Текст книги "Герцогиня-дурнушка"

Глава 8

Ошеломленная Амелия горестно вскрикнула при виде свадебного платья хозяйки, послужившего насестом для лондонских воробьев. И она стонала в отчаянии, когда Тео швыряла платье за платьем на кровать у себя за спиной.

Покончив с разборкой одежды, Тео обнаружила, что ей почти нечего надеть. В конце концов ей все-таки удалось найти кое-что подходящее, и она, одевшись, чинно спустилась к завтраку. Джеймс все еще не вернулся из своей поездки на пристань, и дома, кроме нее, никого не было.

– Где его светлость? – спросила Тео дворецкого Крамбла, усаживаясь за стол; слуга тотчас же положил ей в тарелку омлет.

– Герцог отправился на скачки в Ньюмаркет и вернется только завтра, – ответил дворецкий.

– А моя мать?

– Миссис Саксби уехала рано утром в Шотландию. Полагаю, она решила навестить сестру.

– Ну конечно! Я совсем забыла… – кивнула Тео. – Да, мне хотелось бы два кусочка вон той ветчины. Благодарю вас, – сказала она слуге. – Крамбл, не могли бы вы послать кого-нибудь к мадам Ле Корбье и сообщить ей, что я заеду сегодня днем? А сейчас, поскольку я пока одна, мне хотелось бы просмотреть газеты.

– Доставили только «Морнинг кроникл», леди Айлей. Я сейчас же принесу ее вам.

Тео невольно улыбнулась. Было очень приятно, что ее теперь именовали леди Айлей. Странно, но она никогда не думала о Джеймсе как о графе Айлее. Хотя он, безусловно, им являлся. И тут вдруг до нее дошел смысл слов дворецкого.

– Нет других газет?… – пробормотала она. – Как странно. Не могли бы вы послать кого-нибудь за ними, Крамбл?

– Мне очень жаль, миледи, но боюсь, в данный момент я не могу оторвать от работы кого-нибудь из прислуги.

– Может, тогда днем? Ведь наверняка принесут «Таун топикс»?

– Я обязательно это выясню, – ответил Крамбл, закрывая тему.

Тео кивнула и принялась думать о судьбе поместья. Ей не составило труда поверить, что ее свекор утратил бóльшую часть состояния. Он был раздражительным и склонным к авантюризму глупцом. Хотя она не сама пришла к подобному заключению; ее мать постоянно твердила ей об этом, постоянно – сколько Тео себя помнила.

И все же ее удивило, что Ашбрук согласился передать бразды правления сыну. Должно быть, его приперли к стенке. А это наводило на мысль о том, что поместье действительно находилось в бедственном положении.

Когда Джеймс и управляющий вернулись из доков, Тео присоединилась к ним в библиотеке и обнаружила, что совещание, судя по всему, зашло в тупик. Джеймс, как водится, ерошил волосы, а его модный короткий фрак был в ужасном беспорядке. Мистер Рид выглядел страшно обиженным, но явно занимал оборонительную позицию.

– Добрый день, джентльмены, – сказала Тео, входя в комнату. – Мистер Рид, как любезно с вашей стороны присоединиться к нам.

– Это его работа, – пробурчал Джеймс. – И если бы он выполнял ее с бóльшим усердием, то мы, возможно, не оказались бы в столь плачевном положении.

– Прошу прощения, ваша милость, – сказал мистер Рид, – но позвольте вам напомнить, что не в моей власти удерживать его светлость герцога от некоторых решений, вызвавших ваше негодование.

– Правильно, – кивнула Тео, усаживаясь рядом с мужем и пытаясь не думать о том, как ей приятно чувствовать прикосновение его плеча к своему. – Насколько все плохо?

– Чертовски плохо, – констатировал Джеймс. – Мой отец умудрился довести поместье почти до полного разорения. Он продал все, на что имел возможность наложить руки. И только майорат спас то, что осталось, от исчезновения в его бездонных карманах.

Тео снова кивнула:

– Что ж, ясно. Значит, очень хорошо, что ты взял управление на себя, Джеймс. Помнишь те планы, которые мы составляли когда-то? Мы думали, как сделать Стаффордшир-мэнор самоокупающимся. Теперь у нас есть возможность воплотить все это на практике.

