Текст книги "Кольцо Фрейи"

– Смотрите, очнулась! – заговорили над ее головой.

– Ой, смотрит!

– И-ингер, о-о-тойди!

– А вроде сейчас она в виде девушки?

– Да, глядите, совсем молоденькая!

– Вот пусть так и остается, мне нравится! – со смехом сказала кто-то. – А старух не надо!

Гунхильда окинула взглядом лица – никого из этих людей она не знала.

– П-попробуй только открыть рот без разрешения, я м-мигом снесу тебе голову! – произнес рядом мужской голос.

Он звучал твердо и решительно, и ясно было, что заикание идет не от страха, а в силу природного недостатка.

Гунхильда перевела взгляд и вздрогнула. Перед ней стоял молодой мужчина огромного, как ей показалось, роста, со светлыми волосами, белесыми бровями и рыжевато-золотистой бородкой. Голубые глаза смотрели на нее с гневом, выражение лица было суровое и непримиримое. А Гунхильда вспомнила его – именно этот человек вдруг вырос перед ней на тропе через рощу, за какие-то мгновения до того, как она потеряла сознание. И почти одновременно она вспомнила и все остальное. Они с бабушкой Асфрид попросили Кнута проводить их к священному камню Фрейи; они побывали возле камня и уже возвращались, но на полпути бабушка обнаружила, что обронила маленький нож с цепочки под нагрудной застежкой. Гунхильда побежала назад, надеясь найти его, пока бабушка отдыхала на поваленном дереве. Асфрид еще сказала, что если нож найдется внутри круга белых камней, его следует оставить там – значит, Фрейя пожелала взять. Но до Серой Свиньи Гунхильда не добралась. Она поскользнулась на крутой мокрой тропе и почти упала с пригорка, и в это время перед ней внезапно вырос незнакомый мужчина с гневно блестящими голубыми глазами. Она успела лишь подумать, что, может быть, он поймает ее и не даст упасть, а он вместо этого ударил ее по голове! Что было дальше, она не знала. И вот он принес ее куда-то, надо думать, к себе домой. А как же бабушка Асфрид? Кнут и его спутники? Они ведь не знают, куда она девалась, наверное, ищут в роще возле камня, зовут… Да, но сколько прошло времени? Гунхильда глянула на небо, но оно было сплошь затянуто серыми низкими тучами, и она не поняла, далеко ли до ночи. Правда, темнеть пока не начало… Если, конечно, еще продолжается тот же самый день.

– Что ты делала возле С-ерой Свиньи? – допрашивал тем временем обладатель сердитых голубых глаз. – Кто ты такая? Откуда ты взялась? Ты – ведьма?

– Н-нет, – хрипло отозвалась Гунхильда и попыталась покачать головой, но было так больно, что она запнулась и поморщилась. На глазах показались слезы. – Где я? Кто вы все?

– Ха! Она нас не знает! Вы слышали что-нибудь подобное? – весело воскликнул другой мужчина.

Он был старше и мог бы приходиться первому отцом; у него были такие же голубые глаза и светлые волосы, только они были пышнее, а борода длиннее, с сединой на щеках. Худощавый, не располневший к старости, как случается с состоятельными людьми, которым редко приходится недоедать, одет он был так хорошо, что Гунхильда посчитала его хозяином этой усадьбы.

– Г-говори правду! – Сердитый мужчина протянул к ней руку, в которой был зажат скрамасакс, вынутый из ножен, и, сунув ребро лезвия Гунхильде под подбородок, приподнял ей голову. – Отвечай, ведьма! Зачем ты сюда пришла?

– Я не приходила… Я была у Серой Свиньи… Не знаю, зачем меня сюда принесли! – Гунхильда попыталась стереть слезы о плечо. – Кто вы такие? Зачем ты на меня набросился?

– Эт-то я набросился? – возмутился хозяин скрамасакса. – Это ты н-набросилась на меня? Скажешь, нет? Ты прыгнула на меня с пригорка! А перед этим ты ходила вокруг камня и при каждом обходе меняла облик. Я видел своими глазами! Попробуй только сказать, что это неправда!

– Я не меняла облик! Мы были там вдвоем с бабушкой!

