Текст книги "Эгоист"

Эльза Вернер
Эгоист

Глава I

Был ясный и солнечный весенний полдень. Воскресный покой, обычно не замечаемый в сумятице большого города, особенно ощущался на вилле, расположившейся рядом с многочисленными городскими домами. Огромный ее сад, вернее, парк, тянулся до самого побережья. Это была одна из тех великолепных вилл, на которых любят жить именитые горожане, стремящиеся укрыться от городского шума и при этом не тратить слишком много времени на поездки в город.

В гостиной виллы, стеклянные двери которой выходили на садовую террасу, мужчина и молодая девушка вели оживленную и, по-видимому, серьезную беседу. Щеки девушки раскраснелись от волнения, и, казалось, она с трудом удерживала набегавшие на глаза слезы. Мужчина же выглядел абсолютно спокойным. Средних лет, но уже совершенно седой, с холодным лицом, он явно производил впечатление делового человека. Сдержанность не покидала его ни на мгновение даже при самом возбужденном разговоре; вся его манера говорить, без сколько-нибудь теплого выражения, была чисто деловой.

– Действительно, Джесси, – произнес он, – мне уже надоело постоянно слышать от тебя одни и те же возражения. Еще бы! В качестве опекуна и родственника я принял на себя заботу о твоем будущем и думал, что то, которое я рассчитываю создать тебе, должно тебя вполне устраивать. Увы, ты другого мнения! Ну, скажи мне, пожалуйста, почему твоя глупенькая, романтичная девичья головка никак не хочет понять, что необходимо для твоего счастья.

Обладательница этой «глупенькой, романтичной головки» была довольно хорошенькой. Не наделенная классической красотой, молодая девушка – блондинка с нежными, но очень выразительными чертами и голубыми, слегка мечтательными глазами – таила в себе бездну очарования. Но в этот момент на ее юном личике отражалось страстное волнение, отчетливо проявившееся в ее дрожащем голосе, когда она ответила:

– Моему счастью? Нет, дядя, то, что ты называешь этим словом, слишком далеко от всего того, что я раньше называла своим счастьем!

– Не можешь ли ты по крайней мере сказать мне, какое же именно туманное и фантастическое понятие связываешь ты с этим словом? – саркастически спросил Зандов. – Счастье – это блестящее положение в большом свете, это надежная рука мужа, который в любых обстоятельствах сможет стать опорой. И все это ты можешь найти в человеке…

– Которого я даже не знаю! – перебила Джесси.

– Но узнаешь в самое ближайшее время. Да, собственно, мой брат вовсе и не чужой тебе, хотя ты его никогда не видела. Если судить по портрету, лучшей внешности нечего и желать, а кроме того, ты сама призналась мне, что не испытываешь никакой другой сердечной привязанности. Почему же ты так упорно противишься браку, на который Густав тотчас же согласился?

– Вот именно потому, что он согласился столь быстро! Я не могу и не хочу доверить свое будущее человеку, который, ни на мгновение не задумываясь, готов бросить избранную самим же профессию, блестяще начатую карьеру и отказаться от своего отечества и родного народа лишь потому, что перед ним открывается возможность сделать выгодную партию.

– Ну, опять эти экстравагантные взгляды, внушенные тебе современным воспитанием! – пожал плечами Зандов. – Ты и без того довольно склонна к сентиментальности! «Любовь! Избранная профессия! Блестящая карьера!» Ты, кажется, слишком высокого мнения о карьере журналиста. Знаешь, милая, произведения Густава будут пользоваться большим успехом, а газеты добиваться его сотрудничества лишь до тех пор, пока продержатся интерес к ним публики и нынешняя политическая обстановка. Но как только, рано или поздно, все это кончится, так и конец его карьере. Здесь же, в Америке, ему выпадает возможность стать независимым, богатым, обрести завидное положение хозяина и главы большого торгового дома. Он был бы более чем глуп, если бы отказался от этого ради своих передовиц в газетах.

– Ну, это – дело вкуса! Впрочем, уверяю тебя, дядя, мне было бы совершенно безразлично, кого бы ты ни выбрал себе в компаньоны, если бы ты не пожелал вовлечь меня в круг своих деловых интересов.

