещение для художественной галереи. Встретив Маргариту на причале парома, он сразу же повез ее туда, а по дороге все повторял: «Хочу кое-что показать. Тебе точно понравится! Жду не дождусь, когда ты увидишь!» Маргарита чувствовала себя комком нервов. Откуда Портеру знать, что ей понравится, если они провели вместе всего лишь десять сказочных дней в городе по ту сторону Атлантики? Впрочем, какая разница, Маргарита была счастлива, что Портер снова рядом. В ту первую поездку по острову она ничего не запомнила, только пасмурную погоду и моросящий дождь. Портер остановил «Форд Торино», заехав на бордюр, вылез и открыл перед Маргаритой дверь машины.

– Тебе понравится, Дейзи.

Они спустились по трем ступенькам, держась за руки. Портер достал ключи и распахнул дверь. Узкая пустая комната, за ней еще одна, тоже пустая. Красивая кирпичная кладка, два больших окна.

– Что это? – удивилась Маргарита.

– Твой ресторан.

В ту минуту, как не раз потом думала Маргарита, в полной мере проявился парадоксальный характер Портера Харриса. Они не провели вместе и двух недель, тем не менее Портер широким жестом предложил ей место для ресторана. Только дело в том, что его обязательства перед Маргаритой начались и закончились вместе с этим помещением. Ресторан как бы заменил брак и детей. Тогда Маргарита еще не знала, что, кроме ресторана, Портеру больше нечего предложить. Подарок показался ей чудом. Маргарита всегда мечтала о собственном ресторане, была готова его открыть и знала, что мать поможет с первым взносом. (Как ни странно, здание стоило всего тридцать тысяч долларов.) Маргарита стояла посреди комнаты и чувствовала, что жизнь начинается заново.

Маргарита вернулась в торговый зал магазина. Пора. Она удовлетворила свою прихоть, теперь надо домой. Ее вдруг кольнула совесть – неудобно уйти, ничего не купив. Надпись на магнитике язвительно советовала: «Как жить на острове? Ждать компанию». Ну уж нет. Вдруг взгляд Маргариты упал на медную подставку у двери. Зонтики! Жаль, конечно, что не классического черного цвета и не с деревянными ручками, как на картине Ренуара, а сине-голубые, с крупной синей надписью на белом фоне – «Остров Нантакет». Маргарита переложила пакеты в одну руку и вытащила зонтик.

– Беру.

Продавщица просияла. Маргарита достала чековую книжку, думая, зачем ей зонтик, если она никогда не выходит из дома в дождь и к тому же терпеть не может вещи с названием острова. Она живет здесь больше тридцати лет, но ей и в голову не приходило сообщать всем о месте своего проживания надписью на зонте. Тем не менее она выписала чек на семнадцать долларов.

– Любопытное название у вашего магазина. «Зонтики». Вы знаете, откуда оно взялось?

Продавщица подвернула верхний край пакета с покупкой, приколола к нему чек.

– Честно говоря, понятия не имею.