– Так их там было еще и две! – заговорили вокруг.

– Две ведьмы!

– Откуда столько набежало?

– Скажешь, у вас с бабкой н-на двоих один плащ?

– Вовсе нет! У нас разные плащи!

– Я своими глазами видел один и тот же плащ! Ты была одна и та же, но один раз – старуха, а в другой раз – молодая? К-каков же твой истинный облик?

– У меня один облик! И мне восемнадцать лет, до старухи мне еще далеко! Развяжите меня! – Гунхильда в негодовании потрясла связанными руками. – Я не сделала ничего плохого!

– Наверное, она и правда молодая на самом деле, – заметил тот мужчина, что постарше. – Ведь если бы этот облик был ложным, он рассеялся бы, когда ты поднес к ней нож. Ведь все видят, что это молодая девушка, или мне одному так кажется?

Мужчина обвел вопросительным взглядом своих людей, и все закивали:

– Да, да, конунг. Это девушка.

Конунг! Гунхильда не была уверена, что расслышала правильно, но вытаращила глаза. Ко… это может быть только Горм! Если ее не унесло злым колдовством через море, то ближе Борнхольма и Блекинге других конунгов нет.

– Но это не значит, что она не принимала облик старухи! – непримиримо ответил противник Гунхильды.

– А и правда, я слышала, что есть в наших краях ведьма, которая состарилась, а потом опять стала молодой, – заметила какая-то из женщин.

– Но где же тогда ее бабка? Ты ведь принес только одну ее, да, Харальд? – произнес надменный и насмешливый женский голос.

Из-за плеча того, кого назвали конунгом, выглядывала девушка одних лет с Гунхильдой. Она была очень красива – тоже рослая, пышного сложения, но не толстая, с тонкими правильными чертами белого лица и целым облаком вьющихся золотистых волос; одни пряди быть светлее, другие темнее, и все это было закручено в красивый узел, из которого длинный хвост волос кудрявым водопадом спускался по спине.

– Н-никакой бабки там не было! – отрезал Харальд. – Она была одна, когда набросилась на меня.

– Я не набрасывалась. Я поскользнулась!

– Она набросилась и пыталась меня схватить!

– Просто ты так ей понравился, что она хотела скорее тебя обнять и расцеловать! – усмехнулась кудрявая красавица.

– Харальд, дай ей объяснить! – велел Горм конунг, с любопытством рассматривая незнакомую девушку. На вид было непохоже, что она может представлять опасность. – Ну-ка, девушка, расскажи нам, кто ты и откуда взялась? Мне вроде бы кажется, я уже где-то тебя видел… – добавил он, вглядываясь. – Если мы найдем, что ты говоришь правду, мы развяжем тебе руки и не причиним никакого зла.

– Я… – начала было Гунхильда и умолкла.

Делая вид, что ей неудобно говорить и хочется сесть получше, она тем временем лихорадочно соображала, как быть. Конунг! И Харальд! Похоже, ее угораздило наткнуться в лесу на Харальда сына Горма, Кнутова младшего брата. И он, приняв за ведьму, притащил ее в отцовскую усадьбу. А о возвращении Кнута они ничего не знают. И уж конечно не знают о том, что Кнут привез мать и дочь их злейшего врага Олава в гости к своей матери! Она окинула внимательным взглядом толпившихся вокруг людей, но не увидела ни одной женщины, которую можно было бы принять за королеву Тюру. Единственную, кто мог бы ее защитить! И вот теперь она должна сама рассказать, что они с бабушкой Асфрид решили предаться в руки Кнютлингов и искать покровительства Тюры! Уже будучи здесь, в их доме! И к тому же ее считают ведьмой! Если она сейчас назовет свое имя… о нет! От женщины из семьи старых врагов и так не ждут ничего хорошего, а этот сумасшедший Харальд якобы видел, как она творила ворожбу и меняла облик!

– Отвечай, не бойся! – подбодрил ее Горм. – Стюр, брось дубину и подними ее… да не дубину подними! – прикрикнул он на бородача в мокрых башмаках, который послушно выпустил дубину и тут же вновь схватил с земли. Вокруг засмеялись. – Девушку подними! Зачем она лежит на земле, я не слышу, что она говорит.