– Да ведь я же это делаю ради тебя! Ты, конечно, знаешь, что твой покойный отец больше всего хотел, чтобы твое состояние осталось в нашем торговом доме. Он всегда надеялся на то, что когда-нибудь его место займет зять – твой муж. К сожалению, он не дожил до этого.

– Да, не дожил, – тихо сказала Джесси, – но ведь он не хотел принуждать меня к выбору мужа, как это делаешь теперь ты!

– Господи, как ты преувеличиваешь! Да я вовсе и не думаю принуждать тебя, а лишь настаиваю на том, чтобы ты прислушалась к голосу рассудка и не отказывалась от этого брака лишь потому, что он не соответствует твоим романтическим идеалам. Тебе уже девятнадцать лет и пора подумать о замужестве. Идеальных браков – таких, о котором ты мечтаешь, попросту не существует. Для каждого, кто добивается твоей руки, главную роль играет твое состояние. Время идеальной, лишенной материальных интересов любви давно прошло, и если тот или иной мужчина разыгрывает перед тобой подобную комедию, то с одной целью – получше распорядиться в дальнейшем твоим состоянием. Тебе необходимо заранее усвоить это, чтобы неизбежное разочарование не слишком сильно ранило тебя впоследствии.

Невероятное бессердечие заключалось в том железном спокойствии, с каким Зандов изложил все это своей племяннице, разрушив ее иллюзии, обнажив чисто меркантильную сторону того, что, как ей казалось, должно совершаться на небесах.

Губы Джесси болезненно дрогнули при этом жестоком заявлении. Непреложная уверенность Зандова в своей правоте не оставляла сомнения в его искренности. Ведь она уже испытала, что значит представлять собой так называемую выгодную партию, когда все мужчины, с которыми ей приходилось сталкиваться, откровенно проявляли корысть и расчет. И этот опекун ее видел и ценил в ней лишь богатую наследницу, а это было горчайшей мыслью для молодого существа с сердцем, страстно жаждущим счастья и любви!

– Здесь же тебе нечего опасаться, – продолжал Зандов, принявший молчание девушки за знак согласия. – Этот брак одинаково выгоден обоим. Густав вместе с тобой приобретает состояние и высокое положение в здешнем торговом мире, ты же останешься участницей в деле своего отца, а также обретаешь уверенность в том, что твой капитал, находясь в распоряжении мужа, будет расти. Все дело настолько ясно и просто, что я решительно не понимаю твоего сопротивления, тем более, что ты всегда интересовалась Густавом, с восторгом читала его статьи.

– Да, потому что я верила тому, кто писал их, потому что не представляла, что весь его пылкий патриотизм, его восхищение прекрасным, великим – всего лишь фразы, которые со спокойной совестью отбрасываются, как только на сцену выступают расчет и выгода.

– Ах, литераторам самой судьбой предначертано сыпать красивыми фразами, – небрежно заметил Зандов. – Это уже нечто профессиональное. Было бы неплохо, если бы они каждое свое слово подкрепляли делом. Густав писал так, как этого требовали его положение и общественное мнение, а теперь действует так, как требует разум. Если бы он поступал иначе, то вообще не подходил бы мне в компаньоны. Ну, а теперь покончим с этим спором. Я не настаиваю на том, чтобы ты приняла решение сегодня или завтра, но все-таки надеюсь на твое согласие.

– Никогда! – вспыхнув, воскликнула Джесси. – Принадлежать человеку, который видит во мне лишь один из пунктов делового договора! Стать женой эгоиста, который ради своих материальных интересов приносит в жертву все то, что дорого другому? Нет, нет, никогда!

Зандов не обратил никакого внимания на ее страстный протест. Будь это его дочь, он просто-напросто заставил бы ее подчиниться своей воле, но он слишком хорошо знал силу своей опекунской власти, чтобы прибегнуть и здесь к принуждению. Однако он знал и то, что его авторитет, непререкаемый для Джесси и вызывавший в ней даже какой-то страх, был своего рода средством принуждения, и решил использовать его.

– Пока мы подождем с этим, – сказал он, вставая. – Я еду на вокзал и собираюсь через час представить тебе своего брата. Ты прежде всего познакомишься с ним, а остальное само уладится. До свидания!