Джеймс в раздражении взглянул на жену.

– Мы тогда были детьми, Дейзи. У нас возникали глупые, далекие от реальности идеи. Вероятно, столь же практичные, как нелепые замыслы моего отца.

Тео поняла, что Джеймс дошел до грани и готов вот-вот взорваться.

– Мистер Рид, – спросила она, – вы можете предоставить мне перечень всего, что осталось у нас в собственности, а также список всех долгов, обременяющих наше имущество?

Управляющий в изумлении уставился на молодую графиню.

– Я вам говорил… – пробормотал Джеймс, делано рассмеявшись.

Мистер Рид обрел дар речи и проговорил:

– Стаффордшир-мэнор входит в майорат, разумеется, как и этот особняк. И еще – остров в Шотландии.

– Остров? – переспросила Тео.

– Остров Айлей, – пояснил Джеймс. – Никто не бывал на нем долгие годы. Я подозреваю, что это всего лишь груда камней.

– Полагаю, что общая сумма долга за вашим поместьем составляет тридцать две тысячи фунтов, – сообщил мистер Рид.

– А как насчет дохода от овцеводческой фермы и всего остального?

– Этот доход приблизительно равен установленной по договоренности сумме ежегодного денежного пособия его светлости. Есть еще долги за этим особняком, составляющие пять тысяч фунтов.

– А за островом? – спросила Тео.

– Никто не одолжил бы отцу денег под заклад этого острова, – сказал Джеймс.

– У его светлости есть корабль, который в прошлом совершал удачные рейсы в Ост-Индию за специями. Мы с лордом Айлеем провели все это утро на «Персивале», который сейчас находится в сухом доке из-за неуплаты таможенных сборов.

– Я думала, корабли называют женскими именами, – сказала Тео.

– Его светлость назвал судно в свою честь, – сказал мистер Рид и тут же продолжил: – С учетом пени долг за «Персиваль» составляет восемь тысяч фунтов. Мы гарантировали уплату, и судно больше не задерживают. Его светлость продолжал платить команде, но капитан уволился ради лучшего места, – добавил мистер Рид и перевернул страницу своей учетной книги.

– Выходит, за нами долг сорок пять тысяч фунтов… – пробормотала Тео. – Это действительно слишком много.

– Еще имеется небольшое ткацкое предприятие в Чипсайде, – продолжал мистер Рид. – Фирма «Рейбернские ткачи» неизменно дает прибыль около трех тысяч фунтов в год.

– Почему герцог ее не продал?

– Полагаю, он просто забыл о ее существовании, – ответил мистер Рид и нерешительно добавил: – Я обычно использовал эти средства для выплаты жалованья прислуге, а также команде «Персиваля».

– Естественно, вы не стали напоминать герцогу о существовании этих ткачей, – с улыбкой заметила Тео. – Это исключительно мудро с вашей стороны. Благодарю вас, мистер Рид.

Она ткнула Джеймса локтем в бок, и он пробормотал что-то неразборчивое. После чего вдруг вскочил на ноги, словно не в силах был больше сидеть, и принялся мерить шагами комнату, то и дело ероша пятерней волосы.

Тео же снова повернулась к мистеру Риду.

– Я бы предпочла уплатить долги из моего приданого, а затем постаралась бы сделать поместье самоокупающимся. Как, по-вашему, это возможно?

– Думаю, что если вложить разумные средства в овцеводческую ферму, то можно было бы получить свыше двадцати процентов прибыли за довольно короткий период, – проговорил управляющий.

– Я бы чувствовала себя спокойнее, если бы мы получали доход из разных источников. Мы с лордом Айлеем когда-то обсуждали возможность наладить производство керамики. Веджвуд[2]2
   Дж. Веджвуд (1730–1795) основал в Англии в 1759 году фабрику по производству фарфора и фаянса.


[Закрыть] достиг значительных успехов, используя стаффордширскую глину. А половина нашего поместья, похоже, расположена на глине. Я нахожу изделия Веджвуда ужасно скучными. Уверена, мы сумеем сделать лучше.

– Потребуются значительные расходы, чтобы основать прибыльное дело. Я полагаю, вам нужно постараться переманить кого-нибудь от Веджвуда. – Мистер Рид бросил опасливый взгляд на Джеймса, теперь смотревшего в окно.