Стюр подхватил Гунхильду и поставил на ноги, но стоять ей было трудно, и ему пришлось ее придерживать. Руки и ноги онемели, все тело болело, будто ее били, голова тоже болела. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой разбитой. А что еще будет!

– Я и правда издалека… – робко начала она, подняв связанные руки, чтобы убрать с лица мокрые волосы, и обращаясь к Горму, который казался ей самым добрым человеком из всех собравшихся.

Харальд по-прежнему стоял рядом, держа скрам и всем видом выражая готовность в любой миг перерезать ей горло. Вид у него был хмурый и мрачный. Даже теперь, когда сама Гунхильда стояла, он все равно возвышался над ней больше чем на голову и был самым рослым из всех собравшихся.

– Мы с моей бабушкой приехали издалека… – продолжала Гунхильда, осторожно подбирая слова. За время лежания на земле, к тому же облитая водой и наполовину вымокшая, она сильно озябла и теперь дрожала и стучала зубами, из-за чего речь ее сделалась не слишком внятной. – У нас… были неудачи. Мой отец… был вынужден уехать из дома, и мы остались безо всякой защиты. И мы решили попросить помощи у Фрейи. Мы слышали, что здесь есть ее священный камень и она благосклонна к женщинам, которые просят у нее покровительства возле Серой Свиньи и приносят жертвы. И мы пошли… вдвоем с бабушкой. Мы ничего здесь не знаем, но нам указали дорогу… добрые люди. И мы принесли жертвы, по очереди обошли камень. Это же моя бабушка, мать моего отца, конечно, она уже старая женщина! – втолковывала Гунхильда, доверчиво глядя на Горма и надеясь, что он, неглупый вроде человек, должен понять такую простую вещь. – И да, мы похожи, даже лицом, ведь мы близкие родственницы, только она на сорок лет старше. Мы одного роста, и у нас одинаковые плащи, отец привез большой отрез синей ткани из Дорестада, и мы сшили себе плащи: я, бабушка и наша тетка, жена моего покойного дяди… Она осталась дома.

– Вполне убедительно! – Горм кивнул. – Ингер, у вас ведь тоже с матерью есть одинаковые платья!

– Да, и плащи у нас обшиты одинаковым шелком из того франкского платья, что Харальд привез в прошлый раз! – Светловолосая красавица кивнула. – Харальд был так неосторожен, что у платья вся спина изрублена топором, его было невозможно починить, и пришлось переднюю часть и рукава изрезать на ленты.

– Однако зачем ты напала на моего сына? – с любопытством спросил Горм. – Многие женщины его боятся, и я в первый раз вижу, чтоб одна из них на него бросилась!

– Я н-не бросилась! – стуча зубами, ответила Гунхильда. – М-моя бабушка потеряла нож где-то на тропе, и я вернулась за ним. И я п-поскользнулась и чуть не упала. А твой… этот человек, – она слегка кивнула на Харальда, – вдруг появился там внизу, под пригорком. А я не могла остановиться и невольно съехала по склону п-прямо на него. Я же не думала, что он так испу…

Она прикусила язык, но люди вокруг рассмеялись – уже над Харальдом.

– Она лжет! – упрямо возразил Харальд. – Она нарочно прыгнула на меня, и еще читала заклинание при этом!

– Но можно это проверить! – сказала Ингер. Судя по тому, как уверенно и даже надменно она держалась, эта девушка привыкла высказывать свое мнение, не стесняясь присутствием мужчин и старших. – Она говорит, они потеряли нож. Пусть пойдут и поищут там, нет ли возле камня этого ножа.

– И заодно ее бабки, – подсказал еще кто-то из мужчин.

– О да, поищите мою бабушку! – взмолилась Гунхильда, надеясь, что рядом с Асфрид обнаружится и Кнут. Если на Асфрид никто не напал, то она уж наверное сообщила Кнуту, что ее внучка пошла искать нож и пропала! – Она подтвердит… она все объяснит.