Он вышел из комнаты, и тотчас же вслед за этим послышались звуки отъезжающего экипажа.

Джесси осталась одна. Теперь, когда она чувствовала себя вне власти холодных, строгих глаз дяди, у нее вырвались долго сдерживаемые слезы. Девушка не принадлежала к энергичным натурам, способным противопоставить свою волю чужой. В ее слезах проявилась вся мягкость характера, привыкшего подчиняться чужому авторитету и почувствовавшего свое бессилие при первой же попытке противостоять ему. А это действительно была первая в жизни Джесси попытка. Она жила в идеальных условиях, под нежной охраной родителей, первое горе пришло к ней, когда умерла ее мать, а через два года после этого – и отец. Согласно завещанию, опекуном осиротевшей Джесси был назначен Зандов, давнишний друг и компаньон почившего.

Трудно было бы найти другого человека, который лучше бы распорядился состоянием девушки, но она так и не смогла сердечно привязаться к дяде, хотя и знала его с детства. Близкий родственник ее матери, он так же, как и она, был родом из Германии. Более двадцати лет тому назад он почти без всяких средств прибыл в Америку и поступил на службу в компанию, принадлежавшую отцу Джесси. Рассказывали, что несчастья и горькие разочарования заставили его покинуть Европу, но как обстояло все в действительности, Джесси так и не узнала, тем более, что и ее родители были, по-видимому, мало осведомлены об этом, а сам Франц Зандов никогда не затрагивал этой темы.

Вначале – и то лишь благодаря родственным отношениям – ему дали маленькое место в конторе, но он развернул такую кипучую деятельность, проявил такую широту взглядов и энергию, что весьма скоро его повысили по службе. Когда же угрожавший делам скандал был избегнут исключительно благодаря его своевременному умелому вмешательству, он был сделан участником торгового предприятия, и под его руководством оно стало развиваться совсем иначе. Целый ряд смелых и удачных операций превратил скромную прежде фирму в первую в городе, и Зандов сумел так использовать завоеванное этими успехами положение, что стал почти единственным распорядителем, собственно, хозяином дела, к голосу которого прислушивались в первую очередь.

Так в сравнительно короткое время Зандов стал богатым человеком. Поскольку он оставался холостяком, то, как и прежде, продолжал жить в доме своих родственников; но, несмотря на эту долголетнюю совместную жизнь и общность интересов, между ними не сложилось сердечных отношений. Холодный, резкий характер Франца Зандова исключал настоящее сближение. Он вообще не признавал ничего, кроме деловых интересов, кроме неустанной работы ради них, никогда не давал себе покоя, не отдыхал в кругу семьи, да, по-видимому, и не нуждался в этом. Отец Джесси ничего не имел против того, что его компаньон принял на себя основную часть забот и работы; сам он был более склонен к наслаждению жизнью, к приятному пребыванию в семейном кругу. Благодаря такой негласной договоренности, между компаньонами сложились наилучшие отношения, хотя, правда, они больше основывались на взаимной необходимости, чем на дружбе.

Со смертью отца Джесси руководство делом и распоряжение состоянием юной наследницы сосредоточились в руках одного Зандова, но скоро он настолько расширил свои опекунские права на Джесси, что решил распоряжаться всем ее будущим. С тем же беззастенчивым эгоизмом, какой проявлялся во всех его предприятиях, Зандов создал план брака между Джесси и своим братом и был не только поражен, но даже возмущен, когда этот план, полностью поддержанный братом, натолкнулся на резкое сопротивление девушки. Однако Зандов не придавал никакого значения ее протесту и был твердо убежден, что Джесси, до сих пор никогда не проявлявшая склонности к самостоятельным действиям, и тут подчинится его воле.

Глава II

Час, необходимый для поездки на вокзал и обратно, еще не истек, а к вилле уже возвратился экипаж, и тотчас вслед за тем в гостиную, где находилась Джесси, вошел ее дядя с гостем.

Зандов, видимо, нисколько не был взволнован свиданием с братом, с которым не виделся в течение долгих лет: черты его лица были так же неподвижны, а тон так же холоден, как обычно, когда он представил друг другу «господина Густава Зандова» и «мисс Джесси Клиффорд».