– Я поговорю об этом с мужем, – сказала Тео.

– Делайте все, что хотите, – пробурчал Джеймс, не оборачиваясь. – На этой стадии от меня нет никакой пользы.

Тео невольно улыбнулась. Джеймс терпеть не мог цифры и вычисления. Но когда они бродили по поместью, у него, бывало, возникали всевозможные идеи – например, как повысить урожай пшеницы. И Тео не сомневалась: когда они наладят производство керамики, Джеймс сумеет справиться с любыми непредвиденными обстоятельствами. У него был истинный дар договариваться с рабочими.

– Так что же вы думаете насчет организации производства керамики в нашем поместье, мистер Рид?

Управляющий покосился на Джеймса; тот стоял у окна. Склонив голову и прикрыв ладонью лицо, он стоял в позе безысходного отчаяния. Снова повернувшись к молодой графине, управляющий проговорил:

– В сочетании с усовершенствованием овцеводческой фермы… что ж, я думаю, это действительно послужит нам отличным подспорьем.

Глава 9

К тому времени, когда совещание подошло к концу, Джеймс уже готов был выпрыгнуть из окна библиотеки и с пронзительным криком выбежать на улицу. Он чувствовал себя идиотом, который никогда не сможет управлять своей собственностью, потому что не выносит долгих разговоров о числах. Едва Рид начал свой нудный отчет, Джеймс сразу же почувствовал неудержимое желание поскорее убраться из библиотеки.

Поэтому именно Дейзи – Дейзи, которую он предал! – пришлось провести целых два часа, просматривая цифры и выдвигая идею за идеей. В какой-то момент Джеймс снова уселся за стол, но числа ускользали от него все так же неумолимо.

И дело было вовсе не в том, что он не знал математики или бухгалтерского дела. Все это Джеймс изучал в школе. Но он не мог заставить себя сосредоточиться на подобных расчетах. Внимание его постоянно рассеивалось, и он обнаруживал, что думает не о продаже лошадей ради прибыли, а о том, как отремонтировать конюшни. Когда же Дейзи и Рид говорили о том, сколько тонн сена получено с южного поля и сколько с западного, его единственным вкладом было следующее замечание: «Косить западное поле значительно труднее, потому что оно расположено на склоне холма». Джеймс знал это только потому, что прошлым летом, когда был в поместье, присоединился к работникам во время сенокоса. Он получал огромное удовольствие, орудуя косой, и проводил целые дни, работая на свежем воздухе. И даже боль в мускулах в конце трудового дня была ему приятна.

Правда же заключалась в том, что он был болваном, годным лишь на то, чтобы размахивать косой. Но если бы он не трудился усердно каждый день, то не смог бы контролировать свой дьявольски вспыльчивый нрав. И будь он проклят, если когда-нибудь начнет швырять в своих домашних фарфоровые статуэтки!

Дейзи, конечно же, постоянно высмеивала его, но на нее он не обижался. Более того, лишь благодаря ей ему когда-то удавалось сидеть на одном месте достаточно долго. Это было, когда он болел острым конъюнктивитом. Тогда доктора заперли его в темной комнате, иначе ему грозила полная слепота. Джеймс подозревал, что он все равно бегал бы по дому и окончательно сгубил бы свое зрение, если бы не Дейзи. Она ухаживала за ним, кормила его и читала ему Шекспира. Но когда он попытался читать сам, ничего у него не получилось, так как мысли невольно устремлялись к другим предметам.

Наконец разговоры о бухгалтерии закончились, и Дейзи попрощалась с мистером Ридом наилюбезнейшим образом. Джеймс попытался выйти следом за управляющим, но жена снова втащила его в библиотеку.

– Что еще? – со вздохом спросил он. – Я должен прокатиться верхом. А то у меня голова разболелась.

Джеймс все еще не мог поверить, что у него есть жена. Не говоря уже о том, что эта жена – Дейзи. Его Дейзи. Протянув руку, он провел ладонью по ее щеке.

– У тебя самое прекрасное, самое благородное лицо. Как у русской княжны, я думаю…

Тео его слова понравились – он понял это по ее глазам.

– Тогда поцелуй меня, – сказала она.