– Но кто вы такие? Если таким знатным женщинам пришлось плохо и вы остались, как ты говоришь, без защиты, почему вы не обратились ко мне? – задал вопрос Горм. – Я, конечно, не Фрейя, но тоже могу иной раз поддержать беззащитных женщин! Да нет, я точно тебя где-то видел! – добавил он, снова вглядываясь в ее лицо. – Я помню… только плохо помню, будто это было очень давно. Мы не могли видеться раньше? Где ты живешь?

– Едва ли, Горм конунг, мы виделись. – Гунхильда покачала головой. – Мы живем далеко, я никогда не бывала здесь, а ты не бывал у нас.

Она могла бы добавить, что с ее родичами-мужчинами Горм не раз встречался в бою на суше и на море, но женщин Инглингов он до сих пор не видел.

– Кто твой отец?

А Гунхильда молчала. У нее не хватало духу назвать свой род. Но все смотрели на нее и ждали ответа.

– Говори! – хмуро велел Харальд.

– Я бы попросила тебя, конунг… – нерешительно начала она. – Задай эти вопросы твоему сыну Кнуту.

Все вокруг опять пришли в волнение.

– Кнут? – Харальд снова приступил к ней. – Что ты знаешь о Кнуте? Отвечай!

– Он скоро вернется. Он, можно сказать, уже вернулся. И он ответит тебе на все вопросы, конунг.

– Но ты можешь хотя бы сказать, как тебя зовут? – спросил Горм.

– Отвечай! Свое имя ты ведь знаешь? – Харальд снова приподнял ее подбородок скрамасаксом, но на сей раз уже не лезвием, а рукоятью, спрятав клинок в ножны.

Гунхильда зажмурилась и молчала, дрожа так, что едва стояла на ногах.

– Она сейчас в обморок упадет! – будто издалека донесся голос, кажется, Ингер, а может, другой женщины.

– А по-моему, она призывает духов! – крикнул еще кто-то.

– Н-надо бросить ее в в-воду! – решил Харальд. – Это н-надежный способ проверить ведьму. Она упоминала Кнута! Она что-то о нем знает! Отв-вечай, что такое с моим братом! – Харальд шагнул вперед, крепко схватил Гунхильду за плечи и потряс; у нее мотнулась голова, стукнули зубы, но она и правда теряла сознание от холода, страха и изнеможения и уже не могла отвечать.

– О боги! – вдруг воскликнул Горм. – Я вспомнил!

Он шагнул ближе и наклонился, пристально всматриваясь в лицо Гунхильды.

– Я видел… я и правда видел ее! Теперь я помню! Но это было… О боги, это ведь было лет сорок назад! – Он отшатнулся, будто от огня. – Харальд прав! Она ведьма! Сорок лет назад, когда я был подростком, она была точно такой, как сейчас. Эта женщина или меняет облик, или умеет не стареть.

– Я же вам говорю! У-утопить ее!

– Можно проверить, ведьма ли она, если бросить в воду!

– Давайте! Пошли! Отведем ее на озеро!

– Только закройте ей лицо!

На голову Гунхильде снова набросили плащ, но она больше не могла стоять и упала наземь; Горм сделал знак, здоровяк Стюр подхватил ее на плечо. Она не противилась, а висела, будто подстреленная косуля.

– Идемте! Утопим ведьму!

Во главе с конунгом и его сыном вся толпа повалила со двора, направляясь к озеру неподалеку от усадьбы. В это озеро сбрасывали разные вещи в дар богам, и для испытания ведьмы лучше места было не найти. Обычную женщину вода примет, а ведьму отвергнет и та останется на поверхности даже со связанными руками, неспособная плыть. Но Гунхильда почти не осознавала, что ее несут, чтобы бросить в ледяную зимнюю воду. Она была почти без сознания; промерзшая, страхом, дрожью и нехваткой воздуха под плащом доведенная до изнеможения, она уже ничего не могла поделать.

Но едва они вышли за ворота усадьбы, как на дороге показались бегущие навстречу люди.

– Конунг! Твой сын Кнут возвращается! – наперебой кричали они. – Дружина вернулась!

– Возвращается? – воскликнул Горм среди общего волнения. – Все целы?

– Не так чтобы все! Они сражались с Олавом!

– Я так и думал!

– Я г-говорил!

– Но Кнут хотя бы цел? Он вернулся?