Гость приблизился с вежливым поклоном к юной хозяйке дома:

– Могу ли я надеяться на дружественный прием у вас, мисс Клиффорд? Правда, я здесь совсем чужой, но привез вам привет из той страны, где родилась ваша матушка. Пусть же это будет моей рекомендацией.

Все это произносилось не только вежливо, но и тепло, почти сердечно. Джесси удивленно взглянула на гостя, но его испытующий, пронизывающий взгляд тотчас же охладил ее, напомнив об истинной причине этого знакомства. И она с холодной учтивостью ответила:

– Надеюсь, мистер Зандов, ваш переезд по океану был благополучен?

– Великолепен! Океан удивительно спокоен, поездка чрезвычайно приятна, да и во время всего пути по суше до здешнего города стояла прекраснейшая погода.

– Вероятно, поэтому-то ты и добирался сюда так долго? – вмешался в разговор Франц Зандов. – Ты исколесил Америку вдоль и поперек, как настоящий турист; мы ожидали тебя уже две недели тому назад.

– Но ведь нужно же узнать страну и народ! – возразил Густав. – А разве мне следовало приехать раньше?

– Вовсе нет! Я совершенно не против того, что ты останавливался в крупных городах. Всегда полезно завязать личные отношения с теми, с кем мы ведем дела. У меня, к сожалению, не хватает времени на это, но ведь я снабдил тебя достаточными рекомендациями… Что там? Депеша?

Последние слова были обращены к лакею, который вошел в комнату с только что полученной телеграммой в руках.

Пока Густав и Джесси обменивались обычными светскими любезностями, Зандов-старший прочел депешу, а затем обратился к ним обоим:

– Я должен покинуть вас на полчаса. Нужно срочно решить один деловой вопрос.

– Сегодня? В воскресенье? – удивился Густав. – Разве ты и в такой день не даешь себе отдыха?

– Да на что он мне? Ведь так можно упустить что-нибудь важное. По воскресеньям, когда наши конторы закрыты, я обычно приказываю направлять сюда дела, не терпящие отлагательства. Ты ведь, Густав, кажется, посетил фирму «Дженкинс и Компания» в Нью-Йорке? Эта телеграмма от них. Потом я еще поговорю с тобой об этом, а пока оставлю тебя в обществе Джесси. До свидания!

Зандов сложил депешу и вышел. Брат посмотрел ему вслед с крайним изумлением.

– Однако здесь не балуют родственной любовью! – сухо заметил он, обращаясь к Джесси.

– Но ведь вы же должны хоть немного знать своего брата! – возразила она, так как уже давно привыкла к тому, что у ее опекуна дело всегда стояло на первом месте.

– Да, это верно, но все же в Европе он был несколько внимательнее. Мне казалось, я вправе рассчитывать на то, что хотя бы первый час нашей встречи мы проведем вместе.

– Вы, наверное, устали от путешествия? – сменила тему Джесси, стремясь избежать этой и неожиданной, и нежелательной беседы с глазу на глаз. – Ваши комнаты приготовлены; если вы, может быть, желаете…

– Благодарю вас! Я нисколько не устал и, в сущности, имею полное основание быть благодарным господам «Дженкинс и Компания» за то, что они своей депешей доставили мне удовольствие побыть с вами, – Густав, пододвинув себе кресло, сел против Джесси.

Однако ни веселый, непринужденный тон гостя, ни его привлекательная внешность не могли победить холодную сдержанность девушки. Ее не удивило то обстоятельство, что гость оказался значительно моложе ее опекуна, – она знала, что Густав родился от второго брака своего отца. Действительно, старший Зандов начал уже вторую половину жизни, тогда как его брат едва лишь разменял третий десяток. Его внешность вполне соответствовала тому портрету, который висел в комнате Зандова-старшего. У него была сильная, мужественная фигура, приятное, интеллигентное лицо, темные волосы и блестящие карие глаза, красивые и выразительные. Но именно эти глаза не понравились Джесси, так как она инстинктивно чувствовала, что должна подвергнуться их оценке. Внимательный взгляд Густава, так поразивший ее в первый момент знакомства, не отрывался от ее лица. Очевидно, Зандов-младший решил исследовать теперь «первый пункт делового разговора», олицетворяемый Джесси, и этого было вполне достаточно для того, чтобы возбудить в ней неприязнь к нему.