И Джеймс поцеловал ее. Однако думал при этом все о том же. Он неожиданно обнаружил, что и в самом деле думал так, как рассказал принцу Уэльскому той давней мартовской ночью. Дейзи принадлежала ему, и он испытывал к ней собственнические чувства. Более того, он действительно страстно желал ее. Но, увы, отношения между ними уже никогда не будут такими чистыми и искренними, как прежде. И поэтому он поцеловал ее со страстью и с отчаянием, как будто ощущал при этом вкус собственных страданий.

Наконец оторвавшись от ее губ, он пробормотал что-то насчет ужасной головной боли и тотчас же ушел.

После стремительной скачки, избавившей его от головной боли – но не от сердечной, – Джеймс пообедал у себя в клубе, вернулся домой и тотчас же направился в спальню. Рухнув на кровать, он уставился в полог над головой, не в силах ни думать, ни двигаться, ни даже заснуть.

Его камердинер Барли зашел через несколько часов и справился насчет ужина. Оказалось, что графиня отправилась к модистке и еще не вернулась.

– Позже, – ответил Джеймс.

Он страдал от чувства вины. «Вероятно, так чувствуют себя убийцы», – думал он. Ему ужасно хотелось мощным ударом в челюсть впечатать своего отца в стену. Отец разрушил его брак, его любовь к Дейзи, его будущее! Джеймса трясло от ненависти к этому человеку.

Некоторое время спустя его камердинер тихонько постучал в дверь и снова вошел в комнату.

– Полагаю, время одеваться к ужину? – Джеймс сел на постели.

– Да, милорд. Я приготовил вам ванну. Но мистер Крамбл подумал, что вам следует знать… – Барли в смущении умолк.

– В чем дело? – спросил Джеймс. – Мой отец возвратился со скачек?

– Нет, милорд. Это все газеты…

– А что с ними такое?

– Мистер Крамбл сказал графине за завтраком, что большинство газет не доставили, но он отнес их в библиотеку, чтобы вы их прочли.

– Хорошо. Я еще до них не добрался. Но почему же Крамбл сказал так моей жене?

– Это из-за того, что там написали о вашей свадьбе, то есть о леди Айлей. Он решил показать их вам при первой же возможности.

Джеймс в недоумении пожал плечами:

– Но что же такого могли написать газеты о моей жене? Почему они прицепились к нашей свадьбе?

– Это ведь была свадьба сезона, – произнес Барли. – Описания церемонии и праздничного торжества – всюду хвалебные. Позолоченная карета и слуги в ливреях, сотканных из золотых нитей, вызвали всеобщий восторг.

– Мне кажется, будто я тащу из тебя слова клещами, Барли, – проговорил Джеймс. – Ты уже подобрал для меня что-нибудь? Что я надену на вечер?

– Мистер Крамбл думает, что лучше подать ужин графине к ней в комнату, – продолжал Барли, слегка запинаясь. – А вы можете поужинать вместе с ней. По-свойски. То есть… когда позвоните, что готовы.

Камердинер Джеймса прекрасно владел английским, но сейчас его странная речь да еще и просторечное «по-свойски»… Это могло означать только одно: случилось что-то ужасное.

Гнев и страх охватили Джеймса, и он закричал:

– К чему, черт тебя возьми, ты клонишь, Барли?!

– В газетах ее называют «дурнушкой» и «гадкой герцогиней», – ответил слуга со вздохом.

– Что?!

– «Гадкая герцогиня» – это намек на сказку «Гадкий утенок». И, милорд, прошу вас, говорите потише. Ваша супруга в соседней комнате. Она удалилась к себе в спальню сразу же, как только вернулась от модистки.

– Когда ты сказал «в газетах», какие именно издания ты имел в виду? – Джеймс снял рубашку и бросил ее на кровать. Дейзи, должно быть, в отчаянии. А эти репортеры… Все они бессовестные лгуны! Он лично поубивает проклятых писак! Завтра же он добьется, чтобы эти проклятые газетенки закрыли.

Джеймс обнаружил, что его руки дрожат от ярости.

– Все ежедневные, – ответил Барли. – Все, кроме «Морнинг кроникл». Там написали, что у нее королевский профиль.