Забыв о ведьме, Горм и Харальд, а за ними все прочие, ускорили шаг. Ингер так и вовсе побежала вперед, желая скорее увидеть старшего из братьев. На дороге уже виднелся стяг Горма, с которым ходили его сыновья, колышущийся над походным строем потрепанной дружины. Во главе виднелись несколько всадников… Это Кнут!

– Ой, Харальд, вон еще одна твоя ведьма! – вдруг закричала Ингер, резко остановившись. – Вон, возле Кнута. Видишь женщину в синем плаще? Плащ точно такой же!

Все, кто ее слышал, обернулись, отыскивая глазами первую ведьму. Стюр так и нес ее на плече за конунгом, потому что ему не приказывали ничего другого. Пойманная ведьма была здесь, а возле Кнута еще одна, точно такая же! И теперь уже было видно, что это пожилая женщина с морщинистым лицом, но плащ на ней был точно такой же. Даже Горм застыл, не доходя шагов двадцать до старшего сына и не зная, что сказать. А пожилая ведьма вдруг схватила Кнута за рукав и закричала, показывая в сторону Стюра:

– О боги, да вот же она!

Глава 3

…Как все семилетние мальчишки, Харальд, третий из четырех детей Горма и Тюры, был любознателен, непоседлив и по-детски бесстрашен. Даже робкие дети порой совершают опасные для жизни или безрассудные поступки, даже не подозревая об этом, а Харальд, как истинный потомок конунгов, уже тогда поглядывал, не появится ли где дракон. В погожие дни он от зари до зари бродил по лесам и полям, окружавшим усадьбу Эбергорд, чаще в сопровождении собственной «дружины», состоявшей из мальчишек того же возраста, сыновей хирдманов и из челяди, а порой и один. Как в зрелом возрасте, так и в детстве Харальд сын Горма никогда не скучал в одиночестве: будучи общительным человеком, он умел и любил поддержать беседу с кем угодно и о чем угодно, но за неимением собеседника общества себя самого ему было вполне достаточно.

Дракон пока не появлялся, зато обнаружилась одна странность. Как-то осенним вечером Харальд случайно заметил, как его сестра Гунн, самая старшая из детей Горма, выскользнула из дома и исчезла в лесу, оглядываясь при этом, будто не хотела, чтобы ее заметили. Гунн исполнилось пятнадцать лет, и два года назад ее обручили с Эйриком Бродексом, любимым сыном прославленного норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого. Эта зима будет последней, которую Гунн проведет в родительском доме и вообще в Дании: предстоящим летом за ней придет из Норвегии корабль, чтобы увезти к жениху. Харальд знал, поскольку слышал разговоры сестры с матерью, что Гунн опасается отъезда в далекую страну, где ей придется жить среди чужих. Понимая, сколько явных и скрытых опасностей ей будет угрожать, она охотно изучала руны и обучалась составлять разнообразные заклинания; сам Горм учил ее, понимая, что будущей королеве это пригодится. Гунн всегда увлекалась тайными силами, знала на память много разных заклятий, целебных трав, умела вязать заговоренные узелки. В семье ее в шутку дразнили колдуньей, а младшие братья, Кнут и Харальд, всерьез верили, что их сестра умеет ворожить.

Поэтому, заметив, как Гунн в одиночестве направляется к лесу, Харальд сразу насторожился. Он знал, как и другие дети, немало увлекательных и пугающих рассказов о колдовстве, троллях и ведьмах. А вдруг удастся увидеть, как Гунн поедет верхом на волке? Или заговорит с троллем, который выйдет к ней из-под камня? Или вызовет привидение из старой забытой могилы? И мальчик устремился за сестрой, таясь за кустами и стараясь, чтобы его нельзя было заметить.

Натоптанную тропу, ведущую в соседнюю усадьбу, Гунн давно оставила в стороне и теперь уверено пробиралась по едва заметной тропке. Значит, не фру Торгерд, жену Регнера ярла, она собралась навестить. Харальд прилагал немало усилий, чтобы не отстать и не потерять сестру из виду. Рослая, развитая для своих лет, светловолосая Гунн обычно была заметна в любой толпе, но сегодня, одетая в простую некрашеную одежду, покрытая бурым суконным плащом и таким же худом, она почти сливалась со стволами и ветвями унылого осеннего леса. Вот она оглянулась; Харальд поспешно присел за куст. А когда несколько мгновений спустя осторожно выглянул, сестра исчезла!