– К сожалению, я совершенно не знаком с вашей родиной, – начал беседу Густав. – Я неопытный европеец, словно с неба свалился в Новый Свет и позволяю себе надеяться на то, что вы любезно поможете мне хотя бы немного ориентироваться в этой новой для меня стране.

– Вы рассчитываете на мою помощь? Мне кажется, ваш брат и лучше, и более точно сориентирует вас, чем я.

– Без сомнения, если речь пойдет о делах, но во всем остальном Франц кажется мне неприступным человеком. А ведь есть и множество других обстоятельств, с которыми я хотел бы между делом познакомиться.

«Между делом»! Ну да, конечно, так же «между делом» должен состояться и брак, союз на всю жизнь, который другим людям обычно представляется как нечто высшее и самое святое! «Неопытный европеец», видимо, вполне разделяет точку зрения своего американского брата и подобные вопросы относит к «другим» обстоятельствам.

– По всей вероятности, вас привели сюда исключительно дела? – не без иронии спросила Джесси. – Насколько я знаю, вы предполагаете начать работать в нашей фирме?

– Совершенно верно! Мой брат поставил мне это обязательным условием.

– Условием? Разве вы не были абсолютно независимым, мистер Зандов? Ах да, я и забыла! По всей вероятности, дело касается наследства моего опекуна?

Укол не остался незамеченным – это стало видно по внезапной вспышке темных глаз Густава, однако он ничем не выдал себя, а спокойно и непринужденно ответил:

– Совершенно верно, дело идет о наследстве. Я действительно рисковал бы им в случае отказа. Мой брат мог бы завещать все свое имущество какому-либо благотворительному учреждению, если бы я не подчинился его воле.

Джесси не знала, изумляться ей или возмущаться той откровенности, с которой этот человек признался, что прибыл сюда исключительно ради денег. И это он говорил ей, девушке, рука и состояние которой тоже предназначались ему! Возмущение взяло верх в Джесси, и она воскликнула:

– А я и не знала до сих пор, что в Германии люди так расчетливы!

– Да, слава Богу, наконец-то и мы стали практичны! – невозмутимо заметил Густав. – Для этого понадобилось немало времени, но теперь мы делаем большие успехи. А вы, кажется, осуждаете это, мисс Клиффорд?

– Нет, но я знала с совершенно другой стороны ту страну, где родилась моя мать, страну, которую она научила меня любить как свое второе отечество.

– Конечно, с идеальной стороны. Не стану отрицать, что и эта сторона еще существует. Но в общем у нас решительно рвут с идеалами. Осталось совсем немного тех, кто еще продолжает быть их поклонниками.

– Вот именно поэтому-то эти немногие и должны были бы крепче сплотиться вокруг знамени, которому грозит опасность, и пожертвовать своей кровью и жизнью для его спасения.

Эта фраза прозвучала несколько необычно из уст юной девушки, но, очевидно, была понята Густавом. Его глаза вновь вспыхнули, но на сей раз с нескрываемым удивлением.

– Ах, какая любезность! Цитата из моей статьи! Значит, вы знакомы с моими произведениями?

– Ведь вы сотрудничаете в одной из крупнейших газет, – холодно промолвила Джесси, – а ее всегда читали в моем родном доме. Но вот именно потому, что я знала вашу статью, меня поражает то обстоятельство, что вы так скоро и так решительно могли порвать все связи с родиной.

– Вы имеете в виду мой контракт с газетой? – произнес Густав. – Да, правда, он доставил мне немало затруднений, но в конце концов там подчинились моему желанию. Будет ли одним журналистом в Германии больше или меньше – отнюдь неважно, и мое перо уже давно замещено другим, быть может, лучшим.

Джесси сжала губы. Ее необыкновенно раздражала эта нарочитая непонятливость гостя, а еще более возмущало его непрестанно продолжавшееся наблюдение за ней. Последнее, правда, не имело в себе ничего навязчивого и прикрывалось оживленной беседой. Тем не менее у Джесси было такое ощущение, словно Густав Зандов буквально-таки исследовал ее характер, и, теряя обычную сдержанность, она начинала все более горячиться.