– Это хорошо, – кивнул Джеймс, решив пощадить «Морнинг кроникл». Он рывком расстегнул бриджи, причем одна пуговица покатилась по полу, и Барли тотчас же метнулся за ней. – Я потребую опровержения и извинений от каждой газеты завтра утром, – процедил Джеймс сквозь зубы. – Иначе, клянусь Богом, я собственноручно подожгу их конторы. Герцогский титул еще пользуется определенным влиянием…

– Да, ваша светлость, – сказал камердинер, отыскав наконец пуговицу. Он повернулся, чтобы достать вечерний костюм хозяина из гардероба. – К несчастью, как доложила ее горничная, миледи увидела эти газеты, когда посетила сегодня модистку. И не только газеты – уже появились специальные выпуски с рисунками в витринах издательств и торговцев канцелярскими товарами. Они трудились над ними всю ночь из-за всеобщего ажиотажа в связи с вашей свадьбой.

– Ох, как… – Джеймс осекся. – Значит, леди Айлей вышла из дома и увидела все это? И теперь она… где?

– В соседней комнате, – ответил Барли. – Она прошла прямо к себе в комнату. А лицо белое как саван. Так сказал мистер Крамбл.

– Где ее мать?

– Миссис Саксби рано утром уехала в Шотландию. Уехала до того, как пришли газеты.

Джеймс швырнул свои бриджи на кровать.

– Я быстро приму ванну, а затем нанесу визит моей жене. Скажи Крамблу, чтобы никто нас не беспокоил, пока я не позвоню. Даже ее горничная, – добавил Джеймс.

Пять минут спустя он накинул халат и направился в комнату Дейзи.

Глава 10

Тео пребывала в таком безысходном отчаянии, что у нее даже не было слез, которые могли бы принести облегчение. По пути в мастерскую модистки она заметила на Пиккадилли скопление людей у нового эстампа в витрине книжного магазина Хатчарда, хотя, конечно же, не знала, что этот эстамп имел отношение к ней.

Тео пребывала в неведении, пока не отправилась домой. По дороге она остановила карету перед еще одной лавкой, торгующей печатной продукцией, и вдруг увидела картинку в витрине. Она тотчас же послала туда слугу, чтобы купил газеты. Те самые газеты, которые, как клятвенно заверял ее дворецкий, им не были доставлены утром.

Тео даже вообразить не могла, что кто-то способен на такую жестокость. Какие же они негодяи, эти репортеры, написавшие все эти злобные статьи! А ведь были еще и те, которые не спали всю ночь, гравируя ее карикатурное изображение в том кошмарном платье. Но, конечно, дело вовсе не в платье…

Ей потребовалось лишь слегка повернуть голову, чтобы увидеть отражение своего лица в стекле. Оно было худым, с высокими скулами, которые так нравились Джеймсу. У нее также был прямой нос, крепкий подбородок… и еще что-то, не поддающееся определению. Но все это вместе складывалось в образ… «гадкой герцогини»!

Когда дверь в смежную спальню отворилась, Тео даже не подняла глаза.

– Я бы предпочла, чтобы ты сейчас оставил меня одну, – сказала она, проглотив комок, подкативший к горлу. – Я в полном порядке. Я не проронила ни единой слезинки из-за этих дурацких статей. Полная чушь, вот и все.

Разумеется, он не ушел. Краем глаза Тео заметила какое-то движение, а затем вдруг оказалась в объятиях мужа, сидевшего на ее постели.

– Я уже слишком большая, чтобы сидеть у тебя на коленях, Джеймс, – задыхаясь, пробормотала Тео. Заметив, что халат мужа распахнулся и его грудь теперь полностью обнажена, она добавила: – К тому же ты не совсем одет.

Проигнорировав ее слова, Джеймс сказал:

– Все они – наглые ублюдки, и я собираюсь завтра же утром разнести их печатные прессы на мелкие кусочки! – Голос его дрожал от гнева, но подобные эмоции овладевали им довольно часто.

– Разрушением печатных машин теперь уже ничего не изменишь, – пробормотала Тео. Она прижалась щекой к обнаженной груди мужа, предоставив ему бушевать дальше.

Как ни странно, Джеймс успокаивал ее, даже когда гневался. И он действительно видел в ней нежный цветок, маргаритку. Однако же… Тео не слишком-то часто думала о своем профиле, но она уже очень давно пришла к заключению, что наилучший эпитет, применимый к нему, – это слово «строгий». Но разве бывают строгие маргаритки?…

– Как ты думаешь, может, я уже ношу ребенка? – спросила она, когда Джеймс прервал свои гневные тирады, чтобы перевести дух.