Прячась за ветками, он подобрался к тому месту, где видел ее в последний раз, но под искривленным дубом никого не было, нигде не мелькал бурый плащ. Вокруг было тихо, сгущался между деревьями вечерний туман. А Гунн исчезла. Подумалось даже, что ее здесь и не было и все это ему померещилось. Или у нее плащ-невидимка?

Харальд вернулся домой, но о своем маленьком приключении никому не сказал. Не поделился даже с братом или своим лучшим другом, Сигвардом сыном Регнера. Это теперь была его тайна, и он хотел разобраться в ней сам.

С этого дня Харальд стал по вечерам следить за Гунн и дня через три-четыре вновь увидел ее в буром плаще. Куда ей идти в такое время, да еще под моросящим дождем? И мальчик во весь дух пустился бежать к тому месту, где сестра исчезла в прошлый раз. Найти искривленный дуб с почерневшей от дождя корой ему удалось не сразу, но зато вовремя: едва он затаился в кустах, как мимо торопливо прошла Гунн. Сегодня она выглядела более взволнованной, чем в прошлый раз, и почти бежала, не глядя по сторонам.

Взрослый наблюдатель решил бы, что у конунговой дочери свидание с каким-нибудь неподходящим парнем, но семилетнему Харальду это не пришло в голову. Он просто чуял здесь жуткую и увлекательную тайну и крался за сестрой, напряженный, будто охотник на тропе.

А шли они еще довольно долго, так что Харальд уже побаивался, что не сумеет найти дорогу обратно. К тому же темнело. Он едва мог разглядеть в сумерках идущую впереди Гунн, как вдруг во мраке блеснул огонь.

Девушка вышла на поляну, где стояли, будто окаменевший хоровод, высокие, в рост человека, серые камни. Между ними двигался огонек, казалось, сам по себе. Харальд испуганно присел: он не знал, что это за место, но ему сразу стало не по себе. Гунн остановилась возле ближайшего камня. Приглядевшись, Харальд разобрал, что там, в кругу между камнями, ходит женщина с факелом в руке. Она была уже далеко не молода, но ее длинные волосы были распущены, а на поясе висело множество каких-то мелких предметов. В другой руке она держала высокий посох.

И тут Харальд сообразил, кто это. Ведьма Ульфинна! Он слышал разговоры, что где-то в этом лесу с незапамятных времен живет старая ведьма. Она уже была, когда дед Хёрдакнут построил здесь усадьбу, состарилась здесь, потом стала опять молодой, потом снова состарилась. Многие не верили в это.

Зачем сюда пришла Гунн? Наверное, поучиться колдовству, сообразил Харальд. Уж конечно, ведьма, которая умеет из старухи становиться снова молодой, может научить такому, чего больше никто не знает. Он огляделся, не привязан ли где-нибудь ездовой волк со змеями вместо поводий, но ничего такого не заметил.

Прижавшись к дереву, какое-то время Харальд наблюдал, как темная сгорбленная фигура с факелом в руке ходит от одного камня к другому, вроде бы разговаривая с ними – черная среди черных, похожая на еще один, оживший камень. Потом к ней подошла Гунн и что-то ей отдала. Обе женщины, старая и молодая, принялись кружиться, все быстрее и быстрее, выкрикивая непонятные слова, вскрикивая и завывая. Факел чертил в темном воздухе сплошную огненную линию; было похоже, будто пламенные змеи вьются в темноте. Завороженный этим зрелищем, Харальд и забыл, что надо прятаться, а потом… Факел упал наземь и погас, и последнее, что мальчик успел увидеть – ровно бы две черные птицы взметнулись в воздух и пропали.