– А я, находясь на родине, не предполагал, что имею по ту сторону океана такую внимательную читательницу, – продолжал Густав со светской любезностью, – но так как на мою долю выпало столь лестное отличие, то я желал бы выслушать и вашу критику. Ранее вы заметили, что любите мою родину как свое второе отечество, и это позволяет мне надеяться на то, что я встречу у вас симпатию ко всему, что защищаю своим пером.

– Но ведь вы отказались от профессии журналиста ради другой, более выгодной! – кинула ему Джесси.

– Да, я уступил силе обстоятельств. Об этом судят не совсем одобрительно, но, быть может, писатель найдет в ваших глазах больше милости, чем участник торгового дома «Клиффорд и Компания».

– Во всяком случае я удивляюсь той легкости, с которой один превращается в другого! – возразила девушка, окинув своего собеседника уничтожающим взглядом.

Однако Густав, по-видимому, не собирался так легко сдаваться. Он спокойно выдержал этот взгляд, и в его ответе даже прозвучал легкий юмор, что еще больше взорвало Джесси.

– Как я вижу, критическая оценка не в мою пользу, – произнес он, – но при таких условиях я тем более должен знать ее. Будьте любезны, мисс Клиффорд, не скрывайте своего мнения обо мне! Я настаиваю на том, чтобы услышать свой приговор.

– Самый откровенный?

– Да, без всяких стеснений!

– Ну так слушайте, мистер Зандов! Сознаюсь вам, что все выходившее из-под вашего пера я читала с полнейшей симпатией до того момента, когда вы приняли предложение своего брата. Я не допускала такого! Я думала, что человек, столь ярко выступающий на защиту своего отечества, как это делали вы, столь энергично борющийся за его права, столь громко зовущий других к познанию своего долга, должен оставаться у своего знамени, в верности которому он раз присягнул, и не смел покинуть его лишь ради выгоды. Я не могла предположить, что перо, начертавшее столь восторженные фразы, в будущем станет записывать лишь цифры да цифры, что бесстрашный борец добровольно сложит оружие и сойдет со своего почетного пути, чтобы занять место за конторским столом! Я сомневалась в этом до момента вашего прибытия сюда, и тот факт, что я вынуждена была поверить этому, является горчайшим разочарованием моей жизни!

Как ни была возбуждена Джесси, она все же чувствовала, что оскорбляет сидящего перед ней человека, но это ее сейчас вовсе не волновало. Она видела в Густаве Зандове лишь своего противника, навязанного ей искателя ее руки, которого она во что бы то ни стало хотела устранить. Пусть он с первого же часа почувствует, как глубоко презирает она и его лично, и его эгоизм! По крайней мере тогда не останется никакого сомнения в том, как она расценивает его брачные планы, и таким образом она оградит себя от этого сватовства.

Однако Густав, похоже, был очень нечувствительным к оскорблениям; он оставался по-прежнему спокойным и свободным в обращении.

– Мисс Клиффорд, вы – дочь купца и одного из владельцев большого торгового дома, а между тем, по-видимому, испытываете не особенное почтение к цифрам и конторскому столу, – заметил он, как ни в чем не бывало. – Мой брат был бы возмущен этим, я же… я чувствую себя бесконечно польщенным тем, что мое скромное перо сумело завоевать такой интерес у вас. Что касается огорчения, то я не теряю надежды на то, что мне в конце концов удастся изменить ваше мнение о моей деятельности за конторским столом в лучшую сторону.

Джесси ничего не ответила, она совсем растерялась от такого умения превратить оскорбление в комплимент и от той спокойной улыбки, с какой это было сказано. К счастью, отворилась дверь и вошел ее дядя-опекун.

– Я отправил телеграммы и теперь снова в вашем распоряжении, – сказал он. – Мы скоро пойдем обедать?

Девушка быстро поднялась.

– Я еще не распорядилась относительно обеда, но сейчас скажу, – сказала она и поспешно, словно обращаясь в бегство от нового члена семьи, вышла, впрочем, кинув на него перед этим полный возмущения взгляд.