Он издал какой-то странный звук и пробормотал:

– Какое отношение это имеет к произошедшему? Очень надеюсь, что нет. Я не готов стать отцом. Только посмотри, как плохо справился с этой задачей мой отец. Может, я никогда не буду готов.

– Я знаю, мы еще слишком молоды для этого, – сказала Тео. – Но если бы я забеременела, то моя фигура изменилась бы. У меня бы значительно прибавилось спереди. Наверное, нам следует снова попытаться сегодня ночью.

Джеймс внимательно посмотрел на нее.

– Ты имеешь в виду, что хотела бы походить на корову – как некоторые женщины? Хочешь приобрести вымя? – Он совершенно искренне содрогнулся и тут же добавил: – Вот это – прекрасный размер. – Джеймс положил ладонь ей на грудь. – В точности подходит для мужской ладони. Для моей ладони.

Тео была в прогулочном платье, которое скрадывало даже то малое, что у нее имелось спереди. Однако Джеймса, похоже, ее размеры вполне удовлетворяли. Она успокоилась, но ужасные воспоминания тут же снова нахлынули на нее.

– Не думаю, что смогу когда-нибудь выйти из этого дома. Всюду, где бы я ни появилась, люди стали бы называть меня «гадкая герцогиня». Ты ведь знаешь, что стали бы. И даже если они не скажут мне это в лицо, то все равно так подумают. Я не смогу этого вынести. Мне не хватит смелости.

На мгновение ладонь мужа сжала ее грудь, а затем он снова заключил ее в объятия.

– Все они идиоты, – сказал он, уткнувшись лицом в ее волосы. – Ты прекрасна.

– Нет, – печально ответила Тео. – Но с твоей стороны очень любезно, что ты так говоришь.

– Я не только говорю! – внезапно взревел Джеймс.

Тео невольно улыбнулась:

– Помнишь, что ты преисполнился решимости держать в узде свой буйный нрав? Ведь тебе уже исполнилось двадцать…

– Любой мужчина пришел бы в ярость от такой беспардонной лжи, оскорбляющей его жену! Завтра же я обойду редакции всех этих гнусных листков, называющих себя газетами, и схвачу за горло их владельцев. А потом…

Тео закрыла ему рот ладонью.

– Этим дело не поправить, Джеймс. Рисунки развесили повсюду. Я видела у магазина Хатчарда скопище людей, глазевших на витрину. А по дороге домой я поняла, что мой портрет в этом ужасном платье выставлен в каждой лавке. На меня навесили ярлык. На всю жизнь.

– Глупости, – возразил Джеймс уже спокойнее. – Многим людям присваивают неприятные прозвища, которые вскоре забываются. Ричард Грей какое-то время был известен как Крошка Дик[3]3
   Dick – груб. половой член.


[Закрыть]. А Перри Даббза – теперь он лорд Фенуик – прозвали Барвинком[4]4
   Барвинок – растение, англ. periwinkle, что означает также береговая улитка. В просторечии – женский лобок.


[Закрыть]. Затем все об этом благополучно забыли.

– Ошибаешься, Джеймс. Ты ведь вспомнил эти прозвища сразу же. Более того, держу пари, что большинство мужчин думают про Барвинок, когда встречают лорда Фенуика. – Тео помолчала в нерешительности. – А про Грея… это ведь намек на размеры его мужского органа?

– Полагаю, что так, – кивнул Джеймс.

– Думаю, маленький – огромное преимущество. Я уверена, что этому джентльмену следовало бы гордиться своим прозвищем.

Сдавленный смешок вырвался из горла Джеймса.

– Должен ли я сделать вывод, что ты ночью пострадала?

– Немного, – призналась Тео. – Я бы хотела, чтобы твой орган был поменьше.

– А я рад, что это не так. Хотя мне очень жаль, если я причинил тебе боль. Прости меня, Дейзи.

– Что ж, не так уж важно, какого размера у мужчины этот орган. По крайней мере мужчины не уродливы. А вот если сказать такое о женщине…

Джеймс снова сжал жену в объятиях.