И исчезло все: огонь потух, и мальчик больше не видел ни стоячих камней, ни ведьмы, ни сестры. Стояла тишина, и он чувствовал, что один здесь! Только он, шепчущие деревья, молчащие камни…

Сколько он так сидел, оцепенев? Испугавшись вдруг, что сам окаменеет, Харальд вскочил и побежал обратно. Вершины леса едва виднелись на темно-синем небе, и он сам не знал, каким чудом находил дорогу. Он устал, задыхался, но бежал изо всех сил, а если бы мог, то помчался бы еще быстрее. Его не оставляло чувство, что молчаливые камни, давно скрывшиеся за лесом, все так же смотрят ему вслед, а две черные птицы вот-вот выпадут из темноты и вопьются в затылок кривыми железными когтями…

Но бежать ему пришлось не больше половины пути. Впереди послышались крики, лай собак, мелькание огней. Громкие голоса повторяли его имя – это Тюра и Горм, обнаружив, что младшего сына нет дома, послали челядь его искать.

Когда его наконец привели домой, Харальд не мог ответить на вопрос, что делал в темном лесу. Гунн оказалась уже там, сидела с женщинами у очага, пряла шерсть осенней стрижки и была не менее других встревожена исчезновением младшего из братьев. Он хотел сказать, что пошел за ней – и не мог. Хотел спросить у Гунн, действительно ли она ходила этим вечером в лес – и не мог, будто забывал все слова или язык онемел. В конце концов его уложили спать, так и не добившись внятного ответа.

Набегавшись и замерзнув, Харальд заснул сразу. А во сне опять очутился в лесу, но теперь это был другой лес – летний, светлый, приветливый. Кругом волновались цветущие травы, на ласковом ветерке шумели деревья, под ногами краснела спелая земляника. Навстречу ему вышла молодая женщина с распущенными волосами – чем-то она напоминала Гунн, и Харальд ничуть не испугался. Женщина подошла к нему, ласково улыбаясь, взяла за руку и куда-то повела.

Шли они недолго – во сне все происходит быстро. Не успел он оглянуться, как перед ними уже открылся домик – вросший в землю, с дерновой крышей, на которой пестрели цветы. Дверь была открыта, внутри заманчиво пылал огонь. Женщина подвела Харальда к двери и знаком предложила войти; без малейшего страха мальчик шагнул за порог… и вдруг провалился в яму.

Глядя вверх, на прямоугольник отдаленного света, он видел склонившуюся над ямой женщину: она уже не улыбалась. «Ты больше не будешь ходить в лес за твоей сестрой, – прозвучал холодный злой голос. – Ты забудешь обо всем, что видел. Ты не сможешь рассказать ничего об этом, язык твой умрет, слова расползутся из памяти».

Вдруг лицо ее стало покрываться морщинами, нос заострился, глаза провалились – красавица стремительно превращалась в старуху, седую и уродливую. А потом кожа сползла с этого лица, обнажив череп – это был мертвец, но седые космы по-прежнему свисали вокруг пустых глазниц и оскаленных зубов. Харальд закричал и забился – точнее, попытался, охваченный невыразимым ужасом, но не смог шевельнуться, не смог издать ни звука, как это часто бывает во сне. Все его мышцы и язык сковала неодолимая тяжесть, душу наполнила безнадежность. Он понял, что пропал, совсем пропал, погибает, и нет никакого пути к спасению. А мертвец стал бросать в яму землю; она сыпалась на грудь Харальду, на лицо, он чувствовал возрастающую тяжесть и вместе с тем ясно ощущал, как с каждым мгновением все дальше от него уносится дневной свет, свежий воздух, свобода, жизнь. Земли все больше, она уже лежит на его груди и лице, он больше не может вдохнуть и лишь задерживает дыхание, но понимает, что надолго этого не хватит, что у него впереди лишь несколько мгновений жизни. Стены смыкались наверху, заслоняя последние лучи света. Груда земли на нем уже так велика, что никогда ему не хватит сил стряхнуть ее и встать. И ее все больше, больше… Он погребен навсегда. Прощай, свет, воздух, жизнь! Это конец… Удушье тяжким болезненным томлением разлилось по жилам…

И все погасло. Теперь он знал, как умирают.

Харальд проснулся с диким криком, обливаясь потом. Подскочил спавший рядом Кнут, проснулись хирдманы, прибежала их бывшая нянька Аса, потом позвали мать. Харальд сидел на постели и дрожал всем телом, держась за горло, стучал зубами и не мог говорить. Его напоили отваром из цветков вереска, лепестков шиповника и земляничного листа, что успокаивает и помогает уснуть, завернули в одеяло, и сама Тюра сидела с ним всю ночь, держа на коленях и укачивая свое младшее дитя. Его уже обучали воинским искусствам и с осенних пиров он первую зиму жил в дружинном покое, но для Тюры все еще оставался маленьким мальчиком.

Кое-как рассказать о своем сне он смог только утром, после того как его умыли наговоренной водой и повесили на шею палочку с защитными рунами. Но говорил Харальд с трудом, спотыкаясь на каждом слове, а о своей вечерней прогулке к стоячим камням не упомянул – он просто об этом не помнил. Даже вид обеспокоенной Гунн не пробудил воспоминаний о том, что пошел-то он в лес по ее следам. Даже когда Тюра предложила дочери применить свои умения и сделать для брата амулет, отгоняющий дурные сны, и Гунн охотно согласилась, Харальд не вспомнил, что сестра и была первой причиной всего.

Наступления следующего вечера он ждал с ужасом, твердо уверенный, что та женщина снова придет за ним и поведет в свой домик-ловушку. Он отказывался ложиться в постель, если мать не будет сидеть рядом и держать его за руку. Тогда Горм положил рядом с сыном свой собственный меч – нет лучше средства от злой ворожбы и плохих снов, а еще вырезал вязаную защитную руну над лежанкой сыновей.

Благодаря рунам, отцовскому мечу и заклятьям Харальд спал спокойно: страшная женщина больше к нему не приходила. Но до конца он так и не оправился, и хотя в целом его речь наладилась, небольшое заикание осталось на всю жизнь.

До лета все было спокойно. Может быть, Гунн еще не раз посещала Ульфинну, но Харальд больше не замечал ее отлучек. В середине лета за невестой пришел корабль, и Гунн уехала к своему жениху Эйрику Бродексу. А после ее отъезда словно пелена спала с памяти Харальда, и он разом вспомнил все: тайные прогулки сестры, свою погоню за ней по лесу, кружение старухи с факелом среди стоячих камней… И теперь он смог рассказать об этом матери. Тюра передала его слова отцу, и разгневанный Горм приказал хирдманам немедленно схватить Ульфинну, которая обучала неведомо чему его дочь и испортила сына.

Ради чести Гунн это дело не стали придавать огласке, но ведьму поймали и утопили в море, надев ей на голову кожаный мешок. Жуткий сон про яму повторялся и после ее смерти, но очень редко, не каждый год. Взрослея, Харальд все лучше понимал, какой страшной опасности подвергался и как ему повезло, что он отделался лишь небольшим заиканием. Иной раз доходили слухи, что Гунн и в Норвегии не оставила занятия колдовством и даже вроде бы обучалась у тамошних финнов, великих искусников по части чар. С годами за Гунн, матерью все возрастающего семейства, установилась слава сильной колдуньи, и Харальд теперь был уверен, что она тогда тайком бегала к Ульфинне ради чародейской науки, хоть это и не к лицу женщине высокого рода.

Брезгливая ненависть к ведьмам, злым чарам, коварным женщинам навсегда поселилась в душе Харальда. Теперь это был не мальчик, а взрослый, сильный мужчина двадцати пяти лет, самый высокий в дружине, один из сильнейших бойцов, отважный и решительный человек, недоступный для детских страхов. Но прошлое ожило в памяти, когда он увидел ее – рыжеволосую девушку, носившую то же имя, что и его старшая сестра-колдунья, тоже способная становиться то старой, то молодой… И даже когда Харальд узнал, что здесь нет никакого колдовства, что между этими двумя женщинами из рода йотландских Инглингов и давно погибшей ведьмой Ульфинной нет никакой связи, он все же не смог отделаться от чувства, что страшное приключение его детства получило продолжение. Если не старая ведьма Ульфинна, то некая ее часть, некий родственный ей дух пришел в облике этой девушки с пышными рыжими волосами и немного вздернутым носом – Гунхильды дочери Олава.