– Ты вовсе не уродлива, Дейзи. Да и я не уродлив, верно?

Тео подняла на мужа взгляд.

– Ты потрясающе красив. И ты прекрасно знаешь это. Твой вид меня прямо-таки раздражает…

– Может, я и знаю это, но мне плевать на мою внешность. Однако у мужчины есть своя гордость. Почему же ты думаешь, что я женился на уродливой женщине?

«Потому что ты сделал именно это», – хотела сказать Тео, но прикусила язык. Она вовсе не собиралась убеждать мужа в том, что действительно уродлива. Джеймс и ее мать были единственными на свете людьми, не считавшими ее дурнушкой. И было очень приятно иметь рядом людей, не замечавших ужасной реальности.

– Я бы никогда не женился на уродливой женщине, – продолжал Джеймс с величавой убежденностью графа и будущего герцога. – У меня есть своя гордость, знаешь ли. Я женился на тебе, потому что ты очаровательна и прекрасна. И также потому, что ты не похожа на всех остальных девиц.

Тео фыркнула. Она не плакала из-за обидных рисунков, но сейчас ей очень хотелось расплакаться.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что я не похожа на других девиц?

Джеймс нахмурился:

– Ну… они все розовые и пышные…

– Но ведь именно так выглядела Белла, – возразила Тео и тут же смутилась. – Белла же часть твоего прошлого, разве нет?

– Я распрощался с Беллой на следующее же утро после того, как сделал тебе предложение. Я подарил ей изумрудное ожерелье, хотя ни за что бы не сделал этого, если бы знал, как легкомысленно отец промотал наше состояние.

– Ох, ты правильно сделал, – сказала Тео в порыве великодушия. – Я уверена, ей нелегко живется. Но должна заметить, что она не имеет ни малейшего сходства со мной, Джеймс.

– Любовница – это одно дело, а жена – совершенно другое. Я не смог бы выносить эту розовую пышность всю жизнь, изо дня в день. Кроме того… – Его ладонь скользнула с плеча Тео снова к ее груди. – Сказать по правде, мне вовсе не нравилась ее грудь.

– Тебе обязательно делать это? – спросила Тео минуту спустя; муж продолжал ласкать ее груди. – Это заставляет меня… как-то странно себя чувствовать.

– Почему бы тебе не раздеться, чтобы мы почувствовали себя еще более странно?

– Ах, Джеймс!.. Люди не занимаются подобными делами в такой час.

– Уже почти вечер, Дейзи. Но я вполне уверен, что люди занимаются этим весь день напролет, если им так хочется. – Он провел большим пальцем по ее соску, и даже сквозь плотные слои ткани Тео так остро почувствовала его прикосновение, что вздрогнула. – Тебе понравилось?

– Думаю… да, – ответила она неуверенно.

– Я хотел бы родиться рабочим! – неожиданно заявил Джеймс. – Тогда я мог бы делать только то, что хочу. Мог бы работать на свежем воздухе и не проводить долгие часы с такими людьми, как Рид. И уж тогда я бы не позволил ему смотреть на меня как на идиота. Пусть даже я им и являюсь…

– Ничего подобного! – воскликнула Тео. – Ты отлично знаешь, что мог бы стать первым в Оксфорде, если бы согласился остаться там после первого курса.

– Только сначала я бы прыгнул в озеро, набив камнями карманы.

– Это к делу не относится. На мой взгляд, ты бы стал лучшим в своем классе в Итоне, если бы захотел.

– Слава богу, с этим давно покончено, – проговорил Джеймс.

Его ладонь снова начала двигаться, и Тео вынуждена была признать, что ей это очень нравилось. По правде говоря, она уже подумывала о том, чтобы снять платье, каким бы скандальным это ни казалось.

– Значит, тебе и впрямь хотелось бы быть рабочим?

– Да. Тогда бы я делал все, что захотел.

– Но ты ведь сам выбрал себе жену, – напомнила Тео. – Все были просто потрясены твоим заявлением.

Ладонь его замерла на мгновение.

– Да, конечно, но… Думаю, я пока не чувствую, что готов к браку. Но в любом случае я бы никого не хотел в жены, кроме тебя.

– А мне бы очень не хотелось быть женой рабочего, так что я рада, что ты граф и станешь герцогом. Было бы слишком утомительно самой готовить, убирать в доме и разводить огонь целый день. А затем, проснувшись на следующее утро, делать все то же самое. Я предпочитаю планировать производство керамики. А что ты думаешь насчет моего замысла возобновить на фабрике «Рейбернские ткачи» производство узорчатой ткани, которую они выпускали во времена королевы Елизаветы?

– Думаю, это блестящая идея. А мне больше всего хочется находиться на свежем воздухе, а не задыхаться в смехотворно закрученных шейных платках. Терпеть не могу накрахмаленные галстуки.

– Мы такие разные! – воскликнула Тео; хотя она знала об этом всю свою жизнь, это снова и снова ее удивляло. – Знаешь, мне нравится размышлять об одежде. Думаю, что разумное использование крахмала может дать великолепный эффект. Мы с мадам Ле Корбье, моей модисткой, придумали замечательный способ закреплять мелкие складочки плиссировки на отдельных деталях одежды с помощью синего крахмала. Она пришьет плиссированные манжеты и воротник к прогулочному платью из шелковой тафты вишневого цвета, отделанному шнуром, что придаст ему сходство с мундирами офицеров Королевской конной гвардии.

– Что-то я не припомню никаких складочек у них на мундирах… – протянул Джеймс. Он чуть наклонил жену в сторону от себя, и она почувствовала, что он ловко расстегивает пуговицы у нее на спине.

– Джеймс, мы не должны это делать, – сказала она, глядя на него через плечо.

– А что мы делаем? Мне очень хочется посидеть со своей женой, когда на нас нет никакой одежды. Знаешь, есть религиозные секты, в которых люди все время ведут себя подобным образом. По-моему, одна из них называется «Семья любви». Кузен рассказал мне о ней на днях в нашем клубе.

– Не твой ли это кузен Пинк[5]5
   Pink – розовый (англ.).


[Закрыть]? – спросила Тео, стараясь говорить как можно спокойнее, сердце ее бешено забилось при мысли о том, что она будет сидеть на коленях у мужа совершенно обнаженная.

– Он предпочитает, чтобы его называли Пинклер-Рейберн, – ответил Джеймс, расстегнув последнюю пуговицу и спустив платье с ее плеч.

Тео стянула платье дальше, чтобы освободить руки.

– Не выношу его, – пробурчала она.

– Но почему? В конце концов, он ведь тоже интересуется модой, как и ты.

– Нет, ничего подобного. Он просто бездумно следует чужим идеям. И выглядит нелепо. На свадьбе его воротник был так высок, что он даже не мог повернуть голову. А ты видел тот ужасный фрак, в котором он пришел? Фрак был на розовой атласной подкладке, и твой кузен постоянно вертелся, чтобы все это увидели.

– Он, конечно, денди до мозга костей, но все же неплохой парень, если узнаешь его поближе, – сказал Джеймс. – Почему ты не носишь какой-нибудь из этих новомодных корсетов?

– Мне это не нужно, – ответила Тео с гордостью. – Они предназначены, чтобы стягивать живот, а у меня его нет.

– Есть, – возразил Джеймс. Он повернул жену спиной к себе, затем провел ладонью по ее сорочке от шеи до груди. – Вот прямо здесь. – Его ладонь скользнула ниже. – Это как дорога, ведущая туда, где больше всего хочет оказаться мужчина.

Тео в смущении поежилась; ей хотелось ощутить его ладонь еще ниже – и в то же время хотелось высвободиться.

– У меня… идея, – прошептала она задыхаясь.

– Какая? – Его ладонь еще немного опустилась.

– Ну, гадкий утенок в конце концов превратился в лебедя, так ведь?

Рука Джеймса на мгновение замерла. Затем он чуть приподнял жену и, стащив с нее платье, бросил его на пол.

– Как снимается твоя сорочка?

– Там всего две пуговицы, – ответила Тео и подняла вверх волосы, чтобы показать их.

– Расскажи мне про лебедя, – сказал Джеймс, снова усаживая ее к себе на колени.

– Не могу поверить, что мы делаем это, – пробормотала Тео. Она решила сменить тему. – Я думала над этим долгие месяцы – с тех пор как состоялся мой дебют. И мама заставляла меня носить все эти белые оборки и кружева.